Абстрактная композиция №2

Когда Питер сбивчиво объясняет в один из вечеров, уже после секса, после самого последнего секса, совершенно точно последнего, потому что он уже подхватил на колени рюкзак и готов выскочить из машины, ведь уже почти двенадцать, а он обещал быть дома не позже десяти, и вообще у него в четвертый раз не встанет, наверное, но лучше все-таки прекратить целоваться, в общем, пока, до послезавтра, говорит он в очередной раз, все еще не желая расставаться, но теперь уже и правда пора, может мы с тобой в среду, ну?.. «Ну да». Кивает Уэйд. «Конечно». В общем, у них теперь в каждую встречу что-то случается, и это классно, да что там говорить, Питер просто на седьмом небе, но... «Но только не как обычно». Поясняет Питер. «А нуу...» Уэйд улыбается и треплет его по вихрам, и прямо видно, как ему нравится касаться волос Питера и не хочется убирать руку. «Полный цикл? Окей, я простыни постираю». С легкостью брешет он. Постельное Уэйд стирает ровно в пять раз реже, чем обещает, но само намерение – Питер ценит, правда. И все-таки Уэйд не догоняет, разумеется, и как бы так лучше его спросить... Они вообще мало говорят про это, и, как-то, в общем, им и без разговоров нормально, Уэйд, внезапно, такой заботливый в этом плане и... и Питеру хотелось бы тоже... «Ага, только... Может, в следующий раз мы...» От бессилия Питер переходит к аналогиям. «Ну я же покупаю иногда пожрать, да?..» Уэйд же должен понимать, как важно Питеру сделать что-то самому для него, ну хоть робота этого дурацкого для уборки собрать, хоть оплатить иногда заказ в Тако Белл. Хоть вот... «А, тебе что-то приготовить, да без вопросов, попробую». Уэйд готовит охеренно, почти как мама Неда, да только Питер же не про то! «Что бы ты хотел?» Интересуется Уэйд. «Я бы хотел...» Прямой вопрос – прямой ответ, это называется успешная коммуникация, давай, Питер, давай, ты сможешь, ты сейчас все скажешь! «Я хочу для тебя тоже что-то сделать». «Окей». Соглашается Уэйд. И если он сейчас спросит "торт?", это будет эпик фейл, поэтому Питер быстро добавляет: «Только не на кухне, а в спальне!» «А». Говорит Уэйд, рассматривая пустой перекресток через лобовое стекло. «А, это хорошо, что не на кухне, помереть-то я не помру, конечно, но отравить меня можно. Знаешь, бабушка Элли готовит божественный чили кон карне, лучший в этой части мира, на миллион сковиллей, не меньше...» Он откидывается в кресле и словно пытается собраться с мыслями. «Ну и поскольку старая карга меня ненавидит, так вот, как-то она нахерачила туда крысиного яда, а может и чего покрепче, когда оба сынка мафиози, чего только не заваляется в аптечке, ну а я еще добавки сожрал, и, в общем, когда у меня все нутро вытекло в ее сортир...» Уэйд потирает переносицу. «Она, короче, потом за чистку труб пять сотен отдала, поделом суке... И хорошо, что Элли тогда задержалась в гостях у соседей…» Уэйд замолкает. «А в спальне – все, что захочешь, малыш». Он хлопает Питера по плечу. «Тебе не пора?» Питер тянется к нему, и в этот раз тянуться приходится аж через всю машину, и никто не ловит его губами на полпути, и Уэйд не касается его руками, когда целует. «Или лучше сходим в ту галерею, куда ЭмДжей с Недом ходили». С энтузиазмом предлагает Питер. «Я давно хотел, она мне уже раз пять рассказала про этих гиперреалистов! Хотя, по-моему, это все бред собачий. И вообще не искусство. Ну хоть просветимся. Ты не против?» Ага, желание безостановочно пиздеть в моменты неловкости точно передалось ему половым путем. Уэйд задумчиво кивает. «Ну тогда договорились, давай, пока, я завтра позвоню». Уэйд машет ему в окно и слишком долго стоит перед тем, как тронуться, Питер аж полквартала успел пройти. В общем, уже с момента объяснений что-то пошло не так. И он бы позвонил, пожалуй, позже тем же вечером, чтобы хотя бы вместе помолчать ни о чем, ну, как-то