when day shows itself (как день наступает)

Аромат льняного масла шёл от стола, где щека Марианны покойно грела дерево. Мгновение она не понимала, где очнулась, всматриваясь невидящим взглядом в паутинку трещин на стене, пока её сознание не перевернуло изображение и не пояснило: «Ты опять заснула за столом». Чертыхаясь, она вскочила со стула и подошла к окну. Часовая башня на другом конце улицы показывала почти три, и Марианна снова чертыхнулась, быстро поднимая наброски с пола мастерской и сматывая их в небрежный свёрток. Так уж получилось. Она всё равно опоздает, даже если побежит. Оказавшись у дома графини в довольно-таки приличное время, она остановилась у ворот, чтобы пригладить волосы и отдышаться. К счастью, служанка ничего на это не сказала, а лишь посмотрела на Марианну с весёлым любопытством, пока провожала через прихожую. — Синьора, — сказала она, когда служанка ушла, — прошу прощения. Я потеряла счёт времени. — Ничего, — ответила графиня, величественно восседая в кресле, обитом красным сатином. — Я всё равно совещалась со своей маленькой ассистенткой. Она подвинула ноги, и маленькая светловолосая девочка лет шести-семи вышла из-за кресла. — Вам стоит нарисовать рыбок, — заявил ребёнок. — Няня всегда советует считать стайки рыбок, когда хочешь заснуть. Станет проще, если их можно будет увидеть из постели. — Замечательная мысль, — сказала Марианна, которая никогда не знала, как вести себя с детьми младше возраста, в котором начинают получать образование. — Синьора, хотите увидеть наброски? Можно посмотреть их здесь, но я могу прикрепить сразу на стену в спальне, если хотите. — Здесь будет удобно, — ответила графиня, и Марианна начала разворачивать и раскладывать эскизы, прикалывая их уголки к ковру. Дневное солнце хорошо освещало комнату, но задача Марианны всё ещё оставалась непростой. Рулоны бумаги были тонкими, местами по двадцать футов в длину, и графиня, чей ревматизм не позволял ей встать и помочь, должна была видеть их все со своего места. Девочка поглядывала с интересом, а Марианну всё не покидало чувство, будто она где-то уже видела эти черты. Дальний родственник с одного из портретов в гостиной? Может, внебрачный ребёнок. Никто из детей графини ещё не был в браке. Марианна вслух объясняла свой план, пока раскладывала наброски. — На стене слева, как заходишь в комнату, будут побеги винограда, — проговаривала она, — а над кроватью розы, — она отодвинула столик, чтобы расстелить последний рулон. — Предложенная Вами сцена охоты будет лучше всего смотреться справа, где днём на неё будет падать свет из окна. Этот заказ был в хорошем смысле необычным. Муж графини находился на пути домой после долгого пребывания в Голландии, и жена захотела обрадовать его росписью на стенах. Это, конечно, было не её делом, но Марианна не могла не задуматься, будет ли граф рад такому подарку или нет. — Вы можете нарисовать рыбок здесь, — предложила девочка и указала на место под контурами окна, становясь на колени и сминая бумагу юбками. «Прошу, не заставляй меня добавлять этих рыб, — подумала Марианна. — Трёх перерисовок и так предостаточно». — Тереза, не испачкай платье мелом, — проворчала графиня, а затем обменялась взглядами с Марианной. — Почему бы тебе не пойти в свою комнату поиграть? — Но я хочу помочь! — Ты уже нам очень помогла, — ответила графиня, и девочка обиженно вышла из комнаты. — Мне кажется, с моего мужа уже хватит воды и рыбы, — добавила она, когда девочка скрылась из виду, — но она хотела как лучше. — Чудный ребёнок, — уклончиво сказала Марианна. — Вам, возможно, придётся привыкнуть к советам во время работы, потому что она останется тут до конца месяца. Понимаете, её отец недавно скончался, — поделилась графиня в том болтливом тоне, который уже был знаком Марианне, — мой двоюродный брат Пауло Марчелло, быть может, Вы слышали. Это случилось внезапно. Марианна укололась булавкой. — Мне очень жаль, — услышала она себя будто со стороны. В Милане наверное есть с дюжину людей с такой фамилией, сказала она себе, но затем, сдавшись, спросила: — Торговец? — Ах, так Вы о нём знаете… Мы едва ли были близки, но его жена сейчас не в состоянии позаботиться о Терезе. Поэтому она здесь. Неудивительно, что Марианна узнала девочку: у неё были глаза матери. Однажды она долгие минуты разглядывала её личико в переполненной галерее, игнорируя пожилых мужчин, которые всё толкались локтями. То ли волосы Терезы потемнели с той поры, то ли художник сделал их светлее для большего эффекта, но сходство всё же было очевидно. Это была та же девочка, оживлённая теперь в сравнении с той плоской пассивностью, какую люди, кажется, предпочитают видеть на портретах своих детей. «Не в состоянии…» — подумала Марианна и смазала выступившую на пальце кровь ладонью, возвращая внимание к работе. Спустя часы, когда она слепо брела сумерками до дома, то едва ли могла вспомнить другие слова графини с сегодняшней встречи. Машинально поднявшись по извилистой лестнице в мастерскую, Марианна подняла покрытую миску со шпецле, которую служанка оставила на пороге на ужин. Она съела всё стоя, смотря в никуда. Любая другая мысль была смыта волной мыслей об Элоиз.

