Es mīlu savā veidā (Я люблю по-своему)

      Костя рывком задёрнул штору — по полу зацокотало какое-то из креплений-колец, сорванное с карниза. За окном только стемнело, и рыжие отблески фонаря узкими полосами расчертили спальню, пробиваясь сквозь щели в гардинах. Костя специально не включал свет в комнате, чтобы глаза привыкали к темноте за окном (что, в принципе, было практически бесполезно, учитывая глубокий минус его зрения) — он надеялся разглядеть с высоты своего пятого этажа, придёт ли кто к его дому. Но на улице никого не было видно.       Глупый, глупый Константин.       Он размахнулся и вмазал кулаком по подоконнику. Стоявший на нём горшок с каким-то невзрачным кактусом звонко задребезжал.       Когда-нибудь он соберётся с силами и уйдёт из This is Хорошо. Когда — он в душе не ебёт; но как только это «когда-нибудь» случится, Кудрявцев точно так же, как несколько секунд назад, фиганёт кулаком по столу, в красках расскажет, как его затрахал весь этот ебучий цирк с конями, заберёт свою кружку и миниатюрки по Звёздным войнам и свалит из этого проклятого дьяволом места. Пешком. По пути забывая дорогу назад.       «Так, а ну вдох-выдох. Держи себя в руках.»       В таком истрёпанном состоянии он пребывал уже дня три минимум. Было очень непривычным то ощущение, когда в каждом разговоре ты буквально ходишь по острию ножа, и баланс настолько тяжело поймать, что каждое слово, каждый жест способен вывести из равновесия. Он никогда не был настолько истощён морально, и надеялся, что выторгованный под предлогом дурного самочувствия выходной поможет его мозгам встать на место.       Но Стас не зря такой умный, черт бы его побрал.       На днях они в очередной раз стримили «Шпротоведов», и в какой-то момент Костя, объевшись сладкого, расслабился и невольно засмотрелся на Стаса. Тот некоторое время не обращал на него внимание, пока читал донаты, но затем скосил на него взгляд и шутливо поинтересовался, почему Костя так блаженно на него вытаращился. «Влюбился, что ли?»       «Влюбился… влюбился… влюбился…» — разнеслось эхом по пустой черепной коробке. Металлический холодок сковал Костю, будто обручами, и он, замявшись, сделал вид, что просто задумался, пока внутри у него всё рушилось. Ну конечно же, влюбился, как ребёнок. А в кого ещё-то, если в последнее время он вообще света белого не видел, кроме их студий и поездок на конвенты?       Где-то в другой комнате в чёрт-знает-какой раз просигналил телефон, но Костя с молчаливого одобрения собственной совести и эгоизма проигнорировал уведомление. Потому что догадывался, от кого оно могло быть.       «Вернее, от кого ты хочешь, чтобы оно было.»       Он почувствовал, что тонет, примерно года полтора назад. Сколько они на тот момент чуть ли не ежедневно тусовались со Стасом бок о бок, даже если постараться, не вспомнить. Проект за проектом, видео за видео, сценарий за сценарием… Стас так и фонтанировал идеями, только успевай записывать. Что, собственно, Костя и начал делать — это облегчало ему работу над сценарием и интеграциями и освобождало кучу времени (которое потом тратилось снова на Стаса и его очередную идею). Давыдов же, как Фигаро, скакал по другим каналам, светя своей рыжей макушкой, о чём Костя узнавал потом из трендов Ютуба. Казалось, что в сутках их фронтмена не двадцать четыре, а двести сорок часов минимум; ну или же время для него лично движется медленнее в разы, и ты, хочешь-не хочешь, а не поспеешь за ним, даже если закинешься чем-нибудь запрещённым. Стас всегда был в нужное время в нужном месте, даже опаздывал он ровно на столько, на сколько нужно было. Костя перестал этому удивляться почти сразу же — видимо, с хорошим знанием психологии приходит и хорошее понимание времени как четвёртого измерения. Это и восхищало неспешного и рассудительного Костю в Стасе — огромное количество энергии, которую, казалось, Давыдов черпает прямо из космоса, и его безграничная проницательность ко всему происходящему.       В суматохе Костик не понял, когда же восторг и уважение сменились привязанностью. А внимательный Стас разглядел это почти сразу, и, не отходя от кассы, обернул в свою пользу.       Кудрявцев привалился к стене, всматриваясь сквозь щель в окне на улицу. Изредка под фонарем мелькала чья-то тень, и его сердце пропускало удар.       