***
В мае ему стало хуже. Он мог посередине диалога согнуться и закашляться, не в силах продохнуть. И все равно, он выглядел радостным. — Сходи уже в больницу, ради Бога! — После очередного приступа цыкнул я. Он поднял взгляд и почесал затылок, вытерев руки о брюки. — Да ладно, само пройдёт. Просто подхватил что-то. А ты, я погляжу, волнуешься? — Лука хихикнул и поиграл бровями. Я отвернулся и скрестил руки на груди. — Если ты думаешь, что мне есть до тебя дело, то ты действительно глупый Бальза. Да и тем более, мне нужно идти домой. Ты опять сбил мои мысли, дурак. Он вновь хихикает и заводит руку за голову. — Ну иди, господин! — Слащавым тоном пропел он. — Иди к своему жениху Холсту и его младшим сёстрам- кисточкам! Я недовольно оборачиваюсь: мой глаз дергается. Он пожимает плечами и улыбается своей тупой улыбкой. Как же меня это уже бесит, словами не передать! Вздёрнув нос, я выпрямляю спину, сжимаю руки в кулаки и ухожу в сторону дома.***
Я связался с его отцом, несмотря на то, что он просил не делать этого. Старший Бальза приехал так быстро, как смог, и все же заставил Луку отправиться в больницу. Я знаю, что белые стены ему не нравятся, но другого выхода у нас нет. Я стал замечать, что он стал бледнее и постоянно выглядел уставшим. Каждый раз, когда я заходил в палату, я замечал, что он что-то чертит, сидя на кровати. Одеяло постоянно оказывалось на полу, подушка была почти что за кроватью, но ему, судя по всему, было удобно. Лука пытался рисовать и пародировать меня, иногда он чертил что-то, но я, к сожалению, в чертежах не разбираюсь. И все же, всякий раз он поднимал руку и приветствовал меня, кидаясь на шею. Я сразу же отталкивал его, а он хихикал. Противно хихикал. — Оооо, посмотрите, кто пришёл! Все же навещаешь меня, да? — Протягивал он. Я раздраженно цыкаю и отворачиваюсь. — Ты сам просил, чтобы я к тебе приходил, а теперь тебе что то не нравится? А не слишком ли ты наглый? Он пожимает плечами и показывает мне язык. Сразу же Бальза подскакивает к окну и раздвигает шторы, поднимая немного пыли в воздух. Я тихо прокашлялся и поднял взгляд. Солнце теперь проникало в комнату, освещая светлые обои и стоящую в углу тумбу с вазой, которую я не заметил ранее. Открывался красивый вид на дерево и площадку с играющими вдалеке детьми. Так же было видно больничный двор и гуляющих пациентов. Я не знал, можно ли Луке гулять, но я бы в любом случае не пустил его: он достаточно нагулял себе болезней. Он завязал ленты на шторах и обернулся на меня. — Видимо, теперь это мой небольшой уголок! Я закатываю глаза и вздыхаю. — Слушай, а можешь принести мне вон ту ромашку? — Он тыкает пальцем в окно на одинокую белую точку. Я возмутился. — Я тебе служанка что-ли, бегать ему тут видите ли за ромашками буду. Он умоляюще поднял взгляд и я вздыхаю. Этим глазам невозможно сопротивляться. Я выхожу на улицу и осматриваю двор. Единственное белое пятнышко было видно даже отсюда. Подхожу, срываю и рассматриваю. Действительно красивый цветок, пусть и простой. По приходу домой я осматриваю полотно. Я так и не смог его закончить, пусть мне и не мешают теперь с резким залетом в мою комнату. Может, я даже начинаю по этому скучать. На картине явно чего то не хватает, и я прищуриваюсь. Белые пятна могли бы разбавить серый пейзаж… бинго! Вдохновение навещает меня, и я беру кисти в руки, вырисовывая самые разные образы, разбавляющиеся и сочетающиеся в единое целое.***
Ему все хуже. Он выглядел усталым, и я заметил синяки под его глазами. Глупый Бальза почти полностью заклеил красивые обои своими рисунками. Пусть они и выглядели как каракули первоклашки, ему они явно нравились. — Эй, Эдгар, смотри, это ты! — Он указал на странную каракулю на стене, в которой с трудом узнавался человек. Я приподнял брови и наклонил голову набок. — Непохоже. Лука всплеснул руками и отвернулся, поставив руки в бока. — Как грубо! Я вообще-то старался, а ты так грубо относишься к этому! Да я же явный талант! И снова посмеялся. Я покачал головой и прикрыл глаза. Слишком редко он стал смеяться, но все равно старается оставаться позитивным. Он очень странный человек, и вряд ли я был бы так же весел в ситуации, в которой оказался он. На мои вопросы о его диагнозе он сразу менял тему, да менял так умело, что я и сам не замечал, как мы далеко уходим от разговора. Я вздохнул и