***

Когда Марианна впервые вернулась в Милан, то строго приказала себе не искать её. Довольно долгое время это работало. Она даже не знала фамилии новой семьи Элоиз, пока не наткнулась на картину, которую будто специально подбросили перед ней как медвежий капкан. Леди Элоиз Марчелло и дочь. Элоиз в воздушном белом одеянии, смотрящая прямо, и многозначительно лежащая на её коленях книга. Маленькая девочка, стоящая сбоку, немного нервная. Скучный выбор света и композиции, который, впрочем, никогда не был главным предметом внимания Марианны. После этого она иногда слышала эту фамилию, обычно от клиентов. Люди любят посплетничать, пока позируют для портретов. Но часто случалось, что речь шла либо о ком-то другом, либо новости были слишком скучны, как например: синьор Пауло «потерял часть денег из-за провалившейся сделки по поводу доставки» или «сильно опоздал на оперу». Они никогда не ответили бы на те вопросы, которые Марианна хотела задать. «Элоиз счастлива? С ней всё в порядке? Она всё ещё думает обо мне?» Конечно, она могла бы и выяснить, но это не было бы честным по отношению к ним обеим. Нет нужды бередить старую рану, которая уже начала заживать. Не в состоянии, как сказала графиня. Что ж, это могло значить всё что угодно. Элоиз, может быть, была вне себя от горя, либо скорбела недостаточно сильно, чтобы показаться на людях. Последнее казалось более правдоподобным. Марианне не хотелось думать, что она из тех, кто верит в судьбу. Но именно судьба свела их с Элоиз столько лет назад и сейчас, кажется, сводит снова. Что делать дальше, она не знала. Объявиться на пороге Элоиз было бы слишком, как будто Марианна, словно женихи Пенелопы, всё это время только и ждала, пока её муж умрёт. Нет. Но писать письмо казалось такой же засадой, только более отстранённой. В конце концов Марианна решила ждать и смотреть, сколько она может узнать от единственного доступного ей источника: Терезы.

