32 июля 18… года
Где-то возле чего-то, слева по курсу — Атлантика.
Шел четвертый год плавания.
— Нет, Вень, но ведь кто-то же их ест!
Эмиссар склонялся над пустой мышеловкой. Они были расставлены повсюду — на палубе, на трапах, на каждой ступеньке по две, на юте и на баке, даже на клотике. В трюме от них ступить было некуда, даже на крышках гробов пристроилось несколько штук.
Они уже извели почти целую голову сахара. Щипцов на камбузе не нашлось, так что эмиссару пришлось колоть сахар на мелкие кусочки собственными клыками. Доктор тоже пробовал, да у него не выходило — каждый раз, пристроившись было к сахарной голове, он засыпал, крепко и беспробудно. Такая, видно, была у него аллергическая реакция. Да еще умудрился пару раз клыком в этой самой голове завязнуть. Так что от этой обязанности Стах друга освободил.
Все было без толку. Поймать Охотника мышеловкой не вышло. Ночь за ночью проводил эмиссар, заряжая мышеловки колотым сахаром. И день за днем кто-то аккуратно, комар носа не подточит, выуживал сахар из маленьких капканчиков, заботливо и в изобилии изготовленных плотником по капитановой просьбе. Выуживал, не задевая хитроумных пружинок и затейливо расставленных щепочек — потому что пружинок на все мышеловки просто не хватило, так их было много.
Запас сахара подходил к концу, а Охотник все не ловился.
— А может, Охотник — это наш рулевой? — спросил сонный доктор, обнимая пудовую сахарную голову, обернутую в синюю бумагу — последнюю из корабельных запасов. — Сташек, ну куда ты столько нагрыз? У него же сахарная болезнь разовьется!
— Ничего, — упрямо сказал Стах, — и так хорош будет! Вот уж как я его поймаю…
— А может, это магистр? — продолжал доктор.
— Нет, магистр в одно рыло кроля сожрал. Сырого и со шкурой. Человек на такое не способен!
Доктор призадумался, прикинул что-то в уме. Кивнул: действительно, не способен.
— Ну, а барышня наша петербургская? Полина? Тоже нет?
— Да ты что, Веня? Так орать, как она орет, человеку не под силу. Нет, точно не она.
— Ну, тогда…
Тут доктора пронзила суеверная мысль. Он перебрал одного за другим всех членов экипажа. Оставались только штурман и… Нет, быть того не может!
— Сташек, ты только не волнуйся… А может… Может, это… я?
Стах от изумления раскрыл рот, и недогрызенный кусок рафинада упал прямо на доски средней палубы. Его тут же утащила куда-то единственная уцелевшая и неприлично растолстевшая на остатках сахара корабельная крыса.
Венька? Да ну, бред какой-то! Хотя…
— Ну сам посуди… Больше некому! Я и на латыни все время что-то бормочу.
— А ведь и верно, — Стах пригляделся к старому другу.
Тот, как и последние четыреста с лишним лет, был круглолиц, не по-вампирски упитан и прямо-таки лучился доброжелательностью. Неприятная это у него черта, ну да куда же денешься.
— Нет, Веня. Это вряд ли, — подумав, сказал все же эмиссар. — Но я за тобой понаблюдаю.
— Да плюнь ты на него, Сташек, — уныло сказал доктор, заранее понимая бесполезность своего совета. — Ты уже и силки ставил. И кулёму из запасной мачты сооружал. Даже яму ловчую организовать пытался… Сколько можно-то?
— Врешь, не уйдешь! — бормотал эмиссар, ссыпая колотый сахар в карманы камзола.
***
35 июля 18… года
Сто две мили западнее востока.
Рассвело.
Палуба встретила эмиссара тишиной, ярким блеском утреннего солнца, плеском волн и странным звуком. Где-то журчало…
У борта, повернувшись к морю лицом, стоял штурман. Чем бы он там ни занимался (а Стах не успел понять — чем), едва эмиссар приблизился, как Воронцов поспешно заниматься этим самым прекратил. Журчание тут же куда-то делось. Штурман подтянул пояс штанов, оправил полы куртки и выпрямился по стойке смирно.
— Ну? — спросил эмиссар.
— Точно так! — ответил штурман.
— То-то же! — сказал эмиссар.
— Есть, — ответил Воронцов. — Разрешите идти?
— Идите, штурман, идите.
Стах задумчиво проводил взглядом стройную юношескую фигуру. Кто же, кто же из них — охотник?..
***
Мартобря 3е число того же года
Скалы, побережье туманного Альбиона.
Светлое время суток.
Молодой человек, одетый в великоватую ему полосатую матросскую фуфайку, откинул с лица растрепавшиеся на свежем морском ветру рыжие волосы, но длинная челка тут же упрямо вернулась на прежнее место. Он прикрыл один глаз и посмотрел внимательно на тень, которую отросшие волосы отбрасывали на покрытый веснушками нос.
«Полдень,» — определил молодой человек и подул на угли.
Костер прогорел. Пожалуй, уже можно.
Он аккуратно, как все, что делал, пристроил над прогоревшим костром, положив на камни, обломок узкого и длинного клинка. На нем, плотно прижатые одна к другой, нанизаны были тушки маленьких сереньких зверьков, неизвестных науке. Ну вот, еще с четверть часа — и шашлык из недотыкомок будет готов. Только бы не пережарить. Недотыкомка — дичь нежная, чуть передержишь — и резина резиной.
А удачно тогда получилось! Поймал одну серую зверушку, она возьми, да и растроись. А потом — раздеветярись. А потом — раздвадцатисемярись… И так далее, и тому подобное. Так что провиантом он теперь обеспечен надолго. Неизвестно, сколько им тут еще сидеть. Но ему грех жаловаться. Море, воздух, солнце — считай, курорт. Между прочим, люди за такое большие деньги платят.
А вампиры… Ну что, пусть повоюют. Забавные они, дети ночи!
