Научи меня любить

вернись. пожалуйста.

Вы когда-нибудь задумывались о том, как страшно привязаться к кому-то, а потом его потерять? Но расставания — это часть нашей жизни. Странно, почему нас в детстве этому не учат. Химия, которая происходит между вами — несомненно прекрасна, но научиться расставаться намного важнее. Малыш, как на счет уроков расставаний? За все свои 41 я понял, что любовь может явиться внезапно, а может умереть в одну ночь. Понял, что лучшие друзья могут стать совершенно чужими друг другу людьми, а в незнакомце можно обрести друга на всю жизни. «Больше никогда» на самом деле и не наступает, а вечность имеет свой конец. Тот, кто хочет, тот и может, рискнувший никогда не проиграет, а кто не рискует — всегда проигрывает. Боль неизбежна, а страдать или нет — это наш собственный выбор. И самое главное — я понял, что отрицать очевидное не имеет никакого смысла. Я каждый день придумывал тебе оправдания. Я выгораживал тебя в своей голове любыми аргументами и способами. Многие говорили, что я должен злиться на тебя, потому что ты разбила мне сердце, но они упустили некоторые моменты. Они забыли, как однажды ты сделала меня счастливым и как сильно я любил тебя. Как среди ночи я просыпался и крепко прижимал к себе, словно ты была вся моя жизни и ее отнимали у меня. Я обнимал тебя, чувствуя, что вся жизнь в тебе. И сейчас, смотря на тебя, пока ты кутаешься в огромные рукава растянувшегося свитера и боишься поднять на меня глаза, я понимаю, что на самом деле это было так. — Прости, я… — блондинка запинается, полностью прикрывая лицо руками. — Не знаю, что тебе сказать. — Тебе не надоело? — задаю прямой вопрос, корпусом разворачиваясь к окну. — Что? — Постоянно извиняться, Кароль, — в лоб. — Не объясняя свои поступки и действия. Тина резко поднимается, заполняя кружку до краев кипятком только сваренного кофе. Кажется, разговор у нас совсем не клеится. Почему люди не ценят друг друга, когда они рядом? Вот сегодня человек есть. Он рядом, он доступен, он хочет тебя видеть, быть с тобой, говорить с тобой. Сегодня у него есть для тебя время, есть настроение. У него есть для тебя тепло. А завтра…завтра его может и не быть. Иногда люди просто уходят. Уходя от или уходят к. А иногда они просто перестают ждать. — Знаешь, я когда в этот чертов самолет села, — прерывается блондинка, смакуя во рту отпивший кофе. — Я тысячу раз пожалела, что не сказала тебе правду. Заставила маму молчать и не связываться с тобой хотя бы в ближайшее время, зная о ваших теплых отношениях между друг другом. — она усмехается, параллельно хлюпая курносым носиком, заставляя развернуться к ней лицом. — Я даже Пашке угрожала, знала же, что вы все равно спишитесь, созвонитесь, свидитесь. Он меня ловил на кухне в судорожном состоянии, руки совсем не слушались, ходили ходуном, а на душе такие кошки скреблись. — Что случилось у тебя, малыш? — незаметно для себя перешел на шепот. — Черт, я так переживал за тебя. — Я звонила тебе, Дан, — в унисон шепчет она, пронзая своим взглядом. — Три бессонные ночи подряд я набирала твой номер наизусть дрожащими от волнения пальцами и молчала в трубку, пока автоответчик на твоем домашнем каждый раз проговаривал, что абонент занят и обязательно свяжется с вами позже. Даже писала тебе эти глупые сообщения, а через минуту удаляла их снова и снова, откидывая куда подальше телефон. — поджимает ноги под себя, укладывая светлую голову на колени. — Ты всегда учил меня сдержанности и говорил, что мои проблемы автоматически становятся и твоими. Я потихоньку, по чуть-чуть, принимала тебя и твои чертовы правила, но когда тем злополучным утром пришли анализы из Лондонской больницы, я решила, что со всем должна справиться сама. Наивная. Спустя время верила, что все прошло, а потом, случайно встретив тебя в аэропорту, поняла — все еще болит. — Какие анализы, Кароль? — резко бросает в жар и на ватных ногах подбегаю к ней, опускаясь на колени. — О чем ты сейчас