Во тьме мигает свет. Интервалы между его загоранием вновь и потуханием кажутся такими долгими. Когда он перестанет вот так вот снова и снова появляться и пропадать? В момент исчезновения тьмы и света вместе? Тогда, когда они оба взаимно уничтожатся?
Я вдруг слышу голос, вырывающий меня откуда-то из глубины моих неестественно редких мыслей. Меня зовут по имени. Это так странно, ведь голос мне не знаком. Или он просто затерялся слишком глубоко в моей памяти? — Сколько ещё раз мне нужно повторить твоё имя, чтобы ты наконец открыл глаза? — первое, что в них бросилось, так это до предела сдвинутые к переносице брови, словно они хотели пересилить физику и коснуться самого носа. Однако голос, принадлежавший этому лицу был спокойным, монотонным, и нотки раздражения в нём слышались очень приглушённо. — Почему я не могу поспать в собственном же доме?.. — я щурился от чего-то очень яркого, нагло глядящего в моё лицо и опаляющего его своим взглядом. Уже тогда в мою голову стали закрадываться сомнения. — Здесь нельзя спать. На этот раз я резко распахнул веки, ведь я жил один, и некому было звать меня. От увиденного мой рот приоткрылся. Я будто бы хотел произнести что-то, словно я уже придумал, что сказать. Однако же я просто застыл. Облака подпирали моё тело, а рядом — человек с крыльями за спиной. Я терялся в догадках. Солнце намного ближе и надоедливее въедалось лучами в глаза, отчего я был ужасно раздражён. — Что происходит? — это и есть рай? Я просто не мог ни о чём думать. Лучше бы было, если бы этот парень мне всё объяснил. — Итак… — кажется, он собирался повторять давно заученную речь и был готов к любому моему действию. — Ты мёртв. Твоё тело сейчас низко-низко под облаками закопано в земле, — я невольно посмотрел под себя, но кремовые облака словно были повсюду, умалчивая о том, что скрывают собой. — Что бы ты ни сделал, ты больше не сможешь вернуться в прошлое тело. У тебя ещё мог бы быть шанс, если бы прошло меньше времени. Однако прошлый ты уже лежишь в подобающем гробу в тёплой почве. Чем дальше бежит время от предыдущего настоящего, тем меньше твой шанс вернуться в то тело. — Он словно по сценарию взглянул на свои наручные часы. — Однако случай не твой, потому что ты даже не в больнице. Как себя чувствуешь? — его ничего не выражающий, кроме усталости от всей его рутины действий, взгляд невесёлых синих глаз с какой-то примесью других цветов посмотрел на меня. Я просто кивнул, ведь не было необходимости в большем выражении эмоций. Я чувствовал себя стабильно. У меня ничего не болело, и от этого уже вполне становилось хорошо. Я просто продолжал слушать объяснения, как интересный рассказ. Наверное, также я сделал это потому, что видел тот усталый вид, и мне не хотелось более напрягать его. — Хорошо, тогда перейдём к следующему. Сейчас ты находишься на месте, где тебе стоит сделать выбор: встать на сторону демона или ангела. Недалеко от нас ворота рая, но если ты выберешь другую сторону, то, в принципе, свободно можешь отправиться и в ад. Ни того, ни другого бояться абсолютно не стоит, это полностью нормально. Что ж, также не стоит и тосковать по прошлой жизни. Это просто бессмысленно. Ты помнишь, как умер? Сейчас мне нужно будет рассказать тебе о твоей смерти и об обязанностях ангелов и демонов, а после ты сделаешь свой выбор и отправишься по понятным делам. Ах да, ещё ты можешь задавать интересующие вопросы. Прошу. Я старался не теряться в мыслях и понимать каждое сказанное им слово. Получалось не так плохо, как это было бы возможно при подобных обстоятельствах… — Нет, я… — в моих мыслях едва мелькали какие-то воспоминания, обрывки… — Я хотел бы узнать о своей смерти немного позже. Такое возможно? — для начала мне нужно было привыкнуть к сложившейся ситуации, а уже после разбираться. — В принципе, — он недолго что-то прикидывал, а после заговорил, — ты вполне можешь всегда вернуться сюда и спросить меня о чём-то. Я просто проводник по этому миру, так что я мог бы тебе помочь. Хотя всё же ты нарушаешь кое-какой естественный процесс. — Я не совсем понимаю. — По сути, люди вроде тебя, только попавшие сюда, должны узнать о конце своей жизни, а после спокойно забывать её, как законченную историю. А впрочем, не так уж и страшно немного отклоняться от этого. Несмотря на свой монотонный голос, этот парень казался понимающим. Вся его речь казалась заученным текстом, в суть которого он лишь посвящал меня. Он был похож на робота, на технику, что лишь выполняет одни и те же свои программы, а более ни на что не способна. Никакой вольности, никакой свободы действий. Да и, кажется, это вовсе не было чем-то важным для него. — Хорошо, — кивнул я, — заканчивай свой рассказ. — Демоны и ангелы бессмертны, — он продолжал говорить так, что казалось, будто бы он и не прерывался. — Как ни пытайся их убить, ни у кого ничего не получится. Они уже мертвы. Ад и рай — их «дома». Но, несмотря на это, они не всё своё время проводят там. Их суть заключается в том, чтобы жить рядом с людьми. Как это? Почему? И всё же мне трудно справляться с этими бесконечными потоками вопросов в моей голове… Они будто валят меня с ног, ведь я не в силах на них ответить. Однако же я не стал прерывать этого парня, пересиливая своё любопытство. — Отличие ангелов и демонов состоит в том, что первые охраняют и следят за человеком с его рождения, помогают ему. Вторые могут читать мысли «объекта» и тем самым, пробравшись в голову, они пытаются направить их. Человек либо поддаётся, либо обдумывает и не лезет вперёд. — Эм, могу я спросить? — я его прервал, так как мне в голову стрельнул вопрос, что я побоялся забыть. — Почему не ад? Почему с самого начала человек попадает в рай? Разве это не несправедливо? — О, нет, на самом деле есть предположение, которое заключается в том, что ад бы отпугивал новых мертвецов. — Ну, а как насчёт какого-то нейтрального места? То есть где бы были обе стороны? Кстати, так