Конь

Тилль рассеянно вертел в пальцах недокуренную сигарету, которая грозила то ли затухнуть, то ли рассыпаться от повышенного внимания. Свободной рукой он поправил кепку, машинально опуская козырёк пониже, будто опасаясь, что кто-то заметит и узнает его в лицо. Хотя опасался он зря: во-первых, Флаке здесь бывал регулярно, его знали и успели привыкнуть, так что вряд ли кто-нибудь начал бы действовать на нервы его коллеге. Во-вторых, никого вокруг рядом в обозримом пространстве не было… только вдалеке бодрой рысцой преодолевал расстояние конь со своим всадником. Тилль сунул сигарету в рот, закусил на затяжке и, сощурившись, пристально наблюдал за тем, как приближается к нему Флаке. Наблюдал — и не мог не задаваться вопросом, а Кристиан ли это. Флаке был застенчивым и как будто немного нескладным, угловатым. Он стеснялся своей худобы, чувствовал себя комфортно только в окружении друзей и хороших знакомых, а потому немного сутулился. Старался то ли стать меньше, то ли незаметнее… наверно, ему это почти удавалось, только вот глаза Тилля всё равно находили его в любом помещении, как бы хорошо ни получалось у Флаке сливаться с обстановкой. Иногда он даже просил — смущённо и сердито — не сверлить взглядом, но что Тилль мог с собой поделать, если взгляд сам собой находил его? Сейчас Флаке выглядел совсем иначе. Несмотря на то, что он всё так же немного сутулился, его поза казалась расслабленной, будто напряжение — физическое и духовное — ушло, и теперь он просто наслаждался всем, что мог предложить ему мир: свежим воздухом, солнцем, ласково касающимся его незагорелой кожи, лёгким ветерком, перебиравшим волосы… — Вот чёрт, — тяжело вздохнул Тилль, затушил сигарету и сунул бычок в переносную пепельницу. Этот кожаный конвертик подарил ему Флаке, настаивавший на том, что разбрасывать окурки не только чревато пожаром, но и просто некультурно. Дожидаться Кристиана он не стал, прекрасно понимая, что если тот отправился на конюшню, то это не на полчаса — в конце концов, к лошадям он, в отличие от Тилля, относился не как к средству передвижения, а с некоторым благоговением даже. Флаке любил лошадей. И если прежде Тилль принимал это за блажь, то теперь, посмотрев на их взаимодействие собственными глазами, он понял, почему. Сложно не любить тех, с кем чувствуешь себя свободным и счастливым. — Хорошо, что ты не любишь слонов, — буркнул себе Тилль под нос очень недовольно и, пристегнувшись, вывернул на дорогу. То, что происходило между ними на сцене, никогда не несло эротических подтекстов. Тилль ругался с Флаке, деланно рычал в его сторону, бросался на него и пытался разделаться с Доктором по той простой причине, что только его и можно было задействовать во время выступления. Попробуй скинуть в котёл Шнайдера вместе с его барабанной установкой! Неизвестно ещё, за что прилетит больше — за ушибшегося Кристофа или за драгоценные барабаны. Оливер тоже не подходил для взаимодействия: бас-гитара молчать не могла. Впрочем, как и остальные две, хотя Тилль для острастки периодически рычал на Пауля, обыгрывая его рост, и ластился к Рихарду, обыгрывая его эго. Но, по сути, ни один из оставшихся ребят попросту не мог отвлекаться на шоу. Флаке мог. Флаке вообще был за любой движняк на сцене, совершенно не стесняясь демонстрировать многотысячным аудиториям свою худобу, угловатость и хаотичность движений, которую Рихард ласково называл «эпилептик на танцполе». Флаке усмехался и обещал в следующий раз ещё и колесо сделать. Это самое «за любой движняк» Тилля в своё время привлекло и поразило, а потом он почувствовал духовное родство. Оба кривлялись на публику, как могли, только чтобы кривляниями этими заглушить настоящие чувства. У каждого были свои доспехи: для Тилля доспехами стал невидящий взгляд и полное игнорирование зала, скандирующего чужие страхи и боль, переложенные на музыку. Для Флаке это была роль шута, не клоуна, а именно шута, готового складываться пополам, чтобы колокольчики на смешной шапке били об пол. У Тилля на боль было отменное чутьё, он слишком хорошо разбирался в своей, чтобы не учуять чужой — но что такого произошло с Кристианом, что