Двое любимых

Из «воскрешения» Шерлока родилась огромная проблема. Доктор Ватсон был безусловно безумно рад, тому факту, что его друг все-таки оказался жив, хоть и злился на него в той же степени за то, что тот позволил ему думать на протяжении двух невыносимо долгих лет, что тот мертв. Это казалось бесконечной пыткой, он каждую неделю приходил к нему на могилу и просил о чуде, в которое вера уменьшалась с каждым прожитым без Холмса днем, с каждым выпитым стаканом виски и с каждой пролитой слезой. Он даже съехал с Бейкер-стрит, чем огорчил и заставил сильно переживать миссис Хадсон, но жить в этой квартире без гения было невозможно. Она потеряла всю свою прелесть, лишившись своего жильца. Импульсивный квартирант делал ее самой уютной, удобной и неповторимой. Из нее ушла жизнь. Как и из ее обитателей. И вот когда надежда на чудо испарилась окончательно, вот он, живой, целехонький, стоит как ни в чем не бывало и ухмыляется, говоря что-то о том, что фрак обезличивает официантов. Проблема крылась в том, что Джон влюбился в своего лучшего друга еще задолго до падения с крыши. Он не знал, в какой момент это произошло, прокляли его или благословили встречей с этим фантастическим человеком. Человеком ли? Но решиться озвучить правду о том, что действительно чувствует, он не смог. Зная отношение детектива к тому, что называют любовью, Ватсон был склонен предполагать, что тот скорей всего сдержанно поблагодарит его, извинится и вежливо откажется от предложенных ему чувств. После «смерти» Холмса Джон познакомился с Мери, она подняла его с колен, собрала более-менее целые кусочки умирающего, чахнущего на глазах от тоски и боли доктора. Склеила его своей добротой, заботой и любовью. Она заполняла собой пустоту. Чем-то отдаленно напоминая ему Холмса, но разбираться, чем именно, бывший солдат не собирался, отбрасывая эту мысль куда подальше, считая, что это оскорбляет его чувства к любимому. Через какое-то время их дружба переросла в нечто большее. Джон вновь смог полюбить, но не так, как Шерлока. Место, которое занимал детектив в его душе, никто и никогда не смог бы занять. Он любил двоих. Солнечную, живую медсестру Мери и погибшего, гениального детектива. Женщина знала о чувствах своего возлюбленного, они ее не сильно беспокоили, ведь ревновать к «погибшему» пару лет назад человеку глупо и бессмысленно, рано или поздно Джон попрощается и отпустит его окончательно. Жизнь для доктора разделилась на «до» и «после», когда Шерлок «умер», спасая его и еще пару дорогих ему людей. Любимый Джона погиб, спасая его жизнь. Это знание заставляло его жить дальше, хотя бы существовать, ведь именно это он и делал, пока в его жизни не появилась улыбчивая, забавная и саркастичная медсестра. Шерлок не был бы собой, если бы не решил «воскреснуть» для своего друга именно в тот момент, когда тот собрался сделать предложение своей девушке за романтическим ужином в ресторане, устраивая спектакль с переодеванием. Увидев его тогда живого, улыбающегося, с дурацкими, нарисованными карандашом усами, Джон забыл как дышать. На мгновение ему показалось, что это очередной сон, коих было огромное множество за два года. В которых Шерлок прыгал с крыши, но выживал или приходил через пару дней, падал перед доктором на колени, умоляя простить, что так сильно напугал, позволил думать, что мертв, после долго целовал, держа в своих крепких объятиях, пряча их от всего мира любимым пальто, и обещал больше никогда его не оставлять. В этот раз, это была реальность. Бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться. Холмс оценивающе глянул на Мэри, бегая острым взглядом и анализируя ее, после чего перевел взгляд на друга, у которого остановилось сердце, а взгляд был как у затравленного зверя. Он не верил своим глазам, в которых начинала зарождаться влага, грозя намочить щеки. - Ты собираешься их сбрить? – Холмс указал на свои нарисованные усы, намекая на новшества во внешности