There's a cold breeze blowing over my soul

Жажда сводила его с ума. Всякий раз когда он подносил дицзы к губам, она охватывала его с мучительной остротой. Жажда мести, жажда крови, жажда видеть обидчиков и убийц корчащимися от ужаса, раздираемыми на части. Жажда, которую поначалу Вэй Ин старался подавить. Дицзы пела от его дыхания отчаянно и протяжно. Она помогала высказывать чувства, которых накопилось чересчур много, слишком много для одной всего лишь души. Вэй Ин не знал им названия, как не назвал и свой инструмент, но они рвались наружу, не желая заполнять пустоту, оставшуюся от Золотого ядра. Он пытался совладать с жаждой. Он часами сидел в медитации, пока скупое солнце красило вершину Луанцзян невообразимо тоскливой желтизной. Он вслушивался в ветер, он пытался представить себя простой каплей воды, ростком, пробивающимся из земли, лепестком, падающим с окутанной цветами ветки, но воздушные потоки кричали ему в уши: «Мы желаем мести, мести, мести… У тебя есть сила отомстить. Мсти за нас, отомсти за себя, за сгоревшие Облачные глубины, за уничтоженную Пристань лотоса. Мсти за нас, мсти». И пальцы начинали дрожать, и сердце билось неравномерно, и Вэй Ин вскакивал с места, хватался за дизцы. Мелодия вырывалась в быстро остывающий воздух, клубилась темнота, музыка призывала лютых мертвецов, озлобленных призраков, нечисть, желавшую помочь ему удовлетворить жажду. «Вся эта ненависть, — думал Вэй Ин. — Весь этот мрак. Ему нужно вместилище, его нужно… собрать воедино». Мысль сводила с ума, засела занозой. Вэй Ин всё чаще смотрел на меч, тьма в котором предложила ему спасение, если он решится отомстить. Быть может, это она кричала внутри него самого теперь? Может, это её клыки алкали чужой крови?.. Может, так она требовала расплатиться за то, что он выжил, а не разбился, упав на камни? Вэй Ин сжимал ладони в кулаки. Он словно балансировал на грани. Его ногти вспарывали ладони, и капли крови подхватывал жадный до неё ветер. «За что ты держишься? — настаивал он. — Все забыли о тебе, никакого пути меча тебе не увидеть. Возьми то, что можешь взять, заставь умыться кровью тех, кто причинил тебе боль. Заставь их умолять и не получать пощады». «Разве возможно защитить невинных, если оставаться здесь? Разве можно спасти кого-то, бесконечно отказываясь от силы? Разве можно выполнить данную небесам клятву, отсиживаясь на кладбище среди пустых сожалений и отчаяния?» — вопрошала темнота. Вэй Ин чувствовал чудовищную неправильность, но слова были понятны, просты, логичны. И он бы кричал, если бы его крик не подхватывали тысячи душ — полных ненависти душ, привязанных к Луанцзян. …И однажды он сдался. *** В глубине пещер таилось негасимое пламя. Вэй Ин воспользовался огненным талисманом, написанным кровью, чтобы сделать его сильнее, чтобы превратить его в настолько жаркое, что меч расплавился, обратившись лишь в тёмный текучий металл. Заклиная, совершая невиданное прежде, Вэй Ин позволил черноте, мраку, таившемуся в плоти меча, принять иную форму. Он на миг закрыл глаза, не желая смотреть, как тёмная ци наполняет её до краёв. Вот как он достигает невозможного? Этому научил его Цзян Фэнмянь? Смех просился наружу. Боль пронзала насквозь. Он подождал четыре удара сердца и увидел печать. Два тигра встали друг перед другом на задние лапы, открыв пасти, будто решили пожрать друг друга. — Тигриная печать, — дал Вэй Ин имя новому талисману. Он протянул руку, и тёмное железо, признавшее его хозяином, легко легло в ладонь, разделившись на две половинки. «Сомкни и выпусти зверя, что живёт внутри тебя», — прошептала тьма, и Вэй Ину показалось, что она мурчит, как довольная кошка. Монстр внутри? Вэй Ин засмеялся, и смех его, отражаясь от стен пещеры, заметался, не находя выхода. В пустоте, где когда-то билось Золотое ядро, теперь появилось что-то новое. Оно впивалось когтями, оно вгрызалось внутрь, оно… действительно походило на зверя. И жажда теперь была их общей. Потрясающе сильная, от которой сжимало горло и грудь. …Той же ночью Вэй Ин покинул Луанцзян. *** Первый надзирательный пункт нашёлся быстро. Вэй Ин вытащил дицзы, и мелодия поначалу зазвучала обманчиво спокойно. Она приглашала погрузиться в сон, обещала нежные грёзы, наполненные надеждой на счастье. Но стоило только довериться музыке, стоило только тем, кто был на посту, закрыть