оставило его выжженным изнутри, оставалось загадкой. Говорить о таком с другими было бы подло, а с Флаке не получалось. Флаке молчал, наблюдал и действовал — всё с такой безликой деликатностью, что кличка «Доктор» подходила ему лучше всего. Когда Тилль впервые с пьяных глаз поделился с ним мыслью о том, что хочет попробовать что-то покруче блядей c плётками, Флаке вежливо поинтересовался, что именно. Выслушав — не побледнел, не изменился в лице, не скривился от отвращения. Кивнул понимающе, допил водку и предложил свою помощь. В первое время Тилль чувствовал себя так, словно у него, банально, свалился камень с души. Он, наконец, нашёл человека, с которым мог говорить вообще обо всём, не опасаясь встретить шокированный взгляд, и именно это вначале было важно: говорить. Несмотря на то, что его лучшим другом по-прежнему оставался Рихард, Тилль не мог говорить с ним настолько откровенно, да и не представлял ситуацию, в которой могли бы состояться такие разговоры. Если они скатывались в обсуждение секса, то делали это со смешками и взаимным подтруниванием. С Флаке он говорил так, как, наверно, не смог бы говорить и с самим собой — и темы их бесед никогда не носили ярлыков «секс», «отклонения» или «уголовно наказуемо». Спустя некоторое время Тилль понял, что его, помимо очевидной возможности открываться другому человеку, в этих беседах притягивает отсутствие каких-либо ограничений. Так в детстве он испытал совершенно запредельный восторг, когда сумел проехать на двухколёсном велосипеде сам, без чьей-либо помощи и поддержки, без вспомогательных боковых колёсиков… голову кружило именно это — отсутствие табу и запретов. Флаке не просто серьёзно выслушивал. Он задавал вопросы, поддерживал беседу и высказывал собственное мнение, не оставаясь пассивным участником дискуссий. Это Тилль очень ценил. Получать поддакивания ему хотелось примерно так же, как выслушивать от очередного фаната «я так Вас понимаю!» или «то, о чём Вы поёте — я тоже это чувствую». Именно по этой причине — ему было слишком хорошо! — Тилль не сразу как-то заметил, что обсуждают они, в основном, его интересы. По счастью, у него не возникало банальных вопросов вроде «с чего начать» и «как это сделать». Тилль хорошо знал, где и у кого искать то, что ему нужно, а то, что ему было нужно, не попадало в этот раз даже под нелегальное. Тут уже скорей основную сложность представляла дальнейшая реализация: например, место. Где? Для начала стоило попробовать у себя в квартире — он прекрасно знал, как важно чувствовать себя комфортно, на своих условиях, но в то же время понимал, что для настоящих игр собственная квартира подходит плохо. Во-первых, мало места. Во-вторых, его квартира — его правила, она слишком обжита, слишком комфортна. В-третьих, он всё ещё не мог поверить, что действительно на это согласен. Рассматривая на экране ноутбука каталог товаров, Тилль задумчиво потирался языком о верхний левый клык. Сопутствующую амуницию подобрать проблем не составляло — тут он справился минут за десять, по привычке отправляя в корзину по нескольку однотипных изделий, чтобы уже потом подобрать наиболее подходящие и комфортные. Проблемы возникли с основным. Он долго и оценивающе рассматривал обувь, потом переключился на костюмы — и с сожалением понял, что нужно ехать самому и трогать собственными руками, потому что никакая картинка не сможет передать тактильные ощущения. Правда, нужно было забронировать посещение и услуги консультантов. Он с тоской предчувствовал, как много потратит на всё это времени, даже не потому, что не знал точно, что ему нужно, а потому что не знал, нужно ли ему это на самом деле. Наверно, стоило просто позвонить и поговорить с Флаке, а ещё лучше — встретиться и спокойно обсудить, что и как нужно сделать, но Тилль не чувствовал себя готовым даже к разговорам. Они означали потенциальное согласие. Звонок и бронирование подходящего времени заняли минуты три, не больше. — Ладно. Хер с ним. Посмотрим хотя бы, — наконец, озвучил свои мысли Тилль пустой комнате и тут же почувствовал себя последней сволочью. Флаке бы так не ломался. Флаке бы сказал сразу — да