Гаражная романтика

Тончик чувствует, как его голая спина прилипает к тёплой картонке. Чёрной масляной рукой он небрежно вытирает капельки пота с лица и затягивает потуже последний болт, убирает ключ и в последний раз осматривает дно своей «ласточки». Любимая, но, к сожалению, не новая салатовая восьмёрка в последнее время «кашляла» и, вообще, достаточно сильно беспокоила своего импульсивного хозяина. Тони бережно поглаживает прохудившийся глушитель и выползает из-под автомобиля. «Ничего, и с этим справимся». Это было одно из любимых его времяпрепровождений после зависания в гараже с братками и в таборе с Ло, конечно. Починка своего и чужих автомобилей его здорово расслабляла, он чувствовал себя полезным от этого в какой-то мере, иначе к чему ему образование автослесаря третьего разряда? Тончик поднимает руки вверх, потягивается, чувствует, как позвонки по очереди хрустят, а затёкшая шея расслабляется. Выуживает из ящика бутылку пива, открывает кольцом на большом пальце — Ло подарил. Серебряное, толстое, пивас открывать удобно. Тончик вспоминает, в каком херовом состоянии пригнал к нему когда-то Лошало свою излюбленную вишнёвую семёрку — двигатель вечно перегревался, откуда-то раздавались стучащие звуки. Когда во время осмотра салона машины из-под бардачка брызнула охлаждающая жидкость, Тончик смотрел на цыган круглыми глазами и крутил пальцем у виска: чё, мол, вы с машиной-то, блять, делали, изверги? Буквально через неделю машину он им вернул почти новую, даже запарился и все вмятины на кузове выровнял, обновил цвет и стёкла затонировал. Лошало за работу здорово ему заплатил, Толя на эти деньги потом долго гулял, а отношения с главарём Серебряных Шорт сами собой стали складываться хорошо. Сначала они по-приколу в табор залетели, посмотреть на эти пиздопляски, а потом Тончик и сам как-то втянулся. Хавчик ребята делали вкусный, музыка душевная, а в вагончике Лало всегда какими-то магическими вонючками пахло вкусно, сам Лало трещал без умолку, иногда пел что-то, иногда даже на скрипке своей пиликал. Главарь Шорт был горячий и мягкий на ощупь, всё равно что проводить руками по бархатным подушкам, а не по загорелой коже, голос у него томный и сладкий, заставляющий коленки подгибаться, а поцелуи с ним были на вкус как спелая вишня. Щелчок. Громкий грохот железной двери. Помянешь дьявола… Одновременно отпивая из бутылки, Толя открывает дверь, и в гараж агрессивно влетает малиновый вихрь, оставляя за собой шлейф из запаха костра, травы и… крови? Алюминиевый взглядом окидывает Лошало, который уже с порога чё-то начал трындеть и махать руками. В неразборчивом тарахтении звонкого громкого голоса Тони улавливает слово «позолоченные», и всё встаёт на свои места — опять поцапались. Ох уж этот Алик со своей делёжкой территории на рынке, как ребёнок, прости Господи. А Ло продолжает материться, яростно расстёгивает пуговицы малиновой изгвазданной рубахи, и теперь Тончик видит, что на ней пятна кровавые. Цыган отшвыривает любимый предмет гардероба куда-то в угол и пальцами касается разбитой брови. Вторая его рука, увешанная перстнями, теперь уже побитыми красными костяшками упиралась в бок. Плечи, нагромождённые золотыми цацками, были напряжены, грудь часто вздымалась. Лошало был страшно зол, уже мечтал проклясть сраного Алика до седьмого колена и напоить его какими-нибудь отварами, чтобы тот кратковременно скоропостижнулся. Сейчас Лало был на постоянном месте Толи — весь избитый, злой как чёрт, с невозможным желанием крушить всё, что попадется под руку, добить и без того болящие костяшки, оставить пару лишних вмятин на стене гаража. Отличие состояло только в том, что из любой