Часть 1
17 октября 2020 г. в 00:23
Проводником у нас был, вот святая Тереза не даст соврать, мексиканец из Соноры. Половина от матери-индианки, половина от благородного испанского дона, одного из тех, что порубили ацтеков своими саблями. Ну или там майя, я в истории не силен. Короче, двойственная натура была у нашего проводника. Спал он на земле, сидя, завернувшись в свою полосатую накидку, и просыпался быстрей гремучей змеи. Я, признаться, сначала думал, что он вообще не спит. Встанешь поссать или воды хлебнуть, глядь – а глаза у него этак в темноте поблескивают, как у кошки. И видел он здорово. Не, пожалуй, я неправильно выразился: взгляд у него не кошачий был, а волчий. Так на тебя эта серая скотина смотрит, когда без лошади и без ружья в горах лицом к морде встретился. Смотрит и ухмыляется: ничего, мол, мясо на двух ногах, я подожду. Вот и проводник наш так же глядел, тот который наполовину ацтек. Или майя. Как будто пошел с нами, только чтобы полюбоваться, как вороны клевать наши кости будут.
Ну, будущее показало, что не очень-то он ошибся, но об этом позже.
Вот я сказал, значит, что вторая половина у нашего проводника была от испанцев. Вряд ли кто из донов соблазнился его краснокожей мамочкой, скорее, в один из набегов дикарь утащил белую пленницу к себе в вигвам, или в чем они там в мексиканской прерии живут. Тем более, что на рожу этот метис был прости господи, видать, полностью в папашу пошел. Но вел себя – ни дать ни взять горячий испанский мучачо. Чуть что, за нож, и я вам скажу, ему достаточно было за рукоять просто подержаться, чтобы противник быстро вспомнил о неоконченных делах. Спал-то он на земле, а жрал – только из тарелки. Еще приговаривал иногда себе под нос, «вот славные бобы для господина Сокаро», «нежная куропатка для господина Сокаро». Звали его так, ага. Не знаю, как оно переводится на его индейский язык, но когда наш Уинг попробовал его окликнуть ублюдком, мексиканец одним ударом сломал ему челюсть. Беднягу пришлось оставить на ранчо.
Капитан сразу хотел его пристрелить, мексиканца, понятно, не Уинга, но другого проводника в это время года в Блу Хиллз не найдешь, а нам никак нельзя был мешкать. И я скажу, кстати, честно как на исповеди: редко кого видел, чтоб держался под прицелом с таким холодным презрением, как этот Сокаро. Как будто пули ему нипочем. Была бы воля капитана, тот бы, я думаю, вздернул мексиканца на ближайшем дереве – просто за выражение лица. Не годится желтушнику так смотреть на белого человека, как на прилипшее к сапогу коровье дерьмо. А Сокаро вел себя именно так, ни дать ни взять испанский джентльмен в окружении вакерос.
В общем, капитан пожалел денег, которые надо было платить за нового проводника, и мы поехали дальше. Меня он отозвал в сторонку и говорит тихо: ты, Нед, не спускай глаз с этого верзилы. Чуть только дернется, стреляй в говнюка. Я ему и говорю, капитану: сэр, чую, будут у нас неприятности. Он мне в ответ: не боись, Нед, я вас из таких передряг вытаскивал, что еще одну мы точно переживем. Только ствол держи наготове и не спи.
Мне капитан доверял тогда больше всех. Потому что я спас его шкуру в Рио-Гранде, когда под ним убили коня. За нами гнался целый кавалерийский полк, я один вернулся, чтобы капитана подобрать. Нас чудом не вздернули обоих. С тех пор он меня выделял среди остальных. Ну, как выделял: вот как с мексиканцем, приказывал прикрывать спину. Кого другого, может, и не поставил бы, а мне верил как себе.
Приехали мы, значит, в Блу Хиллз. А там мили и мили выжженной земли, и посредь этого пятачка высоченные скалы. Не знаю, какой чудак назвал эти места голубыми холмами, вернее было бы – дьявольская сковородка. Или скорей даже вертел дьявола, учитывая какие высокие и остроконечные эти скалы были. И нам дорога ложилась точнехонько туда. Смитсон тогда посмотрел на них, и говорит: я, говорит, ни за какие коврижки туда не полезу. А капитан ему: полезешь, коли шкура дорога. И револьвер достал. У капитана разговор короткий, или ты подчиняешься, или идешь в гости к костлявой старушке. Зато в дележе добычи не жадничал, по-честному делил. Но стрелял метко. Бывало, из четырех бутылок все четыре сшибет, даже пьяный в стельку. Смитсон весь белый стал, переводит взгляд со скал на капитана, и видно по лицу – прикидывает, где смерть быстрее догонит.