***

Следующим шагом в выполнении заказа графини был перенос набросков на стены. Слуги уже вынесли всю мебель из комнаты графа, а поварёнок выровнял штукатурку, поэтому Марианна могла весь день посвятить нанесению базового слоя. Это несложное и однообразное занятие оставило её с пустой головой и болью в предплечьях, и она чуть не забыла про свой план, пока не спустилась вниз, чтобы поменять воду в кувшине. Там она увидела Терезу, которая читала книгу на лестнице, нахмурившись от сосредоточенности. Марианна на секунду остановилась, а затем опустилась на ступеньку. — Здравствуй, — сказала она. — Я Марианна, ты меня помнишь? Тереза немного обиженно посмотрела на неё. — Вы были здесь на прошлой неделе, я не глупая. — Что ж, у такой важной молодой леди, как Вы, наверняка много гостей, быть может, Вы сбились со счёту. Девочка прищурилась. — У меня не бывает гостей. Сюда все приходят к тётушке. — А твоя семья? — Няня пришла со мной, — сказала Тереза, будто смутившись. — Она спит в моей комнате. — Твоя мама… твоя мать конечно же скучает по тебе? — Она скорбит, — важно ответила Тереза, будто повторяя чьи-то чужие слова. — Ей нужно, чтобы дом был пуст, поэтому я так помогаю, находясь здесь. — Чтобы дом был пуст? — Мамочке нравится быть одной. Она, наверное, занята: раскладывает папочкины трофеи с охоты по коробкам, чтобы утопить в море, — добавила девочка с некой кровожадностью. Что ж, это хотя бы отвечает на вопрос, дозрела ли Элоиз до нежных чувств к мужу.

