***
Холодно. Это единственное о чём ты сейчас думаешь, о чём можешь думать, кроме заснеженной на многие километры равнины, без единого дерева, в которой ты утопаешь с каждым шагом всё глубже, не чувствуя человеческих конечностей; кроме метели которая поглощает тебя, скрывая от посторонних глаз родное дитя, убивая оболочку; и единственный оставшийся ориентир в белом враждебном вихре, это спина старой, затёртой шанели военных времён нового... союзника? Возможно. Ну уж не друга точно. Между такими как вы, дружбы в привычном понимании нет, только слово, пустое и условное. Но сейчас это не важно. Вы совсем недалеко от границы с кругом, но всё равно этого достаточно чтобы замёрзнуть на смерть пока ты чувствуешь себя как человек, без связи с каждым подопечным, закрывая внутри настоящую силу. И даже на этой дальней условной границе видно сине-зелёное сияние полыхающее над пиком Чеу-Ундаку, хребтом что стеной загораживал горизонт, вашу настоящую цель. Десятки километров впереди для взгляда сглаживаются в нить, но для таких как вы, это смехотворное расстояние. В тех всполохах мелькает фиолетовый, твой цвет, маркер едва заметной стороны в этом конфликте, которая играет роль джокера, которая не может сделать первый ход. Благородная, но волчья позиция, где ты вынуждена ждать, чтобы стать просто расходником в бою более весомых и действенных карт, но по другому сейчас и не выйдет. В твоих же интересах перекрыть козырь не подставляя свою колоду, которая находится на чужом поле. В этом переливании цветов, сколько бы за всю жизнь ты их не видела, несколько десятков минимум, всё равно есть что-то дикое, завораживающее, опасное и не правильное. Страшное. Люди на предыдущей станции ничего не понимали, по зданиям сновали метеорологи громко проклиная внезапное явление наступившее в период прихода новой смены, из-за чего мобилизовали всех. Учёные были в восторге и изучали это, пока возможно, совершенно не обращая внимание на странных путников, укрывшихся переждать бурю около метео. установок. Суета и тормошение тягучего воздуха лишь показывали то, что люди даже не думали что это вестник грядущей смерти. Отдых на той станции для вас выдался слишком короткий. Без возможности сменить даже вещи на твою народную и более тёплую для Брагинского, в которой холод даже подкрасться не сможет, или подготовить припасы. Терять время было нельзя. Сопровождающий отряд отделился там же, больше не имея запаса сил идти в таком темпе. Теперь, от разговора тебя не убережёт внезапно подошедший попутчик. Тяжёлые ворота со скрипом заперлись и теперь вы чуть дальше чем на середине пути до следующего привала. Ещё более опасного. Иван шанель не менял, лишь укутывается в шарф и поправляет не особо тёплые перчатки. Но даже на фоне его ты выглядишь смехотворно. В таком даже осенью простудишься, что говорить о крайнем севере. И в вое бури вы с ним разговариваете, как и на станциях, и в пути, лишь бы не оставлять тишину. В отличии от других, ты с ним уверена, он не внушает страха, потому что ты сама не такая как все. С вечным могильным холодом в глазах, появившаяся из неоткуда. С видом девочки подростка, ты слишком много видела, и слишком много поставила на кон в своё время. Это их и пугает. Но сколько бы вы не говорили, у вас не закрыт вопрос от которого зависит дальнейший исход. Стоит ли твоё вмешательство потерь? Ты уверена что стоят, всеми силами стараясь стоять на своём, что каждая сторона по своему ценна, но если понадобится, если решение оправдано, то сомневаться ты не станешь. Иван отчасти поддерживает, полагая то же, но лишь Америке решать, сможете ли вы избежать и обернуть вспять. Лишь согласие удаётся выдохнуть из синих губ, продолжая следовать за мужчиной по колено утопая в снегу. По сравнению с ним ты маленькая, очень, почти скелетик вмёрзший в вечный лёд. Ещё сильнее тело уменьшает озноб, к которому ты уже привыкла настолько, что и не замечаешь. Пока вы были в городе, среди людей, тебе пришлось прикинуться человеком, иначе ничего хорошего бы не произошло, а вот ему на родной земле незачем это проворачивать. По странам течёт естество подвластных ей земель, но сейчас твоё тело, замкнувшее бурю внутри, не способно выдержать температуры подобно этой. Можно расхохотаться, увидев девчонку бредущую в пустоши в бледной разлетайке, которая максимум сантиметр в толщину, при морозе который даже сталь