Скажу пару слов про Холмы. Место это взаправду было гиблым. Раньше, говорят, это были натуральные холмы, трава росла, дичь какая-то водилась, куропатки там, зайцы. Потом случилось что-то вроде землетрясения, и из земли вырос этот вот столп. Выглядит, как зуб обломанный. Земля вокруг почернела и растрескалась, воздух высох, все, что осталось от прежней долины, это название.
Но самое гадкое там – люди. Какие-то они и не люди вовсе. Когда в холмах открыли ту пещеру, к горам потянулись старатели, вырос городок. Вот этих-то людей и проклял, говорят, индейский шаман. Теперь они то ли оборотни, то ли призраки, слухи на этот счет разные ходят, один священник в Остине и вовсе считал их чертями и порывался собрать народ для нового крестового похода. Не согласился никто, конечно, дураков нет. Только мы, да… На богатства Диких Скал позарились.
Ну, капитан видит, что Смитсона скорей пристрелить можно, чем вперед погнать. Вытащил он из седла ружье, спешился и говорит: идемте цепочкой. Раз ты, Смитти, трусишь, вставай в середку, первым Барни пойдет. Но и добычи тот получит лишнюю долю. Как, ребята, справедливо?
Мы переглянулись. Понятное дело, жалко свои деньги отдавать. Но и шеей своей рисковать никто не хотел. Веяло от долины чем-то жутким, навроде запаха, которым от оврага с дохлыми коровами тянет, только вот ветра не было. Ну пошли мы, куда деваться. Лошадей оставили и с ними молодого Джейми, на двух человек, считай, отряд уменьшился, ну это я еще Уинга сразу посчитал. Зато восьмым с нами был «господин» Сокаро.
Чего только не рассказывают ночью, у костра. Мы думали, что местные выдумки сказками и останутся, но когда из-за камней вынырнул первый такой... как его назвать... навроде человека, только вместо головы комок потекшего воска, и одной руки нет, а вместо нее торчит ружейный ствол. И вот кстати о судьбе: хоть и отказался Смитти встать во главе цепочки, а все одно к нему напасть прилипла. Не к капитану тварь повернулась, не ко мне, хотя я ближе был, а к нему, как будто за нитку потянули.
Смитсон когда увидел эту тварь, натурально обгадился. Его только проводник наш и спас: кинулся вперед, и клянусь, я еще не видел, чтобы люди так быстро бегали, – кинулся и всадил этой штуке в шею свой нож. Здоровенный нож он носил, длинной в руку, с зазубринами по острому краю. Тварь зашипела, я подумал, что сейчас и сам в штаны наложу, но тут Сокаро отскочил назад, а тварь взорвалась с оглушительным хлопком. Связку динамита он ей за шиворот сунул, что ли.
Потом вижу – смеется. Ржет, как конь, рожа довольная, а зубы совсем как зазубрины на том ноже, острые, подпиленные. Я честно признаться тогда и решил, что дальше не иду. Чокнутый он. Есть такие, с виду нормальные, но если перемкнет… Смотрю на него и живо представляю, как ночью подойдет бесшумно, как он умеет, и отгрызет мне ногу. Или голову отпилит этим своим ножом. Самое жуткое, что Сокаро на меня посмотрел, и я как-то понял: все он знает, какие мысли у меня в голове крутятся. Смотрит и ухмыляется. Я гляжу в ответ и думаю, что надо бы застрелить придурка, а рука как онемела, не могу поднять. И ноги ватные. Другой раз так смотришь на гремучую змею или в пропасть, когда в горах надо подниматься по самому краю обрыва, и время как будто останавливается.