разрядить атмосферу, но, во-первых, Мэй оказывается дома, во-вторых, не спит, а в-третьих, у нее порция карри для него, потому что она ждала Питера к ужину, и Питер лопает еле теплое пряное рагу и обсуждает, как важно быть пунктуальным. На очередной тираде Мэй, теряя мысль разговора, он мысленно обещает себе, что будет молча прощать Уэйду опоздания с его "поделамов" на сутки или даже двое. Он кивает, да, да, тетя Мэй, конечно. Но не дольше трех суток. А потом после ужина и всех этих бесед, ну и от того троекратного секса, конечно, ему просто ужасно хочется спать, а то он и в школу снова опоздает, а ему сейчас нельзя, Питер зевает, расслабляться. Он погружается в сон на волне приятных размышлений, как бы они с Уэйдом... А следующий день пролетает в бешеном темпе, Питер даже не понимает, как оказывается дома только к пяти, прелесть индивидуальных занятий в том, что сам задаешь себе график, в котором, по словам Уэйда, некогда яйца мять... Хотя, если подумать – Питер проверяет свой PayPal и отправляет заказчикам две оплаченные работы, по алгебре и по физике, храни боже этих гарриных мажоров, как бы нормальные люди без них жили – если подумать, с яйцами можно сделать много отличных вещей. Сам Уэйд, например, варит их по рецепту Бонда, без скорлупы, получается офигенно вкусно, жаль, что не часто выходит остаться с ночевкой и халявным завтраком. Питер ухмыляется, смотри, Нед, вот я белый европейский парень и все равно тоже ебусь за еду, прикинь, да? Нет, Нед бы шутку не оценил. Во-первых, он и правда недолюбливает Уэйда, а во-вторых, прямо вот настоящий секс вроде бы сейчас совсем не в тренде. Конечно, все парни только и делают что трындят о нем, но вдруг оказаться в своей компании самым первым – это, как выяснилось, так же плохо, как остаться последним... Вот Гарри, который дружит с половиной модельной школы, наверное, мог бы дать ему практический совет, он, собственно, и лезет постоянно со своими непрошенными букетами для ЭмДжей – но это все про девчонок, не про Уэйда же… Про Уэйда вообще, получается, никому нельзя рассказать кроме самого Уэйда. И Питеру, в общем, норм, кроме некоторых таких вот моментов. Ну ладно, про член он еще может, скажем, по-дружески поинтересоваться. Мужские разговоры, типа. Один друг спрашивает. И то неловко было. Но выпытать у Уэйда между делом, каким именно образом Питеру его лучше трахнуть – ну уж нет, нафиг, не такой же он идиот, сам разберется! Питер на всякий случай проверяет, что дверь закрыта, скидывает учебники под стол, надевает наушники и заходит на Порнхаб. Платная подписка с того первого раза, когда он тоже предварительно просвещался, у него уже месяц как закончилась, и он наугад кликает на вроде бы подходящее видео. Снимает наушники. Затем прощелкивает второе – мимо. Потом начинает вникать в третье... Потом закрывает эту порнографию нафиг, радуясь про себя, что хотя бы отменил подписку на эту хрень. Потому что технически – да, на экране был секс, и у них тоже уже два месяца, неделю и три дня есть секс, но эти сексы почему-то отличаются, как – как пизда от варежки, сказал бы Уэйд, не то чтобы Питер был большой специалист, но в сексе все-таки понимает кое-что, за столько-то времени! Он плюхается с размаху на кровать и, прикрыв глаза, пытается набросать примерный план действий. В общем, надо сделать все то, что Уэйд обычно делает ему, поступить, так сказать, по Канту, – или это уже по Фрейду? ха, по Уэйду – начать с рук, потом срак... Нет, ну а если серьезно – сначала с массажа, конечно, просто прикасаться, гладить, потом губами и языком… Иногда – и в общем-то, к сожалению, весьма часто – Питеру этого и хватает, как бы он ни пытался сдерживаться. Но в какие-то дни, когда у них больше времени, они доходят до самого-самого… Питер засовывает руку в ставшие тесными штаны, чуть спускает их и поправляет член в