ты не знаешь? — тройное комбо. — Не знаю… В любом случае, не мы здесь всем управляем. Мы лишь выполняем то, что нам приказывают. Серьёзно? Вас столько… То есть я думаю, и демонов, и ангелов должно быть очень много, так почему бы они не могли бы сами создать что-то подобное? У них есть для этого всё. — Что ж, ты узнал всё самое основное. Так каков твой выбор? — Выбор? О, точно… Эм, я, — никогда не знал, какую бы я смог из этих двух сторон занять. Я не был всегда злым или всегда добрым. Да и не было и такого, чтобы сумма моих совершённых действий склоняла бы меня к какой-либо из сторон. Однако, я не знаю, кого выбрать. Я могу быть любым. Хотя всё же думаю, что нет смысла выбирать плохое, — я мог бы стать ангелом. Так что… кого мне нужно защищать? Его взгляд по-прежнему ничего не выражал. Я просто не мог ничего в нём прочитать! Но его глаза не были и пустыми. Так как же это?.. Безразличные, но не пустые… Не как сосуд, нет. Это нечто красивое, но заполненное, словно подчиняется по своему желанию или подчиняется, но ещё дышит и живёт. Как агония под наркозом. — Хорошо, поздравляю тебя. — Он назвал мне какой-то адрес. — Это место рождения твоего человека. Удачи и всего хорошего. Он скрестил пальцы рук сзади, убрав их за спину, слегка наклонил голову вбок и слабо улыбнулся, будто очень старался быть любезным и вежливым. Может, он и в своей речи пытался быть таким? Кажется, что это так. Но почему же он тогда выглядит таким… Таким безжизненным?.. Сейчас я отчётливо ощутил всё. Всё, но ведь я же мертвец. Почувствовал (а может, услышал?), как под моими ногами, как подо мной расступились вдруг облака, и я рухнул куда-то вниз. Внутри меня что-то говорило мне, что я падаю будто бы к своему найденному наконец соулмейту, хоть это и не было таковым… Просто что-то во мне пульсировало и говорило об этом. О том, что есть кто-то, у кого я нанят телохранителем. Из моей спины, где-то между лопатками… Нет. Я слишком хорошо ощущал это. Потому точно могу сказать, что из-под моей кожи вырвались перья. Перья, покрывающие самые настоящие птичьи крылья. Белые… Словно снег. Я вижу их. Могу двигать ими. Я могу лететь. В воздухе перевернувшись со спины на живот, я перестал падать, теперь управляя полётом. Я быстро снижался, и вот уже видел птиц. Птиц, не видящих меня. Интересно, я могу коснуться их потоком ветра, создаваемым мной? Нет. Конечно же, нет. Я только что проверил. Но в любом случае, мне больше не стоит беспокоиться об этом. Мне бы поразмышлять над ситуацией. Да, конечно, я всегда был готов к смерти, но я и не надеялся, что это произойдёт. Да и не хотел я смерти. Просто готов. И сейчас… Нет, сейчас мне не жаль и не грустно. Я слышу ветер, чувствую его. Мертвецы так умеют? Я подлетел к отмеченному инстинктом зданию, парируя ветер крыльями. И получаса не прошло с момента обретения их мною, как я уже использую их вовсю! Это на автомате? Я сложил крылья, коснувшись ногами асфальта. Я бос, но я не испачкаю ведь ноги? Я не принадлежу земле. Шаг и ещё. Я слышу что-то. Жизнь. Здесь женщина, дающая ребёнку жизнь. Человек. Ведь он создаёт людей, себеподобных, так разве не он бог? Стоны. Жизнь появляется через боль. Я вижу маленькое существо, показывающееся из своей матери. Почему во мне столько спокойствия? Я чувствую, как часто бьётся сердце. Оно говорит мне, что этот человек особенный для меня. Его мне нужно охранять. Я смотрю и не могу отвести взгляд. Кто ты? Как попал сюда? Кем ты станешь после смерти? Демоном или ангелом? Что с тобой будет? Я всё увижу.***
— Мам, а что будет после того, как я умру? — так интересно. Интересно. Это ведь естественный процесс? Естественно ли сидеть за пластиковым столом, носить одежду? Естественно ли умываться в эмалированной раковине пурпурного цвета, мыть руки с мылом, пахнущим смесью ежевики и лаванды? Зачем нужны эти прелюдия, ведь люди давно живут созданием своих вещей, таких, какие не создавала природа? Мы сами создаём, да мы и есть природа! Ты хмуришься и, кажется, злишься. Почему же ты так расстроена? Это естественно? Я думаю о смерти, это логично. Это естественное. — Тебе не стоит думать о смерти, ты же ведь ещё совсем ребёнок. Рано тебе о таком думать. <i>Ребёнок, ребёнок, ребёнок… Эхо, словно рябь на воде. Всё отдаётся по несколько раз. Не стоит думать… Не стоит? Правда не стоит? А о чём мне думать? Скажи мне, о чём? Как иронично, ты так часто говорила мне не думать о чём-то, но… Вот я перед тобой, поступаю на философский, мам. Я не назло, честно. Просто я так хочу. Скажи мне, зачем мне твои устои? Зачем? Я могу построить свои. Из-за тебя я боюсь. Ты причина всех моих страхов, тревог. Я боюсь сделать по-своему из-за тебя, но, знаешь, ты просто ограничение меня. Ты не сделаешь меня своим. Никогда не сделаешь. Рано думать о таком… Каком? Что это для тебя? Ты боишься смерти? Я ведь хочу узнать. Рано… Поздно. Когда будет поздно? Чтобы я не опоздал, ты скажешь мне, во сколько подумать об этом? «Рано думать об этом», — слова крутятся в моей голове. А ты ведь искала ответ на вопрос «как перестать откладывать на потом», мам? Ждать, чтобы почитать книгу, ждать, чтобы узнать что-то. Знаешь, мне почему-то хочется смеяться. Почему я вообще должен ждать?! Я хочу узнать сейчас! Пусть я не пойму или пойму не полностью. Мне это интересно сейчас.***
Я помню свою мать. Она видела меня собой. Видела во мне только свои идеалы. И даже если говорила и думала, что так считает, что моя жизнь в моей власти, она никогда не переставала думать обо мне как о части себя. Но я никогда не хотел быть похожим на неё. Я всегда старался отдалиться от неё настолько, насколько это возможно на данный момент. Я не любил её, потому что она хотела меня присвоить себе. Я ненавижу собственников. Я хотел уничтожить себя из твоего мира. Какая ирония. Ты создала меня, чтобы подчинить, но я всё время пытался от тебя сбежать. Знаешь, некоторые считают, что если они создали человека, то им можно и убить его. Здорово, правда? Глупо. Очень глупо. Так глупо! Я управляю собой, своими действиями. Я не имею определённого характера, ведь настоящее в моих руках, и я могу сделать что угодно. Но всегда было одно правило в моей жизни. Одно-единственное — от всего удовольствие. Всё, что бы я ни сделал, не должно нарушать моего рая.***
