солнце и уран

Мужчина молча бежит к чёрной машине. Холодные капли бьются о лицо, заползают под капюшон толстовки и проникают сквозь новые кроссы. “Только, блять, вчера их привезли…” - думает Нурлан перед тем, как открыть пультом управления машину и быстро сесть на кожаное сидение, громко захлопнув дверь. Тучи и ушедшее солнце красят парковку в меланхоличный сине-серый цвет, который только усиливает его желание побыть в тишине и выкурить сигарету другую. Но не сейчас. Он только покурил. Сразу после проверки нового материала, который с треском провалился процентов на сорок. Он забыл часть монолога в момент панчлайна, а затем отработал остальную часть как побитый котёнок, а не самоуверенный казах. Взгляд редактора, которого он встретил за сценой, останется с ним на ещё очень долгое время. До среды точно. Сейчас вечер субботы. У него есть два дня на обработку монологов и один день на проверку. Математика проста, пока ты только считаешь дни до дэдлайнов. Или же до своего нервного срыва. Ему точно нужна ещё одна сигарета. Дверь со стороны пассажира открывается и на сидение опускается Щербаков: — Пиздец, а не погода… Спасибо, что подвезти решил. Нурлан только хмыкает и поворачивает ключ зажигания. Машина мягко заводится и они выезжают с парковки, чтобы встрять в одну из самых больших пробок на памяти Нурлана. Чистые капли громко бьются о лобовое стекло. Сзади раздаётся громкий сигнал и мужчина громко выдыхает. Пробка, дождь… О да, жизнь прекрасна. Сквозь шум дождя слышно чей-то кавказский акцент и русские маты. — Супер. — Спасибо за охуенные комментарии, Лёх. — Ну, а что тут ещё сказать? - ничего. Ничего не надо говорить. Голова брюнета начинает болеть с правого виска. Будто он уже сделал контрольный выстрел. Мысленным пистолетом, ага. Воображение подкидывает странные картинки и он отчаянно их отметает. Да что же это такое? — Ты очень тихий сегодня, - вновь раздаётся тихий голос Щербакова и Нурлан пытается вспомнить, слышал ли он его таким когда-либо? — Заебался. — Да поправишь ты свой монолог, - улыбается Алексей, а губы Сабурова мягко расплываются в слабой улыбке, - Ты же такой охуенный! Шуток докидаешь таких, ну что просто… Разъёб полнейший. Вечный оптимист. Жалко, что в казахе он периодически умирает. Сегодня он вновь лежит глубоко в дерьме и земле. Нурлан кивает в ответ и переводит взгляд на лобовое стекло. Дворники мечутся из стороны в сторону, словно отсчитывают секунды, пытаются прорваться через эту туманную пелену, но, увы, не выходит. У Нурлана тоже не получается. Вечные сроки, семья дома, сделать то, купить это… Он столько раз говорил, что всё хорошо, когда всё очень странно. Внутри такой хаос… Голова с каждым днём становится всё тяжелее. “Любимый, сильно устал сегодня?” от Дианы стало звучать каждый день. Ему это не нравится. Приходить домой к любимой семье таким. Выжатым до максимума, не способным поиграть в игрушки с детьми, потому что им уже пора спать, а ему нужно опять вычитывать и выблёвывать из себя шутки. Выблёвывать стало его часто употребляемым словом. Выблёвывать шутки, еду, смех, любовь. О, нет, он обожает Диану. Обожает детей. Каждый раз видит глаза Мадины и его сердце падает с самого высокого утёса куда-то вниз. Он умрёт за свою семью. Но за себя он не умрёт. Нет. Он себя ненавидит, но семью не бросит. — Нур, всё будет хорошо. Как же Сабурову хочется взвыть от этих слов. Всё. Будет. Хорошо. Не всё, не будет, не хорошо. Ах да, Щербаков не верит в