Scream

Всё кончено. На самом деле, «всё» не должно было начинаться никогда. Многие миры достойны существовать, но только не этот. Не мир, поглотивший столько хороших людей и прекрасных охотников, прожевавший и выплюнувший тех, кому просто не повезло. Не мир, где существовать могли те твари, о которых не написано ни в одной книге на пыльных полках бункера. Здесь некого защищать, можно только защищаться. Какой смысл спасать мир, который сам пытается порвать себя на куски, раздробить на части и проглотить без сожалений? «Какой смысл, Сэм?» — думает Джек, вспоминая зелёные глаза, наполненные подлинным ужасом. Тем ужасом, с каким он смотрел на Люцифера и Михаила, на то, как умирали дорогие ему люди. С тем ужасом, который появлялся, когда он понимал, что ничего не может сделать. — «Какой смысл, Дин? Вот же ирония, да? Вашим делом было спасение мира, который того не заслуживал». Джек смотрит на свои руки, всё ещё покрытые бордовой кровью охотников, крепче сжимает запачканый ангельский клинок. Он не хотел, чтобы это произошло так: грязно и медленно, как совсем не подобает умереть лучшим охотникам, положившим жизнь на дело, не имеющее смысла. Но хотя бы их тела вознесутся так, как подобает охотникам — в пламени. Охотники… Может ли Джек назвать себя охотником, если он никого так и не защитил? Может ли он продолжать называть себя Винчестером, когда собственноручно всадил холодный металл в сердца братьев? Джек не знает. Уверен он только в том, что может называть себя сыном Люцифера, особенно когда тот стоит за спиной и нефилим чувствует это каждой клеточкой тела. Это видение настолько давно с ним, что Джек перестал понимать, где реальность, в которой он убил Мэри и с позором сбежал, а где вымысел, где Люцифер смотрит так одобрительно и Джек почти верит, что тот, возможно, его любил, будучи ещё вне Пустоты. Интересно, простит ли он то, как безжалостно сын запер его там, не позволив Нику закончить обряд? «Вот когда это началось» — думает Джек о том моменте, когда его разум начал трескаться, впуская потоки мирского безумия, когда он впервые снова увидел Люцифера перед собой живого и невредимого, хотя обгоревшее тело Ника всё ещё остывало в том злополучном доме. Возможно Люцифер был прав… «А мать нет» — думает Джек, стоя над гигантским пламенем, чьи горячие языки облизывают утёсы и скалы, касаются дымного неба, освещают всё вокруг, словно взошло солнце — «не во всех можно найти что-то хорошее.» А чистых и безгрешных людей осталось так мало, что милосерднее было придать их огню и отправить туда, где им будет лучше, чем на бренной выжженой Скверной земле. У Джека в ушах до сих пор стоит тот пронзительный крик, каким звучали города, леса, деревни, всё, что было предано пламени, и кожей он ощущает пар, идущий от кипящих океанов. Никогда он не чувствовал себя таким… Живым. Бессмертным. Способным изменить и меняющим всё вокруг, как огненный смерч. Ветер треплет его русые волосы, кружа миллионы искр вокруг нефилима, но не касаясь его и разнося огонь ещё дальше в леса. Это был последний город. Джек вдыхает запах копоти, от дыма слезятся глаза, отвратительно быть наполовину человеком в такие моменты, но зрелище всепоглощающего очищающего пламени поистине прекрасно. Но горечь на языке не даёт покоя, а в ушах снова звучат крики, словно из адской бездны. — Джек!!! Он узнает этот голос где угодно, но теперь поздно что-либо менять. — Кас, — лицо у Джека словно камень, ни капли эмоций, чувств, ничего. Он переступил это уже давно. Ангел смотрит на него через свою потрепанную оболочку бесконечно-синими глазами, и Джек бы сказал, что это навевает воспоминания… Но воспоминания лишь о том, как Кастиил безуспешно пытался вернуть Винчестеров, которых нефилим отправил в самое небытие, туда, откуда никто не сможет вернуться без помощи с самого верха — в Пустоту, и как впервые Джек увидел слёзы в этих ангельских глазах. Настоящие, человеческие. — Что ты наделал… Джек ухмыляется. Забавный вопрос, плоды всех его деяний буквально на ладони. На обеих ладонях, покрытых кровью и пеплом, ладонях, так уверенно сжимающих ангельский клинок. — То, что было правильным. Возможно, самым правильным, что Джек когда-либо делал. Единственной чёртовой правильной вещью за всю его короткую жизнь. — Правильным для кого?! — Кастиил ждёт ответа, но ответить «для меня» Джек просто не может, потому что это ложь, потому что это эгоистично. — Для кого, Джек!!!? Ответь мне!!! — Правильным для всех, — у него много мыслей, выразить которые попросту не хватит времени — нефилим видит отблески пламени на чужом клинке и с какой решимостью названый отец делает шаг вперёд. — Я не верю, Джек, — Кас смахивает слезу, — я не верю, что всё это… Ты. Мы были семьёй… — Да. Уверен, что Дину и Сэму гораздо лучше в вечном покое, чем в бесконечной гонке за чьей-то жизнью, — Джек встаёт на край обрыва, оступая от Кастиила. — А остальные люди?! Они были не виноваты! Ни в чём, Джек, слышишь?! Ты убил миллиарды невинных людей! — Они убивают друг друга каждый чёртов день, Кас! Каждый! — глаза нефилима горят плавленым золотом, и пламя за его спиной вспыхивает с новой силой. — Какой смысл спасать мир, который убивает сам себя?! Который оставил даже его создатель?! Тем, кто достоин будет лучше там, где они сейчас, в мире без насилия и риска умереть! — Небеса горят, ты уничтожил всё! — Хватит! Ничего уже не изменить. Ты либо со мной, — Джек замолкает, так и не закончив фразу. У Кастиила от напряжения вздулись вены, его благодать бурлит неконтролируемым гневом и болью, сильнее любой, которую он когда-либо чувствовал. — Ты стал монстром, Джек, — ангел сглатывает комок в горле и выбрасывает вперёд руку с ангельским клинком. Оружие быстро входит в мягкую плоть, божественный свет озаряет ближайшие деревья и камни, а по клинку струится яркая голубовато-белая субстанция, капая на грязную землю, покрытую пеплом и кровью. Лицо Кастиила замирает в немом ужасе, а в глазах плещется боль, обида, злость, вытекающие последними слезами. — Прости, — шепчет Джек, отбрасывая своё оружие. Он бы заплакал… Если бы чувствовал хоть что-то, кроме пульсации огромной чёрной дыры на том месте, где должна быть душа. Ангел оседает на землю и через пару секунд, задрав голову к небу, пронзительно кричит, пока из его глаз и рта бьют лучи белого света. Пустой сосуд падает на грязную траву. Кольцо огня быстро пожирает его, не оставляя ни единого следа, даже серый пепел разлетается по ветру, смешиваясь с гарью и копотью. Джек смотрит на бушующее пламя последнего города, всё ещё кричащего в его голове. Люцифер неожиданно кажется самым реальным, что когда-либо существовало в жизни Джека. Он кладёт руку на плечо нефилима, и на фоне звуков разрушающегося мира его голос кажется почти шёпотом: — Я горжусь тобой, сын. Последнее слово он произносит так, будто это для него действительно что-то значит.