Наваждение

Арибет, стоя у зеркала, красит губы алой помадой, что так идёт к огненному шёлку её волос. Волосы пахнут сладко и вызывающе, Арибет медленно и старательно обрисовывает контур – как будто, думает Фентик Мосс с горечью, этой помаде суждено продержаться незыблемо хоть несколько часов. Уж он-то знает. Видел сам. Наконец, губы докрашены. Арибет поводит обнажённым плечом – её золочёные, плюющие на здравый смысл, декольтированные доспехи выглядят откровенно блядски. - Рано не жди, любовь моя, ты же знаешь Нашера, - говорит она. Осторожно – чтоб помада не размазалась – целует его в щёку и упархивает прочь, оставив лишь карамельный запах духов. Уж он-то знает. Знает, что сначала она и впрямь пойдёт туда – в замок Невер, на очередной совет, где градоправитель и сановники будут судить и рядить, что же делать с косящей население города чумой, а Арибет, сверкая своими доспехами, будет рапортовать о том, что герои денно и нощно осматривают город, что одно из существ уже найдено, и вот уже совсем скоро… А потом она пойдёт в сплетение улиц города – Фентику нечем забавляться, кроме как гадать, в какой именно район на этот раз. Сам он, конечно, пойдёт к Дестеру – трудиться с пожилым хельмитом бок о бок, слушать его грубое ворчание, помогать страждущим. Забыться. Не вспоминать, как стояла она у зеркала и красила губы помадой, которая будет, конечно же, размазана чьими-то жадными губами. Не вспоминать карамельно-невинный запах её волос, которые будут жадно хватать чьи-то пальцы. Не его пальцы. Его ей всегда было мало – о чём она и сказала с обескураживающей прямотой ещё на заре их знакомства. А её ему было – как моря до горизонта. Всегда. И он никогда и помыслить не мог – бросить её, найти себе другую женщину, которая, конечно, была бы добродетельнее. Да вот беда – она не была бы ею. Прекрасной, нежной, влекущей, развратной леди Арибет де Тильмаранд. Которая как кошка уходила почти каждую ночь на поиски приключений. Фентика Мосса, жениха, ей всегда было мало. Ей было бы мало любого. Это он понял позднее. И смирился. И ждал её. Иногда она появлялась в середине ночи, иногда – с первыми лучами солнца. Извинялась за дела и сатрапа Нашера. А он привычно делал вид, что верит. И видел в её глазах благодарность за это. Ей было бы мало любого. Она перепробовала всех – конюхов, плотников, аристократов, подмастерьев, священников, воинов. Перепробовала людей, орков, эльфов, гоблинов. Остановилась на нём. И Фентик Мосс до сих пор не знал, благословлён ли её выбором или погублен. Людское мнение на сей счёт было однозначным. А он смотрел на её безупречно накрашенные губы, на рыжий отблеск волос и знал, что, пожалуй, нет в Невервинтере другого такого счастливца, как он. Ведь она, как солнце в океан, неизменно возвращается к нему. И вправе ли он требовать, чтоб это солнце ограничивалось лишь им? Её привычек не изменила даже чума – признаться, сначала он малодушно надеялся на это. Но Арибет, вся отдающая себя работе, служению городу, находила время и для привычного распорядка – накрасить губы тщательно (эту тщательность она блюла неукоснительно), выйти в ночь и вернуться под утро, пахнущей мужчинами, перебывавшими в её обьятиях. Молва считала Фентика Мосса безвольным подкаблучником. Молва восхищалась ею и потешалась над ним. Уж он-то знал. Не узнал он лишь одного – что эта женщина, карамельно-сладкая, грешно-алая, женщина, чьё лицо было последним, что он видел, умирая в петле на городской площади, будет мстить за него. Мстить страшно и беспощадно. Всем тем, с кем проводила ночи. Всем тем, с кем сидела на совете. Всем. За беспозвоночного Фентика Мосса, который, как ни крути, любил её как соль в еде, как солнце в небе. И которого – единственного из всех мужчин – любила она.