Без него

Все мои друзья говорят,что я должна двигаться дальше. Я одна посреди океана. Любовь к тебе вечна. Это я могу сказать с точностью. Без тебя я не могу сдвинуться с мёртвой точки, Таковой была наша игра. И нет спасения от воспоминаний. Твоё лицо,словно мелодия, Не покинет мои мысли. Твоя душа преследует меня и повторяет мне, Что всё хорошо, А мне хотелось бы умереть Каждый раз,как я закрываю глаза, Будто наступает тёмный рай, Никто на свете не сравнится с тобой. И я боюсь,что ты не станешь ждать меня Там,где уже иная сторона. Все мои друзья спрашивают, Как я всё ещё держусь? Я твержу им,что настоящая любовь не погибает. Ах,вот почему я здесь. В ночи лишь увидеть лик твой могла. Но кроме,как во снах,нет со мною тебя И я не хочу просыпаться сегодня. Мне не становится легче, Я вижу тебя в своих снах, Все торопят меня, Но я чувствую твои прикосновения. От этого не освободиться, Я чувствую тебя в своих снах, Ты говоришь мне,что всё в порядке. Но лучше бы я была мертва. ~Lana Del Rey «Dark Paradise»~

Гермиона медленно вдыхала и выдыхала. И так после каждой истерики. Истерика. Такое странное и неподходящее слово для Гермионы Грейнджер. Они же буквально были антонимами. Она рассудительна и спокойна, абсолютно сконцентрирована на своих мыслях. А тут слёзы. — Слёзы — слабость, запомни, Грейнджер, — сказал когда-то он. А она фыркнула и начала гневную тираду о том, что выражать эмоции — совершенно нормально. Драко Малфой всегда был таким — холодным, расчётливым, сдержанным. А ещё красивым, манящим и непредсказуемым. Ты мог думать, что знаешь его действия наперёд, что ты на шаг впереди него. Но нет. Он всегда удивлял и был на два шага впереди. Как бы ты ни старался, ты всегда дышал ему в спину. И Гермиона тоже это делала. Но между ней и другими людьми всегда была колоссальная разница. Драко не боялся от неё удара в спину. А она, стоя за ним, была под его защитой. А сейчас… Драко не было, а значит, и стоять было не за кем. Четыре стука в дверь. Это мама. На самом деле Гермиону всегда настораживала эта помешанность на чётных числах. Но сейчас это было не совсем тем, о чём она думала. — Не сейчас, мам, я занята, — промямлила Гермиона. — Но, милая, я сделала твой любимый суп, — громко сказала миссис Грейнджер, как будто это могло помочь достучаться до неё. — Ладно, заходи, — она быстро вытерла руками слёзы. Дверь в эту же секунду распахнулась, а на пороге стояла миссис Грейнджер. — Как ты себя чувствуешь, милая? — она аккуратно поставила на тумбочку тарелку с супом и села на кровать. — Ты снова плакала, — Грейнджер-старшая протянула руку к её голове и погладила. — Нет, мам. Я говорю, всё хорошо, — ложь маленькими иглами впилась в душу, разрывая её окончательно. — Не стоит ничего скрывать. Я же вижу, что происходит. Ты почти не выходишь из комнаты, читаешь постоянно одну и ту же книгу, ешь как птичка. Я понимаю: то, что произошло в Хогвартсе — ужасно. Но ведь тебя беспокоит нечто большее. Ты можешь мне доверять. — Мама, я… мне очень тяжело, —Гермиона откинулась на подушку. — Я не хочу на тебя давить, но твоё состояние мне совсем не нравится. Может, тебе сходить к психологу и… — Мне это не нужно! — резко оборвала её Гермиона, — Мне просто очень тяжело. Так бывает всегда после потери любимого чело… — девушка замолчала, почувствовав ком в горле. А ещё она проговорилась… Целый месяц упорно молчала, не желая грузить родителей своим состоянием. А сейчас ляпнула, не подумав. Глупая! Воспоминая мелкими отрывками заполняли сознание, толкая поток слёз наружу. Она всегда вспоминала его. Неважно, было ли ей грустно или весело. Больно или хорошо. Ведь он был тем самым человеком, который дарил эти ощущения одновременно. Он делал больно, но потом снова подпускал к себе. Драко Малфой никогда не был романтичным. Он был высокомерным, гордым, озлобленным на весь мир подростком. Он выпускал иголки, стоило тебе сделать хоть шаг навстречу к нему. Не подпускал, но и не отталкивал достаточно сильно. И Гермиона помнила его таким и одновременно совершенно другим. — Гермиона, милая, — мама аккуратно потрепала её по плечу, — О чём ты задумалась? Ты вот-вот заплачешь. Поговори со мной, я прошу тебя, — её рука мягко коснулась щеки Гермионы. По ней потекли слёзы. —Он умер, мам. Умер 2 мая 1998 года, так и не увидев победу… —Милая, мне так жаль… *** <5 июня, 1998 года. Гермиона неуверенно идёт к кладбищу. Небо затянули тяжёлые, почти чёрные тучи. Время от времени сверкает молния. Она видит вдалеке его могилу. Она почти выучила дорогу и даже с завязанными глазами могла бы пройти к ней. Грейнджер держит в руках розы. И, наверное, будь Драко жив, он бы треснул её по рукам за столь ужасный выбор. Но именно они ассоциируются у нее с ним. Гермиона сама не знает, почему. Просто они такие красивые, но при любом неосторожном движении ты можешь пораниться. Она достала палочку и окрасила их в чёрный. Кажется, его любимый цвет. Решила так, потому что именно этот цвет преобладал во всех его вещах. Гермиона шагнула за высокий забор. Наверное, не будь Нарцисса и Люциус мертвы, Драко был бы похоронен на каком-нибудь частном изысканном кладбище рода Малфоев. Забор был бы не таким простым. А камень над его могилой, наоборот, баснословно дорогим. Но сейчас она стоит перед обычным, наполовину разбитым камнем, на котором виднеется надпись: —Драко Малфой. Любимый сын— Вся могила забросана мусором. И это заставляет её сердце болезненно сжаться. Люди ненавидят его. Её взгляд падает на жирную чёрную надпись: «Пожиратель смерти горит в аду». Люди презирают его. Люди не помнят его. Они даже не оставили ему нормальной