разбивает, что уж говорить о простом теле. Но по другому сейчас нельзя. Для окружения незнающего, ты северная республика, обычная, серая и незаметная. Закрывающая глаза тяготящиеся опытом. Для тех кто помнит, кто знает, ты живёшь древней могущественной нацией развивавшейся тысячи лет по благоволению Бога. Но кому врать, то, что ты есть, даровал тебе отнюдь не создатель, разрушитель, договор с которым сулит потерю естества для человека, и вечным проклятьем для страны. Я сама, сама написала кровью, своей и чужой, первый договор много и много веков назад, до тех самых времён, когда даже самые древние созданные человеком творения казались молодыми или даже ещё не появились. В то время ты уже была достаточно изнурена, полностью не зачерствев, чтобы просить защиты, подмоги, чтобы твой народ остался на свободе под защитой, развиваясь и живя сколько бы времени не прошло и какая бы угроза не нависала бы над ним. И ты получила то что желала. Вечные льды окутали твои границы, размыв их до самых окраин густых лесов, заставив уйти глубже и скрыться, приспособится, не оставив даже шанса выжить кому-то враждебному кроме естественных угроз. И в издевательскую похвалу за столь искреннее желание, наградив проклятым мерзким даром. Вторая жизнь. И сейчас, проклиная этот дар, ты отдалась в чужие руки как ударная сила, вмешиваясь в чужую войну, подвергая тех кто не выбирал участи мучениям, в замен страданиям армии других. Мёртвые менее весомы чем живые, но это не правильно. Воины должны покоиться заслуженной смертью в мягком снегу, забыв о страданиях.***
Ближайший перевал уже ближе, и ты вгрызаешься ледорубами в скалу, еле удерживаясь на льду собственного проложенного пути. Ветер и снег не благоволил вашим действиям, самой природой вставая против войны между самими странами, не воинствами. Но уж вам ли говорить о природе что подвластна вам. Когда вершина на грани лавины, вас подбирает застрявший из-за непогоды отряд спасателей, заметивших ваши почти слившиеся со склоном фигуры. Приняв за очередных сумасшедших и не удачливых путников, они вытаскивают вас из ущелья, на краях которого ты смогла создать тонкий и скользкий мостик, и в которое только ледоруб и опыт не позволял упасть. Вы и пользуетесь обманчивым впечатлением, одной легендой: заблудившиеся альпинисты. Снаряжение, как и вещи под ноль в обвале. Командир, интернационала по всей видимости, чувствует ложь и холодную атмосферу, которая даже сильнее, чем буря рядом с вами. Подозревает как минимум, совещаясь с более молодыми коллегами, доверчивыми, менее чувствительными. Скрепя сердце старый командир впускает вашу команду на заброшенную и восстановленную станцию, в пустые запасные жилые отсеки. В маленьком окне, на котором вырисован холодом узор, теряется свет от разгорающегося небесного огня, приобретающего всё больше оттенков синего. Это сигнал того, что страна защиты ближе атакующей, что она сильнее. Но это не на долго. Когда вскроется, что на самом деле за хребтами гор, такими, словно позвоночники древних монстров, перевес сил может кардинально изменится. И всё отчётливее можно почувствовать вторую сверхдержаву, нападающего и не менее страшного. Но он слишком молод, и мало что знает о многих войнах. Потому что его попытка пойти там где не ждут, окончится провалом. Идти с севера на подготовленную для этого армию больше чем он сам, крайне глупо, особенно рассчитывая провести тяжёлую технику по местности, через которую даже человеку пройти трудно. Ты не считаешь козырем его способность, она сильна, но против земель где преобладают две ледяных силы, вряд ли сильно поможет. Воздух для вас обоих раскалённый, чашка чая врученная проводниками в этой местности обжигает, если не плавит кожу. И когда утеплённая дверь закрывается, дерево трещит от резкого похолодания и пара между синих от природы губ. За монолитным окном воет вьюга, и в ваше горло вливается остуженный чай. Тёплая одежда из медвежьей шкуры, сшитая тобой несколько веков назад, когда ты ещё была просто вожаком не набравшей силы нации, на тебе скрывает слишком тонкое и иссохшее от холода тело, возвращает вид великого народа, его традиций и общества в целом на котором строится сама страна. И не смотря на странный и обшарпанный вид некоторых, большинство оказываются не так уж и плохи, просто показывая некую неустойчивость в аспектах устройства. За стеклом калёная вьюга, а за