бывшего солдата, и этим самым показывая спутнице доктора, кому на самом деле принадлежит этот мужчина и с чьим мнением тот считается. В тот момент Ватсон еще не понял, с каким посылом была брошена фраза, посчитав, что это была очередная издевка от детектива, а не объявление холодной войны его даме. Джон сорвался с места, опрокидывая Шерлока на пол желая придушить и поцеловать одновременно. Задушить хотелось больше. Его переполняло большое количество эмоций: бушующий в висках гнев, всепоглощающая радость, страх, что это все всего лишь галлюцинация, обида скребла ребра и любовь, что сжимала крепким обручем сердце. Он пару раз проехался по наглой, бессердечной морде кулаком. Мери поняла посыл правильно и после того как они вернулись домой кидала едкие комментарии в сторону ванной комнаты где уже более-менее успокоившийся Джон размазывал по лицу пену для бритья. - Боже, полгода я целовалась со щеткой. И тут явилась его милость… Джона передернуло от ее слов, он посмотрел на свое отражение. Ситуация его угнетала, зря он ей рассказал о своих чувствах к бывшему соседу. Но мир стал сиять ярче. Хотя может быть он всегда таким был, а у него просто улучшилось зрение. Дни шли, Ватсон простил обман друга, они снова начали вместе заниматься раскрытием дел, когда врач не был занят работой в больнице. В такие дни Холмс приходил туда сам, желая провести время с ним, попить чай в буфете во время обеденного перерыва или приносил еду на вынос из ресторанчиков и они, закрывшись в кабинете обсуждали очередное дело. Шерлок не просто вернулся в его жизнь в качестве старого друга, он начал оказывать тому очевидные знаки внимания, постоянно совершая физический контакт между ними. Подходил со спины, нависая над ним, когда тот искал информацию в интернете, касаясь дыханием его шеи и ушной раковины, иногда задевая ее губами что-то объясняя, от чего у бывшего солдата бежали мурашки от поясницы к макушке. Холодными тонкими пальцами стирал соус с его щеки во время обеда, после чего облизывал их и продолжал говорить, как ни в чем не бывало. Такая забота и внимание никак не вписывалась в рамки общения, каким оно всегда было между ними. Детектив явно старался ухаживать за Джоном. И доктор должен был, обязан, прекратить все это, пока не зашло слишком далеко. Обозначить что он не свободен, хотя Шерлоку это итак было известно. Ватсон не мог отвергнуть любимого. Просто не мог. Он собирался с духом и силами несколько раз, но стоило увидеть его… Эти пухлые, манящие губы, хитрые, серые глаза, отражающие что их обладатель что-то задумал, острые скулы к которым хотелось прикоснуться ладонями чтобы притянуть лицо того ближе и то как Холмс чуть ли не вспыхивал счастьем, от того что врач появился в поле его досягаемости. Весь настрой, логика и рациональное мышление разлетались в неизвестных направления сияющей пудрой, оседая где-то на другом конце земного шара. Внутренности скручивало жгутом, сердце трепетало от каждого прикосновения, мозг становился липкой субстанцией, серое вещество явно уехало в отпуск, навсегда, даже не написав прощальной записки. Влюбленный Шерлок был чем-то сверх прекрасным, отчего, оторваться и отказаться казалось физически невозможным. Джон слишком много и долго об этом мечтал, слишком сильно любил и боготворил этого невыносимого гада, чтоб у него получилось разорвать эту связь. Это было невыносимо. Но этого хотелось все больше, чем больше ему давали, тем больше он хотел чувствовать и видеть, что тот нуждается в нем не только как в верном друге, а что Холмс тянется к нему всем существом, доверчиво отдавая себя без остатка. В Джоне проснулся жадный ребенок с пакетом конфет, который не отдаст, его пока не умрет от передоза шоколадом, а может и тогда не отпустит его из своих рук, как бы плохо ему не было. Несмотря на то, что все трое понимали, в каких обстоятельствах оказались, что они закрыты в треугольную клетку, в углу которой каждый из них стоял, по вине