Хала

Алфи Соломонс слышал о мужчинах, которые переодеваются в женскую одежду ночью, а утром следующего дня идут выполнять поручения высокопоставленных лиц в казначействе. Он видел работников производственных цехов, которые по окончании рабочей недели напивались до беспамятства, чтобы с началом новой недели вернуться к адскому труду и получить за него гроши. Он встречал людей, расставшихся с войной, но регулярно избивающих своих жен и детей даже после воскресной мессы. Поэтому он знал, что если скажет Томасу Шелби встать перед ним на колени снова, он это сделает. Иудейские женщины дрочат, будто благословенные, и гладят мужчин по волосам после. Отдаваясь в рот Томасу Шелби стоит помнить о том, что порой старый пёс вгрызается в руку, когда хозяин этого не ждет. Алфи гладит его по голове: — Посмотри на меня. Том думает о лошадях, которые падают на ноги, о женщинах, которых ему не удалось сберечь, об упирающемся в человеческий лоб пистолете со взведенным курком, и позволяет себе представить, будто это было очень давно, и больше никогда не повторится. Алфи сидит перед ним, расставив ноги, и смотрит в голубые глаза сверху вниз, вспоминает о цыганских проклятиях и драгоценностях. Он проводит пальцем по тонким губам, держа Томми за подбородок. Алфи говорит себе, что стал сентиментальным. Рука останавливается на бедре прежде, чем Алфи вдавит Тома в диван лицом вниз. Алфи деликатен, так как вести дела с Томасом Шелби и трахать Томаса Шелби — совсем не одно и тоже. В конце концов, последнее — это игра с ненулевой суммой. Если хорошенько вообразить, здесь, среди песчаных пляжей Маргейта, можно ощутить запах португальского побережья. Том чувствует, как пахнет хлебом, но знает, что это обман, такой же вечный, как обращение воды в вино. — Расслабься, Томми, если хочешь большего, чем просто оказать мне честь, — проговаривает Соломонс в затылок. — Будь сдержаннее, — в ответе сквозит укор, и требование поблажки доводит едва ли не до исступления. — Если ты просишь. Том накрывает ладонь на собственной шее своей и чувствует затылком, как сбивается дыхание Алфи вместе c ритмом. Смотреть в глаза друг другу сейчас было бы сопоставимо самоубийству. Воздуха не хватает, из глотки вырывается скулеж и "дьявольская" кровь приливает к голове. Томми готов почти умереть в чужих руках сейчас, чтобы позже не умереть от своих собственных. Влажный поцелуй изувеченных губ за ухом — последнее, что улавливает Том прежде, чем удается вдохнуть полной грудью и раствориться во всепоглощающей эйфории следом. Алфи отстраняется, двигается жёстко и быстро, впиваясь пальцами в кожу, и сладкая истома разливается внутри, не заставляя себя ждать. Томас Шелби качал бокал в руке, расположившись в удобном кресле. По ту сторону застекленных дверей, открывающих балкон, непроглядно темно: только слышно, как ночная вода облизывает берег. Алфи Соломонс сидел за письменным столом, освещаемым электрической лампой с зелёным абажуром. В его руках "О войне" Карла фон Клаузевица, издание, напечатанное на русском языке. Ощущая на себе взгляд голубых, сродни лазуриту, глаз, Алфи взглянул в ответ поверх очков-полумесяцев и закрыл книгу. С кухни доносился аромат пшеничного хлеба, запекаемого к субботнему утру.