твоей спиной прохладная бетонная стена, греющий тело воздух и союзник, от присутствия которого перестаёшь напрягаться. Мужчина усмехается, вспоминая, что именно так, многие писатели чувствовали вдохновение, и будь перо и бумага он бы сам что-то начеркал. Ему тоже хорошо, и на грубовато-аккуратном лице можно прочитать лёгкую грусть и спокойствие, за маской которого в фиолетовых глазах видна пустота от очередного нападения, конфликта, тягость лучших воспоминаний. Всем странам нелегко в начале войны, а потом начинается запал, может только у некоторых, даже если углубиться в воспоминания. Сжимая в руках кружку, по детски поджимая к себе на кровать ноги, и мечтательно заглядывая куда-то в закрытое белизной небо, Иван отмечает, что чувствует ещё несколько стран, Европейских, кажеться. Цвет за окном не меняется, всё так же сохраняя только прожилки фиолетового. Их границы не пытаются наслоится на контур, не создают отливов в цвете. Они здесь не драться, не с Россией уж точно. Это к лучшему. Насколько бы лёд не был силён, когда вы находитесь вместе, насколько бы это не облегчало способности, против армии такой численностью не выстояли бы даже вы. Молчание разрушается порывом ветра, голосом стужи, по комнате звучит тембр мужчины и осточертевший, точно родные буря и снег, вопрос: "Какая твоя причина? Почему ты внезапно появилась? После сотни лет." Ты игнорируешь, врёшь, отшучиваешься, делаешь всё, чтобы не говорить истину. Которой и нет. Или ты так думаешь. В собственном разуме ты давно перебираешь варианты, пытаешься не зацикливаться на том, что изголодалась по чем-то кроме пещеры, отапливаемой особой системой, и леса в котором, даже звери подчиняются тебе, в котором горы подвластны твоей воле, даруя тела закалённым воинам. Сотню другую лет без боя прожить можно, но дальше начинается застой, люди пытаются совершенствовать технику ориентируясь на редкие вылазки, но для этого нет толчка. Тебе, твоему сознанию, только и созданной из-за войны, привыкшей к ней в те времена и перенасытившейся она нужна без признания как таковой. Но кто на тебя нападёт, если самой выживать трудно. С такими условиями жил и твой собеседник, но развитие, войны и репрессии подгоняли его, и он выбрал более обдуманное желание. И всё равно причины для тебя в другом, менее личные, менее помешаны на тебе. Страна должна стремиться к защите народа, она не должна учитывать свои приоритеты. Если ты не вступишь, эту землю выжгут как сорняк за сопротивление. За ответную угрозу, решив уничтожить простых людей только за то, что они не хотят порабощения, хотят сохранить традиции своей земли отвоёванной великой кровью. Постепенный бой, когда есть оружие массового поражения, не выгоден, и если армия падёт в первом бою, если страна будет повержена на месте, только тогда можно будет избежать глобальной катастрофы. И что более страшно, для тех кто и выживет - выжил бы - так это то, что планете это всё осточертело. Осточертело до волнения неподвижной земли и каждая, каждая страна связанная с этой силой чувствует это, понимает и испытывает на собственной шкуре! Даже этот идиот Альфред должен знать и осознавать, что может произойти! Какой ад обрушится на него и народы, каким горем захлестнёт все его богатства и земли, как будут страдать остальные. Этот глупый мальчишка! Если опустить подробности ада на земле, даже в случае просто войны не уйти в сторону и твоему народу. Горы и лёд удерживавшие армии много сотен лет их больше не уберегут, не защитят. Больше нет. Договор ещё действует, но оба "бога" сброшены с пьедестала других миров, им не удастся выполнить контракт. Не для того ты написала эти мольбы, не для того обменяла "душу" на эти чудовищные, гадкие дары. Ты хотела, словно наивная девочка, увидеть мир дальше без войн, когда люди и страны заключат контракт, объединятся под одним началом. Просто перестанут воевать. И сколько бы лет ты не пробыла в ледяном сне, каждое своё пробуждение ты видела то же, что и сотни лет назад. Но только, каждый следующий год, люди изобретали новы способы убивать себе подобных. Унижать заложенное природой единение. И только из-за того что принято ставить во главе не страну, а её начальство. Просто потому, что страны следуют воле народа, и могут ошибиться, поведясь на желание толпы. Но нет, они следуют, обдумывают и рассказывают людям почему так, а не иначе, и следуют негласному между