направился на выход. — Эдгар, а можешь почитать мне, пожалуйста? Я оборачиваюсь, удивленно поднимая брови. — Почитать тебе? — Он кивает. — Ну ты ведь не ребёнок. Лука сжал губы и отвернулся в окно. Я пожал плечами и направился на выход, как он хватанул меня за рукав, заставляя обернуться. Снова он построил глазки. Я цыкнул языком в попытках сопротивляться, но громко выдохнул, сдавшись. — Хорошо, почитаю. — Скажи, а ты закончил своё полотно? — Он поднял взгляд на меня и положил голову мне на колени. Я отрицательно мотнул головой. — Я его Уничтожил. Глаза Бальзы округлились до размера копейки. — Почему ты его уничтожил?! Ты ведь так красиво рисуешь! — Потому, что мне не нравился результат. В любом случае, все выходил плохо. — Я пожал плечами и провёл рукой по его волосам. — Неправда! Если у Эдгара что то выходит плохо, то я — прима балерина. Я заметил за собой легкую улыбку и расслабленное выражение лица. Настолько редко мне удаётся полностью расслабиться, что я и сам был в легком шоке. — Ого, ты умеешь улыбаться, или мне показалось?! Я отвёл взгляд, прикусив нижнюю губу в раздумьях. — Вроде как ты хотел, чтобы я тебе прочитал, а сам теперь докапываешься до меня с вопросами. Так тебе читать или не читать? — Я приподнял бровь. Лука поднял взгляд и слегка задумался, после чего на повышенных тонах выдал: — Читай!***
Начался сильный дождь. Я решил навестить его, ибо чувствовал, что что-то не так. Я тихо прошёл в палату и заметил, что света нет. Шторы полностью закрыли окно, не пропуская даже лучика от гремящей изредка молнии. Он сидел на кровати, завернувшись в одеяло и прижав ноги к себе. Я хотел подойти ближе, как услышал треск. Весь пол был усеян скомканными, рваными и целыми рисунками, сорванными со стены. Тихие, сдавленные хныканья. Я присел рядом с ним- он поднял голову, и я увидел, как слёзы катятся по красным щекам. Он больше не улыбался. Я не знал, что делать в этой ситуации, поэтому просто обнял его, ни говоря ни слова. Он прижался ко мне, больше не сдерживаясь, и расплакался. Мы сидели так, пока он не успокоился. Его голова лежала на моих коленях, я перебирал его волосы, но не спрашивал ни о чем. Только сейчас я понял, насколько ему все это время было плохо, хоть он и продолжал улыбаться, как ни в чем. Он перестал дрожать, и я понял, что он уснул. Мне пришлось постараться, чтобы уложить его и не разбудить при этом, а после и убрать все, что лежит на полу, чтоб не случилось чего-нибудь плохого. Я ещё раз обернулся и покинул палату. Дома я много думал. На полу лежали разорванные холсты, и последний стоял на мольберте, ожидая, когда же порвут его. Было совершенно тихо. Глупый Бальза больше не врывался в 7 утра, чтобы заставить меня посмотреть на дурацкий снег или дождь. Раньше это меня раздражало, но сейчас я скучаю. Я взял кисточку и осмотрел полотно. Мне стало плохо. Я стоял и ждал, когда он вломится ко мне и потащит гулять, не дав позавтракать, опять найдёт в который раз спрятанные мною ключи и не отдаст их, так что мне придётся менять замок. Я осмотрел мастерскую. Здесь давно никто на убирался, из-за чего вокруг летала пыль. Темно. Я подошел к окну и резко раскрыл шторы, дав свету войти в комнату. Пыль взмыла в воздух, заставив меня закашляться, но теперь я мог увидеть весь тот бардак, который устроил. Надо бы здесь прибраться.***
Я вошёл в палату. Он больше не ходил по комнате, как раньше. Даже больше не сидел. Все, что он делал- придерживал штору и смотрел в окно, лёжа на кровати. К свободной руке была подключена капельница, а в комнате пахло спиртом. Чтобы пройти к нему, мне пришлось пройти несколько процедур, но я смог добраться до сюда. Он поднял взгляд и улыбнулся. Лука выглядел совершенно истощённым с острыми чертами лица и синяками под глазами, но он все равно улыбался мне. Я прикусил губу и увёл взгляд в сторону- я не хотел видеть его таким. Глупый Бальза положил свою руку на мою. — Эй, Эдгар. — Я поднял взгляд на него. — Ты закончил своё полотно? — Я… начал делать другое полотно. И я обещаю, что на этот раз закончу. — Покажешь мне? Я киваю и слегка улыбаюсь ему в ответ, несмотря на то, что это сложно. Он прикрыл глаза и хихикнул. Так противно, но так знакомо. — А где ты ключи прячешь? Однажды я приду к тебе и оп! Напугаю! — Он поднял тощую руку вверх и улыбнулся. — Мммм, я спрятал его там, где ты его никогда не найдёшь. — А вот и найду! Невольно я улыбаюсь шире и закрываю рот рукой, сдерживая смешок. Вскоре, я вспоминаю в каком мы сейчас положении и перестаю улыбаться. Он замечает это. — Да ладно тебе, не волнуйся, я выкарабкаюсь! Я киваю и перевожу взгляд на увядшую ромашку. Она начала терять свои лепестки. — Может, тебе принести других цветов? — Нет, не надо. — Он крепче сжимает мою руку, заставив повернуться на него.