трусах, гладит его через ткань, водит пальцами по влажному пятну вокруг головки – и как же ему тогда хорошо в эти моменты с Уэйдом!.. Если бы он только мог сделать ему так же. Но Уэйд обычно предпочитает обходиться сам, может, потому, что справедливо полагает, что Питер ни хрена не умеет, а может, потому, что ему не очень нравится быть, ну, объектом... Может, он вообще не особо по мальчикам, а с ним просто потому, что Питер на него повесился, ну и вот... Сам-то Уэйд даже никогда ничего не начинает первым. Так, так, стоп, а то сейчас совсем упадет – настроение и все прочее. Во-первых, у Уэйда на него стоит просто железно. Во-вторых, Уэйд никогда Питеру не отказывает, ни в сексе, ни в чем. Надо бы, кстати, намекнуть новоиспеченному папаше, что это непедагогично – Питера-то, пожалуй, уже не спасти, а вот Элли еще можно. Да, Элли... Третье неизвестное в их и без того непростом уравнении. Дети всегда все осложняют. Особенно чужие. А не был ли он сам чужим для Мэй с Беном, когда свалился им на голову десять лет назад? Будет ли для Мэй чужой девочка, которую она мечтает взять из детдома? Или чужих детей не бывает? И поэтому дядя с тетей любили его и воспитывали, как умели. Поэтому Уэйд, однажды подобрав, не смог бросить... Всю эту мешанину из мыслей перебивает звонок, ага, вспомни говно... Питер, вздохнув, встает с кровати. Ха-ха, вспомни. Если бы Питер мог забыть. Хоть на секунду. «Привет-что-делаешь?» «Да так. Думаю». «Обо мне?» Питер, прижимая трубку ухом, натягивает и застегивает штаны, в которых уже вполне свободно. Ну вот и подрочил, поздравляю, импотент-неудачник. «Не только. Еще о своих и чужих». «Нуууу, за твоих не скажу, а чужие – это просто милейшие неземные создания. Почти как твой Веном...» «Да что он тебе покоя не дает?..» Взвивается Питер, которого эта зацикленность на симбиоте, если честно, уже начинает раздражать. Ну пришелец и пришелец, подумаешь. Первые две недели, ну месяц от силы, он сам кипятком писал от факта существования симбиотов. Но не полгода же. Уэйд обиженно сопит в трубку. «Ну, может, я ревную. Он все-таки успел побывать в тебе до меня... И это, ты веришь в телегонию? Вдруг все наши дети будут похожи на него, а? Скажешь, это не повод переживать?» «Вот уж не волнуйся». Медленно объясняет Питер. «Все возможные дети – наши и не наши – похожи на тебя: лысые, красные, сморщенные и дебилы!» «Ай, вот это обидно! Я, между прочим, еще не сморщился!» Причитает Уэйд и затем резко серьезнеет. «Ладно, давай к делу. Что на завтра?» «Облачно, без дождя». Уэйд молчит. «Я смогу быть в Сохо в три». Малодушничает Питер. «А ты?» Благодать облегчения изливается в атмосферу, как струя после долгого киносеанса. «В три отлично! Угол Канал-стрит и Шестой авеню?» «Идет!» «Ну вот и славненько. До завтра». Уэйд вешает трубку – будто сбегает, трус, засранец! Питеру совершенно невозможно оставаться наедине с этим вот всем, поэтому он садится за комп и берет еще три работы – химия, химия и химия, балует себя. Мэй приходит через пару часов и, внезапно, разрешает ему пожрать лапшу из коробочки за компьютером, не отрываясь от процесса. Вообще она это все не очень одобряет, такие заработки, но на Питеровы отчаянные объяснения, что ему нужны карманные деньги – вот именно свои, прямо совсем свои, ее карточка тут никак не прокатит, ну как ты не понимаешь? – вдруг согласно кивает и потом даже приносит ему в комнату чай со специями и маленькую шоколадку. Питер ложится в три ночи, уже туго соображая, что вокруг происходит. Зато он ни о чем не думал все это время и у него на счету лишние триста баксов. Он сводит завтра Уэйда в галерею, потом в кафе, и пошло оно все в жопу. Он сможет дать то, что сможет, каким бы мизером это ни было. И неважно, хочет Уэйд быть облагодетельствованным или как. Главное, что они вместе. Хоть как. Хер с ним. Питер еще издали замечает на их