A Little Surprise

***

Он знал, что с Мэй что-то происходит, и Питеру не требовалось никаких сверхусиленных чувств, чтобы прийти к такому выводу. В последнее время она всегда была рассеянной; время от времени он находил ее с красными глазами, а свет в ее комнате всегда горел до поздней ночи. Самым странным было то, что она не осмеливалась посмотреть ему в глаза, как будто ей было стыдно или страшно. Теперь, когда они вдвоем были дома, Мэй предпочитала оставаться одна в своей комнате, и прошло уже несколько недель с тех пор, как она в последний раз спрашивала Питера, как дела в школе, как раньше делала это каждый день. Несколько раз Питер слышал, как ее тошнило. В первый раз он подбежал к ней, пытаясь помочь, но Мэй почти кричала, прося его уйти в свою комнату, поэтому в следующий раз он просто оставался снаружи ванной на случай, если ей что-то понадобится. Питер был по-настоящему напуган. Должно быть, случилось что-то очень плохое, если она не хотела говорить ему, а он так боялся спросить, потому что, если вдруг она окажется серьезно больна, он бы не знал, что делать. Они были одни, только вдвоем, если он потеряет ее… одна мысль об этом вызывала у него тошноту. Каждый день он испытывал непреодолимое желание рассказать кому-нибудь о том, что происходит: Неду, ЭмДжей или мистеру Старку, но его останавливала абсурдная мысль, что, когда он скажет это вслух, все мысли станут реальностью. Пока он держал их при себе, это был просто Кот Шредингера: они могут быть ничем или всем. Если бы парень сказал кому-то, это стало чем-то большим, чем паранойя подростка. Проходили недели, а он все никак не мог понять, что происходит с Мэй, и когда мистер Старк спросил, почему он так беспокоится, у мальчика возникло искушение попросить о помощи; возможно, если бы взрослый мог поговорить с Мэй, он бы узнал, что происходит на самом деле, и Питер был уверен, что мистер Старк с радостью помог бы ей. Потом он подумал, что ей это не понравится. Мэй была очень гордой женщиной и чувствовала себя очень неловко при любом проявлении милосердия. Следовательно, у Питера не было другого выбора, кроме как уклониться от тревожных вопросов своего наставника о том, почему он так отвлекся, и ждать. И он ждал до тех пор, пока однажды днем, спустя почти три недели, Мэй сидела с ним, чтобы вместе посмотреть фильм, даже когда она была далека от обычной болтливой, Питер благодарил её за компанию. Пару раз, когда их взгляды пересекались, она улыбалась, как обычно, и Питер осмеливался представить, что все, что с ней случилось, уже улажено и очень скоро все вернется на круги своя; так продолжалось до тех пор, пока он не застал ее на кухне с двумя таблетками, которые она поспешила спрятать, как только поняла, что её племянник наблюдает за ней. — Пожалуйста, объясни мне, что происходит. — он умолял, даже зная, что ее ответ может снова повлиять на его жизнь, как она изменилась, когда умер дядя Бен, а до этого - когда умерли его родители. Но ему нужно было знать, даже если он не был готов к другим радикальным переменам в своей жизни. — Милый, тебе не о чем беспокоиться. — Мэй пыталась успокоить его, спрятав пузырек с таблетками у себя за спиной. — Ты больна? — Питер все время смотрел, куда она спрятала бутылку. Глубокий холод пробежал по его телу, пока не сконцентрировался на внезапно парализованных руках. Она сомневалась, нервничала, Питер мог понять это, потому что Мэй очень сильно кусала губы. — Нет, дорогой, все в порядке. Это всего лишь витамины, не о чем беспокоиться. — она посмотрела на календарь на холодильнике, и после вздоха она взяла Питера за руку и повела к дивану. — Я знаю, что последние несколько недель были немного… странными, и я сожалею об этом, но мне пришлось подождать, прежде чем поговорить с тобой. Это сюрприз для меня, конечно, я не ожидала этого. И ты не волнуйся, я справлюсь сама. Я имею в виду… Питер, дело в том, что… Мэй никогда не лепечет, но, услышав, как она это делает, Питер забеспокоился еще больше; какая-то его часть не хотела ничего, кроме как бежать и ничего не слышать из того, что она собиралась сказать. Она смотрела на свои колени и казалась такой встревоженной, какой Питер никогда ее не видел. Мэй схватила свою руку одной рукой и осторожно прижала другую к животу. — У меня будет ребенок. — У тебя… что? — спросил он, потому что внезапно засомневался, правильно ли он ее расслышал. — Я беременна, дорогой. Уже четыре месяца. Я не говорила тебе раньше, потому что не была уверена, что ребенок сможет родиться. Я ведь не молода, ты же знаешь. — она улыбнулась с оттенком горечи. — Доктор сказал, что в моем возрасте очень возможно, что у меня случится выкидыш на первых месяцах, но теперь, похоже, этот ребенок, несомненно, хочет