могилы, не дали его душе покоя. Гермиона поднимает палочку, чтобы очистить могилу от мусора, восстановить камень и положить цветы, но её останавливает хлопок. Кто-то аппарировал сюда. Грейнджер моментально оборачивается с палочкой наготове — послевоенные рефлексы дают о себе знать. И хоть сейчас, кажется, не о чем беспокоиться, она не может избавиться от ощущения липкого страха. Перед ней стоит Теодор Нотт. Более бледный, чем обычно, худой и как будто неживой. — Грейнджер, — он кивает головой — Нотт, — она делает то же самое. В его руках белые лилии. Ещё более ужасный выбор, чем её. — Я не знаю, когда эти ублюдки успевают делать это, — он указал рукой на могилу, — Я убирал здесь только вчера. Он аккуратно подходит к ней, поднимает руку с палочкой, но Гермиона поднимает ладонь в останавливающем жесте и тихо говорит: — Я хочу сама, — голос её предательски дрожит. Нотт пожимает плечами, кладёт цветы и очень тихо произносит: — С днём рождения, дружище. Я ещё вернусь, — встаёт, чуть отходит, кивает Гермионе и исчезает с хлопком. Теперь здесь только она. И Грейнджер даёт волю чувствам: слёзы катятся по её лицу, и она кладёт свои цветы рядом с ноттовскими. Они невероятно контрастируют. Она старается отвлечься на что угодно, даже на такие мелочи, как различие цветов. — Привет, — наконец выдавливает Гермиона. — Я… сейчас… сейчас всё уберу, — она взмахивает палочкой, и мусор исчезает. — На самом деле я чувствую себя дерьмово, общаясь с… в общем, не с тобой, — Гермиона садится спиной к надгробию. Начинает лить дождь. Он усиливается. Невероятно. И Гермиона рада. Теперь она не чувствует собственных слёз. Точнее, не знает, где они. И самое главное, почему она всё-таки плачет. Грейнджер аккуратно ложится на спину и закрывает глаза. Её слёзы теплее, чем дождь, и это мягкое напоминание, что она жива. Что она жива без него. — С днём рождения, Драко. Я люблю тебя, — она впервые произносит эти слова. И они такие непривычные, слишком терпкие. Будто они ей не подходят. Она уж точно не должна была говорить их могиле. Но они так нужны Гермионе. Чтобы создавать иллюзию, будто он рядом. Не гниёт в нескольких метрах под землёй, на которой она лежит. А сидит тут и смотрит на неё своим привычным взглядом. Он бы ругал её. Определённо. Проявление чувств было совсем не свойственно ему. В небе гремит гром. Гермиона прикрывает глаза и снова тихо шепчет: — Люблю тебя. Жаль, ты никогда не услышишь этих слов. *** 1 октября, 1998. Она сидит за Гриффиндорским столом. Но никто не смеётся, никто не шутит. Даже нет намёка на улыбку. Их раны слишком свежи. После того, как за этим столом почти каждый стал убийцей, в том числе и Гермиона, радости ушли на второй план. Они изранены слишком сильно. Как морально, так и физически. Кто-то остался без пальца, а кто-то без души. Гарри сидит рядом, её голова покоится на его плече. Рон так и не смог найти в себе силы вернуться. И впервые Гермиона полностью его понимает. Она никогда не обвиняла его в смерти Драко. И не станет. Он ничего не знал. Малфой был для него тем, кто покушался на Дамблдора. Он был для него Пожирателем смерти. Не больше. Они совсем не притронулись к еде. Гарри даже не попробовал свой любимый пирог. Он как всегда закрыт в своей скорлупе. Он винит себя. Впрочем, как и всегда. Ему кажется, что люди погибли из-за него. Что он повёл их на смерть. Он закрыт от всех. И Гермиона совсем не отстаёт от него. Они теперь все сидят в своих убежищах, плотно закрытых от других. Лишь Симус и Дин хоть как-то стараются разрядить обстановку. И это смехотворно, потому что Симус именно тот, кто потерял палец. А Дин — душу, когда его убивающее заклинание рикошетом попало в его возлюбленную. И он держится невероятно стойко. Гермиона восхищается этим. Лишь однажды она видела его слёзы, но она плакала вместе с ним. И Дин один из немногих, кто знает, по кому же она всё-таки плачет. Гермиона повернула голову в сторону преподавательского стола. Минерва, как всегда, держится гордо, с лёгкой полуулыбкой, дабы подать пример всем остальным. Но Грейнджер смотрит на пол, и это портит все стены, что она так упорно строила. Вот там, в двадцати шагах от Гриффиндорского стола, он лежал в луже собственной крови. Гермиона тяжело дышит, стараясь не терять бдительность. Вокруг неё бой. Она выставляет руку и создаёт не слишком сильный Протего. Но, слава Мерлину, Пожиратель слишком туп для более сильного заклинания. Она почти выдохлась, силы на исходе, и она оглядывается, чтобы посмотреть, сколько ещё здесь осталось Пожирателей. Но замечает платиновую макушку, яростно отбивающуюся от потока заклинаний. Он такой, каким она его запомнила. Драко наконец оглушает тех, кто на него нападал, и поворачивает голову. Всего на секунду их глаза встречается, его фирменная ухмылка появляется на лице… А затем его подбрасывает в воздух. На его животе появляется огромный порез. Она уже видела это. Слишком знакомая картина. Паника и страх. Снова это отвратительный страх. Эти чувства заполняют её целиком и полностью. Теперь она боится. Однозначно. До этого она не испытывала страха — это она может сказать с точностью. Ей кажется, что она смотрит на него уже несколько часов, но проходит всего секунда. Гермиона поворачивает голову, ищет того, кто пустил это заклинание и видит… Мерлин, быть этого не может. Там стоит Рон. И он явно ошарашен. Кажется, он не знал, что за заклинание использовал. Гермиона не верит. Нет, её милый Рон не убийца. Это невозможно. Сейчас он что-нибудь сделает. Но проходит ещё секунда. Ничего. Грейнджер несётся через толпу, забывая обо всём, что происходит вокруг. Но кто-то кидается на