ними правилу. Толпа неуправляема. Но кто пытался доказать, что это не потому что с какого-то момента они к этому привыкли? Чёрт его весть как бы всё было. Факт остаётся фактом. Пока невозможно вести себя по другому, надо действовать настолько, насколько это возможно. Но даже так, они ничего не меняют, не продвигаясь дальше в духовности, в том что заложено с самых корней. Стоят на месте сами того не понимая, повторяя прошлое почти точь в точь. Даже ты перестаёшь надеяться. - Будущее, чёрт бы побрал, в мире, союзе! Так почему эта американская шваль, отображение простых людей, идёт против их настроя, нежелания войны?! Этот выкрик обрушивает лёд застоялой тишины после вопроса и совершенно не удивляет Брагинского. Он сам прожил множество лет, и видел на что способны люди забывшие о соперничестве и противоборстве. Но всё же ты чуточку старше, потому смотришь на призму войны и возможного её отсутствия. Она записана в гены как следствие, что людям приходилось биться со зверем. И пока они не перестанут видеть в другом народе зверей, отличимых от своего вида, ничего не изменится. Ты всё же хочешь увидеть мир озарённый солнцем, в чистом белом снегу по окончании осени, объединённый в один большой союз. Узнать о новом познании существа и строя. Если бы не это, вряд ли бы тебе захотелось сжать в руках уверенную толстую сталь и задуматься о собственной способности. Противоестественной, гнилой изнутри, подлой и выедающей, точно такой же как и тот кто её тебе даровал. Такой же как и у него. Обращение ненависти, страданий, жестокости в силу. Любой негатив людей, стран, своих, чужих искажается, обращаясь в мощь, развитие, усиление. Страны и бояться этого, что сколько бы злости не горело в них, холоду не будет ничего, он только станет сильнее. Прожив года с этим, он начал привыкать, сам уже теряясь в способности действующей и на него самого. Он уже не мог мыслить без инверсии, отсутствия разделения мыслей на искажённые и собственные. Ненависть и страх к другим, раздражение и агрессия выходили другими, против его воли, и не подчинялись сознанию. Из вас бы вышел хороший дует, о котором могли бы мечтать все армии мира, будь вы смертными с необычными способностями. Ох, эта прекрасная ледяная зима сорок второго, проведённая бойцами в окопах, а странами в штабах. Сколько же жизней ты тогда выманила из вьюги, тихой песней уведя от ада и рая, лишая их мира и единения с убитыми семьями навечно? Больше множества тысяч. Множество тысяч душ, обречённых сходить с ума в холоде, ненавидят тебя, и наверное всего лишь несколько боготворят твоей чести. Умершие твоего народа. И ты совершенно не знаешь кого заберёшь следующим. Тебе это не подвластно. Да что уж мне говорить. Вы уже те, кого бы желали держать под контролем высшие чины как главное оружие. Каждая мысль проносится в голове снегом, а человек напротив молчит, не собираясь отвечать. Всё и так предельно понятно. Тишина звенит, пробирается в уши, течёт по канальчикам и рвёт перепонку, мучительно, тянуще. Ты не выдерживаешь кипящей внутри энергии и пронзаешь стену сорванным с креплений ледорубом, под остриём которого крошится бетон и щепки льда отлетающие крошкой. Стена стекленеет, словно хрусталь, и окно почти лопается вдребезги. Иван отставляет пустую кружку, и осторожно забирает у тебя пАрное оружие, словно маленькому ребёнку объясняя, что стоит поберечь силы. Ты рычишь что-то, шипиш в угрозах на кураже внезапного порыва и он только улыбается, а в глазах нечего, пустота и предупреждение. За окном раздаются крики и стоны, мольбы пощадить отделённых друг от друга душ, голоса которых слышны только тебе. Огоньки глаз умерших сияют сильнее, их конечности начинают леденеть, проявляются вены наполненные чистой силой жгущей невидимую плоть. Им больно и страшно, а воины племени Инза, твоего народа, принимают участь покорно. Но сейчас холод не твой. Гнев, пронизывающий изнутри каждого воина, принадлежит хрупкой стране, но лёд уже не твой дар, это чужая сила, которая может и поддержать, и навредить. Сейчас это бестелесные духи, пока без тел данных тобой, всё равно где-то поверхностно ощутимые. От этих угроз ты только заортачеваешся сильнее, выхватывая оружие и гордой ухмылкой отвечаешь на угрозу во взгляде, чувствуя в сантиметрах осколки лопнувшего наконец стекла. Стряхнув пелену навеянную близостью атакуемых границ, вы оба быстро собираетесь, вспоминая