родиться. — она попыталась ободряюще улыбнуться. Питер кивнул, пытаясь осмыслить услышанное. Это было не то, что он ожидал, но это было намного лучше, чем альтернатива ужасно больной Мэй. Он решил, что это хорошо. — Поздравляю, Мэй! — наконец сказал Питер. Он сомневался, потому что не хотел быть грубым или вмешиваться в ее личную жизнь, но у ребенка ведь должен был быть отец, и Питер предполагает, что отец хотел бы стать частью жизни своего ребенка. — Я и не знал, что ты с кем-то встречаешься. Я имею в виду, ты не должна мне все рассказать, но ты собираешься выйти за него замуж или что-то в этом роде? Мэй рассмеялась, но это был очень тревожный смех. Она сплющила руки и покачала головой. — Нет-нет. Ничего подобного. Ты помнишь доктора Бреннана? Я познакомила вас, когда мы встретили его в торговом центре. Питер кивнул, очень высокий и суровый мужчина. Они выходили из кинотеатра и нашли доктора Бреннана в библиотеке, куда Питер хотел зайти. Мэй представила их друг другу, и мужчина посмотрел на него снизу вверх и едва ли сказал пару слов, хотя с Мэй он разговаривал весело. Он предложил пойти выпить кофе, но Питер извинился и оставил их одних. Мэй, казалось, не возражала, а доктор Бреннан даже вздохнул с облегчением. — Вообще-то мы никогда не встречались. У нас обоих очень напряженная работа, но мы прекрасно ладили, пару раз обедали, много работали вместе, поэтому однажды это просто случилось. Затем он получил новую должность заведующего отделением в очень важной больнице. Он переехал в Торонто два месяца назад, и с тех пор я с ним не разговаривала. — А он знает о ребенке? — Нет, я хотела подождать, пока не буду уверена, что ребенок действительно будет, но теперь я должна сказать ему. — она вздохнула, как будто это была очень трудная задача. — Не беспокойся об этом, дорогой, ничего не изменится. Я с этим разберусь. — Ты счастлива? — может быть, это был глупый вопрос, но она вела себя так странно, что он не мог не спросить. — Да, — улыбнулась она, глядя на него. — Я довольна. Мы с Беном очень долго пытались это сделать. Через несколько лет мы сдались, а потом ты появился в нашей жизни, и все было хорошо, мы больше об этом не думали. А теперь… — она вздохнула. — Я не ожидала ни этого, ни отношений, и уж тем более ребенка. Но такова жизнь! Ты никогда не получаешь то, что хочешь, когда ты этого хочешь. Мэй вытерла несколько слезинок, улыбаясь, на этот раз более уверенно, и Питер попытался сделать то же самое. Он не хотел думать о том, что произойдет, когда доктор Бреннан узнает о его ребенке. Любой отец охотно позаботился бы о своем ребенке, по крайней мере, он в это верил. Он, конечно, вернется в Нью-Йорк или попросит Мэй поехать с ним в Торонто, но Питер Паркер, племянник, который даже не был кровным родственником Мэй, наверняка не входил в планы доктора Бреннана. — Эй, — она положила руку на плечо, чтобы привлечь его внимание, — я же сказала, что ничего не изменится, так что перестань волноваться, ладно? Он кивнул: — Так ты хочешь мальчика или девочку? — спросил Питер, впервые подумав о том, что через несколько месяцев у них будет маленький ребенок. Было бы здорово иметь маленькую сестру или брата. — Даже не знаю. Пока он или она здоров, я полагаю, это не имеет значения. Единственное, в чем я уверена, так это в том, что у этого ребенка будет замечательный старший кузен. Да, Питер понял свою ошибку: он будет двоюродным братом этому ребенку, а не родным, но он будет любить ребенка точно так же, как любил бы родного брата, так же сильно, как любит Мэй, даже если они не кровные родственники. Семья — это гораздо больше, чем просто ДНК, и он надеялся, что Мэй будет чувствовать то же самое, и наличие собственного ребенка не заставит ее любить его меньше. В течение нескольких дней они оба вернулись к своей обычной жизни, они даже говорили о некоторых вещах, которые нужно было сделать до рождения ребенка. К несчастью, каждый раз, когда речь заходила о деньгах, счастливое лицо Мэй исчезало и сменялось кислым жестом, который она поспешила скрыть. Питер знал, что деньги неизбежно вызывают тревогу в этом доме, и если скоро будет три рта вместо двух — один из которых с очень требовательным метаболизмом — то Мэй будет очень трудно, потому что рождение ребенка также означало, что ей придется сократить свои рабочие часы, и поэтому ее зарплата будет еще ниже. Кроме того, Питеру не нужно быть экспертом, чтобы понять, что младенцы нуждаются не только в еде и одежде. Прививки, постоянные медицинские консультации, даже если они здоровы, игрушки, мебель, всевозможные вещи, чтобы держать их в безопасности, детские сады… Он удивлялся, как Мэй могла так спокойно относиться ко всему этому, или, скорее, как у нее хватало