неё, и Гермиона видит зеленый луч, пролетевший в нескольких сантиметрах от её лица. Это Джинни, и она кричит: — Не вздумай идти к нему! Ты ничем уже не сможешь помочь! Она прислушивается к ней и напоминает себе: они на поле битвы! Она стоит посреди Большого Зала. Тут пахнет гарью, запёкшейся кожей, кровью. И смертью. Она однозначно перебивает все остальные запахи. Каждый миллиметр пропитан ею. Гермиона медленно поворачивает голову в ту сторону, где лежит он. Она видит Забини, сидящего рядом с ним, оперевшись спиной на лавку. Его взгляд пустой, карие глаза смотрят в никуда, а на лице одна единственная слезинка. Она решается и идёт к нему. Ей интересно, почему он не лежит с другими мёртвыми Пожирателями кучей у входа. Наверное, это человечность. Наверное, потому что он подросток. Наверное, потому что у него не было выбора. Но она уже рядом с ним, аккуратно опускается на колени и смотрит на его бледное лицо. Его глаза открыты. Они тусклые. Не холодные. Впервые за всё время, что она его знает, они не смотрят высокомерно. Но вот проблема: Драко Малфой мёртв. И он лежит в собственной кристально-чистой крови. Гермиона подносит дрожащую руку к его глазам и закрывает их. Она пачкается в его крови. — Теперь он как будто спит, — тихо говорит только что подошедшая Луна. Она присаживается рядом и кладёт руку ей на плечо. — Да, — выдыхает Гермиона, — как будто спит… Она прикасается своим лбом к его и даёт волю чувствам. Крупные слёзы катятся по её лицу и падают на его щёки. — Ты же обещал выжить. Но он молчит… — Гермиона, — Гарри касается её руки, —Выпей, станет легче. Я добавил туда Успокаивающего зелья, — он протягивает ей кубок с тыквенным соком. — Спасибо, Гарри, — Гермиона вытирает слезу тыльной стороной ладони. Замечает жалобный взгляд Джинни и сразу начинает пить. Ей не нравится, когда на неё так смотрят. Она не нуждается в жалости. Джинни открывает рот, но Гермиона говорит первая, не дав сказать ей и слова: — Не нужно, Джинни! Уизли открыла и закрыла рот, как рыба, но так ничего и не сказала. Гермиона же, не удержав свой гнев, случайно подожгла салфетку, которую Гарри поспешно потушил. Она вскакивает со своего места и несётся по коридору, чувствуя тошноту. Гермиона больше всего на свете, после беспомощности, ненавидит жалость. Потому что она никогда не нуждалась в ней. И сейчас тоже! Даже Гарри, о, Мерлин, Гарри, который сам натерпелся столько всего, чего другие за всю жизнь не видели, жалеет её. Она добегает до туалета плаксы Миртл и склоняется над раковиной. Сегодня она не притронулась к еде. Из неё выходит всё съеденное за предыдущие два дня. Гермиона умывается и поднимает голову, смотря на своё отражение. Она плачет. Снова. И этот туалет болезненно напоминает ей о других воспоминаниях… Она бежит по коридорам как  сумасшедшая, сбивает с ног людей и даже не пытается извиниться. Гермиона старается догнать Гарри. Который, в свою очередь, пошёл за Малфоем. Грейнджер останавливается и вслушивается в тишину коридора. Она слышит это. Их голоса. Но они не просто кричат, это дуэль. Гермиона врывается в туалет Миртл, но не слышит ни звука. Лишь видит ссутулившуюся спину Гарри. Она аккуратно подходит к нему и перестаёт дышать. Малфой лежит в луже собственной крови. Гермиона моментально подлетает к нему, садится на колени, достаёт палочку. Она колдует, но ни одно заклинание не действует. Паника заполняет каждую частичку тела и течёт по венам вместо крови. Он же не может умереть. Нет. Не так. Не сейчас. — Нет, нет, нет, — кричит она, — Малфой, смотри на меня! — он почти закрывает глаза, и она снова бьёт его по щекам, — Не смей засыпать, Драко! Гарри, чего ты стоишь?! Иди, позови кого-нибудь! — Гермиона снова применяет заклятия, но они не работают с нужной силой. Стоит на секунду ране затянуться, как она тут же расходится. — Чёрт, чёрт, ничего не работает! — её руки дрожат. Но вдруг над ней возвышается тёмная фигура, которая рявкает: —С дороги, Грейнджер. Она снова начинает дышать. Снейп применяет контр-заклятие. *** 2 дня спустя. В больничном крыле занята лишь одна койка. И она занята им. Гермиона слышала, что он до сих пор не пришёл в себя. Она решилась навестить его только сейчас. Она аккуратно садится на стул рядом с ним и почти не дышит. Он такой бледный. Даже по его аристократическим меркам. Малфой дышит очень отрывисто. Гермиона убирает чёлку с его лба и касается его щеки. Она холоднее, чем обычно. — Если ты уйдёшь на тот свет, Малфой, я найду способ оживить тебя и убью собственными руками, — Грейнджер осторожно целует его в щёку и кладёт голову на изголовье его кровати. Тихо напевает маггловскую песню и медленно проваливается в сон. Гермиона сидит в библиотеке. На столе раскиданы раскрытые книги. Но она не занята учёбой. Перед ней обычная маггловская тетрадь с белыми листами, а в руках простой карандаш. Ей нравится это ощущения, когда она делает что-то без магии. Безусловно, волшебство кажется ей прекрасным. Удивительным. Но ей страшно. Что в один день она проснётся, и вокруг не будет ничего. Что всё это было её бурной фантазией. Друзья, Хогвартс, уроки. Он. Всё это перестанет существовать. Она точно не выдержит. Но половину своей жизни она провела без магии, и потому-то ей иногда хочется делать простые вещи руками. Так она чувствует, что живёт. В её тетради чётко видно, кого она рисует. Слегка растрёпанные волосы, прямой взгляд и острые скулы. Они безумно ей нравились. Наверное, самое красивое в нём после глаз. Она собирается сделать последние штрихи, но останавливается, когда за её стол садится ещё один человек. — С каждым разом всё лучше. В этот раз совсем как