Ангел с крыльями стоял босой у кровати, залитой кровью, и держался руками за голову. Это я. Я могу представить себя со стороны. Я никогда не сойду с ума, но я могу думать обо всём. Я думаю, что вагончик уже тронулся, но никак не достигнет назначенной точки. Думаю, уже вот-вот сойду с ума, но всё ещё с рассудком. Я в своём уме, никто не в силах отобрать его у меня. И я тоже. Свет из одного окна проникал в помещение и освещал меня. Я знаю, как он освещает мою кожу сейчас. Вижу в мыслях, как тонкие волоски, торчащие из моей кожи, на ярком свету кажутся светлыми, но ведь на самом деле я не блондин. Да даже не рыжий. Наплевать. Я приблизился к плачущему ребёнку, покрытому кровью своей матери. Он словно находился внутри воздушного шара с кровью, и когда тот взорвался, малыш был ещё внутри, и жидкость покрыла его тело. — Как ты себя чувствуешь? — я в воздухе остановил ладони своих рук, словно образуя незаконченную сферу, как новую оболочку для защиты проявившегося содержимого. Кажется, что в этом мире я могу контактировать только со своим человеком и демонами-ангелами. Мне не будет скучно? Ребёнок на самом деле стал кричать немного тише. Да, он слышал меня. — Я спросил о твоих ощущениях, господин. Что ты на самом деле чувствуешь? Не смей расти нытиком, только и ищущим на что бы пожаловаться. Что ты чувствуешь сейчас? Воздух наполняет твои лёгкие? Нет голоса? Новорождённый только едва шевелил ртом и всё смотрел на меня. Ну чего он так уставился? Я чистый, на мне нет ни капельки крови. Хотя кровь на нём… Это естественно, правда ведь?.. Я вспорхнул и сел на подоконник широкого и высокого окна, так, что свет пытался пробиться сквозь мою спину, мою кожу и плоть. Помимо матери здесь было ещё два человека. Они всё время втроём говорили о чём-то, но мне не хотелось их слушать. Из их разговоров я лишь уловил, что это девочка и то, что она родилась в год быка Овном. Это ведь?.. Какие-то там календари? Неважно. Почему люди верят в то, что придумали? Почему им нужно во что-то верить? Я подставил руку под солнечный свет. Он переходил с одного ногтя на другой. Я усмехнулся, ведь мне показалось смешным то, что «перед смертью я даже ногти не постриг». Это бы меня волновало, если бы я был похож на свою мать? Это смешно. Я посмотрел на людей, всё мечущихся туда-сюда. Действительно. Почему они делают это? Они торопятся, но вместо скорости приобретают неуклюжесть, и поэтому спешка теряет свой смысл. Я положил руки на подоконник, половинками ладоней опираясь на него, слегка постукивая ногтями пальцев. Яркое, яркое солнце смотрело на меня. Почему оно светит? Кто или что направляет его на мысль о том, что солнцу нужно делать это? Я повернулся к окну спиной и уже смотрел на вымытого ребёнка, облачённого в какую-то простыню. Двое людей с крестами, висящими на странных цепочках. Они проводили какие-то странные обряды. И почему-то я чувствовал что-то неизвестное мне во время того, как эти люди проводили странные и, как мне казалось, дикие ритуалы с ребёнком. В моей голове был лишь один вопрос: «Зачем?..» Ведь ребёнок этого не просил, он не нуждается в этом, не хочет… Но какая разница этим людям? «Он ничего не понимает», — воспроизвёл я ожидаемый от них ответ на мой вопрос, если бы я спросил. Но спрашивать не было нужным. Я и так знал. Ничего не понимает, а вы и рады впихнуть частичек себя, абы как, неважно, что получится, но главное похож!.. Почему все они так радуются, говоря «как же похож»? Впихнуть насильно веру, заставить подчиняться ей и стать от неё же зависимым… Да… Кажется, вот в чём гениальность. Хотя, я понимаю. Это ведь инстинктами заложено в людях, да? Единственная цель на самом деле — это возвысить свой вид, выжить, жить. Животные инстинкты. И вдруг мир словно поменялся вокруг. Я понял, зачем существовал до теперешнего момента. «Как давно? — подумал я. — Как давно первый человек подумал об этом? Почему он не сказал мне?» Я усмехнулся. Да как же он может? Это ведь было так давно. Да и как и где я собираюсь его искать? Сумасшедший. И как я мог так подумать? Эгоизм — это же ведь вещь, помогающая возвеличивать свой род? Себя… Мне хватает одного меня. Не хочу найти кого-то похожего на себя. Я представлял, как вижу себя со стороны. Вот я слегка щурю глаза, хоть свет горит сзади. Щурю их, а это какая-то давняя деталь, понравившаяся мне в ком-то. Я осознанно создал себя из полюбившихся мне частичек. Не может быть второго меня. Не может быть моего повторного восприятия. Но я скопировал всё. Я подошёл ближе к кровати, и в голове моей пронеслись моменты, которые могли произойти между мной и этим ребёнком. Защищать? Да смогу ли я? Да, конечно. Это не должно быть так сложно. Вот мои мысли… Я слегка нагнулся, сцепив пальцы рук сзади, чтобы заглянуть в голубые глаза нового человека. Такие большие и любопытные. Мои глаза. Всегда мои глаза. Про него я никак не могу знать наверняка. Я ни о ком ничего не могу знать наверняка. Не уверен, что мне был неприятен этот ребёнок. Просто… Просто что-то в нём было раздражающим.***
