✯✯✯
Ты говоришь, что любовь слишком спонтанна. Ты говоришь, что это работает не так. Ты даже не хочешь попробовать, верно? Но знаешь, я знаком с Разбитым сердцем и болью в груди. Правда я всегда отпускаю это.
Тима, на самом деле, очень забывчивый. Он понимает это в детстве, когда на протяжении месяца каждый день забывает выполнить мамину просьбу и прибраться в комнате. В школе все становится хуже — он забывает тетради и учебники, из-за чего приходится выдирать из святого французского листочки двадцать четыре на семь, рискуя лишиться жизни, а ещё постоянно просить кого-нибудь скинуть фотографии параграфа по русскому после урока. Эта привычка следует за ним на протяжении всей его жизни — начинается в детском садике и продолжает свое развитие в младшей школе, переходя после этого в среднюю. Он выдыхает с облегчением, выходит из кабинета обществознания и на секунду улыбается самому себе — две пятерки за урок и безупречно написанная олимпиада дают о себе знать, и восьмиклассник радуется этой маленькой победе, направляясь к лестнице на первый этаж. Несмотря на приподнятое настроение, юноша все же устал после семи гребаных уроков, и осознание того, что после них ещё и дополнительный английский, больно бьёт. Он погружается в мысли о том, как же все-таки жизнь жестока, и чуть ли не взвизгивает от неожиданности тогда, когда чье то горячее дыхание опаляет его ухо, а сильная рука ложится на плечо. Чье-то тело прижимается к почти полностью, и хотя Тимофей, казалось бы, немного успокаивается, когда понимает, кто это, его реакция в корне меняется. В худшую сторону. Теперь он краснеет ярко-алым, таким же алым, как его дурацкие галстуки, вообще не сочетающиеся с голубой рубашкой. Такой же голубой, как и Тима. У его лучшего друга ведь всегда была странная привычка постоянно пытаться его коснуться и делать вот так, постоянно орать что-то прямо в ухо, но сейчас голос Кирилла звучит спокойным размеренным шепотом, от чего по всему телу пробежалась мурашки. — Ты телефон забыл, — сообщает ему Кирилл, и от этого тембра колени подгибаются. Такой Кирилл ему нравится настолько, что мозги плавятся, и это совершенно, чёрт возьми, незаконно, — Я то думал, что после того, как ты переболеешь, память магическим образом к тебе вернётся. Тима усмехается, но делает вид, что ему вовсе не весело. Он тут, значит, страдал, лежал неделю с температурой, вылечился только из-за мысли о том, что снова увидит лучшего друга, пришел в школу, а у этого лучшего друга медосмотр, а все уже, а надо было раньше. Вчерашний день парень пережил хрен знает как, потому что выяснилось, что пока он умирал, Кирилл нашел себе компанию в виде Антона и Павлика-кораблика. Больно. «Изменщик» — сказала как-то Анфиса, его одноклассница, посреди геометрии. Она была помешана на геях и каждый день исправно повторяла фразы вроде «Ооо, да вы же встречаетесь» или «Смотри, твой парень на тебя пялится». А Кирилл правда пялился, вот это точно было не ложью. Правда они не встречались. И это, наверное, самое обидное. В любом случае, Кирилл будто спасение Тимы, личный ангел хранитель, потому что в прошлом месяце он раз двадцать приносил парню забытые по всей школе учебники, тетради и ручки. Это уже начало входить в привычку. Кирилл — тот отдел мозга Тимофея, который отвечает за память. Так было, так есть, и так будет всегда. Ауф — как говорят его одноклассники, пока девочки с задних парт сопровождают это словами «Безумно можно быть первым».И знаю, что не смогу это исправить. И я знаю, что не смогу заставить тебя передумать. Но мы оба нашли друг друга сегодня, Так что, знаешь, раз Любовь — лишь пустая трата твоего времени…
