Одна большая тайна

      По сроку службы у Басманова не было ни одной тайны от государя, но все же нашлась одна большая. Не мог он рассказать об этом своему государю, что-то не позволяло юноше сделать это, да и в какой-то мере страшно было, ибо об нем и так ходит уж больно много слухов, а тут еще один нарисуется, ведь такой молодой, а уже отец. У Федьки есть ребенок, маленький еще совсем, всего полтора года, и ребенок-то даже не его. Нашел у порога рано утром, когда еще петь петухам было ой как рано, а мальчонка кушать захотел, мамку звал. А что ещё делать? Пришлось забрать. И вот уже как полгода, Басманов скрывает это от своего государя, даже на ночь у того перестал оставаться, ибо дома Ванька ждет, а если и остается, то дожидается, пока царе уснет, и со всех ног бежит домой, торопится, волнуясь, как там сынок названный. Ай, да какой названный, родным уже стал. Благо живет он не далече, а то бывало, что только в дом зайдет, а Ванятка, слыша батюшку, плакать начинает. Породнился Федор Басманов с дитём, родителям нянчить не дает, все сам. А вот Ивану теперича не нравится, что его возлюбленный резко поменялся. Не выспавшийся иной раз придет, домой постоянно торопится, на месте его нет, когда сам царь просыпается. Вот и решил государь наведаться к своему кравчему, да узнать что с Фёдором происходит.       Было время около полудня, когда сам Иван Васильевич решает наведаться к Басманову-младшему. Федька еще до обеда ушел, сказав, что немедля нужно дома матушке помочь, аль бедная не справляется одна по хозяйству, но чувствовал Иван неладное, чувствовал, что врет Федора царская. После трапезы Грозный, не говоря ни слова, уходит. А слухи быстро расползлись по люду, мол, затевает Федька заговор, хочет царя извести, а сам его место занять. А предательства Иван боялся больше всего, боялся измены Федькиной, у него ж нет ближе и родней человека, чем Фёдора. Царь к дому Басмановых приходит один, смотрит — никого, ни матушки, ни отца, государь открывает тихо дверь и одна только мысль: главное ничего не скрипнуло бы. И правда, ничего не скрипит. А едва зайдя в дом, слышит голос самого Федора, подойдя ближе к опочивальне, Иван прислушивается. — Не огорчай тятю, сынок, кушай… Смотри, летит птица, хоба! И Ванюшке в ротик, — а дальше слышится ласковый смех Басманова, следом и смех дитя, довольного тятей. — Ну-ка, смотри еще одна птичка… Молодец! — Федьку-то и не видно, но по голосу слышно, улыбается молодой батька. Государь тихо открывает дверь, Фёдор к нему спиной сидит, сыном увлечен, а мальчонка — батюшкой молодым, и нет тому дела до прибывшего. — Так вот куда ты пропал, — негромко начинает царь, от чего Фёдор чуть с места не подпрыгнул, а побледнел-то как, белый настолько стал, что даже малыш засмеялся. — Ну, Федора, рассказывай. — голос государя строгий, но спокойный, тягучий. — Прости меня, государь великий, нет мне прощения, врал я тебе, — тот виновато опускает глаза, да только сына кормить продолжает. — Принесли мне его утром, задолго до зари еще, под дверцу положили… А я что? Забрал, Ванюшкой назвал. Жалко мне его стало, да и кушать тот хотел. Прости меня… — детская тарелка опустела, а ребенок уже переключился на дядю, у которого на руках и одежде всякие разные интересные вещи, это же всё потрогать надобно. — Мальчик он у меня смышленый, понимающий. Если тяти нет, значит бабушку слушать нужно… — Ванюша значит… — легкая усмешка появилась на лице Грозного. Мужчина берет на руки дитё, что так настырно тянуло к нему пальчики. А мальчонка-то даже и Федьку чем-то похож, такой же голубоглазый, нос такой же, вот только волосы светлые. — Все прощу, Фёдор, раз такой подвиг совершил. А с тобой, Ванятка, знакомы будем, — улыбка на лице царя так и сверкает, а мальчик только и делает, что за бороду тянет и перстни на вкус попробует. Федька смотрит и умиляется, да радуется, что не рассерчал его Иване, что ласково так обошелся. — Прощаешь значит? — А то же, прощаю, конечно… Все прощаю. А ты Ваняткины вещицы собирай, да в хоромы царские воротимся. Не гоже тебе каждую ночь бегать, люлька будет стоять уже через час, — а мальчонка уже с рук-то слез, да поковылял к тяте, на ручки к нему просится. На руках нового человека хорошо, но батюшка привычней, тот и в лоб поцелует, и по волосикам потрепет. — А люд что скажет? Сейчас слухи, как змеи, поползут, — едва он успевает договорить, как государь перебивает кравчего. — А тот, кто рот посмеет открыть да слухи мерзкие распускать, наказан строго будет, к Малюте в подвалы отправлее! — строго произнес Иван, вставая с места да помогая убрать хозяину утварь кухонную. Ванятка понравился Царю, хорошенький мальчишка, да и отец у него какой. Таких поискать еще нужно. Храбрый, сильный, другой бы дверь закрыл, а этот принял, домой как спешил, дабы сынок один не оставался. Уж через час они были в «царстве», Ванюшка на все с огромным интересом смотрел, всё потрогать хотел, особенно подсвечник в опочивальне царской. А люлька к вечеру и правда уж была. Трапеза вечерняя такой сытной была, что уснул мальчишка прямо на руках царёвых, которые его сегодня баловали да кормили. Ночью поздней Ванятка проснулся да заплакал. Басманов в рубахе одной исподней, стоя у люльки, качал ребенка на руках, напевая колыбельную. Иване посмотрел на это да заулыбался. Ванятка до утра не спал, Федьку мучал. А утром, на заре, оказалось, что у мальчика зуб прорезался!