зачем вы здесь, и почему вы всё ещё не перегрызли глотки в строптивом характере. На базе сейчас много заблудившихся путников и вы совсем не похожи на нынешних гуляк. Глинтвейн, виски, огонь, для них это романтика, а вас воротит от этого ежедневного ритуала. Привыкшие жить в тепле, люди считают это чем-то романтичный, в некоторых случаях вы тоже, их нельзя за это винить. Только вот, навевает это воспоминания о временах, когда без этого можно было лишится жизни, и приходилось смотреть как в неравенстве души во сне покидали тела. Даже вопроса не следует от слишком увлечённых разговорами компаний, и, забрав некоторые вещи, вы просто уходите не оставив после себя напоминания, кроме трескающегося под напором ветра льда вместо боковой стены. Не успевает перестать трескаться от холода дерево кроватей, как ваши фигуры уже скрываются в белой пыли. И эта станция тоже остаётся позади.***
До цели совсем нечего, считанные часы, может даже минуты. Как и в лесу здесь время мягко уступает место пространству заполненному до песчинки. Контур всё ярче, и дурман тянет в пучину сильнее. Теперь ты это ты, и всё перестаёт быть таким живим. И всё равно ты только на половину так же сильна как и он. Всё же сотни лет упора только на преграду мороза. Но это не пугает. Вторая половина, это твои люди, и они дополнят твои силы, хотят они того или нет. И даже с этой позиции, всё равно остаются сомнения. Действуешь ли ты из искренних побуждений или соблюдаешь договор для выгоды самой себе. Чтобы жить страна, нация должна контактировать, враждовать или договариваться с кем-то. Без этого она не может тянуть дальше в своём прежнем облике. Так не хватаешься ли ты за последнюю соломинку на спасение личности? Это инстинкт каждого, но так ли он важен для вас? Всё равно не станет никого, рано или поздно. И раз уж ты больше не играешь в честные игры, ты будешь бороться до конца. Уже поздно, даже если бы ты решила отступить. Карты вскрыты, за твоими людьми пойдут даже в центр земли, чтобы истребить восстание и не желающих жить как они, забыв о своих ценностях. Такова их "свобода", и тебе от этого тошно. Каменный мост надёжнее чем лёд, но и горы сговорчивее, потому земля над пропастью устойчивее. Несколько метров ходьбы и перешеек закончится, будет выступ почти на острой вершине, в нескольких метрах от которого точно по контуру идёт граница. С него видно всё. Но главная цель не ты. Главная цель Россия. Страна не желающая больше войн, желающая развиваться на своей земле, в сотрудничестве и без вечной опасности нападения. Вся его история покрыта кровью и страданиями обычных людей, подавлением страны другими, повторяющееся из раза в раз. Народ считает, что всё плохо, но во многом, всё же, чуточку лучше. Просто народ не хочет меняться столь же быстро, сколь требует время, а молодёжь отчасти губят взрослые. Но всё же когда-то произойдут изменения в лучшую сторону, если люди перестанут ныть и считать, что прозябать в гнилье из-за "проблем" в стране круто, когда они даже примерно не знают как сложно всё на самом деле. И возможно эта война не даст этому толчок, потому как о ней узнают позже, поскорбят и не придадут значения те, кто не знают чего бы стоило поражение, но это даст время, очередной шанс исправить дурость поколений, которая не кончалась никогда. Но вряд ли судьба благоволит. Никогда завоёванные земли не приносили тишину, особенно такие большие присоединённые к не менее обширным исходным владениям. Очередной виток революций и разрыва границ лишь только грядёт. Как бы то ни было, будущее пока не видно. Он желает лишь мира и согласия, а ты желаешь увидеть снег без крови. И оба не желаете чувствовать опаляющие ожоги радиации, яда этого века, на землях как на своей коже. Шарф стоит почти колом, шерсть на капюшоне свалялась в льдинки покрытые снегам, а волосы и ресницы тихонько обмерзают в утихающей буре. Ничего не меняется. Только сквозь призму снежинок, проходит яркий свет от полосы в нескольких метрах возвышающейся щитом на границе. Пока не иссякнут силы страны, щит не падёт; эту оборону можно держать месяцами. И через сотни метров вперёд, на столько же сходя взглядом по обрыву скал, стоит Альфред. А за его спиной армия в сотни тысяч человек устилающая многие километры плотным строем. Но для вас, каждый стоит почти нос к носу, отделённые лишь тонкой чертой, на одном уровне, с равными