углу хлыщеватого мужика, фигурой и формой черепа страшно похожего – а, да это ж он и есть. Питер ускоряет шаг. Уэйд почти всегда приходит первым, привычка киллеров и телохранителей. «Круто выглядишь». Питер с завистью заценивает синий кардиган и светлые брюки. Вот умеют же некоторые подбирать шмотки – Уэйд, Гарри, – берут какие-то бесформенные тряпки с вешалок и внезапно преображаются в королей и принцев. А Питер выбирает хорошие вроде вещи, а превращается в корову с седлом. «Подлецу все к лицу». Усмехается Уэйд. «Да ты тоже неплохо, хоть и сэконд-хэнд». Питер сегодня по случаю решил повыделываться и надел пиджак с барского гарриного плеча, пусть Уэйд и фыркает про старье, ну вот честно, с половины вещей даже бирки не срезаны, а уж качество – хоть поезда в них останавливай, им хоть бы хны. Впрочем, к чертям поезда, у них сегодня типа нормальное типа свидание! «Нормально смотримся?» Питер пробно берет Уэйда за руку. Не то чтобы он собирался вот так ходить по улицам, но мало ли, мало ли, и вообще, какая другим разница, может, они отец и сын. Или дядя и племянник. Или инвалид - завсегдатай психушки на выгуле со школьником-волонтером. Во, в точку. «Отлично». Успокаивает его Уэйд. «Мы же сегодня как бы эстеты херовы, да?» «Ну, мимикрируем как можем». Пожимает плечами Питер. Уэйд внезапно оскорбляется. «А я, между прочим, действительно культурный, даже справка есть. И по молодости аж из самого МоМА однажды картину спиздил». Видя явный интерес публики в лице Питера, он подбоченивается и начинает разливаться. «Один хер меня на это подбил, у него какой-то знакомый банкомат увлекался всяким артом-хуяртом. Давай, говорит, бабла сорвешь, там охрана-то плевая, а я еще тебе в помощь человечка дам. Четверть ляма на руки. После армии это для меня знаешь какие деньги были!.. Весь мир купить». «Мм...» Питер, разумеется никоим образом не одобряет подобные поступки. Но, с другой стороны, по сравнению с заказными убийствами – это детские шалости. Лучше б Уэйд и по сей день картины тырил. Он ненавязчиво тянет Уэйда в сторону галереи. «И как, легко из музея что-то украсть?» «Да как два пальца в жопу!» На всю улицу хвалится Уэйд. «Мы туда ночью забрались, он какого-то ботана привел сигналку снять. Давайте говорит, все на мази, на второй этаж и обратно, я вас буду в фургоне ждать. Ночь, музей, у меня даже ствол с собой в штанах, да не тот, о котором ты думаешь, а другой, такие мы деловые, короче, идем по залам, а там целый лабиринт из этих картонных стен понастроен. Я фонарик забыл, подсвечиваю чужой мобилкой». Уэйд идет, размахивая руками, показывая все в лицах. Прохожие на них, кажется, оборачиваются, но Уэйд так увлечен, что не замечает их косые неприязненные взгляды – а может, просто привык. Он наполовину живет где-то там, в своем мире, в выгребной яме прошлого, из которого, к сожалению, не всегда выгребает, и только изредка посматривает блестящими глазами на Питера – слушает ли. Хватает горячей шершавой рукой его за ладонь. Питер слушает, стараясь глядеть только на Уэйда, но руку все-таки вытаскивает, хотя иногда случайно ей прикасается к мягкой пуховой фалде. Кардиган такой пушистый и нежный по сравнению с жилистым Уэйдом и его красной искалеченной кожей, что это просто что-то невозможное. У Питера как будто перехватывает дыхание. «А там темно, как негр насрал – и все эти картины, сука, почти одинаковые, мазня-мазней, а этот мудила еще и распечатку черно-белую сделал. Ну, наконец, вот она, родная, "Бастард Ктулху и макаронного монстра выползает из рваной пизды покорять мир". Только я начал ее вырезать – охранник, и сразу стреляет, хорошо мимо. Я его по башке какой-то скульптурой, картину вместе с рамой дергаю, ботаник трясет фонариком и что-то блеет про какого-то не то Джексона, не то Джейсона. Беги, ору, дебил!.. Мы бежим, что-то падает, стекла бьются, – еле