autumn

В коридоре больницы холодно и безлюдно. Только тиканье часов на стене нарушает эту мёртвую тишину. Но Костя не слышит даже этот размеренный стук стрелки. Он не знает, сколько сейчас времени, сколько он тут уже сидит. Час? Два? Три? Всё произошло слишком быстро. Футбольный матч. Довольный Никита. Падение. Паника. Скорая помощь. Больница. Костя ни на секунду не отпускал руку Никиты, был рядом весь этот путь с поля до реанимационной. Он согласился отпустить его только тогда, когда убедился, что врачи сделали всё, что можно было, и сейчас Алексееву нужен покой. Костя сидел на жёстких сидениях напротив палаты и буквально не находил себе места. Он выпил уже несколько стаканчиков невкусного больничного кофе, лишь бы унять эту головную боль. Лишь бы стало легче. Обычно Бочаров пил кофе, чтобы проснуться, а сейчас…сейчас он при всём своём желании не смог бы заснуть. О каком сне может идти речь, когда за дверью лежит без сознания его единственный родной человек, и неизвестно, придёт ли он в себя, поправится ли… Костя отчаянно мотает головой, силясь прогнать эти тревожные мысли, но это так не работает. Тревога и неизвестность заполняют всю ту пустоту в душе, которую раньше заполнял Никита. Просто он всегда был рядом. Всегда поддерживал, был единственным, кто по-настоящему понимал и принимал его, Костю. Такого сложного и совершенно запутавшегося в собственной жизни Костю. Никита невольно помогал распутывать все эти узлы, проблемы, которые одолевали Бочарова уже долгое время. И, надо сказать, благодаря ему становилось легче. Алексеев появился в его жизни внезапно, и он просто не может так же внезапно уйти. Нет, не может. Бочаров этого не перенесёт. Неизвестность — вот что по-настоящему пугает. Выйдет ли Никита из этой палаты? Что вообще случилось посреди матча, раз совершенно, на вид, здоровый парень вдруг внезапно упал без сознания? Неизвестно. И эта тревога с каждой минутой всё нарастает и нарастает, вставая комом где-то в районе горла. Становится всё труднее дышать. Костя решает впервые за несколько часов покинуть больницу и выйти на улицу. Раннее октябрьское утро. Солнца нет, да и вряд ли оно теперь появится в ближайшее время. Вдыхая полной грудью этот приятный осенний воздух, запах сухих листьев и недавнего дождя, Косте определённо становится легче. Поёживаясь от промозглого ветра и сильнее закутываясь в куртку, он садится на скамейку возле входа в больницу. Осень такое необычное время года: красивое, но при этом очень тоскливое. Деревья блистают яркими красками, а потом просто осыпаются, оставляя лишь голые ветви. Но природа умирает каждый год, чтобы заново родиться весной. А зачем умирают люди? Ведь их жизнь тоже такая яркая, насыщенная, а потом в один миг прекращается. И подобно голым ветвям, остаётся тоска их близких. Да, весной деревья снова распускаются, но что насчёт людей? Как долго они могут поправляться и учиться жить без близких, без тех, кто ушёл этой осенью? Можно найти в чём-то утешение, смириться, но точно не распуститься вновь, став ещё пышнее, как природа весной. Пустоту и боль не перекрыть ничем. Говорят, время лечит. Ничего оно не лечит. Раны всё равно рано или поздно начнут кровоточить. Можно подумать, будто Костя так рассуждает потому, что отчаялся и не верит в благополучный исход. Нет. Просто ему так…спокойно? Или это и есть та самая пустота? Когда перестаёшь чувствовать что-либо? Ведь сейчас он действительно не ощущает ровным счётом ничего. Нет сил ни плакать, ни верить в лучшее. Просто нет сил. Он слишком устал за последние несколько часов. Устал ждать, устал сидеть на этих чёртовых жёстких креслах, устал не знать, что происходит, что с Никитой… Костя откинулся спиной на скамейку и смотрел пустым взглядом вверх, на падающие и плавно приземляющиеся на мокрый асфальт листья. Прямо как его надежды. Такие же яркие, но в итоге всё равно медленно падающие вниз. Он недовольно хмыкает: почему это дурацкое время года и эта дурацкая природа так похожа на него и его состояние? «Ненавижу осень.» — заключает он, бросая презрительный взгляд на упавший к его ногам ярко-красный листок, будто тот был в чём-то виноват. Вообще, за последние часы Костя, казалось, пережил весь спектр возможных человеческих эмоций. От сдавливающей все внутренности паники до решимости, с которой он сейчас вскочил и бодро направился обратно в здание. Что-то его туда тянуло. И он быстро понял что: в дверях стоял врач, который, завидев приближающегося парня объявил, что пациент пришёл в сознание и к нему можно зайти. Затаив дыхание