говоришь? — У Вени нашли рак желудка 1 стадии. Мне тогда показалось, что я выпал из реальности и больше не смог бы выбраться из нее самостоятельно, если бы не дрожащие ладошки, которые опустились на мою склоняющуюся к ногам шею. — В этот момент у меня рухнула просто вся жизнь, — поднимаю глаза, встречаясь с морем соленых слез, — Я плакала целый месяц, не переставая ни на минуту. Никакие успокоения, уговоры мамы и Орлова совершенно не действовали. Моя жизнь почти кончилась тогда, пока на руках не оказалось свежее заключение и врач не сказал «у вашего сына банальный гастрит». Гастрит, понимаешь? Я молча киваю ей, обхватывая хрупкий стан в своих объятиях, притягивая ближе. Я обнимал сейчас целую вселенную, очень нежную, жутко смелую, образуя единое целое. Главное не сломайся сейчас, моя девочка. Вообще. Никак. Нельзя. — С ним сейчас все хорошо, слышишь? — читает мой немой вопрос в глазах. Как же мы, малышка, друг друга чувствуем. — Уже все хорошо. Мы просидели на полу в объятиях, кажется, целую вечность. Она обнимала меня, успокаивая, я — потому что сейчас мне это было нужно. — Он появился в моей жизни так неожиданно, — прерывает тишину, начиная первая. — Нет, он всегда в ней был, мы долго работали вместе, но ты это и так сам знаешь. В какой-то из дней он застал меня в гримерной в жуткой истерике, а у меня просто не было сил выгнать его обратно. После концерта пригласил на чашку кофе, мы молча смотрели на горы за панорамными окнами и я ему все рассказала. Рассказала про Веню, про тебя, про Женю вспомнили и мне вдруг показалось, что он меня понял. — выбирается из объятий и встает, притягивая за собой и садиться рядом. — А за две недели до нашей встречи он начал за мной ухаживать. Не могла сначала принять это, долго ему отказывала, а потом сорвалась. Виделись с ним за все это время пару раз, наверное, а потом он забрал нас с Пашкой на съемки «Голоса» без предупреждения, а через 3 дня мы разбежались. Я в нем увидела тебя, Дан, и мне так стало страшно. — Я столько раз просил мне все рассказывать, Тина, — обхватываю тонкую шею ладонью и смахиваю большим пальцем стекающие слезы, — Ты когда-нибудь будешь слушать меня? Она качает головой и искренне говорит: — Нет. — Ты мой синдром недосказанности, — усмехаюсь, притягивая ее ближе. Соприкасаемся лбами. — Я боюсь любить, Балан, — шепчет блондинка, отстраняясь. — Я просто не умею этого делать. Я — противоречие, маятник, который всегда будет метаться между страхом задохнуться от близости с тобой и страхом быть брошенной тобой же. Сегодня я хочу, что бы ты был рядом, поцеловал в лоб и окружил силой своих рук, но завтра я могу страстно желать своей независимости, своего пространства и уединения. И самое страшно — даже я не знаю, как найти баланс между ними двумя. — Закрой глаза, — прошу я, обхватывая лицо Тины ладонями. Девушка недоверчиво смотрит на меня, а потом подчиняется и прикрывает глаза. — А теперь представь, что это дурной сон. Я всегда так делаю. И мне показалось то, что происходит между нами сейчас таким до чертиком правильным, будто мы были рождены для этого момента. Будто мы встретились однажды, что бы пройти через это вместе и понять, как нелегко нам дается общая мечта — любить друг друга. — Научи меня любить, — шепчет она, касаясь губами моего лица, — Что бы не больно было. И пока мы спали, она бодрствовала, не в силах замедлить свои мысли, следила за стрелками часов и сражалась со временем, пытаясь собрать воедино разбитые кусочки, чтобы понять смысл всего этого. А я крепче прижимал ее во сне, укутывая маленького бойца от всех проблем в этой вселенной и любил ее. Любил ее так, что простил ей жизнь до меня и ни разу не вставил ей между ключиц отточенный заготовленный упрек. Любил ее так, что опровергнул все, что она раньше знала про любовь. Любил ее, потому что понимал всей душой цену ее любви. Любил ее еще сильнее, когда она хотела причинить мне боль. Когда она хотела любить меня, я любил ее.