успели выскочить до полного шухера». Все это так чертовски неправильно, но Питер отчего-то ржет, как конь. «"Как я заработал мой первый миллион на арт-рынке"... Да тебе книги надо писать». «Анекдотов!.. Мой первый хуиллион, блядь!.. Долетаем до переулка, я этому херу картину сую, а он мне, ты че, говорит, принес? Я говорю, Поллок твой, глаза разуй. Поехали за бабосом. А он мне – Уэйд, ну ты ебанат, – и по газам. А уже сирены, полиция, все дела, люди свет в окнах включают, и мы с этим хлюпиком стоим посреди улицы, как два дебила. Я ему пихаю этого блядского Поллока, выбиваю стекло в ближайшей тачке, а она, сука, не заводится. Привет, небо в клеточку. Отлезь, говорит ботан. И завел с полтычка». Теперь люди точно на них оборачиваются, и Питер зачем-то показывает язык особо неприятной тетке, пока Уэйд не видит. «Ну, погнали мы скорей оттуда, я за рулем, он рядом сидит молится, сзади еще эта дура обзор заслоняет – еле ее запихнул в салон. Вроде свалили. Торможу в какой-то жопе мира. Этот трясется. А все-таки спас нас обоих. Не сцы, говорю, мы ее загоним, пусть и дешевле, деньги пополам. А этот хлюпик на меня так зыркнул из-под очочков, и знаешь, что говорит? Ебанат ты, говорит, Уэйд, это же не та картина! Мы в другом крыле были! А какая же, мать твою, спрашиваю? А мне почем знать, интернет есть, или хоть радио? Ну накрутили какие-то новости, сидим, слушаем. Вокруг поле со скошенной травой, туман, светает... И тут по радио передают, что сегодня ночью двое неизвестных сперли картину с выставки знаменитого рисующего шимпанзе Джейсона. А обычно их продают посетителям зоопарка, чтобы автору на бананы хватило – ну, фунтов за двадцать... Это еще, видишь, иностранная обезьяна была, с Лондона». Питер уже стонет от смеха. «И, и-и-и, что же вы сделали?..» «Да что сделали. Поехали по домам. Ботаник еще полдороги ныл, мол, мнеее этот хер пять штук баксов обещал за сигнализацию, я вообщеее-то уголовщиной не занимаааюсь... Не занимается он, значит, чистенький, блядь, честненький, а машину за три секунды завел. А говно уголовное, типа, я один тут такой. Ну меня это взбесило, я его высадил и картину эту чуть не на голову ему надел. На, говорю, держи шедевр и завали ебло уже. Через двадцать лет продашь на аукционе мазню гориллы Джейсона за миллион баксов, сдачу вернешь. Развернулся и уехал. Вот так я и остался без нихуя». «Да уж...» Хмыкает Питер. «Правду говорят, чтобы что-то заработать на искусстве, надо в нем разбираться. А картина ведь могла и подорожать. Упустил ты свои бабки, непродуманный мистер Уилсон». «Пфф!.. упустил!» Уэйд ухмыляется так, что чуть морда не трескается. «Знаешь, Уиз ее пробивал недавно. Двести фунтов, не больше. И то за историю. Он ее так за собой с тех пор и таскает с хаты на хату... Прикипел. Видел у него в сортире?» Вроде бы видел. Питер не уверен. Он в то время полностью был занят симбиотом – во всех смыслах… А потом ему было так херово. И если б тогда Уэйд не носился с ним, больше даже, чем с Элли, хоть вскрывайся. «Двадцать лет уже вместе. Вот она – объединяющая сила искусства. А ты говоришь – выгода... Кстати, нам не сюда?» Уэйд трясет железную решетку с замком, прямо как шимпанзе в зоопарке. Ну, для него характерно – вижу, что заперто, значит, обязательно попробую на прочность. И ведь открывают же иногда, находятся идиоты. Питер заглядывает ему через плечо во двор, где в глубине виднеется вывеска Stellar Gallery и какая-то бумажка на скотче про технические причины, неисправную проводку и бла-бла... Да чтоб у вас там еще и канализацию прорвало, сволочи! Испортили такой день. «Было сюда. Пойдем, я тебя обедом угощу». Без лишнего мятия яиц переходит Питер к пункту Б. Уэйд оценивает его взглядом, и прямо почти слышно, как в воздухе звенькает звук старой кассы. «А тебе денег-то хватит, мистер Версаче?.. Тут вокруг, поди, не Макдаки». Нет, Уэйд