Он всегда был под рукой — завезти инструменты для гаража на другой конец Риги? да раз плюнуть; выслушать пьяное бормотание в пол-третьего ночи? звони, дружище, я весь ухо; вздрочнуть насухую в отеле перед выступлением? зашибись, дайте два.       И пока Стас, обмякший и успокоившийся, ловил послеоргазменный кайф, Костя успевал и вытереть всё, что нужно, влажными салфетками, и мусор собрать, и одеться, и даже подсунуть Давыдову свежую футболку — на, надевай и пойдём уже, тебя заждались. Тот неизменно потягивался, улыбаясь своим мыслям и, напевая что-то то ли на английском, то ли на латышском, неспешно одевался, исхитряясь чмокнуть в щёку проносящегося мимо Кудрявцева.       Как они вообще пришли к взаимной дрочке и этим дурацким поцелуям, Костя тоже упустил. Просто в один прекрасный момент это стало такой же часть их взаимной рутины, как и съёмки. На поставленный ребром вопрос Стас не отвечал — усмехался, отшучивался, говорил что-то про устаревание института брака и про простые физические удовольствия, и Косте даже этого было достаточно.       Пока недавно он не осознал, что его жизнь катится в ебеня, подмятая под This is Хорошо в общем и под Стаса в частности.       Внезапно в окно что-то стукнуло, вырывая Костю из воспоминаний. Будто бы кончик ветки.       Но у его дома не росло никаких деревьев.       Кудрявцев снова рванул штору от себя — в свете фонаря, рядом с валяющимся на тротуаре велосипедом, стояла фигура с огромным рюкзаком за плечами. — КО-ОСТИ-ИК! Выходи, поговорить надо! — заорала фигура, приложив ладони рупором ко рту. Постояв немного в таком положении, человек опустил руки и принялся рыться в карманах. Через несколько секунд он вытащил что-то мелкое и блестящее и, замахнувшись, швырнул вверх. Мелочь громко стукнулась чуть ниже рамы окна Кости, оставив крохотную выбоинку в стекле. — КО-ООСТЯ-Я!       Где-то за стенкой зашушукались соседи. Костя открыл окно, выдохнул, и высунул из него руку, согнутую в неприличном жесте. Подержав её некоторое время, чтобы близорукий Стас мог разглядеть фак до единого пальца, он захлопнул многострадальный стеклопакет и ринулся за телефоном. На нём, ожидаемо, была куча оповещений из телеграм-чатиков и лично от Стаса — все их он смахнул с экрана, не читая. Сняв блокировку, Костя в два щелчка набрал нужный номер и подошёл к окну. — Ты охренел? Время видел, Давыдов? Хочешь, чтоб сюда полицию вызвали на нарушение общественного порядка, долбоёба кусок? — Выговорился? Молодец. А теперь выходи. — Я не выйду. Оставь меня в покое. — Нет, Кость, ты выйдешь. Иначе я сам к тебе приду. — Попробуй.       Костя сбросил вызов и рухнул на диван. Его затошнило. Некоторое время вокруг него было тихо и ничего не происходило, но примерно через десять минут раздался скрежет отпираемого замка — и Кудрявцев был уже в прихожей наготове.       Когда именно Давыдов сделал дубликат ключей от его замка, Костя не имел ни малейшего понятия, но однажды Стас завалился к нему прекрасным воскресным утром из-за того, что не мог дозвониться (за что сразу же схлопотал по шее), и в ответ на кучу вопросов, сводящихся к цензурному «как???» показал разноцветную связку, среди которой хозяин квартиры увидел и домофонный брелок, и ключ от входной двери. Увидел, охренел, но не смог ничего на это возразить. — Если ты ещё раз провернёшь ключ в этом замке, я затолкаю тебе его так глубоко, насколько это позволит длина моей руки, — злобно прошептал он прямо в скважину. Движение ключа остановилось. — Для этого тебе надо будет как минимум выйти из дома, или же пустить меня внутрь. О чём я, кстати, и прошу. — Мы обязательно поговорим. Но потом. Уходи. — Костик, я же к тебе по-человечески, ну открой, пожалуйста. — И я к тебе по-человечески — отъебись. — Слушай, дружище, ну так дела не делаются. Скажи хотя бы, почему ты исче… — Потому что надо было мне. Оставь меня в покое. — Да объяснишь ты, или нет, что с тобой происходит?! — в рюкзаке Стаса звякнуло стекло, когда тот всё-таки провернул ключ и попытался рывком толкнуть дверь. Костя тут же подпёр её плечом, не пуская Давыдова внутрь. Тот ещё секунду напирал, но затем оставил попытки и отошёл. — У меня с собой несколько бутылок «джека» и «пепси», я специально взял без сахара, ванильную, как ты любишь. Давай поговорим, прошу тебя. — Стас… — Костя задвинул замок-цепочку, собрался с силами и приоткрыл дверь ровно настолько, насколько цепочки хватало. — В двух словах: тебя слишком много в моей жизни, и меня немного бесит, что ты в ней то появляешься, то пропадаешь. Ты лично. Так что дай мне немного подумать наедине с собой, стоит ли игра свеч.       