- Мне нравится эта ромашка. Я киваю, глубоко вздохнув. Он улыбнулся, прикрыл глаза и затих. Я натянул одеяло повыше и тихо покинул комнату. В моей мастерской больше не грязно. Пусть я и уверен, что эта чистота недолго продлится, но все же, пока я слежу за состоянием моей комнаты, у меня меньше риск заболеть. Так он мне однажды сказал. Я потираю переносицу и беру палитру в руки. Я закончу это полотно, и я в этом уверен. Но я не уверен, что он его увидит… о чем вообще мои мысли?! Я бью себя по лицу, после чего сажусь на колени, выронив принадлежности для рисования. А что если он правда не увидит это полотно?***
Он не просыпается. В последние дни он стал менее активным, после чего закрыл глаза и полностью перестал двигаться. Врачи сказали, что он в коме, и неизвестно, проснётся ли он. Я сел на край кровати и положил свою руку на его, слушая, как тихо бьется его сердце. Я был уверен, что пока он подключён к этой штуке, он не умрет. Он не может умереть. В палате совершенно темно и тихо, и такое ощущение, что во всем мире остался только я, он и этот противный пикающий звук, разделяющий нас. Я замечаю полностью опавшую ромашку на тумбочке и решаю принести ему букет ромашек, пусть это и будет проблематично сейчас: как никак, уже надвигается осень. Возможно, я смогу найти их в каком-нибудь магазине. А может, даже заставлю себя съездить в лес и собрать диких ромашек там. Я закончил полотно и уронил кисточку на пол, сев на стул сзади. Что-то в нем мне не нравилось, но я обещал, что не уничтожу его. Потираю переносицу вновь и измеряю, что же можно изменить, чтобы и финальный результат нравился. Мгновенно понимаю свою ошибку, хватаю со стола палитру и замазываю несколько мест, намешивая подходящую краску.***
Я собрал букет из ромашек. Мне пришлось выйти в чистое поле, чтобы собрать тех, что ещё не завяли. Я понял, что сам насквозь провонял лугом, что может быть причиной не пустить меня к нему. Все же, времени расхаживать от дома до больницы не было, поэтому я решил поспешить и просто передать букет. Что может быть от пары минут? На стульях у регистратуры я увидел его отца. Он был совершенно бледен и мрачен, сидел, закрыв лицо руками. Я не стал спрашивать у него что-либо: в конечном итоге, он в последнее время всегда такой. Прохожу по коридору, и одна деталь меня пугает. Никого. Совершенно. Я захожу в палату и роняю букет на пол. Он был накрыт одеялом с головой, а его рука свисала с кровати. Та штука была отключена, а на столе лежали странные документы. Я на дрожащих ногах взял папку в руки, и увиденного хватило мне, чтобы упасть на колени и схватиться за голову. Это было согласие на отключение его от аппарата жизнеобеспечения. Согласие, которое его отец подписал.***
Поправляю одеяло и расправляю шторы. Пыли больше нигде нет, поэтому я не кашляю. Букет ромашек на моем столе все ещё не завял, и я решаю отнести их ему. В конечном итоге, он любит ромашки. На кладбище довольно тихо, дует легкий ветерок, заставляя деревья шелестеть засохшими листьями. Сажусь около камня и кладу ему букет. Он улыбается мне с небольшой фотографии, впечатанной в надгробие, и я слегка улыбаюсь в ответ. Вся территория была усыпана золотыми листьями, и я был уверен, что он сейчас сидит и наблюдает за этой картиной со мной. Я вышел за ограду и направился к себе в мастерскую. Законченный холст все ещё стоял на мольберте, и я никак не решался снять ткань, закрывавшую его. Все же, я собрался с силами и оголил холст. И вновь, он смотрел на меня. Смотрел и так же глупо улыбался, как улыбался всегда. Его лицо не было заострённым, не было тех синяков под глазами, которые запомнились мне по последним дням. Я опускаю взгляд и сжимаю ткань в своих пальцах, прикусывая губу до крови. — Я надеюсь, что тебе нравится. — Говорю я самому себе и закрываю глаза. Дверь в мастерскую слегка приоткрылась, и ко мне ветром с тихим шелестом занесло несколько осенних листьев.