все-таки ни хера не понимает, сука, жопа. Горилла толстокожая! Питер задирает нос. «Это смотря сколько будете жрать, мистер успешный арт-дилер». И после безобразной сцены в элитном ресторане – «…и дело даже не в том, что у тебя маленький, кхм, кредитный лимит! Питер, ты посмотри на это убожество – оно не вызывает желания даже в меню». Уэйд размахивает огромным глянцевым талмудом. Лощеный официант во фраке стоит рядом и делает морду кирпичом. А вот Питер теперь не может прикинуться, что он не с Уэйдом. Меню шлепается на скатерть, посреди звенящих бокалов и мельхиоровых вилок, и Питер, уже не зная, куда от смущения девать взгляд, мрачно пялится на chef-d’œuvres молекулярной кухни – тут на черной квадратной тарелке лежит какое-то помятое белое суфле и мятная эктоплазама вокруг него расползается щупальцами, там три одинокие загогулины креветок купаются в кроваво-томатных кляксах, здесь огромное блюдо покрыто разноцветными пикселями молекулярно, нет, даже субатомно микроскопического чего-то, а тут бастард макаронного монстра и Ктулху пырится на него глазами-тефтельками из клубящейся тьмы каракатичного соуса... И Питер вдруг поднимает голову и смотрит как в первый раз – на эти роскошные интерьеры, и люстры за пять годовых зарплат нормального человека, на задрюченный персонал, и вычурную мебель, и пластмассовый воздух, которым не надышишься, на все это убогое лицемерие, – и на красные изуродованные руки Уэйда на крахмальной скатерти, и на его искренний вопросительный взгляд, – и вдруг улыбается, протягивает руку и накрывает его ладонь своей, и говорит чуть не на весь ресторан: «Да ты глаза-то разуй, ебанашка! Вот твой Поллок!.. А это Джейсон!.. А вот это в крапинку – это я так в детстве рисовал пиратские карты… Ты уверен, что не хочешь это сожрать?! Пока оно само тебя не съело?» И Уэйд вдруг начинает смеяться – он столько всего рассказал, но сам не разу еще не смеялся за эту прогулку, а тут запрокидывает голову, и ржет, утирая глаза. «Малыш, да я ж нихера не понимаю в искусстве!» На них пялится каждая сраная ложечка в этом ресторане, каждый гребанный хрустальный графин и висюлька на люстре, и уж точно – все, кто сейчас находится в зале. И в общем-то похер. «Я тоже». Легко признается Питер. «Мишлен-фуфлен… пойдем, что ли, отсюда?» – и они выкатываются на улицу, и Питеру прямо хочется нестись во весь дух по причалу, как собаке, спущенной с поводка, нарезая круги, и они куда-то бегут наперегонки, потом замечают пончичную, и Питер накупает несколько коробок приторного пережаренного говна, «Да, и банановых, пять штук, у меня друг – ценитель». – Локоть в бок. – «Ценитель искусства!» – «Иди ты!..» Народа пока не очень много, и они приземляются на первую попавшуюся скамейку лицом к попахивающей весенней воде. «Пиздец окультурились». Подытоживает Уэйд. Он совсем наелся и с последним пончиком проделывает пальцами какие-то совершенно непотребные вещи. «В следующий раз иди лучше с ЭмДжей, она классная, и ты ей нравишься». Ну вот еще что за новости. «С чего ты взял?» «Опыт». Пожимает плечами Уэйд. «С девчонками и вообще. У тебя все шансы». И рожу делает, как будто он не тут, пялится на Гудзон. Блин, так бы и втащил. С контролем у Питера в последнее время совсем нелады. С кем поведешься. «Она Неду нравится». Спокойно пытается объяснить Питер. «Пфф, подвинешь. Она точно выберет тебя». Говорит Уэйд, надкусывая несчастный пончик. «Помнишь Допиндера?» «Таксиста? Единственного из твоих друзей, который не выливает на тебя кучу говна, потому что живет за твой счет?» Уточняет Питер. «Да дело же не в деньгах. Я ему семейное счастье устроил». На серьезных щах бросается доказывать Уэйд, очевидно, не чувствуя сарказм. «Он жениха своей нынешней жены пришил, по моему доброму совету. И уже вон третьего родили. Все хорошо у них». «О как». Питер совсем мрачнеет. «Вот это