силами и противоборствующими мнениями. Точно артефактами сверкая глазами в угрозах и спокойном ожидании выбора, совершенно забыв о окружающим настоящем мире, ощущая лишь тот неясный, белым пространством струящийся по скале и тёплой земле. Ваш противник держит стену тепла, достаточную чтобы за ней было +13, не намекая, что ветер стыл температурой -49 и ниже. Губы изгибаются в улыбке, насмешливой и гадкой, превосходной над всей истинной бытия. Всё его сознание затянуто пеленой гордыни, самоуверенности, гнева к неподдающейся стране, ликования скорой его победы. Глупой и совершенно не понимающей что на кону больше, чем кажется. Отрёкшийся от идеи существования. Но кое-что ещё более интересно. Несколько союзных стран, Германия, Англия, Франция и Китай, стояли рядом, мельтешили. Полная боеготовность, но по другой причине, испуганная, не враждебная. И с каждым моментом всё менялось, ухудшалось. Англия едва не выл, хватался за голову, с надрывом ругался, проклинал, удерживаемый от резкого нападения за плечи только Францией, который с большим спокойствием пытавшийся донести, что хочет сотворить нахальный юнец. Стоящие в стороне, выдохшиеся, без привычной строгость с ощутимой витающей болью, Германия и Китай наводили на не самые приятные мысли, когда на чёрном мундире арийца проступала кровь и виднелись несколько пулевых. Обычные патроны для стран как слону дробина, но это... При взгляде на эту картину, Россия слегка поигрывает трубой и контур загорается ещё сильнее. Разогревая закипающую кровь в предвкушении, в отвращении от грядущей крови. Воскрешая лёгкость, холод, желание вырваться из тяготящей физической оболочки взлетя северным ветром, но реальность осаждает, приземляет, возвращая желание заменить страсть, свободу полёта чем-то похожую на то, что страна чувствует в момент её становления. Сознание захватывает эйфория, какую люди ощущают от наркотиков, такова же и война для стран. Но взгляд снова возвращается к шумному парню. Америка почти вопит, бунтует словно подросток. Кричит, что они слабы, что если они не осмеливаются, он победит вместо них, станет истинным героем. А Яо и Артур едва не срывают голос, грозятся использовать артефакты. Но для них это обозначает вступление в войну, к которой они не готовы. И тебе даже жаль их. Людвиг и Франциск не заслуживают напоминаний о смутных временах, о войнах которых не хотели, под которые пришлось прогнуться и измениться. Но кто их слушает? Стена тепла всё больше сдаётся под напором льда, извивается змеями и полосами, искажает солнце, скрывающееся за тучами. Плотный воздух схватывается снежинками тут же тающими, всё дальше и дальше оттесняя тепло. Но следует давление, усиление, и он останавливает перед самым носом колыхающийся миражами воздух, из под очков хмурясь и призывно поддразнивая одним взглядом, прячась за искажениями. За такими, о которых ты только слышала. В холоде мерещатся только голоса. От каждого подозрительного взгляда, жеста, напряжение усиливается и союзники отходят ближе в сторону, скрываясь за чужим барьером. Солдаты тоже не особо в восторге, перешёптываются, сжимают оружие, находясь в полной растерянности, не решаясь и шагу сделать без приказа. Совершенно иначе от того, что делают твои. Они не живут, и единственное, что они могут, это испытывать холод пожирающий душу, пылать ненавистью к пленительнице, иначе замёрзнут. Они бестелесны, они ждут дарования физического обличья, но нужен холод. И он будет. За чужой спиной мелькает силуэт вышитый вьюгой, являя взгляду старца, чей мутный взгляд ложится на поля. Спутник зимы. Тебе хочется засмеяться шутя, что удивительно, как у страны с силой тепла нет антипода вечному холоду. Веселье накатывает внезапно, немного истеричное, сбивающее настрой. Мир перестаёт быть серым. А страна впереди хорохориться, щурится, обещая вызволить прекрасную даму из лам империи зла. Да уж, лучше холодное зло, чем "справедливость" через хруст костей. Так и хочется ответить не только ироничным хмыканьем, без отвода глаз, в лицо выразить всё, что ты думаешь, и вправить мозги развращённой приказом начальства стране. Но ты сохраняешь нейтралитет. - Вы ведь Генерал, так? - уголки губ кривятся, а глаза остаются тёмными, поглощая каждую крупицу света. В ответ медленный, тяжёлый кивок, вежливое обращение раскатистого голоса. Сколько же лет ты не слышала даже намёка на уважение, обычное, равное. - Вам