настоящий, — Джинни говорит достаточно громко для библиотеки, — Но, может, ты прекратишь это? — она указывает рукой на тетрадь. — Джинни, прошу, дай мне свыкнуться с этой мыслью, и я прекращу. Но ей кажется, Джинни никогда ей не поверит. Говорят, в первый год намного легче переносить потерю. Но если сейчас легко, то она не представляет, что будет, когда начнётся тяжёлый год. Гермионе кажется, что у неё галлюцинации. Просто иногда, на долю секунды, ей кажется, что она видит его посреди толпы. Он, как всегда, слегка растрёпан и зол… — Я понимаю тебя, Гермиона, — Уизли положила свою ладошку на её и тепло улыбнулась. — Просто знай, что я рядом, хорошо? — Гермиона медленно кивает и чувствует, впервые за полгода, чувствует, как что-то тёплое разливается внутри неё. *** Они сидят на Зельеварении со слизеринцами. Гораций, как всегда, в хорошем расположении духа. Даже война не смогла стереть улыбку с его лица. Пусть на нём и появился шрам во всю щёку. Он держится стойко. Гермиона сидит с Гарри на ряду слизеринцев. Гриффиндорцы смотрят на них, как на умалишённых, а слизеринцы недовольно закатывают глаза и шепчутся. Они прошли войну, голод, холод и Круцио, но одно осталось неизменным. Война факультетов. И это так глупо, так смехотворно, что даже не укладывается в голове. Неужели до сих пор имеет значение, какой галстук ты носишь? Разве Война не показала им, что это совершенно не имеет значение? Но они продолжают упорно держать это в своих головах. Разве Северус Снейп не стал примером того, что на Слизерине могут учиться невероятно храбрые люди? А Питер — примером того, что на Гриффиндор попадают не только храбрые и преданные, но и трусливые предатели? Неужели они так и не поняли, что тебя определяет не чистота крови, факультет и родители, а твои поступки? То, на что ты готов в отчаянные времена. — Что ты забыла на его месте, грязнокровка? — оборачиваясь, шипит Паркинсон. — Прикрой пасть, Паркинсон, — Гарри зло смотрит на неё, сжимая кулаки. — А то что? Засунешь меня в Азкабан, как моих родителей?! — Ты знаешь, что решения принимал не я! — А мне плевать! Твой дружок-убийца почему-то гуляет на свободе. Что, правосудие не распространяется на золотых детишек? — Хватит, Паркинсон! — Гермиона кричит. Слишком громко. Гораций оборачивается и удивлённо спрашивает: — Всё в порядке, мисс Грейнджер? Возникли какие-то разногласия? — Никаких, профессор. Паркинсон последний раз метает на неё взгляд, полный презрения, и отворачивается. Гермиона устало трёт глаза и кладёт голову на плечо Гарри, отдаваясь не самым приятным воспоминаниям… Гораций, как всегда, в прекрасном настроении. Он почему-то особенно любил сдвоенные Зелья с кем бы то ни было, а особенно, если это был львиный и змеиный факультеты. Он, как и все остальные преподаватели, горел желанием прекратить вечную вражду. А потому пересадил всех по своему усмотрению. Каждый гриффиндорец сидел со слизеринцем. Многие буквально закипали на каждом занятии. Гермиона окинула взглядом класс. Вот Забини сидит с Роном, который, кстати говоря, на него не особо и жаловался. Уизли почётно дал ему статус «терпимый змеёныш». Поттер делил парту с Ноттом. Жалоб не поступало и от него. Нотт на парах был спокоен, не отпускал едких комментариев и, кажется, очень преуспевал в Зельеварении. И все эти выводы Гермиона сделала, просто наблюдая за ним со стороны. А Гарри, если бы Теодор был каким-нибудь Когтевранцем, назвал бы его отличным парнем. Но Поттер держал в своей голове глупые стереотипы о слизеринцах. А Гермиона сидела с… С громким хлопком на стол упал учебник, а его хозяин вальяжно уселся за парту. Драко Малфой. — Прошу прощения за опоздание, профессор, — даже прощение за свою провинностью он просил так, будто делал одолжение. — Грейнджер, мне нужен твой конспект за прошлый урок, — требовательно сказал он. Гермиону захлестнула волна возмущения. Ни вежливого тона, ни «пожалуйста». — А с какой стати я должна дать тебе его? Ты по какой-то неведомой причине не был на уроке, а сейчас что-то с меня требуешь, — голос её снизился до очень тихого шёпота, — Тебе не кажется, что ты немного… — Гермиона тяжело выдохнула, потому что его рука расположилась на её коленке. Он медленно-медленно двигал её вверх. — Грейнджер, тебе не стоит отказывать мне в моих просьбах, — рука Драко расположилась на внутренней стороне бедра. И Гермиона мысленно прокляла себя за то, что решила надеть юбку. Чёрт! — Малфой, какого… — слова застряли в глотке огромным комом. Он передвинул руку ещё выше. Контролировать себя становилось всё сложнее. Ей не нравилось это. Совсем. То, какое влияние он оказывает на неё… настораживало. Просто потому, что это Малфой. Гнусный ненавистный хорёк. Она должна была чувствовать ненависть просто потому, что делила с ним одну парту. Он ведь называл её грязнокровкой. — Малфой, убери руку! —злобно шипит  она. — Конспект, — бескомпромиссно требует Драко. — Сначала ответь, где ты был? — Его глаза недовольно вспыхнули и стали более ледяными. Если это вообще возможно. — Какая нахрен разница, Грейнджер? И ты вроде бы не моя мать, чтобы я отчитывался перед тобой, — его рука мгновенно исчезла с её ноги. И Гермиона почувствовала… разочарование? Мерлин, помоги! — Малфой, это не первый раз, когда ты не появляешься на уроках. Что происходит? — она попыталась поймать его взгляд, но он упрямо смотрел сквозь неё. Он часто так смотрел. Будто она — пустое место. —Отъебись, Грейнджер, — рявкнул он. Кое-кто в классе вздрогнул, а Пэнси повернулась, кинув гневный взгляд на Гермиону. Глупая дурочка считала Малфоя своей собственностью. — Какие-то проблемы, мистер