Я сидел на крыше. Интересно, сколько ангелов ещё сидело вот так, как я, на крыше? О чём они думали? Я посмотрел вниз. Я сорвусь вниз. В мыслях замелькали возможные развороты событий. Как я взлечу, как поврежу крылья… Кровь, мне будет больно… Под моими руками исчезла опора в виде бортика крыши. Подо мной её тоже уже не оказалось. Я сорвался вниз, но будучи ангелом, способным летать и быть бессмертным, в отличие от людей, которым стоит сдерживать порой такие странные и безумные мысли. Безумные. Что, если я в своей жизни не главный герой? Если мне не нужно создавать свою интересную жизнь? Я просто понаблюдаю за чьей-нибудь, если мне станет скучно. Хей, твоя жизнь мне интересна! Я смотрел на человека сверху вниз, находясь в полуметре над его головой. Я понаблюдаю за тобой, человек. Мои ноги опустились на асфальт. Я поравнялся с ним. Он смотрел куда-то своими глазами, а я заглядывал в его с таким наглым видом, что, вроде бы, называют «крайне неприлично». Кажется, парень смотрит на кого-то. А я для него прозрачен. Я наконец обернулся. Это девушка. Он смотрел на девушку, так взволнованно. Этот человек как-то растерянно теребил свои пальцы другими, ковырял под ногтями. Она остановилась. Парень заговорил, а потом они вошли в ближайшее кафе. Должно быть, будет «важный разговор». Скучно. И всё же я пошёл следом. Ну, а вдруг я ошибаюсь? Возможно, что и нет, но кто знает? Колокольчики — динь, динь, динь! — запели мелодию, оповещавшую о новом кошельке, прибавившемся в этом здании. Здесь стояли столы, их покрывали золотого цвета скатерти под стать обоям, о тёмный паркет стучали туфли. Чёрные туфли. Мои туфли. Недавно я был в магазине, и потому, что был зол (из-за своей прозрачности), решил захватить их просто так. Я как всегда настукивал мелодию. Я всегда воспроизвожу мелодии собой. Танцем, голосом, движениями… Этаж, следующий. Это было четырёхэтажное здание, а точнее кафе, с большуущими окнами. Панорамные, так они называются? Может, я ошибаюсь. На последнем этаже кафе были зелёные шторы цвета обоев на стенах. Пара, встреченная мною, наконец-то остановилась и села за стол. Он был круглый, кстати, напомнил мне пенёк своим цветом, да и вообще. Хорошо, дерево спилили, а потом стол этот сделали… Что со мной? Я был зол. Но после почти сразу осознал это и переключил эмоцию. Что за бред? Эмоции… Я ведь лишь сосуд теперь, после потери «настоящего» тела. И всё же я не хочу ненавидеть всё, впадать в апатию… Не хочу. Итак. В общем, они поговорили, паренёк признался кое-как, что он-то пидорок. Мямлил долго что-то, извинялся… Засунь свои извинения в задницу. Почему ты вообще извиняешься за это? Ну, и классика. Слёзы, волнения, разочарование, истерика… «Ненавижу истеричек», — подумал я, взяв бокал вина с чьего-то стола и, опрокинув в свою глотку, чуть не подавился, пролил часть этой жидкости и, опрокинувшись уже со своих пят туфель, разбил стекло панорамного окна собой, устремляясь вниз. А мне-то что? Я отпустил бокал, разбившийся после окончания полёта звуком разлетевшегося стекла, раскрыл крылья почти в метре от поверхности асфальта и подлетел вверх в воздухе, вернувшись к той истории. Люди суетились, всё что-то говорили… Я больше не видел в этом ничего занимательного и улетел прочь.***
В основном дни мои проходили скучно. Одинаковые, всё похожие друг на друга события… Мне же хотелось чего-то интересного. Увлекательного. Чтобы события затягивали, чтобы история, быть может, оказалась немного подлиннее и задержала меня хоть на чуток. Вскоре, кажется, начало происходить что-то подобное. Я увидел парня. Он всё время ходил с книжками, этакий книголюб. Где-то с раз я видел его, раскрывшего книгу и уставившегося в неё, сидя на подоконнике. На самом деле, в этом нет ничего, казалось бы, занимательного для такого человека с запуущенным состоянием, как у меня. А всё же почему-то я стал следить именно за ним. Наверняка он так же скучал, как и я, коротая время, читая книги. Это ангел и, может быть, я бы мог даже сам спросить хотя бы его имя, но… Я не стал. Не стал, потому что не нужно мне это сейчас. Да зачем? Мне плевать на всё это, на всех их имена. Я просто смотрю фильм, истории одна за другой разворачиваются на моих глазах. Я никто. Не хочу быть кем-то. Играть какую-то роль… стоить чего-то. Да кто я такой? Мне это не нужно. Хочу узнавать детали историй постепенно, узнаю его имя потом, как-нибудь, случайно. Вот так, ведь имя — это такая же вещь, как и какое-нибудь событие его жизни, которое и я забуду, если захочу. Просто имя обычно так афишируется, что делает его обязательной вещью, которую нужно знать о человеке в первую очередь. Оно просто часто используется, да, вот так. Потому и значит много. Но… Мне просто не нужно называть его имени. Нет необходимости. Я словно читатель, который узнает, казалось бы, самую важную вещь о нём в конце книги. Вот только, для меня нет надобности её использовать. А вообще я редко читаю. Не потому, что не люблю это занятие. Просто я люблю наблюдать за людьми своими глазами, а не словами рассказчика. Я не воспринимаю оба этих варианта понимания людей одинаково. Что ж, сталкерю я, значит, свой «объект». Я следил за ним, нет, я не отвлекался. Мои размышления прервались другими. Отвратительные воспоминания.***
Ты не могла принять того, что я гей. Какая-то заезженная уже тема, неправда ли? Везде драма, слёзы, «ты не мой сын!»… Когда же им всем надоест? Как же трудно принятие… И мне уже так скучно от одного и того же, что их первая реакция на мою ориентацию в виде крика ничего не вызвала во мне более отвращения и большего отдаления (хотя куда дальше).***
Я вспомнил ещё и того парня из кафе, в котором был несколько дней назад… Зачем я это выпотрошил из глубин своего мозга? Я так хотел забыть этот бред, но, кажется, перед тем, как совсем уйти от этого, мне необходимо было ещё раз к нему вернуться. На моём лице появилась усмешка. Ещё я вспомнил, как назло при родителях поцеловал парня, смотря им прямо в глаза и так и впиваясь губами в губы того бедолаги. Я улетел от книжника, потому что не мог сдержать смеха. Я взобрался так высоко в небо, но смех мой наверняка можно было услышать метров за сотню, а то и больше. Я смеялся, смеялся, смеялся. Я насмехался над всеми теми глупостями, которые только возможно придумать. Я остановился. Опустился. Когда я стану собой? Когда мне будет плевать? Я уже перестал поступать просто назло кому-то? Ненавижу это. Плевать. Мне плевать на все ваши мысли, чувства и лица. Буду творить, что хочу. Перестану жалеть. Пошлю всех нахер.***
