Нахуй Москву.

Да вообще похуй. Москва проклятый город, все дороги в нем героиновые и ведут на конечную фиолетовой ветки. Гниль, дрянь, убожество. Возле нулевого километра Серёжа прикуривает стрельнутый мятный кисс от чьей-то руки; в ёбаной агломерации зла остались ещё добрые люди. (Ненадолго.) Серёжа затягивается и выдыхает сквозь зубы: нахуй Москву. Нахуй садовое, нахуй замкадье, размалёванных блядей на шелепихе и кремль особенно нахуй, кто-нибудь, шепните Ленину в Мавзолее: «Володя, вставай, мы всё проебали». Володя, вставай. После второй затяжки Серёжа тушит об стену и шлёт в мусорку (он же не быдло ебаное) — курить ему не нравится, а сигареты просто прокладка между прошлым и настоящим: Серёжа курит, потому что тогда курил Олег. Это всё фикция. Серёжа по придурку не скучает, конечно же. Вот ещё. Этого не хватало. (Не хватает очень, если честно, руки на плече и взглядов украдкой, но это всё хуйня, пройдёт, выветрится.) Серёжа много пьёт и рефлексирует. Не из-за Олега. Точно нет. Больно много чести пить из-за всяких там, которые свалили на все четыре стороны и даже посоветоваться не удосужились. (В самом деле, можно же было хотя бы для приличия спросить.) СМС-ки бесят пиздец. «Не злись.» «Я не говорил, потому что тебя это не касалось.» «Ещё раз прости.» «Обижаешься?» «У меня всё нормально.» «В декабре приеду на выходные.» «Как в универе?» «Со здоровьем что?» «Ты как?» Серёжа набирает «хуёво», стирает и отключается. Пояснений не будет, просто ты мудак, ну так вышло, знаешь. Да. Просто так вышло. Ретроградный меркурий, разбитое зеркало, чёрная кошка перебежала красную площадь. Чистая случайность, повороты судьбы, ах, кто ж знал. (Олег точно знал, а Серёже знать, видимо, было не обязательно.) С-сука. На семинаре по экономике препод доёбывается до длинных волос. Серёжа демонстративно распускает хвост и доебывается в ответ до методики преподавания. Препод выходит на контральто, Серёжа — прямиком в деканат, на пол-листа раскатывая объяснительную. Куратор вчитывается, рвёт бумажку, стучит по столу ярко-красным когтем; Серёжа смотрит на неё с полуулыбкой и сложа руки. Серёжа панк, ему похуй. Особенно на семнадцать пропущенных. В общаге Серёжа въёбывает кулаком в стену, когда Олег пишет: «Успокойся.» «Давай поговорим.» «Не устраивай сцены.» Серёжа спокоен, как никогда, правда, костяшки в мясо, но это так, мелочи. Издержки. Залить спиртом и снаружи, и внутри для дезинфекции, и почти не болит даже. Выкуси, мне и без тебя заебись. (И в груди совсем не больно, ясно?) Фонари зажигаются сами. Сельские девочки на лекциях восторженно щебечут друг другу, мол, ах, как хороша ночная Москва. Серёжа презрительно морщится: дуры. Он по заветам Бродского почти не выходит из комнаты. Москва — богемная грязь вперемешку с блёстками, дешёвый гонор и дорогое пиво, хорошего-чистого в ней ни на грамм (граммы с рук толкают с техническими примесями, Серёжа проверял), из сносного — песни Земфиры и вороны-москвички. На припеве Серёжа глубоко затягивается петром. (Я никогда не вернусь домой. С тобой.) «Всё в порядке?» «Хватит молчать.» «Я понял, что ты там глубоко оскорбляешься.» «Я уже извинился.» «Ответь.» Серёжа спросонья втыкает в экран: половина шестого. До будильника чёртова вечность и ещё немного. Серёжа отправляет «нет» и ставит телефон на беззвучку. Пусть тоже помучается, хули. Москва, значит. Маркс, Энгельс, Сахаров. Небоскрёбы эти. Тучи из копоти. Отвратительно. Ещё отвратительнее потому, что Олег больше не пишет. Первые два дня Серёжа не замечает, на третий начинает хмуриться, на пятый скуривает сигарету до фильтра. На седьмой день Серёжа переламывает гордость и звонит: «абонент не абонент, перезвоните позже». Класс. Серёжа пишет: «ты живой вообще?» и не получает ответа. (Не то чтобы Серёжа волнуется, просто… Просто.) «не смей меня игнорировать» «Волков, мать твою» «если ты сдох, я тебя прибью» «какого хера ты молчишь» «Волков.» «ладно» «возможно, ты был прав» «это твоя жизнь и выборы в ней твои» «естественно я не могу решать за двоих» «хотя может и стал бы отговаривать бросить универ ради армии» «но когда ты меня слушал?» «в общем, мог бы и раньше мне сказать» «но я не злюсь уже» «прости что не отвечал» «Олег?» «Олег, пожалуйста» На десятый день тишины с незнакомого номера прилетает: «Я посеял телефон, теперь буду писать с этого.» Серёжа делает вдох-выдох. Господи, до чего же тупо. Он волновался, значит, а тут… Пиздец. Просто пиздец. Серёжа пишет: «дурак ты» «люблю тебя» «И я тебя.» Серёжа трижды перечитывает, расплывается в бесконтрольной улыбке. В животе бабочки, куколки и прочая пакость. Олег, сволочь. Хороший такой. Правильный. Близко-далёкий. Родной. (Улыбку согнать не выходит совсем.) Серёжа откидывается на кровати и закрывает глаза. (А небо над Москвой всё же вполне себе сносное.)