Малфой? — в своей дружелюбной манере поинтересовался Гораций. — Абсолютно никаких проблем, профессор, — голос его лился словно майский мёд, пытаясь отогнать от себя проблемы. Это снова произошло. Драко Малфой оттолкнул от себя Гермиону. Стоило бы привыкнуть, но Грейнджер испытывала боль. Гермиона медленно закрыла глаза. Ей ни в коем случае нельзя плакать. Она аккуратно достаёт из-под свитера кулон и смотрит на него. Долго. Почти весь урок. Поттер пару раз проводит ладонью у её лица, и только после этого она понимает, что урок окончен. Они с Гарри почти доходят до гостиной, когда их ловит Макгонагалл. — Я хочу кое-что обсудить с Вами, мисс Грейнджер. Пройдемте в мой кабинет, — она, не дожидаясь ответа, разворачивается и идёт прямо по коридору. Всю дорогу они идут в тишине. Когда Гермиона заходит в кабинет, то подмечает, что тут почти ничего не изменилось. Появилась лишь пара строгих деталей, говорящих о том, что кабинет заняла Минерва. Фотографии директоров чуть сдвинулись, уступая место портретам Дамблдора и Северуса. Гермиона почтительно кивает им и садиться на мягкое кресло напротив директора. — Мисс Грейнджер, Вам, вероятно, интересно, зачем я Вас позвала? — Гермиона кивает, и Минерва продолжает: — Я хочу предложить Вам должность старосты школы. Честно, Гермиона не удивлена. Она пока единственная стабильная в оценках и поведении. Но как бы странно это ни звучало, её это уже не волнует. Война меняет приоритеты. Если раньше её боггартом были заваленные экзамены, то теперь это смерть. По крайней мере, профессор сказала, что она приходит в таком обличии. В чёрном плаще, безликая, чем-то похожая на Дементора. Но от неё также веет холодом. И болью. Слишком сильной. — Профессор, я не уверена… — Гермиона, — её взгляд стал более мягкий, — Я думаю, мне не стоит так говорить, но это отличный шанс отвлечься от… От всего произошедшего. Вам так не кажется? — а вот сейчас она напоминает ей Альбуса. — Дамблдор верил в силу любви. Он превозносил её. Но точно так же, как он непоколебимо верил в неё, я верю в исцеляющую силу времени. Потеря мистера Малфоя оказалась слишком… неожиданной. Но Вы, я уверена, со всем справитесь. Просто подумайте, хорошо? — Хорошо, — она слишком быстро поднялась со своего места и пошла к выходу. — Профессор, но кто второй староста? — Мистер Забини. Гермиона слегка улыбнулась. Это самый… сносный выбор. — Я обещаю подумать. Завтра утром я скажу Вам своё решение. Гермиона лежала в кровати, раздумывая о предложении директора. Рядом с ней мирно спала Джинни. Как и в предыдущие ночи её мучали кошмары. Она больше не могла спать одна, ей нужно ощущение присутствия близкого человека. Гермиона любезно принимает её каждую ночь. Но вот уже в течение недели Джинни даже не ложится в свою кровать. На самом деле она такая храбрая и сильная, Гермиона гордится ей. Небо медленно окрашивается в светло-розовые тона, и это напоминает ей о том, что она обещала принять решение до утра. Она спрашивает сама себя: «А хочу ли я этого?» Ответ положительный. Ей определённо хочется попробовать себя в чём-то новом, отвлечься, двигаться дальше. Научиться жить без него. Хотя даже одна мысль о том, что он когда-то существовал, касался её, целовал, шептал слова, заставляющие тело покрываться мурашками, а она его потеряла… Слишком болезненна. Она определённо не хочет забывать его, да и не сможет. А должность старосты поможет отвлечься. Гермиона с головой уйдёт в работу, и это поможет. Наверное. *** — Это отличное решение, мисс Грейнджер. Школе нужны такие ответственные люди, — Минерва обводит взглядом Блейза и Гермиону. Честно сказать, она немного смущена его присутствием, но это мелочи. — Своё первое собрание вы проведёте послезавтра. Сегодня на ужине мы объявим об этом всем. Желаю успехов! — Забини вежливо кивает и быстро выходит. Гермиона делает то же самое. Они с Блейзом достаточно умны и спокойны, чтобы не бросаться оскорблениями или упрёками. На самом деле он и Тео единственные из слизеринцев, кто знает о том, что происходило между ней и Драко. Она сидит на холодном подоконнике, но ей слишком жарко от его прикосновений. Его касания слишком нетерпеливые, грубые, почти на грани боли. От него пахнет алкоголем и едва уловимым запахом его парфюма. Она не может понять, что это за запах. Но Гермиона ассоциирует его с чем-то лёгким, свежим. Он везде. На кончиках пальцев, внутри неё. Он острый, но едва уловимый. И каким бы он ни был, она не может без него. Аромат, который она так давно полюбила. Гермиона предполагает, что послужило причиной его пьянки, но не высказывает своего мнения. Ему плохо, а она оказалась рядом. И она готова ему помочь. Готова забрать частичку его боли, лишь бы не видеть этого в его глазах. Драко с силой выдёргивает её идеально заправленную рубашку и принимается расстёгивать её. Его руки как всегда холодные. Такой необычайный контраст с её кожей, которая буквально горит под его прикосновениями. Он с силой всасывает кожу на её шее, и она уверена, что уже утром там появятся яркие следы. Он за секунду находит её лицо и с отчаянием целует её. Но этого мимолётного порыва достаточно, чтобы Гермиона почувствовала вкус сигарет, алкоголя и чего-то сладко. И она готова дать голову на отсечение, что это вкус гребаного винограда, который он ест каждое утро на завтраке. — Ты курил, — задыхаясь, произносит она. Драко распахивает её рубашку, спуская на плечи, и холодный воздух касается живота, от чего она непроизвольно втягивает его. — Десять очков Гриффиндору за невероятную внимательность, Грейнджер, — он улыбается, и глупые бабочки в животе начинают трепыхаться сильнее. Драко