Шорохи за дверью прекратились. — … всё настолько плохо? — через несколько мгновений тихо поинтересовался Стас. — Насколько всё плохо, я тебе скажу позже. Спокойной ночи.       Костя закрыл дверь, провернул все три замка на максимум оборотов и вернулся в свою спальню. Выглянул в окно — ни велосипеда, ни его владельца не было видно. Скорее всего, Давыдов припарковал своего «педального коня» с другой стороны дома, у подъезда — Кудрявцев выдохнул с облегчением, осознавая, что сегодня Стаса даже при всём своём желании не увидит. Сходив в ванную, чтобы умыться прохладной водой, он расстелил диван-кровать, рухнул поверх одеяла прямо в одежде, включил фоном плейлист дня со Спотифай и, сняв очки, протёр глаза.       «Так. Я просто слишком устал, у меня передоз социальной активности и внимания. Возможно, у меня депрессия, но скорее всего, это обычное переутомление. И мой больной неправильный мозг делает неправильные выводы. Надо отоспаться. Если завтра будет всё плохо, то я запишусь к врачу. Решено. Я молодец, я разрулил. Отлично. Осталось только лечь спа…»       Снаружи послышался стук в окно.       Костя приподнялся с дивана, снова протирая глаза. Да почудилось, наверное.       В окно снова постучали, послышался сначала чей-то приглушенный бубнёж, а затем — звонкий крик соседки сверху. Костя, почуяв неладное, встал с дивана и уже в который раз за вечер направился к окну, чтоб поплотнее задёрнуть гардины, как вдруг он ясно услышал нецензурную брань, сказанную до боли знакомым голосом.       «Только не это, » — подумал он, медленно раздвигая шторы и видя раскорячившегося на карнизе Стаса. Тот вжался в стекло, как Человек-паук, неведомо как держась руками за кирпичи и ища опору на подоконнике. Соседка сверху продолжала вопить и истерить, Стас ответил ей что-то грубо на латышском и встретился взглядом с Костей. Медленно улыбнулся и, отпустив одну руку, жестом показал — дай войти, чё на пороге держишь.       Время для Кости замедлилось. Будто в слоу-моушене он открыл окно, ухватил Стаса за подолы куртки и втянул в квартиру, падая вместе с ним кубарем на пол. Грохот и звон бутылок в рюкзаке ударил по ушам. — Ты ебанутый?! Ты нахуя туда влез?! — заорал Костя во весь голос, вставая и поднимая Стаса за шкирку. — Как, блядь, тебе это в голову пришло вообще?! Ты не думаешь, что ты, нахрен, разбиться можешь? Пятый этаж, Стас, блядь, ебучий ты дебил! — Хуятый! — завопил в ответ рыжий, уворачиваясь от рук Кости. — Как мне ещё к тебе было пробраться? Хорошо, что хоть окно из вашего коридора рядом, а то я бы и через соседей полез, тут недалеко! — Ты же… ты… господь четыреждымилостивый, ебать мой хуй, Стас! Ты — ебанутый!       Костя схватил Стаса за грудки, впиваясь ногтями в качественную кожу дорогой куртки, и встряхнул его. Тот плотоядно усмехнулся, резко вырвался из его хватки ухватил за предплечья и оттолкнул от себя — Костик приземлился аккурат на край кровати, вскрикнув от неожиданности; затем Стас взобрался на кровать и навис над ним, крепко сжав в ладонях его запястья. Кажется, там останутся синяки, рассеянно подумал Костя, прежде чем почувствовал тёплое тяжёлое дыхание и лёгкие уколы щетины рядом с его правым ухом. — Тебе же это во мне и нравится, а? — прошептал Стас на ухо, едва не касаясь его своими губами. Костя оцепенел; он чувствовал, что его сердце, растревоженное адреналином, сейчас и вовсе выпрыгнет из груди. И, кажется, сердце Стаса колотилось в том же бешеном темпе. — Ты ебанутый, — произнес он, не двигаясь. — А ты повторяешься, — Стас раздвинул его ноги коленом и прижался к Косте, не выпуская его запястий из своих рук, затем провёл кончиком носа за ухом и ниже, до сустава на челюсти — Костя рвано дышал, не в силах отреагировать. Стас снова усмехнулся и нежно приложился чуть раскрытыми губами к его шее, тепло выдыхая вдоль неё. — Т-ты… — Ебанутый, я помню, — Стас отпустил одно из запястий Кости, кладя ладонь ему на щеку и заглядывая в лицо. — Будто ты сам нормальный. — Был бы нормальным, не повёлся бы снова на твой… на тебя, — Костя в смятении переводил взгляд с глаз Стаса на его обветренные губы и обратно.       