***

Когда базовый слой высох, началась самая раздражающая часть процесса. Проделав отверстия вдоль каждой линии набросков, Марианна забралась на стул и развесила все бумаги вдоль карниза, тщательно проверяя, что они легли чётко вдоль стен. Она снова обвела наброски углём, и пару раз перепроверила, чтобы все линии были отчётливо видны и шли правильно. Такую работу другие обычно поручают ученикам, но у Марианны не было никого, кроме девушки, которая раз в неделю приходила убираться в мастерской. К тому же она не привыкла, чтобы другие вмешивались в её работу. Марианна обводила кипарис, когда позади раздался голос: — Когда Тереза сказала мне, что наверху рисует какая-то женщина, не знаю, хотелось ли мне, чтобы она оказалась тобой. Бумага всколыхнула воздух, когда Марианна обернулась. Пыльный луч солнца поймал Элоиз в траурном одеянии, стоявшую в дверях нерушимой колонной. Её собранные по-монашески волосы были скрыты за аккуратным водопадом кружева. У Марианны перехватило дыхание. — Ты рада или разочарована? — Посмотрим, — сказала Элоиз и вошла в комнату, хмуро осматривая наброски деревьев и охотника. Элоиз не задерживала взгляд на Марианне, но та понятия не имела, сколько времени она могла смотреть на неё тихо стоя в дверях. Это был будто танец, который не давал им посмотреть друг другу в глаза. Элоиз отошла. — Мои соболезнования, — наконец произнесла Марианна Элоиз в затылок. Только тогда она заметила, что они обе говорили по-французски. Неприятный смешок вырвался из Элоиз. — Чему? Марианна будто споткнулась. — Мне лучше перейти к сути и поздравить тебя? Элоиз наконец обернулась, чтобы посмотреть Марианне в лицо. Её взгляд был таким же светлым и быстрым, как и всегда, хотя между бровями залегла морщина. Когда люди говорят о том, что время кого-то не пощадило, обычно речь идёт о болях, шрамах и плохих зубах. Элоиз выглядела как богатая миланская леди, но Марианна всё равно могла видеть, как жестокость жизни отражалась на ней. Это и морщинка меж бровей, и пальцы, в злости сминавшие ткань платья. — Тогда будем считать, что это по поводу моей матушки, — ответила Элоиз. — Она умерла в прошлом году. — По словам твоей дочери, тебя как будто заперли в доме. — Ох, я постоянно выхожу, — сказала она с очередным смешком без единого намёка на радость. — То в церковь, то к свекрови. Если кто-то и запирает меня, так это я сама. Дом — это единственное место, где на меня не смотрят люди. Люди, такие как графиня и её слуги. И все соседи Элоиз, возможно, если она живёт в престижном районе города. Марианна ещё не думала об этом, но Элоиз должно быть находится в самом центре сплетен и чувствует себя, как минимум, не на своём месте. — Мне жаль, — сказала наконец Марианна. — Они рано или поздно потеряют интерес, если я буду достаточно скучной. — Скучной? Это не про тебя. — Ха, — Элоиз начала водить пальцем по нитям лозы, нарисованным вдоль стены. — Я слышала, что эта комната принадлежит графу. Думаешь, она настолько любит его или просто боится, что ему станет скучно дома когда он вернется? — Не знаю. Может быть, ей всего-навсего нравится тратить деньги. — Мой муж тоже любил это занятие и никогда не понимал, почему мне не нравились его подарки. Марианна неосознанно шагнула вперёд, протянув руку, чтобы коснуться Элоиз. Согретое теплом кожи кружево смялось под её пальцами. Марианна ожидала, что её оттолкнут, но Элоиз просто замерла и молча посмотрела на неё. Как будто все эти годы они только сближались, и вот настало время столкновения. С этого расстояния Марианна могла видеть отчётливые морщинки в уголках её глаз и прямые пряди, выбивающиеся из-под вуали. Губы разомкнулись, и Марианна вдруг вспомнила, как держала Элоиз за руку в совсем другом контексте, а этой стены между ними не существовало. — Ты можешь… — начала было Марианна, но снизу раздался скрип ступенек. Элоиз высвободила руку, и спустя пару секунд в дверях появилась графиня, бодрая, как и всегда. На них обрушился поток приветствий и пустых разговоров, а Марианна наблюдала, как Элоиз выпрямила осанку, а губы изогнула в вежливой улыбке. Она не в первый раз становилась свидетельницей сразу двух происходящих одновременно разговоров. Один шёл на поверхности, лёгкий, где графиня пыталась утешить Элоиз и советовала рецепт чая, который помог бы ей заснуть. О другом, скрытом, говорили плечи Элоиз, слегка повёрнутые к Марианне, и то, как их взгляды на мгновение пересеклись перед тем, как разойтись совсем. Марианна разрешила себе скрыться от этих «как-вы» и «не-хотите-ли-остаться-на-ужин», пытаясь унять дрожь где-то внутри, пока Элоиз наконец не решила включить её в разговор: — Я просто пришла выразить восхищение работой этой художницы, — сказала она графине. — Уверена, Ваш муж полюбит эти рисунки. — Ох, — воскликнула графиня в ответ, — Вам возможно стоит сделать что-то подобное у Вас дома. Когда… — она оборвала себя на полуслове, явно беспокоясь, что её слова могут вызвать приступ горя. — Что ж, над этим можно подумать. — Может и так, — проговорила Элоиз размеренно и снова посмотрела на Марианну. Что ж, это разрешение.

***

Ночью Марианна не могла заснуть и всё прокручивала их диалог в голове, наконец придя к печальному выводу, что Элоиз боялась. Боялась не в в прямом смысле, потому что не испытывала угрызений совести из-за пререканий с человеком, которого не видела годы, или лёгких намёков на то, что ей хотелось бы встретить Марианну снова. Боялась в другом смысле, внутри. Смерть её мужа была внезапной и привела к такой же внезапной неопределённости. Марианна провела много времени с жёнами богатых людей и с девушками, надеющимися стать этими самыми жёнами. У них всех был один общий страх, который всё рос внутри, пока они становились старше. Она подозревала этот страх и в Элоиз, которая провела последние восемь лет занимаясь хозяйством и впутывая себя в липкие сети общества богатых леди. Эти женщины и приносили Марианне часть дохода. Они думали, что деньгами могут купить себе защиту, но это была защита на уровне закрытой двери. Элоиз могла обновлять гардероб хоть каждый сезон, бронировать целую ложу в опере, но не могла купить драгоценные знания о том, как переправиться на лодке, как узнать, безопасна ли таверна, в которой она хочет переночевать — об всем, чему Марианна инстинктивно научилась уже давно. К тому же, у Элоиз был ребёнок. Как вдова она, возможно, была более свободна, чем год назад, но тысячи пут всё ещё связывали её. Если Марианна хотела быть ближе, то это нужно было сделать с пониманием. Не ломая дверь, а предлагая ключ.