тянет руки к молнии на её юбке и тихо шепчет: — Давай… Звон разбитого стекла оглушает их обоих, и Гермиона инстинктивно жмётся к нему. Её глаза так широко распахиваются, что ей кажется, будто они сейчас вылетят. Грейнджер опускает голову, стараясь не видеть лица тех, кто им помешал. Драко оборачивается. На полу валяется бутылка разбитого огневиски, и Гермионе впервые хочется стать этим напитком, лишь бы не видеть их лица. Они вчетвером ошарашено смотрят друг на друга, стараясь понять, что же с этим миром стало не так, если Малфой трахает грязнокровку. Прямо в школьном коридоре. На подоконнике. — Блейз, мне кажется, на сегодня хватит алкоголя, — Тео пару раз моргает и переводит взгляд на Гермиону, — Советую прикрыться, Грейнджер, — он поворачивается к Забини, и Гермиона, наконец, выходит из оцепенения, вспомнив, что сидит в расстёгнутой рубашке. Её щёки просто горят. Она желает провалиться под землю. Гермиона моментально накидывает на себя мантию, плотно закутавшись в неё, и пулей пролетает мимо них, слыша обрывок фразы Блейза: —… это пиздец, Драко… Блейз точно такой же, как из её воспоминаний, стоит напротив неё. — Поздравляю, — холодно произносит он. — И я тебя, — она слегка ему улыбается, и они наконец отходят от кабинета директора… *** — Старостами школы были назначены Блейз Забини со Слизерина и Гермиона Грейнджер с Гриффиндора, — Большой зал, как и ожидалось, встретил новых старост не слишком воодушевлённо. Блейз же даже не удосужился подняться со своего места. — Поздравляю, Гермиона! Ты так хотела этого, — Гарри оборачивается так резко, что кубок с тыквенным соком начинает опасно раскачиваться. — Да, спасибо, Гарри, — Гермиона улыбается и мягко касается его плеча. Ей хочется быть безумно радой. Испытывать невероятную эйфорию, но она ничего особо не чувствует. Лишь легкое удовлетворение от достигнутой цели. Ничего больше. Гермиона кладёт голову Поттеру на плечо и грустно улыбается. — Ты же не против? — Когда это я был против? — Гарри тоже улыбается и тянется к своему соку, —Я рад, что всё понемногу приходит в норму. — Конечно… Ложь комом застревает в горле, но Гермиона упорно игнорирует её. *** — Говорят, Дамблдора убил Малфой… Нет… он не был убийцей. — А ещё он был Пожирателем. Гермиона с Блейзом столкнулись в коридоре, когда оба пошли на собрание. И всего за один поворот до нужного кабинета они услышали какой-то разговор. Гермиона вздохнула, попытавшись успокоиться. Но тут до неё дошёл голос: — Говорят никто так не гордился… Меткой, — последнее слово какая-то девчонка прошептала слишком тихо. Чушь! Бред! Он никогда не гордился ей! Она лишь тяготила его. Она стала огромным бременем для него. — Вам лучше не говорить о том, чего вы не знаете. Вы должны чтить память профессора Дамблдора, а не распространять грязные слухи о его смерти. Минус десять очков гриффиндору за распространение ложных слухов и введение других в заблуждение. И пусть снятие баллов не дало достаточного удовольствие, это было уже хоть чем-то. Блейз, ждавший её, заговорил, когда они немного отошли: — Грейнджер, ты пользуешься своими полномочиями в личных целях. — Да? Наплевать! — Гермиона невинно пожала плечами. — Так по-слизеренски, тебе не кажется? — Забини ухмыльнулся и в два шага обогнал её, первым зайдя в кабинет. *** Весь вечер в её голове крутились слова тех девчонок. Разве Малфой хоть когда-нибудь проявлял гордость за получение Метки? Гермиона никогда не замечала такого. Ведь если бы он хотел этого в день её получения, Драко не был бы так потерян… День после получения Чёрной Метки. Они вышли с Зельеварения, и Гермиона неспеша пошла на другой урок. Завернула за угол и услышала голос Гарри: — Гермиона! Но стоило ей сделать пол-оборота, как она тут же оказалась втянута в другой кабинет. Её сердце бешено застучало, и Гермиона моментально достала палочку. — Мерлин, Драко, это ты. Ты в своём уме? Ты меня до смерти напугал, — Грейнджер тяжело выдохнула и только сейчас обратила внимание на его состояние. Он… как будто чем-то напуган. И это само собой уже удивительно, потому что это Малфой. Единственная эмоция, которую он проявляет, отвращение. — Малфой, ты в порядке? — он стоял, оперевшись на стену, его взгляд был прямой, волосы растрёпанны, а верхние пуговицы рубашку расстёгнуты. —Нет, блять, я не в порядке! — стул, стоявший рядом, с ним отлетел в сторону, и Гермиона чудом успела отскочить. Он подошёл к парте, несколько раз ударил по ней кулаками, и клубы пыли полетели в воздух. — Это пиздец, Грейнджер, я в полной заднице, — он упёрся локтями в парту и опустил лицо в ладони. Гермиона аккуратно, будто к опасному животному, подошла к нему и коснулся ладонью его спины. — Что ты сделал? — шепнула она. Он молчал около минут, а затем резко закатил рукав своей белоснежной рубашки. На его бледной коже чёрным пятном вилась змея, и Гермиона в ужасе не могла вздохнуть. Она впервые видела её вблизи, и так она намного ужаснее. Грейнджер обхватила его запястье и нежно коснулась кожи вокруг Метки. Она была раскрасневшаяся и слегка припухшая. Драко не дал долго на неё смотреть. Он выдернул свою руку из хватки Гермионы и вернул рукав в привычное положение. — Это ужасно, Мерлин, чем ты думал? Ты знаешь, что ты натворил?! От этого не отмыться! Как ты позволил этому случиться?! — — Я знаю о всех последствиях! Твою мать, я был вынужден это сделать! Если ты будешь продолжать орать, чтобы доказать, какая ты охуительно умная, то иди нахер. Класс снова заполнила тишина, и Гермиона поняла, как глупо поступила, начав ругаться с ним, не дав сказать ему и слова. — Прости, прости, я не хотела, — она подошла к нему