сил притворяться. После нескольких бессонных ночей Питер решил, что, как всегда говорил дядя Бен, нет смысла тратить время на беспокойство о вещах вместо того, чтобы пытаться их исправить. Вспоминая его, он не мог даже предположить то, что подумает о ребенке Мэй. Будет ли он рад за нее или, может быть, немного ревновать? Был ли он сам счастлив за нее или это чувство смещения, которое он изо всех сил старался игнорировать? Нет, дядя Бен был прекрасным человеком, и он был убежден, что если бы он каким-то образом узнал, что происходит, то был бы счастлив узнать, что женщина, которую он так любил, осуществила одно из своих мечтаний. Питер Паркер был не таким хорошим человеком, и он немного ревновал и боялся потерять единственного человека, который у него остался. Чтобы заглушить чувство вины, он придумал план действий. Питер знал много людей, и некоторые из них нуждались в помощи: в починке его электронного устройства или других вещей, и это было то, в чем Питер действительно был хорош, поэтому он начал зарабатывать немного денег, он говорил Мэй, что он ушёл к мистеру Старку или патрулировать, поэтому она не может запретить ему работать. Мистеру Старку он сказал, что у него промежуточные экзамены и он не может оставаться в лаборатории больше двух часов. Питер устал всего за две недели, но он думал, что сможет справиться со всей дополнительной работой; он накопил достаточно денег, чтобы оплатить счет за электричество, и думал о том, как удивить Мэй покупкой детской кроватки, потому что он не может отрицать, что с каждым днем он все больше и больше волновался о ребенке, и его ревность постепенно теряла свою силу, пока она не была почти забыта в самом дальнем месте в его голове. Помимо всей дополнительной работы Питер действительно старался сэкономить как можно больше денег. Он ходил пешком всякий раз, когда мог, вместо того чтобы ехать на автобусе, он принимал душ, используя только холодную воду, даже если это было чуть ли не пыткой с тех пор, как он получил свои силы, и, конечно, в отношении питания он ограничивал себя насколько мог, но это после тяжелого дня заставляло его чувствовать слабость, пока он не понимал, что не может стоять. Как в ту ночь. Легкое головокружение, которое он почувствовал, прошло через пару минут, пока он не потерял равновесие, покачиваясь на краю десятого этажа. Он среагировал вовремя и смог запустить одну из своих паутин, не получив больше, чем не очень легкий удар в плечо. Он приказал Карен не сообщать мистеру Старку о случившемся, потому что меньше всего ему нужно было, чтобы его наставник поднял шум из-за какой-то незначительной ерунды. Однако из предосторожности он решил вернуться домой и на всякий случай оставаться на земле. Мэй была дома, и она сказала ему, что очень хочет вздремнуть, поэтому, чтобы не шуметь, Питер вошел через окно своей комнаты и, прежде чем он успел добраться до гостиной, через приоткрытую дверь увидел сцену, свидетелем которой он, конечно же, не собирался быть. На старой кушетке сидела Мэй, счастливо положив голову на мужское плечо. На этот раз она не выглядела обеспокоенной, но довольной, полной надежд и беззаботной; она даже казалась более молодой. — Ты уже придумала имя? — спросил мужчина — доктор Бреннан, нежно поглаживая ее руку. — Мне нравится «Эмма» для девочки, а «Грег» для мальчика, что ты думаешь? — Это великолепные имена, любовь моя. — он крепче прижал ее к себе. Было совершенно очевидно, что он действительно заботится о ней, так же очевидно, как и то, что Мэй была счастлива с ним. — Но, Мэт, я не могу поехать в Торонто, — внезапно она потеряла спокойствие и попыталась встать, но он не позволил. — У меня здесь своя жизнь. У меня есть обязательства, которые я не могу игнорировать, и я знаю, что это и твой ребенок, и, конечно, я хочу, чтобы у моего ребёнка был отец и все самое лучшее, но… — Эй, успокойся, пожалуйста. Ты только что сказала мне, что у тебя очень высокое давление, и ты знаешь, что твоя беременность очень рискованна, поэтому, пожалуйста, Мэй, первое и самое главное-позаботся о себе, чтобы наш ребенок родился здоровым. Ты была очень напряжена, и это нехорошо. Позволь мне позаботиться о тебе. Мы найдем способ решить эту проблему, хорошо? Все будет хорошо. Она кивнула и снова расслабилась в объятиях доктора Бреннана. Внезапно Питер почувствовал себя очень эгоистичным, потому что Мэй всегда была готова утешить его и дать ему почувствовать себя в безопасности и любви, а теперь, когда она больше всего в этом нуждалась, он не мог сделать то же самое для нее. Он ничего не мог для нее сделать, кроме как быть обузой. Он взял несколько закусок из своей комнаты и оставил их одних. У него было сильное чувство, что им будет лучше без него.