драки Толя выходил победителем и своими синяками да ссадинами гордился, как настоящими трофеями, в то время как Лало чувствовал себя побитым псом, которого на улице ногами отпинала какая-нибудь шпана. Он чувствует себя жалко от того, что вовремя не спохватился, злится ещё сильнее, теперь уже на самого себя, и только хочет замахнуться рукой, оставить след своей ярости на тоненькой гаражной стене, как его руки ловко перехватывает Толя, который уже успел закурить. Он скептически осматривает сбитые в кровь костяшки, едва усмехается и ведёт его в сторону старого засаленного дивана. Сажает его, достаёт аптечку, запрятанную под стол из каких-то гнилых досок, и облитым спиртом куском марли вытирает ему кровь, периодически выпуская изо рта густой дым. Он смотрит, как Лошало жмурится от неприятных ощущений, и снова давит лыбу. «Салага», — думает он и пододвигает к цыгану открытую бутылку пива. Её Ло осушает залпом, громко ставит на стол и грустно наблюдает, как Тони бережно перевязывает ему побитые руки. «Удивительный контраст», — думает Ло, рассматривая тёмные глаза Анатолия. В таком хиленьком, тощем теле энергия и сила били через край, казалось, подключи к Толику кабель — и от него можно электричеством целый Катамарановск питать. От горшка два вершка — а агрессии и борзости было больше, чем во всех главарях ОПГ, вместе взятых. Лало казалось, что Анатолю дай волю, и он любую толпу в одиночку порешает, а потом пойдёт искать еще хануриков, просто чтобы свою злость на них вылить. И даже в этом человеке находилось место нежности. С такой заботой и аккуратностью Толя перебинтовывал ему руку, что Лошало забыл, кого пару минут назад проклинал. Как он с блеском и яростью в глазах кидался в драки с обидчиками и должниками, так же потом обеспокоенно смотрел на своего ненаглядного цыгана на предмет тяжких телесных. Как вкладывал всю физическую силу в каждый удар тяжёлой биты с гвоздями, так же вкладывал все свои эмоции, которые словами передать не мог, в короткие поцелуи в шею. Тончик завязывает на запястье Лало незамысловатый узел и встаёт, чтобы выкинуть испачканную марлю. Идёт обратно, с собой прихватывает олимпийку — новую, чёрного цвета, с ещё пока что белыми, не загаженными полосками на рукавах — и накидывает на плечи Лошало. Поздно уже всё-таки, холодно, на улице уж начало октября. Тони стоит перед цыганом, пальцами поддевает подбородок и поднимает его голову, чтобы оценить масштабы ущерба, причинённого несчастной головушке Лало. Осматривает чёрную кровоточащую бровь и натыкается на ярко-зелёные уставшие глаза. Рука сама тянется в слишком рано поседевшие волосы и мягко треплет их на макушке. — Я так устал, Анатоль… — Лошало лбом упирается ему в бок и вздыхает. Ему так нужно просто отдохнуть от всех этих ежедневных разборок с другими ОПГ. Бесконечные нравоучения Малины, блядские поговорки долбанных американцев и лампасы со своими гнилыми овощами, привезёнными из «солнечной Абхазии», уже сидели у Лало в печёнках. Каждого из главарей и их приближённых он больше на дух не переносил и боялся, что на следующем собрании он просто заколет со злости их всех к ебени матери. Тончик понимает. Тончик отстраняет от себя Лало и быстро целует его в лоб. Пока он оттирает застывшую кровь с чужой брови, взгляд то и дело возвращается к любимой бите с гвоздями, а мысли к тому, с каким остервенением Тончик завтра лампасам будет ёбла крошить. Но пока вечер, и смысла бузить нет, поэтому он аккуратно заклеивает рассечённую бровь лейкопластырем, потом достаёт еще по две бутылки тёмного нефильтрованного и садится рядом с Лало, позволяя тому лечь ему на колени. Не жилец завтра Алик, ой, не жилец.