и взяла его лицо в свои руки. Он сам потянулся к ней. Их поцелуй отчаянный, полный боли и разбитых надежд. От него пахло сигаретами. Но на вкус он сладкий. Она первая отстранилась, чтобы отдышаться, но он сказал то, что, ей казалось, никогда не скажет: — Ты нужна мне. Она обняла его, и руки Драко идеально расположились на её талии, будто они были созданы для этого. И если бы Гермиона знала, что это их единственное объятие, она бы никогда его не отпустила. Просто потому, что чувствовать его тепло, сердцебиение, — это нечто за гранью её понимания. Это слишком хорошо, чтобы от этого отказаться… — Я рядом… Она уснула рядом с Джинни, так и не ответив на свой вопрос… *** Время в Хогвартсе течёт несмотря на все обстоятельства. Стрелки часов никогда не остановят своего хода. И, возможно, это правильно. Это как доказательство, как подтверждение простой истины: ты всегда должен двигаться вперёд, быть точен и собран. Время идёт, и Гермиона старается двигаться вместе с ним, потому что она хочет жить дальше. Без него. Они все готовятся к Хэллоуину: украшают замок, придумывают костюмы и пугают друг друга каким-то небылицами. Все стараются восстановиться, напоминая Гермионе увядающие цветы, которые кто-то безнадёжно пытается спасти. Просто потому, что все стараются жить, как будто этого не было, стараясь избавиться от каждого шрама, напоминающего им о войне. Но это бесполезно. Это есть везде: в Большом зале на завтраке, в кабинете ЗОТИ, на квиддичном поле. В них самих. От этого не уйти, это нужно принять, научиться жить со шрамами. От этого не легче, но так проще, безболезненнее. И вот поэтому все так вцепились за эту подготовку, как утопающий за спасательный круг. Ведь это — билет в прошлую жизнь без боли, смерти, разбитых надежд и надломанных душ. Жизнь, где всё было легко и беззаботно, где самым трудным выбором было проспать занятие или все-таки пойти на него. Где ещё никто никогда не убивал, даже не смел мысленно произнести непростительное… Они все скучают по этому. Кто бы что ни говорил, это видно по глазам. И вот они всей дружной гриффиндорской компанией стоят посреди Большого зала, любуясь плодами своих усилий. Все довольны: они улыбаются, завороженно смотрят на украшения и переговариваются друг с другом. — Вы все большие молодцы! Спасибо за помощь! — кричит Гермиона. — Гермиона? — Да, Гарри? — Останешься? Я хочу кое-что тебе показать, — сказал Поттер, поправляя свои очки. — Конечно. Они ждут, когда все выйдут, и Гарри взмахивает палочкой: на полу появляется множество подушек. Поттер указывает на них рукой, подавая знак. Они оба без слов ложатся, Гарри снова колдует, и потолок Большого зала со спокойной ночи сменяется звездопадом. Таким ярким и необычайно красивым, какого Гермиона ещё никогда не видела в своей жизни. — Увидел, как Макгонагалл делала это. — Это невероятно, Гарри! — Гермиона поворачивает голову в его сторону, — Спасибо за то, что показал, — она улыбается, как ребёнок. — Не за что. Они лежат так около часа, и ни один из них ничего не говорит. Гермиона берёт его за руку, и это напоминает ей их танец в палатке во время поиска крестражей. Тогда они позволили себе небольшой отдых посреди войны, позволили себе просто на пару минут почувствовать себя обычными подростками. И сейчас они просто лежат, смотря на звёзды, и Гермионе так хорошо. Так тепло на душе, что она вновь даёт себе право почувствовать себя счастливым подростком… *** Февраль наступил незаметно, как и праздник всех влюблённых. Зима законно вступила в свои права. Она выдалась невероятно холодной. Снег валит целыми днями, и это создаёт невероятную атмосферу. Половина Хогвартса осталась в школе, не уехав на каникулы домой. Джинни на три дня отправилась в Нору к семье, а Гарри с Гермионой остались в Хогварсте, проведя остаток каникул вместе, сидя в гостиной гриффиндора в фирменных вязанных свитерах от Молли, попивая сливочное пиво. Наверное, счастье и заключается в таких мелочах, как простые посиделки в компании своих друзей. Каникулы прошли, и ребята, преисполненные сил, отправились на уроки. Все уроки сегодня у них были сдвоенными, поэтому они успели повидаться с каждым. Но сегодня в Хогвартсе не только первый день учёбы, но и День Святого Валентина. Повсюду летают зачарованные Купидоны, замок украшен в розовых тонах, и почти каждый доволен, за исключением тех, кто остался без пары. И Гермиона в их числе, однако она все же получила пару валентинок от каких-то парней, которые после прочтения благополучно полетели в мусорку. — Ну зачем ты так? Они же были такие красивые, — смеясь, произнесла Джинни. — Мне не понравились, — Гермиона пожала плечами, — А вот почему ты выкинула свои? — Ты не видела лица Гарри, когда он их увидел! — Джинни в шутливой форме нахмурила свои брови и сделала «очки» из пальцев. — Давай уже спать. Я жутко устала, — Гермиона легла в кровать. Джинни устроилась рядом и произнесла: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Джинн, — пробормотала Гермиона и начала медленно проваливаться в беспокойный сон. Лето после шестого курса Она бежит по полю. Сухая трава больно бьёт по открытым участкам кожи, ростки пшеницы путаются и мешают, но у неё нет времени отвлекаться на это. Её небесное платье развевается на ветру, она бежит за его патронусом, стараясь не упустить волка из виду. Гермиона влетает в него с невероятной скоростью, сразу целует, обвивая руками его шею. — Боже, — шепчет она, — Ты жив. Я так боялась, что они что-то сделали с тобой из-за… Дамблдора. Но почему ты здесь? — Гермиона тяжело дышит. — Спокойно, Грейнджер, я жив, но у меня очень мало времени. Наверное, это