бы армию покрепче холода. - И без перерыва на ответ и возмущение продолжаешь. - Потому, в бой сегодня, вы поведёте мою - гордый, нечитаемо довольный взгляд и поворот ледорубов в пальцах. А перед носом взрывается первый снаряд, ударившись о невидимую преграду. Совсем недалеко, и белые пряди чужих волос развивается от ударной волны, довольный смех сквозь грохот звучит мелодично и жутко, отражаясь грубостью на бледном лице окрашенном вспышкой. Следом гремят другие, по всей полосе "фронта", по полосе пограничных хребтов. И всё это забывается в обмене взглядами. Война объявлена. Не вами, не вы её хотели, но вы её закончите. И больше мирного договора не будет. Прикрывая серые глаза, ты скидываешь одеяние, полностью контактируя с пространством, в последний раз бросаясь в объятья. Тепло, почти не слышно шума взрывов, и только лишь прохладные руки зарываются в волосы, успокаивая так, словно ты ребёнок. Но ты давно уже не молодая страна, и тем более не человеческое дитя, но это помогает. В любом случае, если вы проиграете или будите вынуждены отступить, волноваться будет уже не о ком. Мир сотрут в порошок. И не суть важно какой стороной, или даже обоими. Буря бьёт всей огромной силой о стену, оттесняя тепло к самому носу страны. Артподготовка не даёт ощутимого результата, и командир велит готовить заряды сильнее, но пробиваться начать людьми. И стоит всего на мгновение отвлечься, как битва проиграна, и экран тепла разбивается осколками, праздничным звоном возвестя победу в раунде холода, подпитываемого накопленной за века силой невзрачного, слабого помощника. И это не единственное, что ты предоставишь фронту. Твёрдая сталь со скрежетом впивается в породу, пронизывает подчинением зЕмли, и души вопят, стоя рядом с людьми на позициях. Приказ: "Убить всех" И они подчиняются. Только вот, в обмен на это, ты теряешь контроль над холодом, передавая его в руки России. Холод теперь жжёт, каждая капля жажды и боли стекается к тебе, руками злобного рока вливается внутрь отравляя. Взамен верности тебе, они отдают боль, все кроме твоего народа. Роты и отряды сбиваются, напуганные ледяными людьми, в чьих телах из камня застревали пули, кроша ледяные глыбы вместо головы. По стеклянному оружию и хрупкому хрусталю катится грязная кровь раненных, пока не убитых, солдат. В бурях собственных догадок, навеянного страха перед мертвецом, они забываются и сквозь спину, кончиком сверкая из груди, их пронзает сабля, штык или копьё. И каждый новый, только очнувшийся в тисках, не видит ничего, не может отличить своих от чужих, повинуется приказу. Всего через каких-то добрых полтора часа, они будут рыдать, возможно никогда не уйдя на ту сторону, начиная новое поколение. Америка чертыхается, бросая попытки восстановить барьер, позволяя ему медленно рушиться, сверкать острыми гранями золотистых осколков. В ярости, кипящей внутри, не одна пуля не проходит мимо цели, ложась одна в одну, в головы каждого нового тела твоих подчинённых. Кулаки, брезгливо закованные в перчатки, ломают черепа, режась о края камня, пробиваясь дальше, в хаотичном порядке беснуясь. Но каждая попытка чщетна, их тысячи, десятки тысяч, бессмертных. Ни одной армии нет в мире сильнее, чем мертвецы. Каждое попадание, удар ранение, сломанный череп отдаются в тебе, на тебе, подкашивают. Ты мечешься между глазами сотен и своими собственными, теряясь в ярком круговороте вспышек, перерождений твоих подопечных, словно себя самой. Каждая боль, каждая искра, каждый поток срывается с обрыва в твоё тела, разворачивая плоть, убивая душу. Ты не можешь стоять, даже на коленях. Этот вихрь кружит вокруг, обхаживает диким зверем, а связь физическими нитями тянет к человеку, кто бы он ни был, желала ли ты к нему найти путь. Но тебя подхватывают под руку и ставят рядом, придерживают, наслаждаясь моментом триумфа, который вливают тебе в трескающиеся губы насильно, закрывая нос, насыщая против воли, против того, что ты хотела. И вера в победу не возвращает даже четверти сил, что сейчас бы так пригодились. Но и раздумья, метания, не удерживают тебя на этой стороне, ничего и ничто не удерживает. И лёд сам выполняет безмолвную просьбу, почти мольбу, обрастая и обнимая хозяйку роскошным троном, оставшимся единственной опорой. Гордо, безумно, улыбнувшись, Россия медленно, отмеряя каждый шаг секундами, по королевски, как и должно быть, спускаясь по невидимой тропе к битве, выискивая врага взглядом, с надменностью ожидая, когда же измотанный глупыми стараниями Альред выйдет сразится не скрываясь за бравадой. Стоит закрыть глаза от яркой вспышки сцепившихся артефактов, и реальность ускользает куда-то далеко, утягивая всё дальше, позволяя лишь смериться, но кто-то держит тебя, укрывая милостивой прохладой, не даёт уступить место следующей на престоле, где тебе ещё суждено отстоять. И ты будешь стоять и ждать.***