Да вот только капитану не объяснишь, что у тебя в заднице предчувствие заиграло. Разговор короткий, дуло в зубы и шагай по Великой Равнине за духами предков. Я ни слова ему не сказал, только для себя решил, что буду подальше от Сокаро держаться. Теперь он почти все время впереди шел, вот я последним в отряд и пристроился. На границе нормальной, с травой, земли и треснутой глины колебался в воздухе туман. Обычная дымка, в пустыне бывает, странно только, что на одном месте.
Этот день был самым коротким в моей жизни. Сразу предупрежу, до скал мы так и не добрались. Чем ближе подходили, тем чаще видели таких же странных тварюг. Кто-то бродил между камней туда и сюда, кто-то стоял раскинув руки, как пугало. Невысоко над землей летели такие шары, типа перекати-поле, только огромные, и, по-моему, тоже ощетинившиеся стволами. Не знаю, склад оружия, что ли, на воздушном шаре. Хрен его проссыт. Нам не дали времени осмотреться. Сначала-то нас закрывало туманом, а как местные заметили... Ну, скажу так: такой ураганной стрельбы не было и в Рио-Гранде. Стреляли отовсюду, даже, по-моему, сверху, взрывы грохотали как на строительстве железной дороги в каньоне. Уши у меня заложило почти сразу, потом пыль поднялась и все закрыла. Мы, понятно, бросились в разные стороны, пытясь скрыться за камнями, вжаться в землю, кто-то назад побежал. Пытались отстреливаться, но куда там, когда их вчетверо, чем нас, больше, и они у себя дома. Я тоже стрелял, пока патроны не кончились, а потом заполз в какую-то яму, скорчился и голову закрыл. Особенно не погеройствуешь, когда не видно ни черта, даже не понятно, в кого ножом бить. Лоуренс замешкался, так в него сразу три пули попало. Снесло ему голову с плеч, как тыкву с плетня. Никогда такого не видел. Череп раскололся, мозги брызнули во все стороны. Вдобавок бедняга Лоуренс наступил на динамитную шашку, хотя ему, конечно, было уже все равно. Одна одежда и осталась.
Лежу я, значит, молюсь, и тут вижу – возникает из пылищи фигура. Вроде как человек, а вроде как и не совсем. Меня какое-то оцепенение сковало, пялюсь я на него и не могу понять, что с ним не так. Он ближе и ближе подходит, головой водит, будто принюхивается, как будто глазами меня совсем не видит.
Я посильнее сжал нож, который в руке держал. Думаю, сейчас подойдет поближе, и я его пырну. Как раз в живот нацелился, над пряжкой ремня, чтобы в требуху попасть. Даже привставать начал тихонечко. И тут появляется Сокаро, и хрясь своим тесаком по хребтине. Местный так и сел, где стоял, голова в одну сторону покатилась, тело повалилось в другую. Я аж рот раскрыл. Тут Сокаро наклонился, схватил меня за шиворот, да легко так, как ребенка, и потащил куда-то. А вокруг стрельба, взрывы. Я уж не слышал, чуял по тому, как воздухом толкало то в спину, то в бок.
Бросил он меня вдруг, и чувствую, подо мной трава. В глазах полно пыли, песок на зубах скрипит, щупаю вокруг себя, пытаюсь понять, где оказался, и не могу.
Как в себя пришел, осмотрелся – увидел, что лежу не так уж далеко от того места, где мы к дьявольской сковородке подошли. Пыль все еще вилась в воздухе, ничего видно не было, но тихо стало, как в могиле. Я так и не смог заставить себя туда снова пойти. Подождал немного, потом нашел Джейми, мы еще подождали. Два дня провели на границе, никто больше не вернулся. Пыль осела, скалы увидели, а толку-то. Даже тел не разглядели, голая земля, отсюда и до самых скал. Переглянулись мы с Джейми, развернулись и драпанули оттуда. Мне и признаться в том не стыдно. Когда против меня человек, пусть даже сорок кавалеристов в форме, я не испугаюсь. Но такого страха, как в тот день, я не испытывал никогда. Если б Сокаро меня не вынес, хрен его знает, зачем он это сделал, я бы там с ребятами и остался, это точно. Все бы на сковородке поджарились.
Так я к чему рассказал... Видел я вашего проводника, парень. Голову заложу, той же породы он, что и мексиканец. Я с вами не пойду, и ты подумай, точно ли тебе нужна эта живая вода. Может, ну ее к чертям. Есть вещи, которых людям лучше не трогать.