Я лежал. Где-то… Неважно. Моё предплечье касалось лба, и я снова думал. Что мне нужно? В чём я чувствую ярую необходимость?.. Словно эхо раздавался внутри моей головы вопрос, мысленно я бездумно повторял его, наверное, потому и не мог найти ответ. Я поднялся, присев и повернув голову вправо. Солнце. Как зачарованный я смотрел на него, чувствуя, как словно бы сжимаются зрачки, уменьшаясь. Ощущал собой, как прозрачны мои глаза сейчас. Слышал тишину, приправленную закатом. Панорамное окно демонстрировало мне очаровывающую картину. А впрочем. Неинтересно. Рефлексия, самобичевание… Кому это интересно? Даже меня тошнит от этого. Именно поэтому после я стал больше времени уделять своему человеку. Просто вот так.***
Каждая из интонаций, каждый из возможных взглядов, каждая эмоция… Абсолютно всё о ней было заучено мной. И мне всё ещё было скучно. Сколько времени прошло? Да плевать. Возвращусь, пожалуй, к рутине, в которой, по сути, нужно так запутаться, что о взгляде на неё со стороны невозможно начать задумываться. Сейчас мой человек находился в безопасности. На этих основаниях я полетел наконец спустя прошедшее время к Проводнику. Были вопросы, которые я хотел бы ему задать. Кремовые облака… Пролетают сквозь моё лицо. Мокрое лицо. Я вспомнил его лицо. Такой бесчувственный. Нет, усталый. Почему? Я чуть было не остановился, став снижаться. Ко мне в голову резко забралась мысль о том, что мы немногим-то и отличаемся. Я ведь не блещу особенной тягой к жизни. А в его глазах… — Йо, — и тут я понял, что не знаю его имени. Потому мне пришлось резко остановить интонацию, оставив её незавершённой и странной. — Привет, — ответил мне очень-преочень спокойный голос. — Появились вопросы? Чем я могу помочь? — как продавец-консультант, ей-богу. Он слегка наклонил голову, смотря на меня теми же большими бессмысленными глазами. Почему он хочет помогать? — Да. Ответишь? — я следил за его эмоциями. — Конечно, — он так же слабо улыбнулся, как тогда. — Хорошо… Итак, я бы хотел спросить, — я посмотрел в голубые глаза, наполненные лишь яркой краской и больше ничем, — Расскажи мне о времени. Оно ведь отличается, правда? — я заметил это. — В том мире настоящее создаёт тебя каждое мгновение, поэтому когда ты умираешь, твоё время в том мире останавливается вместе с тобой. И в итоге на небеса ты попадаешь в том возрасте, в котором умер. Здесь же время… Другое. Здесь оно есть, просто потому что иначе и быть не может. Вот только вся загвоздка заключается в том, что здесь ты словно мертвец. Ты не прибавляешь в годах, но и не разлагаешься. Ты просто существуешь. Как я уже, кажется, говорил тебе, ты не можешь чувствовать, не можешь есть, не можешь… — Почему? — я не понимал до конца всё сказанное им. — Почему я не могу этого делать? Он улыбнулся мне. Почему? Почему он улыбается вот так? ОТВРАТИТЕЛЬНАЯ УЛЫБКА!!! Я не понимаю… — Мертвецы не могут смеяться так же, как и не могут плакать, — он говорил это так естественно… Словно бы это было истиной! Истиной для него… — Мертвецы не могут и говорить! Но ангелы и демоны разговаривают! Да и мёртвые тела глаз не раскрывают, — по своим знаниям, словно они были канатом, по какому шёл цирковой акробат, я пытался добираться к правде, пытался связать всё это, все эти слова в единое составляющее, полагаясь и опираясь на логику, — по крайней мере, сами. Он снова усмехнулся. — Хорошо, я понял тебя. Знаешь, в этом и отличие нас самих от наших трупов. Мы можем думать, а значит можем всё. Конечно же, при желании, ты можешь сделать что угодно, чем бы это ни было… — Что ты имеешь в виду? О чём ты говоришь? — Я о том, — он шумно выдохнул, — хотя, знаешь, ничего. Ты бессмертен теперь, потому ты сможешь сделать всё, чего не мог живым. Вперёд. Мне давно знакомо было это чувство. Когда кто-то говорит тебе о свободе твоих действий, но эти слова лишь заставляют больше сомневаться в ней. Как они это делают? Заставляют чувствовать себя так некомфортно… Тогда я ещё раз вставил своё короткое «Спасибо» и рухнул вниз с облаков, прочь от этого странного парня.***
Парень, за которым я стал наблюдать, спустя некоторое время стал оправдывать мои ожидания. Как книгу, я видел его чувства по отношению к ещё одному новому персонажу, появившемуся на страницах для большего развлечения великого меня. Рыжий, с тонким чёрным чокером на шее. Между ними двоими начало что-то происходить, и я с удовольствием глядел на новые страницы. В общем-то, дело пошло, когда книжный сталкер, за каким я наблюдаю сам, видимо, спалился перед тем кудрявым парнем. Что ж, думаю, это можно считать за какой-никакой пролог, а дальше я становлюсь автором этой новеллы.***
Какой-то день, да это и не так уж важно. Все они одинаковы. Я вместе с солнцем гляжу на жизнь. Жизнь мёртвых тел, но странных душ, не желающих подчиняться своей неживучести. И эти тела… Они взаимодействовали друг с другом. — Как твои дела? — спрашивал парень в новой куртке, которую тот явно «нечестно» прикарманил себе. Он стоял в кроссовках на подоконнике, расставив ноги на ширине плеч, держа руки за спиной и скрестив пальцы. Рыжий заглядывал в книгу с довольно большого расстояния, выпятив подбородок, — вряд ли обычно так их читают. Хотя что мне об этом знать? — Хорошо, — спокойно отвечал тот, смотря на белые страницы, покрытые словами, образующие предложения, что дают ощутить тот самый другой мир. Я вдруг заметил, как он отвёл взгляд. Он больше не смотрел в книгу. Его взгляд был устремлён куда-то рядом с ней, но не в неё. Кажется, он задумался о чём-то, глядя вперёд. — О чём книга? — снова спросил парень, нависая над ним. — Не знаю, — ответил он, отложив её, укрыв страницами небольшую часть подоконника, встав и посмотрев на рыжего. — Честно. — Что ж, — послышался второй голос, обладатель которого всё так же