Но была маленькая проблема. Хотя нет, на самом деле, проблема была огромной, и росла каждый день как снежный ком вместе с румянцем на щеках Тимы, особенно тогда, когда на физкультуре капля пота соблазнительно стекала по лицу Кирилла. Это началось классе в пятом и не отпускает даже сейчас, спустя три года, и Тима действительно каждый раз удивляется тому, как же терпеливо он переносит свою идиотскую влюбленность, даже не смотря на то, что Кирилл постоянно. Чёрт. Возьми. Липнет. Он залезает в личное пространство Тимы беспорядочно, постоянно пытается обняться или дотронуться, постоянно подходит сзади и обхватывает руками, такими соблазнительными, что аж слюнки текут, хотя эти руки не дают выбраться, а Тима что? Ему в эти минуты оставалось только пытаться избежать этих чертовых прикосновений и пытаться освободиться от плена желанных рук. Вообще, на самом деле, их отношения можно было описать легко: Любовь Тимы — паутина, которую он самостоятельно сплел, в которую самостоятельно пригласил слишком красивого паука, а потом самостоятельно в нее попался. Другими словами, Тима — идиот. Ебаный дебил, совсем ебобо. Ебанутый, еба́ный, но пока что не выебанный — для Кирилла свою драгоценную девственность хранит, чёрт возьми. Дрочит на него по средам ровно в девятнадцать тридцать два, всю свою любовь ему отдает, а Кирилл просто слишком тактильный — ничего больше. — Спасибо, — кивает восьмиклассник. Лучший друг отходит, перестает быть настолько близко, но вечно холодный Тима через расстояние в несколько сантиметров ощущает жгучее тепло, исходящее от Кирилла. Хочется согреться в этом тепле, да только вот всё, что Тима делает — надеется, что когда-нибудь все наладится, хотя шансов тут нет. Он провожает Павлика-кораблика и Антона злым взглядом, и один из них даже оборачивается тогда, когда парень уже почти прожег дыру в их спине. Кирилл это замечает, усмехается, кладет руку на плечо и отводит подальше. — Прекрати пялиться на них, Тима, я ревную. Рядом проходит Инесса Геннадьевна, их учительница французского, и смотрит как-то через чур заговорщически.✯✯✯
Потрать его на меня. Прошу, потрать на меня свое время. Скажи, почему бы тебе не потратить его на меня? Детка, почему ты не хочешь тратить на меня свое время? Прошу, потрать свое время на меня.
Тима хотел прожить хотя бы один своей жизни спокойно: без Кирилла, который лезет к нему каждую секунду. Парень бы уже давно смирился с тем, что его лучший друг зависит от касаний и, походу, физического контакта в целом, но нет, нихуя, потому что этот самый лучший друг ему нравится до пиздецкой дрожи в коленях. Вот так вот. И сегодня Кирилл тоже молодец, чёрт, утыкается носом в его шею — Тима чувствует его дыхание, его чрезмерно горячее дыхание, — лишь для того, чтобы поставить на его парту знакомый пакет после этого. — Ты форму после физры оставил, — говорит он, а Тима что? Тима не может ответить, потому что Тиму ведёт от того, как же, всё-таки, охрененно выглядит Кирилл в этой красной рубашке. В особенности его руки. Ну просто эстетика, великолепные, ш е д е в р.. — Спасибо, — едва слышно, но это все, на что Тиму хватило. Выдавить из себя что-то больше не возможно, потому что сердце сейчас выскочит их груди, потому что мурашки по коже не просто пробегаются — накрывают такой странно-приятной волной, но от того ещё хуже. Хочется, чтобы это было не просто касание из разряда «лол, давай вместе посмеёмся над тем, что я тебя нюхаю, блять». Хочется, чтобы оно имело другой смысл. Тот, которым можно поделиться с Анфисой в вотсапе примерно в полночь, чтобы дала совет по типу «Ебать, хватай его за яйца и все, брат, нихуя сложного в этом, сука, нет!». Но нет. Это всего лишь пакет с физкультурной формой. Это всего лишь смеющийся Кирилл. Это всего лишь жестокая реальность, в которой глупая, неправильная, болезненно-медленно тлеющая застрявшим в ночном небе святлячком любовь Тимы так и останется незамеченной.✯✯✯
Нам не нужно заходить так далеко, хорошо? Мне плевать на твоих прежних парней. Сейчас здесь только я ты, ладно? И да, я не знаю твоих секретов, Но я готов собрать тебя по кусочкам. Я беру всю ответственность на себя при условии, что Ты сейчас подойдёшь ко мне.