Ватсона, ни один из них его не винил. Разве что он самого себя. И никто из них не собирался из нее уходить добровольно, хоть дверь камеры была открыта. Оба партнера доктора на удивление спокойно могли сосуществовать в одной комнате принимая все как есть если требовала ситуация, такое происходило не часто, но даже в эти моменты, они не кричали, не скандалили, не пытались друг другу угрожать, заявляя свои права на Джона, изредка лишь кидали колкие фразы, что являлась еще большей редкостью. Военный врач не мог себя заставить выбрать одного, он любил обоих, хоть и по-разному. С Мери он мог прожить всю свою жизнь в тепле, спокойствие и уюте, где самой большой проблемой мог стать только неподстриженный вовремя газон. Она дарила мягкое согревающее тепло и свежий, легкий бриз, создавая и сдувая все тревоги своей мягкой улыбкой. С Шерлоком все было по-другому, он мог потерять его в любую секунду. С ним вечная погоня и страсть того к саморазрушению. Он был ураганом, мощнейшим катаклизмом, сносящим все хрупкие и даже надежные постройки в душе доктора, ломая все предохранители, смертельное танго на лезвии опасной бритвы. Жаркие споры и нескончаемый адреналин. Такие разные… Её: - «Джон, я люблю тебя.» - перед тем как мирно уснуть в объятиях друг друга не видя снов. Его: - «Джон, я хочу тебя.» - задыхаясь от желания, сидя в своем кожаном кресле, утягивая к себе на колени, для собственнического, страстного поцелуя. Ватсон разрывается между двумя любящими сердцами. Между теми, кто не мог без него. Тяжелые, усталые вздохи женщины, светлого существа, когда приходит новое смс от Шерлока о том, что появилось новое дело и Джон не успев подумать уже подскакивает с дивана собираясь бежать на Бейкер-стрит. Наполненные щенячьей грустью глаза мужчины, когда Ватсон собирается домой и истошные, физически болезненные звуки скрипки, когда за ним закрывается дверь. С ней: тепло, легко, ее мягкое тело и ласковые прикосновения, шепот райских созданий, убаюкивающие сказки ангела, что хранит твой покой в ночи. Домашний уют, который она создает. Все на своих местах, полный порядок внутри тебя и вокруг. С ним: остро, колко, игра на оголенных нервах. Каждый вздох как последний, кажется, что вот-вот умрешь и тебя поглотит черная дыра. Он чувственный, реагирует на каждое движение и прикосновение, соблазняет и заманивает в свои путы. Неукротимое пламя ада блестит в его серых глазах, прикосновения обжигают словно на кончиках пальцев рождаются искры. Его стоны это песня сирены обещающая вечное счастье, она гипнотизирует, губит. Имя доктора, срывающееся с его губ, когда он выгибается грациозным, диким зверем на его бедрах во время оргазма, звучит как надрывная молитва темному богу. Джон Ватсон хочет разорваться и стать двумя людьми, чтоб стало легче, чтоб можно было навсегда остаться и с ней и с ним. Но даже в таком случае он не смог бы решить какая версия него самого с кем останется. Просто невыносимо. «Джон, я люблю тебя.» «Джон, ты моя слабость.» «Джон, не уходи.» «Джон, я не могу оторваться от тебя.» Эти двое, они отдали ему свои сердца, ожидая вердикта судьи и палача в одном лице. Судья несостоятелен, он не может вынести смертный приговор. Девять кругов ада пройти легче, чем выбрать. Отказаться от кого-то одного. В определенный момент Жизнь или Судьба, каждый назовет по-своему, делает выбор за него, ведь быть жадным плохо. Мери искрит счастьем, кажется, что поднеси к ней лампочку и она загорится, женщина переполнена любовью ко всему живому на свете и три слова: - «Я беременна Джон!» В метровом диаметре вокруг Шерлока все овеяно холодом и тоской, войди в это пространство и в тот же момент зачахнешь, тебя затянет бездна хаоса, а глянешь ему в глаза превратишься в ледяную скульптуру. Он поджимает губы, пытается проглотить ком в горле. Хриплый баритон и три слова: - «Все кончено Джон…» Через месяц свадебный подарок от шафера шесть слов: - «Вы под моей защитой, вы трое.»