держал руки за спиной, но шагнул вперёд, выставляя ногу, а после прыгая на пол, — давай тогда пойдём поедим? — теперь он стоял рядом с читателем книги, недавно находившейся в его руках, и ростом он едва доходил до плеч парня, что я встретил раньше него. Чтобы видеть своего собеседника, точнее, чтобы смотреть ему в лицо или в глаза, рыжему приходилось задирать подбородок своего милого небольшого личика (он полюбился мне). — Да, пожалуй. Было бы здорово, — парень в кремовом свитере улыбнулся, а после оба пошли куда-то. Туда, куда маршрута я не знал. Пока я следовал за ними, в моей голове звучал голос рыжего, мой мозг воспроизводил мыслями его черты лица. Нет, это не мой типаж. Мне не нравятся милые парни. Точнее, мне не нравится такой их характер. Более того, я хочу, чтобы эта парочка была друг с другом, а это означает, что я никак не могу влюбиться в кого-то из них. Да и глупо это как-то выходит. Стандартная любовная книжонка про скучную безответность. Парни сидели за столиком очередного кафе, которое, как мне казалось, было из знакомых им. — Что возьмёшь себе? — спросил парень в свитере, глядя на рыжего. Я смотрел на его белые ресницы, выделенные светом на фоне окна, и не мог не дивиться их сказочной красоте, словно иней застыл на них и превратился в эти снежные тоненькие волоски. Нет, не уверен всё же, что эта любовь к нему, не как симпатия к персонажу книги. Не думаю, что смог бы убиваться по нему так. Кажется, я воспринимаю всю эту реальность как книгу. Я не только осознанно так думаю. Кажется, это моё подсознание. — Не зна-аю, — зазвучал задумчиво протянутый ответ. Парень смотрел в меню. — А что хочешь ты? — он перевёл взгляд на приятеля, ресницами касаясь кудрявой чёлки. Вместе они подумали, наконец выбрали и сделали заказ. Пока ждали его, разговаривали друг с другом. Из их диалогов я не узнал ничего важного. Я просто слушал их голоса, ведь ничего значимого не мог услышать. Почему те люди могут видеть их, а меня нет? Почему эти двое не говорят о прошлых жизнях? Им промыли мозги? Я ума не могу приложить, КАК можно забыть пусть одну из своих жизней? Как?.. Тем временем официант принёс заказ. Они стали есть, а я наблюдал за рыжим. Кудрявый, с такими длинными ресницами, он пытливыми глазами смотрел на собеседника, лишь иногда переводя взгляд с него на свою еду. Почему они едят? — никак не мог понять я. Хотя, быть может, что дело просто в том, что с ними ничего и не произойдёт. Как с любовью… Значит, они смогут любить друг друга! Я смотрел теперь уже на обоих парней. Они были такими красивыми. Что за случайность? Как так она сложилась? Из всех случайностей выпала именно эта. Такая обворожительная, очаровательная. Почему же она? Я с дымкой на влюблённых глазах смотрел на них. Прекрасных, — невероятно! — совершенных. И я был влюблён в каждое движение их, совершаемое для них как обычно, но такое красивое для меня. И тут мне пришло в голову. «Они же умерли в этом возрасте», — что с ними могло случиться? Я снова как обычно стал думать о всех, кажется, вероятностях в мире, стал думать «а что, если…», думал о том, что, возможно, кто-то давно знал о каждом моём совершаемом действии. Кто-то всегда знал, когда я умру?.. Опять ужасные мысли. Они будто насилуют мой мозг. Как же… Я так ненавижу их. Сейчас я ощутил нечто. Может, это инстинкты, а может и нет, но мне пришлось вернуться к своему человеку.***
С ребёнком всё было в порядке. Не понимаю, почему я почувствовал, что она в опасности. Я уже около часа рядом. Ничего не происходит. Что же не так? В итоге я до конца этого дня был с ней. Она вынудила меня. Я не мог допустить её смерти. И мне было ооочень-преооочень скуучно. Я просто ни-че-го не делал. Думаю, больше здесь не о чем говорить.***
Вообще всю свою странную жизнь здесь я проживал максимально бессмысленно. Какие-то разговоры, вечные прятки… Мне начинает надоедать. Как мне развлечь себя? С Холли я виделся редко. Девчонка скучная. Обычная. Лишь иногда я прилетаю присмотреть за ней. У неё всё в порядке, нежели у меня. Я скитаюсь по крышам, занимаюсь самобичеванием… Зачем? Мне ужасно скучно. И сейчас я так же сидел на крыше. Я одинок? Нет, не думаю, что мне стало бы лучше, будь у меня друг. Вспоминать прошлую жизнь мне тоже не очень-то хотелось, хоть у меня больше ничего и не было. Затылком я ощущал холод, мой разум твердил мне о пустоте. Какой-то странной и непонятной. И чего ей от меня надо? Я лежал, смотря на солнце, медленно-медленно плывущее по голубому небу. Куда оно плывёт? Зачем? Не понимая уже, моргаю я или нет, снова задумался о своём. Тишина, одиночество… Я слышал тихие порывы ветра. Нет, и всё же я не один. Это лишь кажется так. На самом же деле это спокойствие. Безмолвие, но которого я не желал.***
Темнота. Что это за звуки? Будто кто-то… Прерывисто дышит? А, это я опять реву. Тогда неудивительно. Я уж надеялся, у кого-то весёлая ночка… Снова всё порчу. Ну и чего ты ревёшь, придурок? Сколько можно уже? Самому-то не надоело ещё? — Сбегу… Я сбегу… Только бы смочь. А, так вот в чём дело.***
— Сбежать… — прошептал я. Это ведь было моей целью… Как долго? Я всё старался, старался… И вроде как получилось. — Ну и нахера? На протяжении нескольких лет я пытался избавиться от этого всего. Сбежать. Сбежать из этого ужасного города, уйти в лучшее место, а ведь я даже выбрал куда… А всё зря. И как я умер? Кажется, я же вроде достиг своей цели… — У меня получилоь… Почему одновременно с этой фразой я облегчённо выдохнул. Так долго преследовал это… И всё твердил себе «Только не забудь, только не забудь». Боялся стать старше и забить. Боялся стать, как они. «Только бы не забыть». Такая чёткая цель. Этой фразой она отпечаталась в моём сознании, закрепившись как какое-то важное событие… Важное для меня. Я хотел быть свободным. Всегда хотел быть свободным, а теперь, достигнув того, чего так одержимо мечтал, лежу сейчас здесь и… Плачу?.. Идиот, опять он плачет. Я вытер рукавом противные слёзы. Поднялся, сев. Ноги мои свисали, и легонько стал болтать ими.***