Несколько секунд они молча переглядывались, пока Стас не решил всё за него. — Вот ты и ответил на свой вопрос, — он потянулся к Косте и поцеловал его, переплетая пальцы с его второй рукой и прижимаясь ещё теснее.       И как здесь можно было сопротивляться, Костя не понимал. Освободившуюся ладонь он положил Стасу на затылок, пропуская короткие прядки волос сквозь пальцы, и совершенно растворился в ощущениях. В голове всё ещё сидела едкая мысль о том, что сегодняшний вечер скоро кончится, а в сложившемся пиздеце надо будет как-то дальше жить, но Костя, измотавший себя за последние дни, попросту перестал обращать на неё внимание. Стас умел быть чувственным и нежным, когда требовалось — Костя и это понимал, и догадывался, что попросту попался на очередную манипуляцию, и даже был уверен, что Стас понимает, что он догадался… господи, как всё сложно.       Будто кролик перед удавом, который им никак не наиграется.       Стас прервал поцелуй, и Костя потянулся за его губами. Давыдов, улыбаясь, снова легонько их поцеловал и отстранился окончательно. — Ну что, расскажешь мне, что с тобой произошло, mans mīļākais*?       Кудрявцев задумался ровно на одну секунду. Обращение показалось ему издевательским, что отрезвило его. — Пошёл нахуй, — прошептал он дрожащим голосом.       Собеседник на пару мгновений опешил, но затем в его глазах промелькнула какая-то искорка. Костя ожидал, что он хотя бы ослабит хватку и даст вздохнуть спокойно, но вместо этого его приподняли за подмышки и подтянули вверх по кровати. На секунду губы опалил резкий злой выдох. — Как скажешь.       Стас врезался в него с остервенелым, болезненным поцелуем, не давая сопротивляться и выбивая остатки воздуха из лёгких. Его холодная и чуть влажная от волнения рука дёргано расстегнула ширинку джинс и проскользнула под бельё. От контраста ощущений закружилась голова, и Кудрявцев протестующе замычал, за что заработал укус прямо в нижнюю губу. Стас прижимался к нему настолько сильно, и целовал настолько напористо, что Косте не хватало кислорода — в зажмуренных глазах плясали мыльно-радужные круги, и дыхание сводило. Ему было дурно, и в этом тоже был свой извращённый кайф: он проиграл, как, впрочем, всегда, и теперь, отданный на милость победителю, получает то, что заслужил. Давыдов его не берёг — с истерзанных губ он сполз на шею и ключицу, оставляя засосы и кусая до тёмных следов, одна его ладонь впилась ногтями в спину Кудрявцева и периодически медленно съезжала вдоль позвоночника вниз, чтобы затем вернуться в исходное положение, другая же сжала его член, проходясь резко и плотно от основания до головки и обратно. Соображал Костя туго, поэтому он просто изредка сжимал до скрежета ткани куртку Стаса, которую тот так и не скинул с себя, и сдавленно стонал от грубых ласк. — Я очень сильно волновался, — угрожающе прошептал Стас ему на ухо, прикусывая мочку. — Ты пропал со всех радаров и заставил меня нервничать. Я приехал к тебе, примчался, как только смог, а ты меня даже на порог не пускаешь, — новый укус, и Костя выдохнул сквозь плотно сжатые зубы, — и что я должен был делать? Оставить тебя в таком состоянии одного, пытаться угадать, что тебя вывело, и психовать? Не-ет, Костик, ты слишком плохого мнения обо мне. Я дорогих мне людей не бросаю, слышишь? И тебя не брошу. Никогда, понял?       Стас приподнялся над Костей и, не разрывая зрительного контакта стянул с себя куртку и футболку, затем рывком сдёрнул с него джинсы до колен и опустился ниже, оглаживая покрывшееся мурашками тело Кости от плеч до бёдер. Уткнулся носом в подвздошную впадинку, прошёлся цепочкой поцелуев к паху и широко мазнул языком по стоящему колом члену. Костик, до этого следивший за каждым движением, зарычал и вцепился в одеяло, запрокидывая голову.       Съедавшие его мысли отступили. Чувствуя влажные умелые губы и юркий язык на своем члене, мягкие прохладные ладони — на своих бёдрах, Костя абстрагировался от переживаний.       Может быть, всё не так плохо? В конце концов, он же сейчас с ним, так? Стас ради него примчался в ночи, добивался ответа, полез через окно, в конце концов, без раздумий и страховки — что-то же это значит?       Может быть, он его тоже… любит? *mans mīļākais - мой любимый