или нет, как всегда и делал. — Я не думаю, что смогу, — вынырнув из глубоких раздумий, произнёс Флаке. Что приятно, не извиняющимся тоном, а довольно спокойно. — Что конкретно тебя смущает? — Тилль попытался скрыть разочарование, и это, наверно, даже получилось. Он потянулся и взял с кофейного столика свой стакан, веса в который добавляли металлические кубики. Предусмотрительность Кристиана его всегда восхищала — Флаке практически не пил, но помнил, что разбавленный алкоголь Тилль не любит, потому вместо льда приносил из морозилки кубики, которые долго держали виски холодным. Тилль каждый раз думал, что нужно купить такие же себе, и каждый раз об этом забывал. — Смущает — неподходящее слово, — он покачал головой. — Скорей я не представляю себе, как мы это можем провернуть. Во-первых, я недостаточно силён физически, чтобы тебя удержать. — Тебе не пришлось бы меня держать, — терпеливо произнёс Тилль, испытывая почти физическое облегчение от того, что Флаке не против идеи в теории, а всего лишь считает её трудоёмкой для выполнения. — Крепления и верёвки… — … ненадёжны. Я могу причинить тебе вред. — При соблюдении техники безопасности — нет. Флаке вдруг нахмурился. — Это не объективная позиция, Тилль. Ты просто хочешь получить то, что тебе нужно. Ты не думал, в какую ситуацию можешь меня поставить? — Мы будем очень осторожны. — Сколько ты весишь? Около сотни? Ты представляешь вообще, какая это нагрузка на суставы? — Ты не будешь поднимать меня рывком. — Я не смогу в принципе тебя так поднять. — Сам — да. Но мы можем поставить специальный механизм… который ты смог бы контролировать, — осторожно произнёс Тилль и замолчал, вопросительно глядя на мужчину. — Ты, я смотрю, много об этом думал, — после некоторого молчания произнёс Флаке и, получив утвердительный кивок, заговорил снова, но в этот раз уже медленней, явно обдумывая каждый спорный момент. — Если можно действовать при помощи механизма… предположим, что-то с очень медленным ходом… нужно хорошо изолированное помещение. — Толстые балки, в хорошем состоянии, которые точно выдержат. — Да… я пока что не соглашаюсь, я размышляю… — Я понимаю. Конечно. — За городом, но в быстрой доступности от больницы. — Брось, до этого не дойдёт. К тому же, ты прекрасно оказываешь первую помощь, — он почти сразу понял, что ошибся, и тут же поспешил добавить. — Но мы поступим так, как ты скажешь. Это должно быть психологически комфортно для нас обоих. Флаке вдруг рассмеялся, чем поверг его в довольно сильное удивление, а потом весело произнёс: — Ты даже не думал о последствиях, верно? — Верно, — вынужден был признать Тилль. — Хорошо. Давай поступим так: я всё обдумаю ещё раз, изучу принцип действия и последствия дыбы, а потом тебе скажу — да или нет. — Хорошо. Это справедливо, — виски неожиданно показался ещё лучше, чем был, хотя Тилль и не был уверен, что получит именно утвердительный ответ. Но очень на это надеялся. Флаке позвонил через неделю и сказал, что хочет попробовать. Именно так и сказал. Не «я согласен», а «я хочу попробовать» — и за это Тилль любил его ещё больше, чем за согласие. За то, что он оставался активным участником процесса. Даже большой кровати не хватило для того, чтобы разместить на ней всё приобретённое. Тилль, фыркнув, небрежно скинул на кресло разномастные стеки, хлысты и прочую атрибутику. Он всегда настаивал на реалистичности, но сейчас понимал, что тут придётся поступиться. Как ему пояснили, некоторые элементы в принципе не изготавливались для людей из реалистичных материалов. Например, трензель не мог быть металлическим по технике безопасности. Шпоры тоже как-то отличались, но Тилль пришёл к выводу, что тут Флаке будет разбираться сам. Сам он слабо представлял, как это всё нужно правильно использовать и надевать, хотя его, вроде бы, и проконсультировали. Его больше интересовали костюмы и обувь. Тилль проигнорировал призывно сияющие чёрным костюмы, по-хозяйски расположившиеся на его постели, и принялся надевать сапоги. — Пиздец, — резюмировал он, тщательно застегнув левый. — Если я не сломаю ноги, то эксперимент можно считать удачным. Он хохотнул и