депрессию, психические расстройства… Вечно с улыбкой, вечно на позитиве. И вообще, он живёт на ёбанном Солнце, когда Нурлан мёрзнет на Уране. Он больше не будет смотреть мультики про космос с детьми, пытаясь накормить сына одной рукой и сделать правку в разгоне второй. Он больше не разозлится, когда его блокнот упадёт на пол из-за Мадины, которая пролезла под столом и потянулась за свисающей ленточкой закладки. Его плечо сжимают и тихо трясут. Нурлан поворачивает голову и натыкается на пристальный и яркий взгляд. — Бля, Нур, не пугай меня. Выглядишь как суицидник. — Не неси хуйню, Лёх. — Я серьёзно, - руку не убирает и лишь сильнее сжимает, - дома всё нормально? — Да. — Это из-за технички? - вновь спрашивает Лёша, слегка наклоняясь вперёд. Он долго думает перед тем, как ответить, а потом выдавливает из себя: — Отчасти. Щербаков громко вздыхает и второй рукой проходится по волосам. Его левая рука продолжает лежать на плече казаха. Стопсигналы машины спереди медленно отдаляются. Разницы между расстоянием сейчас и десять секунд назад никакой, но Нурлан, зачем-то, тянется к ручнику и чувствует, как тяжесть на плече сходит на нет. — Слушай, я могу тебе чем-то помочь? Сабуров не ожидает такого вопроса и жмёт педаль тормоза чуть грубее, чем обычно. Только чуть-чуть. — Лёш, - он не сводит глаз с лобового стекла, старается не замечать мельтешение дворников, как и цепкий взгляд мужчины рядом. Спустя паузу он вновь давится, - я не знаю… "С чего такая открытость?" - ехидно и мрачно замечает голос в голове, - “Дианке ничего не сказал, а Щербакову прям, пиздец, открылся!" “Я мужчина,” - думает Нурлан, - “И Диану должен оберегать я, а не она меня.” Вторую часть предложения он не замечает, хотя такое вряд ли возможно, ведь голос в его голове. Щербаков его друг. Очень хороший друг. — Ты же вкурсах, что можно взять отпуск какой или просто отказаться от эфира? Объяснить, что… “Ну не могу я писать сейчас ничего, не лезет из меня ничего”. Сколько ты лет уже работаешь? Всё пишешь, шутишь, думаешь… Ты же человек в конце концов, - причитает Алексей. Ноль реакции. От Нурлана ноль реакции. Тишина вдруг становится липкой и футболка Щербакова противно прилипает на спине. Он не знает что происходит с его другом, но знает, что должен его поддержать. А Сабуров не знает как описать то, что творится в его голове. Ему не хватает чего-то так сильно, что всё внутри сжимается и адово болит. Конфликт в его мыслях нарастает. Одиноко. Но у него есть семья: дети и любящая жена. Он не может быть одиноким. Потому что он звезда, потому что вокруг него всегда есть люди. Он не может быть одиноким. Он отвратителен самому себе. Боль в висках уже охватила всю голову. Но он чувствует себя очень одиноким. Самым одиноким. На всей этой планете. В этой машине. У Лёши есть семья, такая же, как и у Нурлана. У Лёши есть любимая и любящая жена, а также двое замечательных детей, как и у Нурлана. У него есть хорошая работа и популярность, как и у Нурлана. Лёше хорошо. У Нурлана всё совсем не так. Он отвратителен самому себе ещё больше. Сабуров вдруг вздрагивает, когда тишина становится шумом. Никто больше не сигналит, лишь дождь продолжает тарабанить по крыше машины. Возможно, что все уже смирились с тем, что пробка будет долгой. Возможно, где-то там, впереди, произошла страшная авария. Возможно, где-то там, впереди, не произошло страшной аварии. Возможно, всё хорошо. Мысли в его голове скачут с одной темы на другую, пока их не