Спустя ещё какое-то время я снова встретился с Холли. Она сидела на кровати, а взгляд её был опущен вниз, но всё равно я не мог найти ничего конкретного, на что она смотрела. Я сел на коврик возле её кровати. — Ты знаешь, — стала говорить Холли, и голос её срывался, — мои родители говорят, что хотят только лучшего для меня. — Она грустно усмехнулась. — Но я знаю, что это не так. Они всю мою жизнь говорили мне, как нужно что-либо делать — говорили, что иначе нельзя. Они кричали, заглушая все ответы, которые я пыталась сказать… Я не могла кричать. У меня будто не было голоса… И я сдавалась под давлением и плакала. — Ладонями она поспешно смахивала слёзы. — Вот как сейчас. Я плачу из-за того, что всё моё воспитание — это крики, истерики, насильное внушение, осуждение моего собственного мнения насчёт чего-либо… Моё воспитание… — она усмехнулась. — Ложь. Не воспитывали меня они. Это всё неправда. Не таким оно должно быть. Девушка немного помолчала. Эта пауза словно помогала ей заклеиться изнутри, склеить распавшиеся части себя, чтобы не разбиться окончательно, ей нужно было собраться. — Отвратительно то, что они всю свою жизнь принимали за моё воспитание. Знаешь, я помню, как меня спросил кто-то из них: «Так как же тебя тогда воспитывать?». Я в тот день снова плакала из-за давления истериками и ответила, чтобы на меня не кричали, что воспитывать не значит кричать. Но они были другого мнения… На их вопрос я тихо ответила: «Не так». А ответ на мои сдавленные и жалкие слова был таким, что, мол, а как же тогда, а как? Откуда мне было знать… У меня никогда не было детей. И если вы спрашиваете об этом, то получается… — она замолчала, будто либо пришла к ужасной истине, либо не могла в это поверить, — …получается, что вы всю жизнь и думали, что воспитание — это пустые крики. Крики на пустом месте. Они родители, и это они должны были в мельчайших деталях задумываться о воспитании своих будущих детей. Думать, как это повлияет на них, к чему приведёт. — Дети, как губка, — проговорил я, едва заметив это. Давно услышанные где-то слова, которые повторяли много раз. Я вздрогнул при осознании того, что и правда сказал это. Она кивнула. — Это зеркало. Зеркало, отражающее смысл каждого слова в себе. Показывающего каждую интонацию и запрет. Да мне кажется, что мои родители и правда, — она вскрикнула, — правда! Правда поверили тогда, что крики и давление — вот всё воспитание! Не подчиняется — заставь! Не делает — дави! А между тем приговаривай, как всё плохо и как же так получилось, «как же я тебя так вырастил». Смех да и только! Идиоты. Отсюда и ненависть одного поколения к другому. И это замкнутый круг! Ведь одни ужасные люди воспитывают других ужасных людей. Каждая истина, любая истина, пусть даже неправдивая, была помещена из взрослого в ребёнка, воспитываемого им. И после у последнего складываются чудовищные впечатления, он теряется, он не знает, что делать, просто потому что морально не готов. Его не готовили к этому. Его разум и нервы просто насиловали тем, что всеобще распространено, что, кажется, так нужно, оказывается! Но ведь это просто потому, что так было услышано ими где-то. Это был долгий рассказ. Мы сидели не менее двух часов вот так, но да и это был далеко не конец. Заплаканной и красной лицом, совершенно не понимаю как, но ей удавалось говорить мне своим дрожащим голосом, как же это страшно. Ей удавалось делиться со мной всеми теми страхами, болью и ненавистью, дрожа и стуча зубами от нервов. — Иногда мне казалось, что они глупее всех на свете. Они верили буквально всему, что где-то там (где-то там!) было написано или сказано. Я не понимала этого. Никогда не понимала. И только сегодня — вот сейчас — я поняла кое-что. Всю свою жизнь я была окружена общественным мнением, — она говорила, глядя на меня своими широко раскрытыми глазами. — Я черпала эту информацию (просто потому что больше неоткуда было) и полагалась на неё. Сложно заставить поверить человека в то, что всё, что он знал — неправда. Мерзкая ложь. Я делилась с родителями впечатлениями — они смеялись, очень хорошо смеялись. Я переставала делиться. Но в итоге не только с ними, но и с самой собой, не говоря уже о ком-либо ещё… Каждое их слово говорит об их сущности — я не раз замечала это. Всё, что они говорят, описывает их. Будто они просто полагаются на свой мозг, на то, что он когда-то запомнил, и больше им не надо. Они говорят лишь о том, что там есть уже многие годы, говорят каждое слово, которое всегда повторяется с одной интонацией и точно так же. Будто не думают, когда говорят. Просто послушай их, и ты поймёшь о них всё. Поговорки, пословицы… Все они тоже там есть. Не делай этого, потому что вот то, не клади вот то сюда, потому что это так. Ага. И доверяли этим пословицам! Верили, что всё правда. Они… — она сделала паузу, видимо, не желая больше говорить об этом. — Я просто мерзкое сопливое чудовище. Но даже в этом я не уверена. Я не знаю, кто я. Холли смотрела на меня, и я ощущал пульсацию в её опухших красных губах, в щеках, покрытых розовыми пятнами. Красные глаза не скрывали боли в своих слезах, но, кажется, слёзы наконец закончились. Она устало выдохнула — её совсем изнурили наши посиделки. — Извини. — Коротко добавила она, вытирая пальцами остатки слёз, что ещё не высохли на её лице. На самом деле, так отвратительно, что приходится из-за этого плакать. Плакать, потому что ты был рождён людьми, не готовыми к последствиям твоего появления. Обычно я всегда плакал в таких ситуациях, но сейчас… Нет. Это странно. Наверное, я просто устал от этого. Я слишком много раз видел подобное, и потому мне не хватало больше сил на это. Я устал на это растрачивать себя. Мне снова невероятно скучно. Скучно от всего этого. А вот забудешь ли ты? Тебе же станет всё равно. Так что можешь не заморачиваться так. Ты тоже будешь такой, поэтому проще поддаться течению, нежели захлёбываться, плывя против.***