замолчал, понимая, что начал говорить вслух по той простой причине, что чувствует себя неловко и глупо. Глубоко вдохнув, Тилль шумно выдохнул, застегнул второй сапог и осторожно поднялся на ноги, порадовавшись, что не повёлся на предложение и не взял каблук на пятнадцать сантиметров. Несмотря на всё равно высокий каблук, сапоги были достаточно удобными, правда из-за специфической формы в виде копыта, ходить на них было чисто психологически некомфортно — Тиллю казалось, что обувь на несколько размеров больше, чем нужно, а уж каблук так и подавно на порядочное количество сантиметров выше. Впрочем, это ощущение быстро ушло, когда он перестал смотреть на свои ноги и принялся просто расхаживать по квартире, держа спину очень и очень ровно. Чтобы привыкнуть и расслабиться, он направился на кухню, старательно следя за тем, чтобы не стукнуться головой, и поставил закипать чайник. Найдя в лице Флаке не только благодарного слушателя, но и заинтересованного человека, он не мог поверить своей удаче. Именно по этой причине — ему было слишком хорошо! — Тилль не сразу как-то заметил, что обсуждают они, в основном, его интересы. Сначала это просто казалось ему странным, а потом начало задевать. Не могло быть иначе: когда открываешься полностью, то ждёшь того же в ответ. Проблема с Флаке состояла в том, что её нельзя было озвучивать — это Тилль хорошо чувствовал. Он мог вывалить свои претензии на голову Рихарду, получить в ответ не меньше, и в ходе дискуссии, какой бы оборот та ни приняла, разрешить все вопросы. С Кристианом такое не срабатывало. Он не любил конфронтаций, выяснений отношений и упрёков. В любой подобной ситуации Флаке погружался в молчание, словно закрывал за собой дверь, и добиться от него ничего не получалось. Тилль понял, что действовать нужно иначе, аккуратней… и принялся за дело. Он собирал информацию по крупицам, обрывкам фраз и собственным домыслам. Процесс глубокого узнавания Флаке начинал иногда напоминать продвижение по болотистой местности среди ночи и без фонаря. Двигаться нужно было на ощупь, медленно и очень осторожно. — Ты когда-нибудь пробовал пет-плей? — поинтересовался Флаке однажды, безо всякого повышения тона или усиленных интонаций. — Да, конечно, — несколько удивлённо отозвался Тилль, которого даже немного задело, что его просвещённость в таком вопросе поставили под сомнение. — Это достаточно популярная практика ведь… — Что конкретно ты пробовал? Тилль принялся перечислять, не особо вдаваясь в подробности, потому что Кристиан об этом не просил, но, судя по совершенно не меняющемуся лицу собеседника, нужного он так и не назвал, потому Тилль спросил напрямик: — Может, ты мне конкретики подкинешь? Флаке пожал плечами, рассматривая несуществующую пылинку на своём рукаве, и это выдало его с головой. Тилль внутренне подобрался, почувствовав, что напал на след, но постарался никак этого не показывать. — Ты знаешь, что такое пони-плэй? — Даже если бы не знал, то по названию можно догадаться, — Тилль широко улыбнулся. — Это ведь с выездкой, правильно я понимаю? — Есть разные формы. Ты пробовал такое? — Честно говоря, ни разу. — Не цепляет? — косо глянул на него Флаке. — В голову не приходило, — честно ответил Тилль, попутно пытаясь припомнить всё, что знал о такой практике. Знал он, откровенно говоря, немного и в основном из порно, где какая-нибудь полуголая Госпожа каталась на своей «лошадке» обязательно женского пола, из одежды на которой имелись только сапоги на шпильке и седло. — В чём завязка? — Да, в принципе, в том же, что и в остальном пэт-плее. «Деперсонализация в лошадь?», — едва не ляпнул Тилль, но вовремя сдержался. Вместо этого он осторожно произнёс. — И как ты это видишь? Тилль вернулся в спальню с чашкой чая. Он настолько освоился на своих необычных сапогах, что умудрился не пролить ни капли, но радовался недолго. Два костюма, расположившиеся на кровати, не так смущали Тилля, как пустые глазницы маски. Он опустился в кресло, против которого в спальне сперва возражал, но потом оценил дизайнерскую задумку, и занялся чаем. Чай обжигал, но Тилль не сдавался, почти отчаянно шумно прихлёбывая напиток. Конская