Костя открыл дверь палаты и подошёл к Никите. Он лежал, смотря в потолок, но, завидев своего посетителя повернул голову в его сторону и слабо улыбнулся. Из одной его руки тянулась какая-то трубка, а другая кисть свисала с края кровати. Её-то Костя и аккуратно взял, крепко сжимая. Почему-то так становилось спокойнее. Хотя, смотря на улыбающегося, живого Алексеева спокойствие и облегчение и так растекалось по всему телу. — Ты…как? — тихо спросил Костя, не переставая сжимать его руку. — Получше — хриплым и слабым голосом отозвался Никита — врачи говорят, это сердце. Слабое оно у меня для физических нагрузок. Костя заметно поник. Он всегда знал, что этот его футбол до добра не доведёт. Во-первых, из-за частых тренировок им редко удавалось видеться. Во-вторых, Никита с них возвращался такой уставший и разбитый, что смотреть было больно. Но счастливый. Надо было просто видеть с каким энтузиазмом он носился по полю и как он весь светился после очередной изнурительной тренировки, когда он еле стоял на ногах. Пожалуй, именно из-за этого Костя ни слова не говорил против футбола, хоть и чувствовал некую его опасность для Никиты. Бочаров продолжал с болью смотреть на измученного, но жутко довольного Никиту, и не решался высказывать своё мнение по этому поводу. Он жил этим чёртовым футболом, и Костя просто не решался ему мешать. Нельзя же просто из-за каких-то необоснованных опасений просто взять и отобрать у человека радость его жизни и причину горящих счастьем глаз, верно? Как оказалось, его опасения были очень даже обоснованными. Никита всё ещё продолжал убивать себя этим футболом и этой физической нагрузкой. Да, теперь Костя чётко в этом убедился. Как выяснилось минуту назад, у Никиты проблемы с сердцем. А Бочаров об этом не знал. Какой же он эгоист! Никита вытаскивал его из того ужасного состояния, в котором он пребывал вот уже долгое время, Алексеев буквально был его причиной жить, а сам Костя не знал о таком важном про Никиту…хотя, тот ведь ему сам не говорил… Ну, а Костя, собственно, и не спрашивал. Странный набор чувств: злость на самого себя, ведь нужно было всё-таки поведать Никите о своих опасениях, тогда бы не пришлось сейчас сидеть возле его больничной койке, сжимая его холодную руку; боль и тоска, вытеснявшие злость и полностью заполнявшие всё остальное. Следующие пара часов прошли за разговорами на какие-то отвлечённые темы. Вернее, говорил в основном Костя, а Алексеев слушал, как заворожённый, ведь тому было тяжело отвечать и поддерживать диалог. Странный, на самом деле, диалог. Бочаров рассказывал обо всём подряд: о каких-то нелепых случаях из своей жизни, которые почему-то резко перетекали в эмоциональное обсуждение последних новостей и событий, происходящих в мире и всё в таком духе. Просто Костя не мог молчать. Стоило ему хоть на минуту умолкнуть и молча смотреть на таявшего Никиту, как его охватывала паника и чувство безысходности. Он не хотел снова давать волю этим чувствам, понимая, что они его задушат окончательно. И самое главное для него было не дать Алексееву увидеть это Костино состояние. Это сделает ему только хуже. Если, конечно, может быть ещё хуже. А на улице тем временем стемнело. В небольшом окне палаты уже нельзя было разглядеть что-либо на слабо освещённом дворе больницы. И если утром эта уличная серость нагоняла только тоску и уныние, то сейчас эта непроглядная тьма внушала страх и ужас. И знай, що навколо Все блідо-чорне, як зазвичай… А дальше…дальше всё произошло ещё более стремительно, чем на футбольном поле. Отчаянное тиканье аппаратов, глаза Никиты, полные ужаса, которыми он с мольбой смотрел на Костю, будто надеясь, что тот сможет хоть что-то сделать… Но Костя не мог. При всём желании бы не смог. Он замер, не в силах пошевелиться и смотрел с ещё большим ужасом на Никиту. Нас пугает не сколько сама смерть, сколько незнание того, что за ней последует. Алексеев понимал, что делает последние вдохи, понимал, что сейчас ему придётся столкнуться с неизвестностью, понимал, что больше никогда не возьмёт за руку самого дорогого для него человека. Нельзя уходить, не сказав ему то, что следовало бы сказать ещё давно. И прежде, чем его глаза закрылись, прежде, чем Костя успел ответить, Никита тихо произнёс: — Я люблю тебя…и всегда любил. Костя был больше не в силах сдерживать ту волну эмоций, которую он всеми силами подавлял последние пару часов. Прильнув к безжизненному телу Никиты, он не переставал держать его руку, в которой уже не бил пульс, которая не сжимала его в ответ, а ставшая уже