Что же там с той парочкой? О, да, за ними я всё так же наблюдал. Долгое время они не заходили дальше в своих взаимоотношениях, так что и они заставляли меня скучать. И всё же и с ними будет сцена. Автор на месте, перелистните страницу. — Эй, а сколько ты всего книг прочитал? — Не знаю… А ты? Я тоже не знаю… Ладно, так себе вопрос задал. Сколько книг ты прочитал за последнее время здесь? Белокурый задумчиво посмотрел куда-то вверх. — Ни одной. — Что? В смысле? — рыжего это очень удивило. — Но ты же всё время с книжками носишься! — Ношусь, — кивнул он. — Но с чего ты взял, что я их читаю? Полный нокаут. Мы в недоумении глядели на него, с застывшим на лице вопросом «Как так?». Но мой взгляд был скорее пытливым. — Ну, дело в том, что я ношу их для одного человека, — заговорил парень, словно оправдывался, чеша затылок. — Меня не хватает на книги. Я всё задумываюсь и выпадаю. Не могу сосредоточиться хотя бы на одной странице. Всё тянет меня куда-то… — Куда? — тут же выпалил рыжий. — Не знаю. Мне так грустно становится… — Почему? — снова вопрос. — Тебя… Что-то гложет? Не хочет отпускать? — Вроде того. Не пойму только, что не так… — Как это? — вновь спросил он, но видя, что парень совсем не в себе, завёл другой разговор. — Ладно, ну, а что за человек-то? Тот, которому ты книг не жалеешь? — Он… — взгляд его потеплел. — Точнее, она. Это девочка, для которой я ношу книги. Кажется, ей так нравится их читать. Я помогаю ей «сбежать в другие миры», так она говорит. Второй парень вдруг тоже погрустнел. — Сбежать, говоришь… Не всё у неё гладко, значит. — И тут я заметил, как снова он переменился в лице, будто лампочка, загорелся. — Слушай, а мы ведь сами можем забрать её в эти «другие миры»! Давай придём к ней, прямо сейчас? — он уверенно и радостно глядел в его лицо, положив свою руку на его. — Ну же, будет весело! Белокурый немного подумал и согласился. Вдруг они вспорхнули и поднялись над землёй, маша большими крыльями. Я отправился вслед за ними. По пути «книголюб» больше рассказывал о той девчонке, и моё сердце почему-то слегка кольнуло, когда я услышал знакомое имя. — Её зовут Холли, она просто чудесная! — Я видел радость на его лице, впервые видел, как он улыбался. Кажется, она ему очень дорога. Через какое-то время мы прибыли. Моя интуиция подвела меня. Это была другая Холли. Дом мне был незнаком, но чувства… Нет, я узнал их сразу. Отстранённость, чувство «третьего лишнего». Я давно знаком с этим. У парней и девчонки всё было, в конце концов, прекрасно. Я больше не видел нужным оставаться здесь. Зачем я вообще припёрся? И на этом обрывке закончится моя несодержательная «книга», выдуманный мной читатель которой просто потратил своё несуществующее время. Хотя, какая разница? Всё равно его нет.***
Моя Холли росла таким же обычным человеком, как и все. Я уже отмечал это — это просто вопрос времени. Она зря упрямилась, плывя против своего течения, это были лишь напрасно потраченные силы. Мне казалось, что близится что-то неизбежное, что-то неведомое мне подбиралось всё ближе. Я отправился к Проводнику. Хотелось спросить его обо всём, чего я не знал, но знал он. Мои крылья разрезали облака, знакомое место было всё ближе. — Как ты? Как дела? — Весело начал я, подлетая к нему. — Чудесно, а ты как? — знакомое лицо, знакомые глаза глядели на меня, а я смотрел на ту же улыбку, что снова встречала меня здесь. И всё-таки, несмотря на него, точно такого же, как и всегда, что-то в нём несомненно поменялось. — Появились вопросы? — Тот же наклон головы… Да что же, что же не так! Я кивнул. — Да… Всё копил их, чтобы расспросить тебя. Но знаешь, — я подошёл ближе, — не уверен, что они стоящие. Стоят твоего времени. — Что? Почему ты… — он не договорил, так как в следующий момент я притянул его к себе, и мы едва столкнулись носами. — Что не так? — прошептал я. Я всматривался в его лицо, но так и не смог ничего найти. Ничего! — Хэй, что-то не так? — спросил он. — С головой моей что-то не так! — вскрикнул я, резко оттолкнув его от себя. — Не нужны мне никакие ответы на вопросы, гудбай. Развернувшись, я почему-то нервный зашагал по облакам вперёд. Придурок! Что это было? У тебя окончательно крыша едет?! Нуу, дружочек мой, так я тебе скажу, не очень этот диагноз. Я обернулся. И сразу после этого я ощутил резкое прикосновение. Ледяные, невероятно ледяные пальцы схватили мою руку, а синие глаза смотрели с непонятной смесью эмоций. Этот парень на коленях сидел передо мной и так выпучил свои глаза, что я прекрасно разглядел красные склеры двух больших глазных яблок. Нижние веки как два тёмных болота придавали более удручающий вид и без того не самому лучшему виду. — Я так устал, я слишком устал… Сколько можно меня мучить!.. Я не нарушал правил, я прекрасно выполнял это всё, но почему это повторяется снова и снова, будто грёбаный день сурка?!.. — Он кричал точно псих, ероша свои волосы, и от того он казался ещё более похожим на сумасшедшего. Я отпрянул, в небольшом ступоре, к которому примешалось недоумение, я смотрел на него, и вдруг ощутил как падаю вниз. Падаю, лечу с невероятной скоростью и будто сильный поток воздуха утягивает меня, и от этого я несусь ещё быстрее. Попытался раскрыть крылья, но не ощутил уже привычных мышц, приложив к спине руки, ощупывая лопатки. Позвоночник обычного человека, рёбра, лопатки… Ничего. И я закричал.***
Отвратительная белизна. Всё такое белое, такое белое… Нет, это не февраль. А если не зима, то остаётся только один вариант. — Опять этот псих кричит! Рубашку несите, опять буянить начнёт ещё! Что?.. И сейчас я заметил, как всё продолжаю кричать, ощутил боль в горле. — Сука, — негромко произнёс я.Никто не отбирал мой рассудок. Ни я, ни кто-либо другой. Это я сам его потерял. Так запросто, но наконец вагончик достиг своей точки.