***

У Марианны было четыре платья. Одно — хорошее, чтобы впечатлять особо заносчивых клиентов; два повседневных и одно для грязной работы. Сегодня она надела лучшее и аккуратно завернула худшее в шаль. Затем вышла из дома и направилась к семье Марчелло, адрес которой узнала из полезного разговора с поварёнком графини. Всю дорогу она сомневалась. Что, если её развернут на пороге? Что хуже: если Элоиз сделает это сама или прикажет слуге? Марианна перебирала в голове множество убедительно звучащих лживых фраз и полуправд, размышляя над тем, как же попасть в дом в трауре. Ответ, наконец, появился: Терез. Это имя и послужит паролем. Резиденцией Марчелло оказался многоэтажный дом в самом сердце района торговцев, банкиров и тех зажиточных людей, но ещё не аристократов, деньги у которых появились недавно. Громкая улица, где топот лошадей сливался с шумом из открытых окон; дом, который постарались полностью украсить завитушками и глупыми маленькими колоннами; показной герб над дверным проёмом, объявляющий о том, что семья живёт тут уже сорок лет. Когда Марианна постучалась, в ответ последовала долгая тишина, лишь затем раздались шаги, и её встретила пожилая женщина с длинными косами. — Добрый день, — произнесла Марианна, опустив голову в поклоне. — Прошу прощения, что пришла без предупреждения, но я старая подруга леди со времён Франции. Она принимает гостей? Старая экономка не выглядела впечатлённой её скромностью и нарочно преувеличенным французским акцентом до тех пор, пока Марианна не упомянула встречу с милой маленькой Терезой в доме графини. После этой фразы она наконец очнулась, чтобы сказать: — Ждите здесь, — и дверь закрылась перед Марианной. Спустя несколько невыносимых минут, дверь снова открылась, впуская девушку внутрь. Солнечный свет на мгновение озарил извилистый орнамент стен и огромную вазу с цветами, затем прихожая снова погрузилась в полумрак. Марианна задумалась над тем, не служила ли темнота очередным жестом скорби, или же просто не было нужды освещать место, где присутствовало всего лишь два человека. Было пугающе тихо. Ясно, что остальные слуги были отпущены — навсегда или временно она понятия не имела. Экономка проводила Марианну наверх и довела до огромной комнаты, совсем не похожей на гостиную графини. Первым лицом, которое она увидела в комнате, оказалось её собственное, обрамлённое золочёной рамой внушительного зеркала. Испугавшись, Марианна не сразу заметила Элоиз у окна, очерченную солнечными лучами. Девушка ожидала её, погрузившись в старые рассказы о битвах и о стратегической важности закрепления позиций на возвышенности. Старушка скрылась за дверью, оставляя их наедине. Элоиз, казалось, не торопилась прерывать тишину. — Мне не стоило приходить? — спросила Марианна. Она в отрицании качнула головой, и Марианна стремительными шагами пересекла комнату, держа в руках свёрток ткани. — Я кое-что тебе принесла, — добавила она. Немного растерявшись, Элоиз развязала шаль, и выцветшее коричневое платье Марианны развернулось до пола. Подол был в старых грязных пятнах, а манжеты давно износились. Элоиз пристально посмотрела на него, пытаясь уловить скрытый смысл. — Ты сказала, что тебе надоело внимание людей, — сказала Марианна. — Но тебе не нужно всё время изображать скорбь. Я подумала… Если ты покроешь голову, оденешься более просто, выйдешь через заднюю