на мгновение глаза, как мелодия взбунтовалась, перешла в резкую трель, от которой кровь стыла в жилах. Вэй Ин призывал духов и мертвецов, он приглашал их отпраздновать, он предлагал им утолить ненависть и жажду. Его собственная рычала внутри. «Примени печать, — советовал монстр, поселившийся вместо Золотого ядра. — Сомкни её, дай мне поесть». Вэй Ин был упрям. Он был упрямее темноты, упорнее боли. Он позволял нечисти пировать, но сам, стоя на крыше надзирательного пункта, смотрел на светлый серп луны, безмятежно прекрасный. «Отпусти себя», — требовал монстр. Вэй Ин не послушался его. Когда в живых никого не осталось, он прошёлся по опустевшему надзирательному пункту, не обращая внимания на тягучий запах крови, и собрал талисманы, отпугивающие нечисть. Мысль, что промелькнула у него, пока он играл, была проста и чудовищна. Он должен был попробовать. …Он не вернулся на Луанцзян, он не уснул, утомлённый. Он нарисовал на каждом талисмане собственной кровью всего несколько дополнительных черт. *** Он выследил Вэнь Чао случайно. Монстр внутри взвыл в желании тотчас же вырваться наружу. «Смотри, это он, это он, это он! — слышал Вэй Ин ожесточённый вой. — Смерти ему, смерти, смерти!» Обходя надзирательный пункт, уснувший от мелодии дицзы прямо в полуденный час, Вэй Ин заменил все талисманы, превращая безопасные постройки в приглашение на пир. Он хотел проверить свою идею, но с каждым талисманом жажда его становилась всё нестерпимей. …Он не сдержался. *** Смех рвался изнутри него, почти неотличимый от рыданий, когда Цзяоцзяо, напуганная до полусмерти, задушила себя, превращаясь сразу же в его послушную марионетку, в пропитанную ненавистью демоницу, жаждавшую поквитаться с Вэнь Чао. Пусть Вэнь Чжулю, подхватив того, попытался скрыться, Вэй Ин знал, что Цзяоцзяо всегда покажет ему дорогу. Можно было… позволить лакомому кусочку бежать, пока может. Вэй Ин смеялся, не зная, что улыбка его выглядит хищной, не отдавая себе отчёта, что глаза горят алым, не обращая внимания на то, что смех иногда напоминает рычание зверя. Он играл, и нечисть танцевала под его музыку. Она рвала на части воинов клана Вэнь, а те не могли спрятаться, не умели защититься. И проливающаяся кровь пахла тяжело и густо, и предсмертные крики превращались в ещё одну мелодию. Жажда охватывала его с каждой смертью. Жажда кружила голову, и он поддавался ей, больше не споря, поддавался ей с радостью, с восторгом опьянения. «Монстр всегда жил внутри тебя, — пела тьма, — смотри, как он вырос, смотри, как он силён». …Вэй Ин снова смеялся, и даже месяц прятался в облаках. *** Верная Цзяоцзяо привела его к Вэнь Чао. И Вэй Ин наслаждался тем, как тот умоляет о пощаде. Зверь внутри скалился и требовал крови — сейчас же, немедленно, как можно больше. Ему было мало Вэнь Чао и Вэнь Чжулю. Он чуял кого-то ещё. Вэй Ин почти не придал этому значения, пока вдруг не сверкнули белоснежные одежды. «Лань Чжань?!» — спросил изнутри другой, совсем другой Вэй Ин. Тот, чей голос давно заглушило рычание монстра. Лань Чжань поймал его взгляд. Невозможно было прочесть его мысли. Где-то позади Цзян Чэн по-своему разобрался с Вэнь Чжулю, и монстр внутри тут же завыл от досады. Он хотел этот лакомый кусок, он желал впиться клыками, вкусить крови, но всё веселье досталось Цзыдяню, и теперь он ревновал к нему, к острозубой плети, что посмела задушить его добычу. Вэй Ин сжал дицзы, у которой по-прежнему не появилось имени. — Вэй Ин, — услышал он. Что-то внутри сломалось от звука этого голоса. — Где ты был эти три месяца, Вэй Ин?.. — А где был ты? — зарычал в ответ монстр. «Лань Чжань, — откликнулся Вэй Ин-из-глубины. — Я едва не умер». Они смотрели друг на друга, не отрываясь, и темнота буйствовала, она рвалась вперёд, она жаждала вцепиться в Лань Чжаня, рвать его шею, пить его кровь, пока тот, кто затаился глубоко внутри, мечтал наконец-то высказать собственные чувства. — Тёмный путь искажает тело и душу, — раздался голос Лань Чжаня. — …И что до моей души постороннему человеку?! — зарычал-захрипел зверь. Вэй Ин видел самого себя — отразившимся в полных скорби глазах Лань Чжаня. Вэй Ин видел самого себя, но не таким, каким ожидал. В глубине чужих зрачков он видел монстра. Лань Чжань повиновался ему, повернулся и вышел. …Зверь восторжествовал — ещё мгновение, и он попробует крови Вэнь Чао.