прерывает желание закурить. Нурлан достаёт из кармана толстовки сигареты и зажигалку дрожащими руками. Опускает немного окно и невидящим, зависшим взглядом пялится прямо перед собой. Через секунду он вновь вздрагивает и достаёт из пачки сигарету. Зажечь её у него не получается. Он вновь и вновь слышит ехидное чирканье зажигалки, пока не взрывается непонятным гневом, смешанным с тревогой. Зажигалка летит в бок под ноги Щербакова. Тот не сводит взгляда с друга. Сабуров проводит по лицу ладонью и вдруг понимает, что грудь что-то сдавливает. Дышать становится сложно. Тревога вдруг заполняет его до краёв. Краем глаза он ловит резкое движение справа, а потом чувствует горячие ладони на щеках. — Я… Не могу… - раздаётся хрип в машине и мужчина не узнаёт свой голос. От этого его тревога лишь усиливается. — Блять, Нур… - с испугом шепчет Щербаков, - Смотри мне в глаза… Смотри мне в глаза блять! Крик Лёши отрезвляет и казах поднимает свои глаза, сталкиваясь взглядом со светлыми глазами напротив. — Дыши со мной. Блондин делает глубокий вдох. Сабуров пытается повторить, но это лишь пугает его. Он всхлипывает и чувствует, как по щеке текут слёзы. Щербаков, округлив глаза, смотрит на его лицо, пребывая в немом шоке от происходящего. Его большие пальцы на автомате размазывают мокрые дорожки по щекам. Брюнет лишь закрывает и сжимает глаза, погружаясь в темноту. Лёша хочет помочь, он хочет быть ближе. Когда их губы сталкиваются, Нурлан задерживает дыхание, но плакать не перестаёт. В голове сначала взрываются разом все мысли, перемешиваясь в одну кашу, а потом звенящая тишина бьёт его по ушам. У Лёши губы мягкие. Не такие пухлые, как у Дианы. Вообще не такие, как у Дианы. Блондин медленно проводит языком по нижней губе казаха, перед тем, как оторваться. Он не отходит, не отстраняется, а лишь упирается лбом в его лоб. Они продолжают сидеть так, с закрытыми глазами, пока сзади не раздаётся сигнал. Лёша медленно открывает глаза и немного отстраняется. Большие пальцы нежно проходятся по следам от акне, а затем переходят на виски. Грубые ладони медленно продвигаются к затылку. — Поменяемся местами? Нурлан открывает глаза и со звуком шмыгает. Мир смазанный, но шершавые и горячие пальцы, которые теперь массируют его шею и левую скулу, словно приводят в порядок. Он тихо кивает, но первым не отстраняется. Щербаков убирает руки и поспешно выходит из машины. Холодные капли вновь окатывают его с ног до головы. Хлопок его двери совпадает с открытием двери со стороны водителя. Нурлан с накинутым капюшоном и опущенной головой, спотыкаясь обходит машину. Вокруг них куча огней, а место перед чёрной машиной Сабурова еле вместит миникупер. Но Лёше насрать на мудака сзади. Он открывает Нурлану дверь и помогает сесть, а затем оббегает машину и садится на водительское место, плотно сжав руки на руле. Он выполняет просьбу мудака сзади и сокращает дистанцию, а затем возвращает ручник на место и вновь смотрит на казаха. Его голова опущена, руки неловко прячутся за огромными рукавами чёрной толстовки, а мокрый капюшон всё ещё на месте. Щербаков тянется и опускает капюшон на плечи мужчине. Тот вздрагивает, но взгляд не поднимает. Лёше хочется его обнять, но что-то внутри противится и он просто тянется к ладони Нурлана. — Нур? У мужчины ладонь мокрая, но блондин всё равно сжимает её и проводит большим пальцем по костяшкам. Его руку в ответ тоже слабо сжимают. — Что? — Всё уже? — Вроде… Я не знаю, Лёш… — Ничего, я рядом.