У Кирилла все было немного наоборот. Он вещи Тимы искал по школе с большой охотой, каждый карандаш любовно оглядывал и вертел в руках, жалея, что оставить себе не выйдет. Да он ведь не только карандаш себе оставить не может — Тиму тоже, потому что Тима с ночёвкой никогда не остаётся, а уходит домой в восемь тридцать и запрещает вызывать себе такси. Кирилл правда касания очень любит, потому что что-то в этом есть: теплое, родное. То, как лёгким движением ты можешь о своих чувствах сказать лучше, чем тысячей изысканных предложений. Да вот только с Тимой всё по-другому: у Тимы руки вечно-холодные, как ледники в Арктике, и их хочется согреть. А ещё от Тимы пахнет вкусно, и Кирилл только поэтому, по правде говоря, в шею его утыкается вечно. И волосы у Тимы какие-то по-особенному мягкие, даже концы не секутся, и Кирилл только из-за этого его по голове от скуки на технологии гладит. Когда Тима у него дома вещи магическим образом забывает, то это отдельная, сука, стадия ёбаной эйфории, если у эйфории есть стадии, потому что с его футболками спать в обнимку просто… Просто пиздец. Кирилл, может быть, и сын училки, но слов яснее и короче не знает, и потому когда возвращает Тиме в кинотеатре футболку на следующий день проводит по его плечу ладонью, выражая свои чувства иначе. А Тима же ещё весть такой из себя милашка с голосом глубоким и низким, и единственное, что Кириллу в нем не нравится — жуткая сутулость, потому что так обниматься неудобно и потому что у Тимы потом проблемы со здоровьем были. А после того, как Кирилл в седьмом отмудохал пацанов, которые специально на Тиму этот отвратительный компот в столовке разлили, все знают, что Кирилл никаких проблем для Тимы не хочет. Только вот парень, возможно, ошибку одну совершил — сказал как-то, что отношения — потеря времени глупая, но не соврал ведь! Потому что Кириллу отношения с кем-то, кто НЕ Тима не нужны вообще. А нахрена, спрашивается? Ему остаётся лишь списывать невыносимое желание поцеловать на тактильную зависимость, и притворяться, что Кирилл так со всеми. А он так столько с Тимой.***
Кирилл едва пробивается через толпу танцующих и обдолбанных подростков. Он не понимает, что Тима мог забыть здесь, но Кирилл сейчас не об этом думает — ему нужно забрать лучшего друга с бешеной пьянки, к которой организм его бедного четырнадцатилетнего Тимы ещё не готов. Кирилл с пацанами может пиво за гаражами выпить, может вискаря хлебнуть или сигарету закурить, но Тима же не такой. Тима весь такой правильный и хороший, ему пить нельзя, а в этом чертовом доме находиться — тем более. А то ещё какая-нибудь девица его совратит, а Кирилл что? Кирилл ревнует. Ревнует к несуществующей бабе, потому что Тима только его — даже если просто лучший друг, то только его лучший друг. Кирилл в ванную врывается, потому что весь остальной дом обыскал уже, а там на него падает кто-то сразу же, холодными ладонями в грудь упирается. Кирилл голову вниз опускает и понимает, что вырос немного, потому что теперь чуть выше Тимы, что сейчас расслабляется, повисая на нем. Кирилл ладонью по темным волосам проводит. Мягко. — Эй, малыш, — произносит Кирилл, сам не понимая, как ласковое прозвище вырывается изо рта, — Как ты? Сколько ты выпил? — Лолубую