дверь, а не через парадную, то… Элоиз перевернула платье. — Я так и делала, когда мы только переехали сюда, — сказала она отстранённо. — Я шла на рынок с кухаркой, и никто меня не узнавал. А потом мы продали моё приданое, потому что оно слишком простецкое. Я забыла. Я, наверное, идиотка — как можно было забыть такую элементарную вещь? — Иногда проще не желать, чего не можешь иметь. — Неужели? — произнесла Элоиз и вдруг перекинула платье через спинку стула. — Помоги мне, — приказала она и начала расстёгивать пуговицы спереди лифа. Марианна подчинилась; во рту пересохло, когда Элоиз обнажила плечи. Под строгое чёрное платье была надета кружевная сорочка и настолько тугой корсет, какой Марианна, предпочитавшая более свободный фасон, никогда в жизни не носила. Она остановилась. — И его тоже, — нетерпеливо сказала Элоиз. — Он мне не понадобится. Вдвоём они начали расплетать завязки в жуткой спешке. «Кто-то же одевает её в это каждое утро», — подумала Марианна и, развязав наконец корсет, почувствовала, как Элоиз задышала полной грудью. С шелестом он опустился на талию Элоиз, и она сняла корсет совсем, оставшись в одной мятой сорочке. Дыхание ее сбилось, а пряди волос прилипли к лицу. Всё происходило настолько стремительно, что Марианна опешила, едва успевая следить за тем, как Элоиз потянулась в её сторону и сняла старое платье со спинки стула, затем ступив в него и натянув рукава. Оно сидело на ней ужасно: слишком широкое в талии и слишком узкое в плечах, с несмываемым пятном краски на рукаве. — Ну как? — потребовала она ответа, приглаживая юбки. Марианна попыталась оценить объективно. — Волосы, — ответила она, и Элоиз накинула шаль, лежавшую на полу. Она скрыла золотистые локоны, довершая образ совершенно обычной женщины. Никакого траура, никаких денег; всего лишь очередная простушка в уже ношенном платье торопится куда-то. — Идеально, — произнесла Марианна. Элоиз расправила плечи, привыкая к свободе. — Хорошо, — деловито ответила она. — Куда пойдём первым делом? Нужно вернуться до темноты, иначе старуха Карла поднимет шум. — Я думала, что ты захочешь пойти одна, — осторожно сказала Марианна, которая вообще ожидала при встрече долгий и тяжёлый разговор, а не развязывание корсета. — Ты сказала, что тебе надоело постоянное внимание людей. Элоиз остановилась на полпути к двери. — Нет, — сказала она, — ты идёшь со мной. А затем открыла дверь, ожидая, что Марианна последует за ней. Дом был холоден и тих, когда они спускались, проходя мимо множества закрытых дверей. Элоиз вела Марианну вглубь дома, мимо пустой огромной кухни, где хватило бы места для кухарки и нескольких служанок, пока они не оказались на узкой, напоминающей тоннель лестнице к чёрному входу. Плитка была разбита ногами слуг, сновавших тут десятилетиями, и в темноте Марианна споткнулась. Дневное солнце тонкой жёлтой полосой в зазоре между стеной и дверью укрыло в тени лицо Элоиз, когда она обернулась и успела схватить Марианну за руку. — Я сказала, что не могу больше выносить взглядов соседей,— сказала она торопливо. — Взглядов дальних родственников. Ты никогда не смотрела на меня так. Ты видела меня. Хватка Элоиз стала сильней, и Марианна вдруг оказалась прижатой к стене, ударившись спиной о холодный камень. Когда губы встретились, она услышала, как их общее дыхание слилось с шорохом платьев и зазвучало как океан.