Солнечный зайчик

       Я так устал, что уснул где-то на полпути от своих книг к кровати. Сначала вокруг было темно, потом я увидел холодный синеватый свет и приподнялся на локтях. Где-то далеко звучал чей-то голос. Я встал и отряхнулся. Откуда-то дул холодный ветер. Я долго всматривался вперёд, как мне казалось, в пустоту и увидел силуэт. Он, вернее она, была одета в фиолетовое платье, полы и рукава которого были обрамлены золотом. Я сразу узнал её! Хотел позвать, но изо рта не вылетало ни звука. Ты помнишь клён у забора? Это она пела! Она пела кусочек своей колыбельной, я бежал, но, кажется, почти не приближался. Ты помнишь мамину песню? Я помню, мама, помню! Мне не забыть. Только постой, не уходи! Тебе не забыть так скоро сияние поры чудесной… Конечно, нет! Мне удаётся приблизиться к маме, но её силуэт скрывают большие тёмные стволы деревьев. Когда ветви клёна сломаются под тяжестью снега, вспомнишь ли ты о моём сердце? Да, мамочка, конечно! Я пытаюсь обойти, обогнуть деревья, разделяющие меня и этот призрак, но мама будто отдаляется. Ты вспомнишь колыбельную, что из моих уст слышал сонный? Да, я вспомню! Я кидаюсь навстречу маме, но она вдруг исчезает. «Иди ко мне.» Это совсем чужой голос, грубый и резкий, но отчего-то ни моё тело, ни моё сознание не в силах сопротивляться. Кто-то крепко держит меня и резко встряхивает. Я глубоко вздыхаю и резко просыпаюсь. Карамон! Он крепко держал меня и, возможно, спас мою жизнь, но я всё равно цепляюсь за стену, оказавшуюся ближайшей ко мне. Я едва ли слышал его вопрос о том, что случилось, но ответил коротко: «Мать звала меня в могилу,» — и обернулся. Карамон вздрогнул то ли от моего вида, то ли от сна, который приснился мне. В его каштановых кудрях спрятался солнечный зайчик, который, стоило Карамону повернуть голову, упал на золотую заколку, держащую его кудри, и отразился от неё. Отчего-то это вызвало у меня усмешку. Тем же золотым светом горели карие глаза брата, когда он был счастлив. Давно не видел этого света.        Карамон опять спас меня, прогнал это существо, зовущее грубым, нематеринским голосом. У меня в глазах уже потемнело, посох валялся где-то на земле. Подул холодный ветер, буквально сбивая меня с ног. «Мне холодно, Карамон, ты где?» «Я здесь.» — ответил знакомый голос и я тут же вцепился тонкими пальцами в его мускулистую руку. «Останься со мной, я очень устал.» Кажется, Карамон кивнул, но у меня в глазах всё ещё было очень темно, чтобы это увидеть. Он осторожно опустил меня на землю. Я попытался руками нащупать свой посох, но Карамон уже положил его рядом со мной. Одной рукой я взял посох, а другой всё ещё держался за брата. «Останься» — я повторяю это снова. — «Пожалуйста.» Карамон обнимает своими огромными руками мои плечи. Карамон всегда был таким огромным. Я вжимаюсь в него чуть ближе, пытаясь согреться, почувствовать опору, как когда-то в детстве. Карамон говорит что-то своим тихим вкрадчивым голосом, что-то похожее на колыбельную, и я закрываю глаза. Это была самая спокойная ночь за множество прошедших лет. Помнишь, у нас у забора рос клён? Я слышу его слова, и всё, что он говорит, появляется во сне. Вот клён, вот мы с Карамоном. Каким я был милым мальчишкой. А лапту и прятки помнишь? Это так давно прошло, так быстро, и оно безвозвратно… детство. Да, брат, мне бы хотелось снова быть ребёнком, которого ты всегда сможешь защитить. Мы можем презирать прошлое, но никуда не сможем деться от нашей сути. Я всегда буду твоим братом, а ты моим. Я крепче хватаюсь за руку Карамона, он наклоняется чуть ниже. Он говорит шёпотом слова, которые этой ночью становятся сильнее любого заклинания. Я бы так хотел, чтоб эта ночь длилась подольше, чтобы тебе, Рейстлин, на моих руках снились лишь добрые сны и наш клён… Голос Карамона на секунду обрывает всхлип. Я и забыл, что он умеет плакать, от этого воспоминания