последний раз, когда мы видимся. Тучи сгущаются. Он набирает силу, — Драко хмурит брови в своей привычной манере. — Последний…? Да, я всё понимаю. Но ей так больно. Невероятно. Они все оказались в эпицентре этой ужасной, грязной войны. Подростки, загнанные в угол, потерянные и оставшиеся без выбора. Ты либо хороший, либо плохой: на этой войне нет серого, лишь чёрное и белое. Но Драко Малфой кажется ей исключением, невероятной загадкой, которую ей только предстоит разгадать. И на это, как ей кажется, у неё есть вся жизнь. — Будь осторожен, хорошо? — она нежно касается его щеки и пытается запомнить каждый миллиметр его бледной кожи. — А я думал, из нас двоих именно ты лезешь в дерьмо с Поттером и Уизли, — усмехнулся Драко. — Ужасная формулировка, — она морщит носик, — для человека, о котором ты заботишься. — А кто сказал, что я забочусь? — его брови приподнимаются в напускном удивлении, и Драко притягивает её ближе. — Ты засранец, Малфой. Я ненавижу тебя. — Аналогично, — он притягивает её лицо так, что ей приходится встать на носочки, и целует её. Этот поцелуй короткий, в какой-то степени нежный, неторопливый. Они будто пытаются впитать в себя друг друга. Драко отстраняется первым и говорит: — Мне пора. Гермиона кивает, и он отходит на пару шагов, но потом вдруг что-то вспоминает, залезает в карман и вытаскивает оттуда цепочку. Ту самую, которую она будет носить по сей день. — Лови, Грейнджер! — он бросает цепочку, и Гермиона с трудом ловит её. Ещё мгновение, и она бы затерялась в траве. — Теперь ясно, почему ты не играешь в квиддич, — говорит Драко, и Гермиона пропускает это мимо ушей. Грейнджер приподнимает её и рассматривает на свету. Сама цепочка невероятная тоненькая, аккуратная, на ней висит подвеска в виде капельки насыщенного синего цвета. Капелька ограненная, и, как бриллиант, переливается всеми цветами синего. — Что это? — наконец спрашивает она. — Предъявишь ее мне, когда мы снова встретимся. И, кстати, у неё есть замечательное свойство: она меняет свой цвет в зависимости от моего настроения. Чёрный — настроение дерьмо, синий — спокойное, красный — я злюсь. Светло-голубое — меня больше нет… — он молчит пару секунд, а затем добавляет: — Но ты можешь даже не надеяться на это, Грейнджер. — Эгоистичный подарок, не находишь? — она улыбается, а по щекам текут слёзы. — В моём стиле, — он ухмыляется и исчезает с хлопком. С его хлопком она просыпается с невероятно быстро бьющимся сердцем. Гермиона достаёт из-под футболки кулон и смотрит на него. Он светло-голубой. Уже полгода он не меняет своего цвета, и при каждом взгляде на него её сердце болезненно сжимается. Ведь во время битвы она видела, как он менял свой окрас с красного на светло-голубой. И она может поклясться, что в этот момент её сердце перестало биться вместе с его. Слёзы дорожками текут по её лицу, капая на простынь. Это так больно. И она задаётся вопросом: будет ли так больно всегда? Неужели она больше не сможет спокойно ходить по Хогвартсу, не вспоминая его? Неужели не перестанет плакать по ночам? Неужели ей никогда не перестанет мерещиться Драко в толпе? В её голове крутятся шестерёнки, а в них отчаянное решение. Просто стереть его из памяти. Она больше не может, эта боль разрывает ей душу. Гермиона долго не продержится. И она принимает решение. — Джинни, — шепчет Гермиона, — Джинни, проснись! — она аккуратно трясёт её плечо. — Что? — Уизли наполовину раскрывает глаза, — Что случилось? — сонно тянет рыжая. — Мне нужна твоя помощь… *** —Гермиона, это сумасшествие! Ты подумала о последствиях? — Да. — А что, если я не смогу? — Уизли с отчаянием смотрит на Гермиону. — Сможешь, я верю! — Гермиона, подумай! Он ведь часть тебя. Как ты будешь без воспоминай о нём? Послушай меня, это наваждение пройдёт, ты со всем справишься. Время поможет тебе. Ты сама поможешь себе. Ты любила его, как можно стереть любовь из памяти? — Джинни… — Нет, послушай! — перебивает она Гермиону, — А если вдруг ты всё вспомнишь, что тогда? Ты же возненавидишь себя! Я могу повторить это тысячи раз: ты со всем справишься! — Джинни подошла к Гермионе и взяла её лицо в свои ладони, — Гермиона Грейнджер, которую любил Драко Малфой, никогда бы так не сделала. — Не надо, — с её лица катятся слёзы. — Гермиона, которую любил Драко, была храброй и стойкой! — Но я устала, Джинни… — Я знаю. Так много всего свалилось на тебя, так много ответственности. Но нет ничего хуже, чем времена, когда жизнь проверяет тебя на прочность, а ты сдаёшься, — Джинни крепко обняла Гермиону и почувствовала, как её пижама намокает от слёз. — Я буду сильной, — шепчет Гермиона. *** Гермиона стоит напротив института журналистики. Она вдыхает полной грудью свежий воздух и оглядывается по сторонам. Магглы неспеша гуляют, на улице стоит прекрасная погода, жизнь идёт своим чередом. И Грейнджер безумно рада, что оказалась здесь. Минерва, после долгих уговоров, наконец отпустила её. Друзья были в шоке, узнав о том, что она хочет вернуться к магглам. Но Джинни безумно горда ею. После той ночи Гермиона стала смотреть на неё по-другому, ведь Джинн отговорила её от такого ужасного поступка. Сказала слова, которые были ей так нужны. Грейнджер рада, что не сделала этого. Пусть лучше она будет жить с этими воспоминаниями, причиняющими боль, чем жить без них и не знать, что она когда-то целовала его, касалась. Она достаёт свой кулон, недолго смотрит на него и убирает назад. Гермиона Грейнджер начинает жизнь с чистого листа. Без него. Но с воспоминаниями о нём. И скоро весь мир узнает о молодой журналистке, которая пишет разгромные статьи под псевдонимом Гермиона Малфой.