Больше драмы богу драмы

Цунаеши очень-очень любит Ямамото. Он смотрит в его теплые, действительно теплые глаза, на его добрую улыбку и думает, мол, дебил, нахрена ты сюда полез? Оно же тебя сожрет. Метафорическое "оно" на самом деле - сам Цунаеши, но что-то Такеши вглядывается в бездну, смотрит в ее глаза, дышит с ней одним воздухом и все не может распознать кто перед ним. Это не та история, где Ямамото и Цунаеши возьмутся за ручки и пойдут постигать просторы цветочных полей. Не та, где они умирают во имя друг друга или же за друг друга. Не та, где они целуют друг друга до онемения в губах. Хотя поцеловаться было бы неплохо. - Я люблю тебя, - шепчет Ямамото. Искренне и немного заебанно. Цуна, честно, тоже уже заебался. Он любит Такеши и не хочет с ним быть, вот так тоже бывает. Он не дает себе спуску, не дает себе даже шанса, не позволяет даже вообразить возможность такого развития событий. Попробовав лишь кусочек, он его сожрет, обглодает кости, а после еще распилит их в порошок и проглотит, как жадный ублюдок, чтобы уж насовсем и вот навсегда-навсегда. Разумеется, он выражается метафорически (но это не точно). "Понапридумывают вначале всяких эмоциональных героинь с отсутствием интеллекта", - думает Цуна как-то обречено: "А после это я - бездушный сухарь". в любом случае, он улыбается игриво, почти весело и говорит: - Бывает. И не чувствует при этом себя разбитым, горьким и одиноким. Когда думаешь головой, а не сердцем, не приходится расхлебывать потом последствия. Цунаеши не хочет бороться с миром, Такеши или, уж тем более, с собой ради этих отношениях. Цуна вообще хочет себе отпуск, чтобы долго-долго спать, пить вино в постели и по-мажорски есть фрукты. И это - хорошо. Боль в глазах Ямамото - хорошо. Звук выстрела осенней ночью - хорошо.