голова смотрела на него пустыми глазницами. Он мог представить, как надевает костюм, как крепит хвост — тут было несколько вариантов, два на плагах, два просто крепились к костюму, и это никак не коробило и не смущало… а вот как он надевает маску Тилль представить себе не мог. Казалось, всё его существо восстаёт против этой идеи. «Может, Флаке не нужна маска», — подумал он с надеждой, в глубине души прекрасно понимая, что для Флаке вся суть не в бдсм-примочках. Это было на порядок выше обычного перепиха в антураже. Отставив опустевшую чашку, Тилль поднялся и нехотя подошёл к своей постели. Голова лошади на подушках напоминала сцену из «Крёстного отца», только заляпанных кровью простыней не хватало. Преодолевая неприязнь, Тилль взял маску в руки. Она была тяжёлой. Спустя несколько секунд он, брезгливо вытерев ладони о штаны, уже держал в руках телефон. — Алло, Флаке? — Привет, Тилль, — в голосе слышалось лёгкое недоумение. Он явно не ждал звонка, повода не было. И это здорово задело Тилля. Флаке даже не думал о том, что он сможет… что он будет раздумывать? — Ты можешь сейчас приехать? — Зачем? — и тут же, настороженно. — Ты в порядке? — Да. Да, со мной всё нормально, но мне нужно, чтобы ты приехал ко мне. Вздумай Тилль сказать такое своему лучшему другу, то, несомненно, получил бы в ответ справедливое «охренеть просто, нужно ему!». Может быть, он ответил бы так же, получив предварительно «со мной всё в порядке». Но Флаке только досадливо вздохнул, коротко произнёс «постараюсь побыстрей» и отключился. Тилль стянул с себя сапоги, поборол по-детски импульсивный порыв закинуть их куда-нибудь подальше, и поставил обувь у кровати. Копыта выглядели невероятно сюрреалистично. Он позвонил Флаке, потому что понимал, что если не сделает этого сейчас, то никогда не вернётся больше к теме пони-плея. Банально струсит, сделает вид, что ни о чём таком они с Флаке не говорили… и это будет концом их необычных отношений. Нельзя вежливо промолчать в ответ на откровенность. Отказаться — да, можно. Сказать, что не понимаешь, что не цепляет — безусловно. Но промолчать… Тилль закрыл дверь в спальню, словно запирая там костюмы и маску, и ушёл на кухню. Ему было невыносимо стыдно за то, что он не может сказать «да». Но ещё хуже было от того, что он не может сказать «нет». Флаке выглядел напряжённым, когда переступил порог. — Что случилось? — сходу спросил он, отдавая куртку в руки хозяина квартиры. Тилль неопределённо покачал головой, убирая верхнюю одежду в шкаф, буркнул «всё нормально» и повёл гостя за собой. — Зайди, — Тилль кивнул на закрытую дверь своей спальни. — И скажи, что ты думаешь. Флаке скрестил руки на груди и не двинулся с места. — Тилль… я хочу туда заходить? — и, поймав непонимающий взгляд, он продолжил. — Если… если я там обнаружу что-то, из-за чего я должен буду обратиться в полицию, я не хочу туда заходить. — О, Господи, нет! Нет, конечно, там нет ничего такого! Флаке издал полный облегчения вздох и даже его напряжённые плечи расслабились. — Ты, что же, думал, что у меня расчленённые девственницы в спальне? — Тилль недоверчиво хмыкнул, немного расслабляясь. Флаке отмахнулся, взялся за ручку двери и шагнул в спальню. Тилль запоздало подумал, что нужно было предупредить его — это всё не значит согласие, это приглашение к диалогу, но, с другой стороны, Флаке был довольно проницательным человеком. Он зашёл следом, всё так же избегая смотреть на голову лошади на подушках, но чувствуя на себе пристальный взгляд пустых глазниц. «Да что с тобой такое! Хватит уже!», — раздражённо подумал Тилль и попытался взять себя в руки. Флаке присел на корточки, осматривая сапоги, и на пробу даже постучал костяшками пальцев по копыту. Потом поднялся и обернулся на Тилля. — Ты серьёзно ко всему подошёл. Тот неопределённо пожал плечами и сел в кресло. — Я хотел посмотреть, что в этом такого. — Я даже спрашивать не буду, на сколько ты закупился, — покачал головой Флаке и, отвернувшись, подошёл к постели. Он коснулся первого костюма с бархатными вставками, призванными имитировать лошадиную шкуру, погладил кончиками пальцев и отодвинул в сторону. — Не