что-то щемит в груди. И вот мы бы брели куда глаза глядят, убежав из школы, правда? Я чувствую подступающие слёзы и глотаю ком в горле. Карамон утыкается носом в моё плечо. Сейчас будет рассвет, наши раны уже должны были затянуться, мне пора идти. Мы взрослые, наши дороги разошлись… Рейстлин, братишка, я люблю тебя, ты только помни об этом. Карамон осторожно убирает мои руки со своих плеч и, уложив меня поудобнее, уходит. Я открываю глаза лишь через пару минут. И правда рассвет. Я впервые отдохнул во время сна. Щемящее чувство в груди уже прошло, слёзы на ресницах высохли, и я был готов ко всему. Иди же, Рейстлин. Я мысленно обращаю взгляд в сторону, в которую ушёл мой брат и посылаю ему запретную для себя мысль. «Я тебя тоже люблю, брат.»        Побитый, жалкий и, наверное, весь в крови, я падаю и произношу самое сильное заклятие: «Мама!» Больше меня не бьют, но я всё равно боюсь выпрямить спину и подняться. Сынок! Это её голос! Ни с чем не перепутать, я приподнимаюсь. Сынок, не бойся. Вот же она! Совсем рядом. Я обнимаю её, стоя на коленях. Мама, мама. Она ласково гладит меня по волосам, прижимая к себе. Это всё обман, морок. Да, мама, конечно. Я знаю, ты найдёшь в себе силы, ты справишься, мой мальчик. Да, я узнал твой голос, мама. Я встаю и беру её лицо в свои ладони. У меня такие тонкие пальцы, такие бледные по сравнению с её лицом, что мне становится страшно. Вспомни легенду, которую я рассказывала вам с братом. Она улыбается, прижимает меня к себе, обнимает. Она настоящая, я тоже настоящий! Мамочка! Я шепчу и кричу, я смеюсь и плачу, а сердце бьётся в грудной клетке неистово, машет крыльями, царапает когтями… Любовь побеждает… Да, мама, я люблю тебя, конечно! Я победил свои страхи, мама! «Кто здесь говорит о любви?» Опять этот голос. Я бросаюсь вперёд, вырываясь из маминых объятий, и встаю между двумя женщинами. Я широко раскидываю руки и стискиваю зубы, отчего в глазах появляются слёзы. Умереть за шаг до успеха не хочется, тёмная богиня чувствует это, но я стою, потому что за любовь умирать не страшно. Сзади подходит мама, обнимает меня за пояс и плечи, гладит и шепчет. Мой мальчик, я так горжусь тобой. Я качаю головой, отряхивая слёзы, разворачиваюсь и падаю ей на руки. Мама обнимает меня, я стою спиной к тёмной госпоже. Бей же, бей меня! Только не маму. Из-за слёз всё плывёт перед глазами, но вот мама уже стоит спиной к богине. Я дрожу всем телом. Мама, нет! Ты такой большой. Я горжусь тобой, Рейстлин. Она отходит и держит меня за руки. Или я её — не знаю, — но пока я держу её за руки ничего не случится, я точно знаю. Мама? Ты такой храбрый. Нужно отпустить руки. Мама, не надо! Я мотаю головой, я хочу кричать, но из горла едва ли слышно хрип. Пелена слёз застилает глаза, но мне кажется, что я вижу солнечный зайчик, отражающийся от золота на её платье. На секунду он светит мне в глаза, и мне удаётся улыбнуться.Вот так. Я люблю тебя, сынок, помни об этом. Мама! Я смотрю на неё, пытаясь запомнить всё: черты её лица, одежду, взгляд… Потом я закрываю глаза и отпускаю руки.        Когда я открываю глаза, мамы уже нет. На её месте стоит горбатая фигура в чёрном. Я заглядываю ей под капюшон и вижу череп вместо лица. Потом я падаю на что-то твёрдое, больно ударяясь спиной. По телу бежит дрожь. «Это твой последний вздох.» — произносит тот самый грубый голос. Голос, который убил мою маму и очень давно хочет убить меня. Мне вдруг становится смешно. «Видишь солнечный зайчик?» — богиня холодно улыбается. — «Я тоже больше не вижу.» Вспоминается мама и глаза снова застилают слёзы. Я и забыл, что умею так плакать. Так горько, как мальчишка, только вот я уже взрослый, а рядом нет Карамона, который бы обнял и успокоил. «Ты умрёшь.» Тёмной богине я верю, но это сейчас пугает меня меньше всего. Я закрываю глаза, вокруг становится темно. Слышишь, мама? Я уже иду к тебе.