страсти. А я не знаю, если б ты от меня к какой-то бабе ушел, я б, наверное, даже в кофе ей плюнуть не смог бы, не то что отомстить». «Мямля». Припечатывает Уэйд. «А мне?» «Тебе смог бы. Вот». Питер ловко плюет в стаканчик Уэйда и, пока тот, перестав жевать, изумленно пялится на пенную слюнку, прикрывает свой стакан ладонью. Реакция Уэйда в пять раз быстрее диплодочьей, уже в следующую секунду он яростно взвывает: «Ах ты пиздюк!» И тянется было залепить затрещину, но Питер ловко отскакивает, к сожалению, расплескав часть кофе на себя. «Ага, бог не колобашка!» Ликует Уэйд. «Сейчас...» Он примеряется своим стаканом, неизвестно на что надеясь – ведь Питер-то отпрыгнет, проходили, он шустрее Уэйда, – но внезапно закашливается недожеванным пончиком. Ага! Уэйд кашляет. Блефует? Нет?.. Питер со стороны наблюдает, как Уэйд просто захлебывается кашлем, долго, загибаясь и задыхаясь, и под конец слабо сипит «Постучи!» Устыдившись, Питер подбегает, хлопает его по спине, тоже наклоняется, чтобы заглянуть в лицо – ох, бля-яя!.. «Получи!» «На, запей!» Свои кофе они выливают почти одновременно, хотя Уэйд почти успевает перехватить руку Питера, и Питер тоже запоздало вцепляется Уэйду в правую, у того же еще и ствол в штанах, да не тот, о котором вы подумали, а другой. Американо, хорошо хоть не горячий, медленно стекает за пазуху версачьего пиджака, и в трусах у Питера тоже мокро – причем совершенно не от того. Голубой кардиган, кажется, безнадежно испорчен, Уэйд быстро моргает безресничными веками, пытаясь смахнуть вкуснейшую плотную молочную пенку с глаз. Вопроса «зачем?» в их жизни не существует, кажется, с того самого дня, как они встретились, и это – восхитительно, заебато, невероятно, больше-никогда-и-ни-с-кем-не-повторится! «Придурок, иди сюда». Питер тянет его вниз, встает на цыпочки и слизывает остатки пенки. «Ну, видишь, что ты наделал?» Уэйд распахивает глаза. «Ты выглядишь, как обсос!» «На себя посмотри!» Говорит Питер и целует его в губы долго, сладко-сладко: четыре порции сахара на стаканчик, привет-диабет. В штанах тяжелеет, зато в голове становится так легко, что он даже решается пойти ва-банк: «Это у тебя хитрый план, чтобы жопа слиплась, и я не смог?» «Еще не слиплась, так что можешь». Уэйд прижимается к нему плотнее, и Питер чувствует взаимный стояк. «Ну что, прямо здесь?..» «Чтобы к вечеру стать звездой Ютьюба?..» Питер оглядывается по сторонам – на зевак, да пошли они все, на высотки поодаль. «Тебе поближе или повыше?» «Мне? Поглубже и побыстрее». Побыстрее – Питер затаскивает Уэйда на ближайшую крышу. Тут, как обычно, жестко, пыльно, все засрано чайками, но за выступом – вполне себе укрыто от чужих глаз. Уэйд послушно откидывается навзничь, а у Питера вдруг коленки подкашиваются от восторга и страха, как в тот первый раз, когда он прыгал с небоскреба. Тут надо просто не думать, а делать. «Иди сюда», зовет Уэйд, и Питер решительно ныряет в распахнутые объятия. Он гладит Уэйда под футболкой, и, еле расстегнув ширинки, кое-как стягивает с одной его длинной ноги штаны и трусы, все это бесконечно долго, как первые неуклюжие кувырки. У Уэйда в промежности горячо и уже скользко, ох ты ж, значит, он думал об этом, хотел, хочет. Питер утыкается носом в шею, чувствуя макушкой каждый короткий выдох, обхватывает рукой свой член, головка легко скользит по смазанному, и то ли он сам, то ли Уэйд двигается навстречу – он уже там, в бархатистом, узком, жарком, по самые яйца. И хочется стонать, и кричать, и двигаться, но Уэйд внизу беспомощно замер... «Уэйд... Уэйд, ты как? Тебе нормально?» Почему-то шепотом спрашивает Питер. «Да... Да… вай уже, ну». Выдыхает он и поднимает бедра. Уэйд внутри сжимает его так плотно, так невозможно тесно, что Питеру самому хочется сжаться до тоненькой струнки, чтобы не кончить раньше времени. Он сосредоточенно движется, как