подходит? — поинтересовался Тилль просто для того, чтобы не молчать. Он наблюдал за Флаке, но поскольку тот стоял к нему спиной, то выражение лица оставалось загадкой. — Не очень похоже. К тому же на такой текстуре быстро проступят пятна пота… будет выглядеть жалко. — Разве лошади не потеют? — Это будет человек в костюме лошади, Тилль, который потеет и выглядит глупо. Как аниматор на детском празднике. — Верно. Праздник будет недетский, — хмыкнул он, почти расслабившись, и тут же предупредил. — Это не согласие. — Я понимаю. Мы просто смотрим, — Флаке подтянул к себе поближе второй костюм, потом взял его в руки и поднял, максимально отстранив от себя. Потом вдруг прижался к нему щекой и замер. — Тебе нравится, — это не было вопросом. Тилль видел, что нравится, но такой Флаке, взволнованный по-настоящему, представлял собой довольно удивительное зрелище. — Да. Он тёплый, — Флаке подошёл к нему и протянул костюм, предлагая потрогать. — На теле он нагреется, будет совсем как живое… ты понимаешь. Тилль понимал. Он потрогал костюм, не слишком, правда, представляя, как будет в нём выглядеть. Возможно, стоило сперва примерить самому, а потом уже приглашать Флаке, но он прекрасно понимал, что был очень близок к тому, чтобы отказаться от идеи ещё в самом начале, даже не обсуждать её. Куда больше костюма его волновала маска. — Я сам не смогу это всё надеть, — он не стал кривить душой, хотя мог бы подобрать другие слова, которые более точно передали бы его состояние. Это самое «не смогу» мало общего имело с физическими трудностями облачения. — Тебе не придётся это делать самому, — отозвался Флаке и, после некоторой паузы, добавил бесцветным тоном. — Если мы, конечно, решим это попробовать. Тилль кивнул, мысленно поблагодарив за эту деликатность, и с усмешкой кивнул на хвосты. — А что насчёт этих? Флаке оставил костюм у него на коленях и отправился изучать хвосты. Он сразу же отмёл светлые и с видимым удовольствием погрузил пальцы в густые чёрные пряди под цвет костюма. — Какое хорошее качество, не отличишь, — заметил он и Тилль расслабился. — Такие можно даже заплетать и расчёсывать. — Хочешь косичку с бантиком заплести? — Посмотрим. Очень приятный на ощупь, с ним можно долго играть. — Какой лучше? С плагом или с креплением? — С плагом. С креплением будет довольно странно выглядеть, как будто у коня из спины торчит хвост. — Может, это радиоактивный конь. — Конечно. Так тебя и назовём, радиоактивный конь Тилль Линдеманн, — Флаке рассмеялся своим тихим, рассыпчатым смехом, и отложил хвосты. То ли смех на него так подействовал, то ли чужое присутствие, но в этот момент Тилль, наконец, выдохнул и успокоился. Самое сложное он уже сделал — начал диалог, дальше ему не придётся идти одному. Казалось бы, с его опытом в разных тематиках, послужным списком, если это так можно назвать, было глупо беспокоиться, нервничать или пугаться… Тилль не хотел себя чувствовать смешным. Клоунада на сцене и в профессии, антураж и флёр лёгкой — или не очень лёгкой — отбитости, окружающие его, оставались за дверями спальни. «Глупый» и «смешной», эти два слова могли по-настоящему ранить и навредить, когда речь заходила о сексе. Лучше быть странным, извращённым, отбитым, что угодно лучше, чем быть смешным и глупым. Теперь их было двое, и, кажется, энтузиазма Флаке, невысказанного, но почти физически ощутимого, с лихвой хватило бы на них обоих. — Какая красота! — совершенно искренне восхитился Флаке, когда взял в руки маску. Он поднял её с такой осторожностью, будто прикасался к хрупкому и очень старому произведению искусства. — Там можно к ней приделать гриву, не только этот… хохолок, который уже есть, — подал голос Тилль. Флаке кивнул, устроил маску у себя на сгибе локтя, словно кошку, и с невыразимой нежностью провёл по ней пальцами, поглаживая морду от лба и к ноздрям. — Гривы лежат отдельно… тоже чёрные? — Конечно. Длинные? — Разные… ещё целый ворох всякой атрибутики, в которой я не разбираюсь. Даже седло есть… я не уверен, как и что там надевать, хотя мне объясняли, и… — Это не твоё дело, — внезапно твёрдо ответил Флаке. — Ты и не должен знать, как