Осеннее небо

      Фридрих всё еще лежал на груди Альбрехта и тихонько всхлипывал, а друг гладил его голову ладонью и молчал.       — Ну, всё, давай вставать, — проговорил Штайн. — Здесь, знаешь ли, жестко.       Фридрих чуть улыбнулся и, преодолевая неловкость, возникшую после бурной сцены, поднялся, огладил форму и подошел к крану, чтобы умыться. То же сделал и его друг.       — Пойдем, я хочу показать тебе кое-что, — предложил Альбрехт, совсем как тогда, когда они лезли в окно подглядывать за раздевающейся Катариной.       Фридрих послушно пошел за ним, как всегда следовал за своим более образованным и умным другом. Но Штайн привел его всего лишь в кабинет редакции. Парень вытащил ключ из своего кармана и, оглядываясь и призывая Ваймера не шуметь, открыл дверь. Они зашли, и Фридрих потянулся к включателю, но Альбрехт перехватил его руку:       — Нет, не надо. Никто не должен знать, что мы здесь. Он закрыл кабинет изнутри.       — Я нашел здесь запасной ключ. У нас есть час до ужина. В это время здесь никого не бывает.       Не двигаясь, парни молча смотрели друг другу в глаза, смутное волнение нарастало в юных душах, и Фридрих вдруг понял, что Альбрехт всё еще не отпустил его руку. Он схватил Штайна за плечи, а тот обнял его за талию и прижался к нему, целуя. Губы Альбрехта были нежными, мягкими, требовательными, и Ваймер понял, что хотел этого с самого первого дня, с самого первого раза, когда взглянул на незнакомого мальчишку на соседней кровати, сонного, чуть растрепанного, с почти кукольным, по-девичьи нежным лицом и длинной белой шеей, выглядывающей из-за ворота голубой пижамы.       Ваймер вдруг вспомнил их первую совместную ночевку в доме родителей Альбрехта. Когда после того странного вечера и импровизированного боя в подвале Штайна-старшего, он пробрался в комнату Альбрехта, вымолил прощения за то, что ударил его в угоду гауляйтеру, и они сидели на кровати и долго-долго говорили обо всем на свете. Потом, в предрассветные часы, когда первые, еще холодные лучи солнца ласкали их через неплотно занавешенное окно, Фридрих аккуратно обнимал друга, стараясь не щекотать его щеку своим дыханием, ощущая странное желание прикоснуться к нежной коже щеки, чуть пухлым розовым губам. Сдвинув колено Альбрехта, которое тот в беспамятстве сна закинул ему на ноги, немного вниз, он смотрел на изящную щиколотку парня, и старательно игнорировал факт собственного возбуждения.       Теперь же Фридрих целовал Альбрехта жадно, страстно, гладил его спину и заднюю часть шеи, а тот ластился как котёнок, затем стал отступать назад, увлекая друга за собой. Дерзкие тонкие пальцы Штайна расстегивали их ремни, вытаскивая из шлёвок, бросали на пол, снимая кители, обнажали плечи, оглаживая и изучая, затем он прижался к Фридриху всем телом — тёплый, гладкий, юркий — потерся возбужденным членом о бедра друга и прерывисто вздохнул. Фридрих просунул руку между их телами, обхватил оба их члена и сделал пару движений вверх и вниз. Это было безумно странно, немного стыдно и очень приятно. Но Альбрехт прервал поцелуй и, отстранившись, сказал:       — Нет, я хочу большего. Хочу по-настоящему, до конца. С тобой.       Ваймер увидел решимость в его взгляде, но сам он колебался:       — Альбрехт, я не хочу делать тебе больно.       — Я не боюсь. Давай. Больше возможности у нас не будет.       Штайн выжидающе смотрел на него, а Фридрих едва дышал от неожиданности происходящего, от восторга и нежности. Решившись, он расстегнул пуговицу на поясе друга, а Альбрехт, со свойственной ему легкостью и грацией быстро шагнул пару раз, освобождаясь от брюк и от обуви.       Он бросил на пол покрывало с кресла редактора и сел на него, неотрывно глядя Фридриху в глаза. Обнаженный, он был такой хрупкий и изящный, что было страшно обнять. Ваймер аккуратно опустился на покрывало, опираясь руками по обе стороны от тела юноши. Тот запрокинул голову, прикрыв глаза, и парень провел рукой от плеча по груди и животу друга, покрывая поцелуями его изящную шею и плечи. Медленно, запоминая каждый сантиметр, каждый нежный изгиб. Каждую ямочку на ключицах. Каждый вздох и трепет ресниц.       — Подожди, — прошептал Альбрехт, когда Ваймер подался вперёд, толкнувшись на пробу. — Сначала пальцами.       Альбрехт взял руку друга, поднес ко рту и облизал указательный палец. Фридрих ошеломлённо подумал: «Господи, откуда он всё это… Ах, ну да, школы, он же постоянно в закрытых школах…»       Рука Фридриха дрогнула, очевидно, задев особенно чувствительное место внутри тела друга, поскольку тот тихонько ахнул, выгибаясь. Ваймер осторожно разминал его, следуя указаниям Альбрехта, произносимым вполголоса. Наконец он произнёс:       — Давай, теперь можно.       И Фридрих аккуратно вошел, почти задыхаясь от того, какой Штайн был тесный и горячий. Он медлил, глядя на закушенные губы друга.       — Тебе не больно?       Штайн покачал головой и вдруг сам подался бедрами навстречу.       Они изо всех сил старались не шуметь, но не могли сдерживать стоны, двигаясь навстречу друг другу, плавясь от эмоций и ощущений, и всё вокруг сгорало вместе с ними, оставляя глубокое чувствование друг друга, гармонию и любовь, которая бывает только раз в жизни и освещает самые чистые души.       Альбрехт обхватил руками лицо друга и прошептал:       — Я люблю тебя, Фридрих!       Ваймер вздрогнул, удивленный и счастливый, и излился в жаркое, узкое нутро друга.       — Я тоже тебя люблю, — прошептал он, целуя волосы, лоб и глаза друга, рукой помогая ему разрядиться.       Понежившись некоторое время, Фридрих начал размышлять о будущем, которое теперь представлялось ему только совместным и никак иначе:       — Что будем делать дальше? Давай сбежим? Я тебя не оставлю.       Альбрехт грустно улыбнулся, опустив глаза:       — Это невозможно, к сожалению. Будь я сыном простого человека… Но отец поднял бы на ноги всех, если бы я сбежал. Нет, я не хочу губить нас обоих.       Фридрих приподнялся на одном локте и взглянул в лицо друга. Будто впервые он смотрел в глаза Альбрехта, прекрасные, ярко-синие, как далекое небо этой осенью. Штайн был весь как последний теплый осенний день: нежный, яркий, прекрасный и неумолимо ускользающий.       Будто почувствовав тревожное настроение друга, Альбрехт грустно улыбнулся и прошептал:       — Все будет хорошо, Фридрих. Просто… что бы ни случилось, обещай помнить меня.       Ваймер закусил губу и уткнулся лицом в грудь Альбрехта:       — Обещаю.