будто рывками забирается наверх, а Уэйд под ним принимает позу поудобнее, расслабляется, словно бы распахиваясь ему навстречу – коленями, лицом, недоверчивым телом – и от этого Питера чуть не трясет, кидает в Уэйда все глубже и резче, неотвратимее. Главное – не сорваться, а длить и длить, тянуть паутинку. «Уэйд!.. Я, кажется...» Слова заканчиваются вместе с воздухом, Питер стонет и прикрывает глаза, и его пробивает сладкой мучительной судорогой. Когда он немного приходит в себя, распластанный по Уэйду, член все еще дергается внутри, а Уэйд ерошит волосы, другой рукой мнет оголенный зад, и Питер животом ощущает его горячий каменный стояк – тут уже впору стонать от собственного проеба... Он приподнимается на руках, чтобы посмотреть в лицо, объяснить, но Уэйд сдвигает бедра, не отпуская, сжимает его обмякающий член внутри. «Уэйд, я...» «Да погоди, не суетись». Уэйд усмехается, его руки лениво ласкают шею, поясницу. «Не вытаскивай. У тебя ж через пять минут опять колом будет стоять – доебешь». И поясняет. «Я хочу кончить от твоего члена». Уэйд говорит это так просто, так открыто, что у Питера будто что-то переворачивается в животе и он тянется к изъязвленному рту, жадно и бездумно. «И от губ». Бормочет Уэйд, отрываясь. «И от пальцев... Я так никогда никого не хотел». Его рука гладит ягодицы и между ними, надавливает, трет. Питер вздрагивает всем телом. «Гореть мне в аду за твою сладкую задницу...» «На паутинке». Улыбается Питер, он ерзает от уэйдовой пятерни, которая чуть не вся лезет ему в зад, и невольно подается вперед, еще глубже в Уэйда. «Точно, на паутинке». Смеется тот. Уэйд когда-то давным-давно совершенно отстойно пошутил, как Питер вертит задницей, передвигаясь на паутине – аай, оххх, да что ж ты делаешь своими пальцами – так что он аж две недели не мог ни прыгать, ни ползать без лишних мыслей, а У-у-уэйд... «Уэйд!» Питер особенно сильно дергает задом и понимает, что, черт, Уэйд опять оказался прав, про пять минут. Он снова начинает двигаться, пытается найти нужный ритм и глубину, и Уэйд, наконец-то, сбился с дыхания, но продолжает говорить, трещать без умолку, выгибаясь навстречу. «От паутинки... я вообще кончаюсь». Признается он. «Когда ты вот так – вниз... а потом вверх... это чистый... оргазм... или инфаркт, хер его разберет...» Он смотрит Питеру прямо в глаза. «И хочется – схватить и... И хочется… чтобы ты летел... Я... не знаю, Пит... Я...» Питер наклоняется к нему, чтобы проникать еще ближе и глубже. «Уэйд», говорит он, не зная, что именно хочет сказать, о чем попросить, «Уэйд», когда тот вздрагивает и молча прижимает его к себе, «Уэйд...» «Холодно». Ежится Питер, весь уже застегнутый, мокрый и липкий от кофе и прочих жидкостей. Уэйд сидит рядышком и выглядит совсем грязным и помятым, но лицо у него умиротворенное, как после дозы и, может, даже еще счастливее. Питеру настолько хорошо и спокойно, что он вдруг решает поднять вопрос, который его мучает чуть ли не с первых встреч, ну еще тех, просто встреч. «Я у тебя один?» «Однее не бывает». Кивает Уэйд. «Я бы даже женился». Питер щурится в высокое весеннее небо. Цвет у него, как у Уэйда – безумная бесконечная синева. Глаза слезятся от света, который потоком ложится на все – на них двоих, на пыльные крыши, серые улицы, вспухшую реку, на весь огромный очнувшийся в новую жизнь город. «Потому что супруги могут не свидетельствовать друг против друга, да?» «Именно поэтому». Ухмыляется Уэйд. «И кое-что еще». Кое-что еще. «Потому что ты умничка». Говорит Уэйд. «И лучше с умным потерять...» Он вдруг замолкает на полуслове, качает головой и ложится рядом с Питером, крепко-крепко его обняв и уткнувшись в плечо. «Дурак ты, Уэйд». Говорит Питер. «И лучше с дураком найти. Понял?» «Понял». Соглашается Уэйд. «Сам дурак!» «Домой?» И, помолчав немного, они поднимаются и топают искать пожарную лестницу.