too much too little

юнги не помнит, откуда вообще узнал хоби. то ли они в началке были в одном классе, то ли соседями были, то ли?.. надо меньше пить. память вообще ни к чёрту стала. юнги думает и напрягает горло, с отвращением глотая самый дешёвый коньяк. возможно, опять траванётся. возможно нет. но знать этого не хочется. и на уроки не хочется. нихуя не хочется.       в руки к хосоку хочется. юнги такой слабый, когда дело касается его. слишком быстро привязался. нельзя быть таким, нельзя так быстро привыкать.       но юнги не смог. утонул в лучах этого солнечного мальчика. самого лучшего мальчика. самого доброго и понимающего.       согрелся в нём. юнги твёрдо убеждён, что хосок родился в этом мире по ошибке. мир не заслуживает этот сгусток всего самого светлого и чистого. и люди здесь не заслуживают даже смотреть на него. они все гнилые и алчные.       а хоби добродушный и бескорыстный. юнги так-то недоверчивый и нелюдимый. не потому что на мир обиженный, а потому что люди сами осознанно пытаются выставлять себя не теми, кто они есть на самом деле. полный цирк. один хоби был настоящим со всеми. все так думали.       и юнги так думал. в выпускном классе они выбрали один экзамен, единственные из всего выпуска. и учитель назначил факультатив по субботам, когда в школе почти никого нет. в остальные дни они не виделись совсем. и юнги спокойно дышал, потому что не привык. не привык быть кому-то интересным. не привык к такому открытому общению. к такой солнечной энергетике. к искренности и честности.       юнги не привык чувствовать себя хорошо рядом с кем-то. поэтому радовался, что надо находиться с ним в одном классе только раз в неделю. но хоби – хуманизация света, и не тянуться к нему было невозможно.       он внушал полное доверие своей аурой, где бы и с кем ни был. те самые гнилые и алчные люди к нему стремились: кто-то искал в нём спасение, кто-то хотел испортить его. причинить боль и растоптать. юнги не заметил, как стал зависим от этого солнечного мальчика. как стал чувствовать себя лучше только при нём. как стал улыбаться только рядом с ним. сначала отворачиваясь, чтобы не увидел. потом в открытую и смотря в его глаза. лучистые медовые глаза.       самые красивые глаза. юнги очнулся, когда понял, что заволновался о хосоке, когда тот в первый раз пропустил занятие.       в первый, но не в последний. юнги очнулся и понял, что хосок уже не просто знакомый. понял, что стал приходить сюда, исключительно чтобы снова увидеть его улыбку. но времени обдумать это он не нашёл.       вернее, не искал. юнги стал жить от субботы до субботы. ему хотелось подарить хоби всю вселенную, и он думал, что этого будет недостаточно.       потому что хосок заслуживал в миллиарды раз больше. после одного занятия хоби позвал его на крышу соседнего со школой дома немного выпить. юнги думал секунду, может меньше. они сидели весь день и до глубокой ночи, пили соджу, заедали её любимой курицей, говорили обо всём на свете.       о звёздах, о людях, о море, о любви. о будущем. юнги в жизни столько времени подряд не чувствовал себя так хорошо, как здесь, на крыше, на ладони у холодного сеульского ветра, но в тёплых лучах чон хосока, со спиртом в крови, вкусной курицей в желудке, трепетом в груди. и светом в глазах.       впервые за долгое время. однажды юнги подумал, что никогда не видел хосока расстроенным, измотанным или озлобленным.       и на следующий день увидел всё сразу. увидел своего солнечного мальчика разбитым. разбитым вдребезги, в осколки, в клочья, в слёзы, в сопли, в крики, в истерику, в вой, в панику. юнги не понял, что случилось. рыдания хосока, этого лучистого мальчика, выбивали все мысли из головы. желание было одно: одним прикосновением забрать всю его боль, до последней крупицы.       хорошо или плохо ли, что юнги не знал, что от такого количества боли умер бы мгновенно. юнги поднялся один на ту самую крышу зачем-то, вроде, хотел что-то обдумать, а там он. в двух метрах от края, шатающийся на четвереньках, одной рукой размазывающий слёзы по лицу, ноющий и воющий. в одной футболке и джинсах, босиком, снова на ладони холодного сеульского ветра.       только его некому было греть своими лучами. поэтому юнги бросился к нему. обхватил, прижал к себе что есть сил, подобрал холодные грязные ступни с мёртвого бетона, накрыл своей курткой. зарылся пальцами в спутанные волосы и вжал в себя.       молча крикнул: я твоё солнце! грейся.       грейся, найди во мне своё спасение. используй меня, чтобы исцелиться и пережить эту боль. но юнги не знал, что хоби не хотел исцеляться. он уже сидел на этой боли как на амфетамине. хоби чувствовал, что мин юнги – тот, кто был нужен всё это время.       и появился слишком поздно. когда покой нашёл сознание хоби, юнги просто держал его и ничего не спрашивал. он знал, что не должен лезть к нему в душу. хосок долго благодарил, за то, что мин пришёл именно в тот момент, схватил его и держал. юнги не понимал, почему он благодарит так остервенело.       потом поймёт. на следующий день хоби вёл себя как всегда. улыбался и светил. общение вышло на новый уровень: они хотели видеться чаще, но не получалось совершенно. слишком разное расписание, слишком разная занятость, слишком разные жизни.       зато они сами такие похожие. уже родные друг другу. касания казались и были самыми особенными. волшебными. каждый взгляд и каждый вздох. каждое объятие. они чувствовали себя счастливыми по-настоящему. и так и было.       юнги так думал.       а хоби ломался внутри, но молчал. улыбался и делал своего ледяного принца счастливее. и потом перестал приходить. совсем. и никто не знал, куда делся этот сгусток света и надежды. юнги был в панике. он метался, носился, искал везде. думал о самом худшем.       но реальность оказалась ещё хуже.       ещё суровее и кошмарнее.       да, жизнь действительно превратилась в кошмар. теперь юнги сам здесь, на крыше, один, ревёт, воет, мажет сопли, содрагается и неосознанно ползёт к краю. на автомате. в руки к хосоку очень хочется.       пиздецки сильно хочется. или просто забрать его домой.       “давай пойдём домой..пожалуйста, давай просто пойдём домой..” но не получится.       и юнги попадает в кулак холодного сеульского ветра. солнечный мальчик перестал улыбаться. и его ледяной принц тоже. они виделись раз в неделю, и этого оказалось мало.