Ты теперь можешь только издали смотреть, словно призрак стоя рядом со мной, рассказывая эту история и продолжая её одновременно. Но всё не заканчивается так просто и ты приходишь в себя, отражая в серых стеклянный глазах новый мир и смерть одновременно. И только холодное белое дыхание, паром проскальзывая между губ, напоминало что перед рассветом не замёрзшая кукла. Ты не могла умереть, но как же тебе этого хотелось после всего и перед всем. Перед тобой зелёная расцвёвшая пустыня, покрытая редкими белыми мазками на холсте, изуродованная чёрными и красными кляксами на мирной картине, напоминая о том что здесь случилось. А твоя армия обрела покой, лишь на время, чувствуя тепло текущее золотыми бликами по венам очерчивая каждый сосуд, даря покой, на время лешая их одиночества. Их приказ выполнен, они заслужили. И окончен бой, и повержен враг. Но лучше будет сказать ослаблен, слишком много значит это "повержен". Обе страны не были целы или хоть как-то похожи на их прежние воплощение. Кровь, сломанные кости, разорванная одежда и глубокие или сквозные раны. Не людское воплощение, живые мертвецы мечтающие либо победить, либо погибнуть больше не мучаясь. Но за этот поступок, смерть слишком милосердна. И известно ли для кого что означает победу. Но только вот уже не важно, что и для кого, ведь один стоит на коленях, едва сжимая в ладони оружие, а другой гордо, не смотря на все увечья, стоит прислонив оружие к глотке поверженного врага. А барьер по прежнему держится без единой трещинки. Победитель очевиден. От этого не легче. Зверь, суть внутри велела бежать от более сильного, распалённого, кровожадного и безумного. Эти крики вторили отголоскам ужаса, перекрываемый лишь только крепким льдом, что не давал двинуться. Оплавленный по краю, но всё ещё крепкий. Левую часть лица тоже подобно твоему трону не пощадила такая участь, портя красоту и оставляя глубокие шрамы, что вряд ли заживут быстро. А остальная кожа покрылась тонкой корочкой льда, мутня зрачок замерзающей внутри глаза жидкостью. Но сейчас на себя ты даже не смотришь. Окружение вокруг слишком важно, чтобы обращать внимание на бренное тело, когда от того что будет дальше зависит жизнь твоя и твоей страны. Обезумевшие в войне страны редки и опасны. Но всё не решено. Америка всё ещё жив, а значит сияет надежда на мир, и тут же тухнет пролетевшей кометой, когда юноша сбрасывая разбитые очки храбриться, поднося к виску дуло, с насмешкой, вызовом глядя на страну. Жалка смерть от собственного оружия, не оставляющая победителем никого. Но барабан щёлкает пустой обоймой, в такт которой скрепят железные старые кандалы на руках пленного. Эти звуки словно мелодия, когда с детской растерянностью распахиваются голубые глаза, а холодная рука в жёстких перчатках гладит парня по волосам так, что выдирает пару прядей, запрокидывают побитое и окровавленное лицо к небу. Если он желает такого исхода, то пусть, любой выход означает падение ниже некуда. Это означает что владения, люди, воля, всё находится в ЕГО власти. На-всег-да И строптивый мальчишка никогда не уймётся чтобы сбросить эти оковы и пойти на компромисс, вернуть былую свободу под гнётом. Он ведь и никогда не понимал, что такое настоящая свобода или геройство. Глупые термины подходящие больше тебе, или какому-то маленькому ребёнку, который ещё не понял, что всё в этом мире не так, просто потому что так есть, и что это изменить не просто. Просто заразные словечки. Но пока барьер золотится пылью, вспыхивая и разлетаясь пыльцой, принимая судейский исход, этот момент не движем, все думают о своём, проклиная чёртов день когда приняли это решение. Ничего из этого не стоило исхода. Но единственным свидетелем со стороны остаётся лишь старый пограничный хребет, и то, не имеющий способа рассказать. Чем бы оно не окончилось, вряд ли хоть кто-то сможет распутать дело с самого конца. С мертвецов уже не спросишь.