too bad to fall in love

- Всё в порядке? - рука дёргается, словно в невидимом порыве, с импульсивной жаждой схватить, опрокинуть на себя, сгрести в охапку и не отпускать. Никуда-никуда не отпускать. Гьяччо брезгливо морщится собственным мыслям, теребит большим и указательным пальцами пуговицу порядком осточертевшей перепачканной засохшей кровью белой косоворотки. Бросает короткий взгляд исподлобья - ловит ответный, такой же колкий и скользящий. Будто перебрасываться оскорблениями, не произнося ни единого слова. - В полном. Уж в этом-то можешь не сомневаться, - ядовитая насмешка сочится из каждой буквы, из каждого будто бы пропитанного цианидом слога. Сочится сквозь плотно сжатые губы, растянувшиеся в улыбке, пересохшие от лишённого влаги городского ночного воздуха. Отравляет, он бы сказал. - Ты можешь хотя бы секунду своего существования не плеваться сарказмом направо и налево, мать твою? - Гьяччо снова не сдерживается, и выходит чуть грубее, чем он планировал. Намного грубее. «Жалок, ты просто жалок», - твердит самому себе, вдалбливает в голову, как сломанным отбойным молотком. Он измотанно облокачивается на капот машины, ладонью стирает со лба несуществующий пот. Привычка, не более, чем простая привычка. Мелоне со вздохом подносит сверкающую в свете шумящей неподалёку автострады серебристую зажигалку к надёжно зажатой во рту сигарете. Гипнотизирует взглядом танцующий на ветру, искрящийся всеми цветами в ночном полумраке язычок пламени. Делает первую затяжку; он всегда склоняет голову так, что чёртова длинная чёлка закрывает лицо - лицо, на котором и без того сложно разглядеть хоть малейший проблеск эмоций. Проблеск его настоящего - не такого, каким его сделала последняя пара лет. Прямолинейного, чувствующего, готового на всё. Блять, просто-напросто живого. Полупрозрачные, словно выгоревшие под лучами неаполитанского солнца, глаза его устремлены куда-то в пустоту, на потрескавшийся от времени и бесчисленного множества проезжающих машин асфальт. Упорно пытаются рассмотреть в старых дорожных трещинах что-то, что было бы интереснее диалога. Пепел приземляется на пресловутый красный капот, ранее до блеска отполированный, и рассеивается - стремится в никуда. Прямо как глаза Мелоне. И всё-таки, думает Гьяччо, в блёклых предрассветных сумерках лицо напарника очень красивое. Может, недостаток сна так сказывается на организме, а может, он взаправду так думает. В любом случае, выяснять правду, особенно здесь и сейчас, абсолютно точно бессмысленно. - Я устал, - как ни в чём не бывало, со всё ещё ощутимой перчинкой раздражения. Вот ведь язва досталась Гьяччо в напарники, - слушай, а может, ну его к чёрту? На мгновение в воздухе виснет удивлённая тишина. Гьяччо часто-часто моргает. - В каком смысле? - Просто представь себе, - он ухмыляется ещё шире, театрально раскидывает руки, размахивая тлеющей сигаретой, пока взгляд Гьяччо цепляется за едва заметные ямочки на бледных веснушчатых щеках, - только ты, я, дорога через всю страну длиной в несколько дней, дерьмовый кофе…Романтика. - Уж поверь, - он не упускает первой представившейся возможности принять эстафету колкостей на себя, - даже если бы мне доплатили, да даже если бы Иллюзо умел заткнуться на малейшую секунду, даже если бы Прошутто согласился не разбавлять горячий чай ледяным молоком…Тебя бы я столько терпеть не стал бы. Окурок плавно ложится на пыльную землю. Мелоне качает головой. - Даже так не стал бы? Он за считанные доли секунды сокращает расстояние между ними, комкает в стиснутой ладони и без того мятый грязно-белый воротник, коротко, едва слышно, смеётся. Смотрит уже не в пустоту - вглядывается в недоумевающее лицо Гьяччо. И целует.