обжигающе холодной. Он не обращал на это внимание, ему просто хотелось как можно дольше чувствовать Алексеева, хотя тот уже не мог чувствовать что-либо в принципе. И никогда больше не почувствует. Никогда. Чуть приподняв голову и глядя на эти закрытые глаза и приоткрытые губы Алексеева, до Кости медленно дошло, что Никита так и не узнает, что произнесённое им перед тем, как замереть на полуслове, было взаимным. — Я тебя тоже…всегда буду любить. — тихим, почти не своим голосом произнёс Костя, зачем-то приподняв руку Никиты и приложив к своей щеке, что слегка обожгло её не хуже слёз, потёкших из его глаз. Он был не в силах их контролировать, был не в силах убрать ледяную кисть Алексеева от своей щеки. Да, Никита уже не мог услышать его слов. Но Костя просто не мог не ответить ему. Он не успел. Они не успели. Что было бы, сказав они друг другу эти важные слова несколько раньше? Они определённо были бы счастливы. Может, Алексеев забросил бы свой футбол и он не привёл бы его сюда, в стены этой больницы… Какой прок рассуждать о том, что могло бы быть? В чём смысл тешить себя возможными вариантами развития событий, но только с хорошим исходом, а не таким, каким он получился? Это всё уже прошло. Ничего не изменить. Это уже пережито. Пережить… Да, наверное, это единственный способ справиться с утратой близкого человека. Но как можно просто взять и забыть? Ходить по тем же самым улицам, по которым ходил он, заходить в те же самые места, в которых он бывал, жить в этом чёртовом мире, подарившим и так безжалостно забравшим у него человека, помогающего жить. Это невозможно. Никто не говорит, что смирение с потерей настанет быстро. Пройдёт не один месяц, прежде чем научишься жить без него. Но как существовать всё это время? Пытаться забыть? А если не хочется забывать? Если все счастливые и яркие моменты жизни были связаны с человеком, чья жизнь оборвалась? В любом случае, забыть до конца не удастся. Даже если получится снова научиться улыбаться, жить так, будто ничего не произошло, то обязательно найдётся хоть малейшее напоминание об утрате. Что-то, что для обычного человека покажется незначительным, а для того, кто справляется с потерей, эта мелочь встанет поперёк горла или просто заставит сжиматься что-то внутри. Ничто не забывается до конца. Раны вновь начинают кровоточить. Через минут 5 его вывезли из палаты. Костя почувствовал непривычную свободу в кисти руки, когда из неё вытащили руку Никиты. Как жаль, что свободу Костя не почувствовал ни в душе, не в мыслях. Он был по-настоящему скован. Не понимая, что делать дальше, не в состоянии даже осознать, что именно он чувствует, не желая до конца принимать неизбежный факт, Костя сидел, не шевелясь и смотря в противоположную стену. Перед глазами у него всё ещё стоял образ Никиты — таким, каким он увидел его в последний раз, бросив быстрый, но внимательный взгляд на него, пока его увозили. Он понимал, что смотрит на него в последний раз, поэтому в этом секундном взгляде уловил все малейшие детали его лица. Дверь закрылась. Костя даже не дрогнул. Перед ним будто бы всё лежал мертвенно-бледный парень. Но в комнате он был совершенно один. Эти белые стены и низкий потолок, казалось, давили на его плечи подобно тому грузу, что на него свалился в связи с последними событиями. Но Косте было всё равно. И ему будет всё равно до тех пор, пока он не перестанет ощущать присутствие Никиты рядом с ним. Да, помимо его образа перед глазами, Костя всё ещё чувствовал его здесь, в этой комнате. То был его запах. Запах, так сильно ассоциировавшийся с пряным латте, книгами и тёплым, уютным свитером… Типичные осенние запахи. Никита любил осень. Они часто прогуливались вместе по паркам, Алексеев то и дело восхищался этими яркими деревьями и природой. Он не вылезал из своих тёплых свитеров и почти не выходил из кофеен, пробуя всё новые и новые горячие напитки. Никита очень любил осень, футбол и Костю. А умер Никита осенью и из-за футбола. То, что он так сильно любил, заставило его угаснуть, осыпаться, подобно яркому осеннему дереву. И только Костя, человек, которого Алексеев любил куда больше всего остального, был рядом с ним до последнего его вздоха. И будет рядом всегда. Ведь те, кого мы любим, всегда с нами. Костя вдыхал полной грудью этот до боли знакомый и родной запах, пока не начал ощущать, что он становится всё менее и менее явным. И неудивительно: уходя, врачи открыли маленькое окно. Холодный осенний ветер пробирался в палату, окутывая её всю и унося на улицу запах пряного латте, книг и свитера…