гагуну одну, — икает Тима и голову поднимает. Романтично, однако — Кирилл выглядит, как бог в холодном свете туалета. Тима отрывается, руками к чужому лицу тянется и ладони на щеки кладет, после очки стильные поправляет. Кирилл смеётся, но мысленно убить обещает того, кто Тиму напоил. Он хочет продолжить, но Тимофей начинает раньше. — Как я? Н-ну. — Тима задумывается на мгновение, вздыхает и улыбается как-то непривычно, чёртики в зрачках пляшут, тонут в море серо-голубом, — Хочу, чтобы ты меня трахнул. Кирилл замирает. — Чего? — переспрашивает он, глазами вылупленными на лучшего друга смотрит, чувствует, как сам краснеет. Бросает взгляд в зеркало — на щеках румянец от смущения, а Тима раскраснелся от алкоголя, и они оба почти сливаются во что-то розово-алое. Тимофей хихикает, и что-то Кириллу подсказывает, что он не одну и не две «Лолубые гагуны» выпил, пять как минимум. — Трахни меня, Кирилл, — повторяет Тима, снова чуть ли не прыгает на друга, цепляется руками все такими же холодными за шею чужую, в плечо утыкается носом и запах размашисто вдыхает, пока Кирилл не понимает, как ему реагировать, — Т-ты мне так давно нравишься… Так что трахни меня, пожалуйста. Неизменная вежливость, которая заводит сейчас, голос низкий-низкий, и Кирилл жар внизу живота чувствует. Руки кладет Тиме на талию, хочет от себя отодвинуть, но от чего-то лишь крепче прижимает, пока парень мурлычет довольно и губами по венке на шее мажет. — Тебе четырнадцать, идиота кусок, — выдыхает Кирилл, снова пытается отстраниться, но тщетно всё. Тима обычно слабый ужасно, но сейчас почему-то резко прилип так сильно, что все, не оторвешь, — Я не могу тебя взять, пока тебе нет шестнадцати. — А я тебя могу? — глупым голосом спрашивает Тима и поцелуй короткий в изгибе шеи оставляет, а Кирилл противиться не может — то ли представлял этот момент слишком долго, то ли в шоке. — Ты прекрасно знаешь закон, малыш, — усмехается, снова по волосам гладит, собирается с силами и запястья тонкие своими ладонями обвивает, чужие руки убирает со своей шеи и отходит на пару шагов назад. Тима смотрит обиженно, весь красный, растрёпанный, на голове гнездо из-за руки Кирилла. — Ты как-то сказал, что отношения — пустая трата времени. — неожиданно внятно начинает Тима. — Я тогда подумал, так потрать на меня свое время! А сейчас… Я понял… Кирилл друга лучшего под коленки на руки подхватывает под звонкое хихиканье, смотрит на тело расслабленное с нескрываемым обожанием и из ванной выносит в шумный зал, а затем из него, на воздух, чтобы усадить в свою — не совсем свою, но кому какая разница до того, что подросток без прав едет на машине родителей, это же Россия, — машину бережно усадить и даже ремнем пристегнуть. Тима ждёт послушно, пока они с места тронутся, зевает. — Что если ты не хочешь терять свое время на отношения со мной, то можешь захотеть потратить на секс со мной! Кирилл в кулак прыскает, внимательно вглядывается в пустую дорогу. Он Тиму везёт к себе, но «трахать» его (что за глупости! Кирилл не трахается, Кирилл занимается любовью) не собирается. Родители у Кирилла сегодня все равно не дома, мама Тимы с ними куда-то поехала, между прочим, так что взрослые только обрадуются, если детей в одном месте найдут.