и что надевать… это моя задача. Тилль внимательно посмотрел на него, будто видел впервые. Впрочем, таким он действительно видел Флаке впервые. — Я хочу попробовать, — сказал Тилль, и это оказалось гораздо проще, чем он думал. За городом воздух был другим. Свежее, разумеется, но что-то в нём было ещё, что-то такое, отчего с непривычки хотелось говорить громче, двигаться быстрей и жестикулировать. Тилль знал, что это пройдёт, но не сразу. Как и во многом, здесь стоило подождать. Он выгрузил ящики и чемоданы с оборудованием, не сильно вчитываясь даже в пометки на коробках. Флаке упаковал всё сам и попросил не открывать. Тилль и не собирался. Оказавшись за городом, вдохнув свежего воздуха, он словно заново прочистил голову от выхлопных газов, которыми успел надышаться, и будто протрезвел. — Мы остановимся в любой момент. Эту фразу Флаке повторил столько раз, что, наверно, и сам в неё поверил, но Тилль хорошо знал, как оно бывает на самом деле. Прежде он доверял своему неизменному партнёру в самых сомнительных начинаниях, но прежде этот самый партнёр не выказывал такого сдержанного, но несомненного энтузиазма. Тилль не особо беспокоился о технике безопасности и возможности пострадать — в любых играх подобного рода такая возможность существовала, но физическое его не волновало. Были другие, более серьёзные вопросы. И стоило бы их озвучить сразу, но вот проблема — Тилль в который уже раз не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свои сомнения. Да даже не подходящих, а просто слов. Не станешь ведь по-волчьи тоскливо выть и скулить, словно голодный щенок… Они подошли к вопросу обстоятельно, как и всегда. Тихое и уединенное место арендовывали не впервые, обходились без третьих лиц в обиходе — Тилль не видел необходимости в лишних людях, пожрать приготовить и убрать за собой он мог и сам. Флаке мыслил схоже, хотя и предпочитал прилагать к быту минимум усилий, только вот непонятно, по какой причине: то ли сказывалась панковская юность и поднималось безразличие к материальному из глубин, то ли опять-таки сказывалась панковская юность, но противоположным образом, и лишних телодвижений совершать не хотелось, когда можно было не совершать. Спальни заняли в разных концах дома. Негласное правило о том, что у каждого должно быть личное пространство и возможность уединения, соблюдалось неукоснительно. В основном, по инициативе того же Флаке. Тилль не имел ничего против того, чтобы делить личное пространство с мужчиной — больше его пугала возможность сосуществовать с женщиной, а, что ещё хуже, с женщинами разных возрастов. Женщины вносили хаос, а этого добра Тиллю и в собственной голове хватало. С другой стороны, было что-то чудесное в возможности иметь личную ванную комнату. Попробовать в первый раз решили на следующий же день после приезда. Оба прекрасно отдавали себе отчёт в том, что их игра — не на один день и не на одну ночь. Сложность исполнения требовала слаженной работы, а это достигалось только практикой. — Нужно назначить стоп-слово. — Какое слово, я не должен уметь говорить, — резонно заметил Тилль. Флаке склонил голову на бок, обдумывая его слова, и, судя по всему, пришёл к тому же выводу. На его лице промелькнуло обеспокоенное выражение, но Тилль продолжил. — Ты же меня знаешь. Ты сможешь понять, когда тпру… — Прекрати, — Флаке нахмурился и бросил на него холодный взгляд. — Я не хочу так. — Как? — С шутками, прибаутками и анекдотами. Так можешь с кем-то другим. Либо давай серьёзно, либо давай я поеду домой. Без обид. Тилль пристыженно опустил взгляд и кивнул. — Я понял. Извини. Первый сюрприз Тилля ждал, когда он облачился в костюм. Сперва тот показался неприятно тесным в плечах и животе. Он одевался самостоятельно, не позволив Флаке видеть его настолько уязвимым — по крайней мере, Тиллю почему-то казалось, что процесс облачения в плотный костюм, контраст кожи и толстого чёрного латекса и возня с застёжками делают его уязвимым, смешным и неловким. Обычно он не особо переживал на тему того, как выглядит — он знал, что выглядит моложе своих лет, да и люди от него не шарахались. Правда, на ум всё время приходила услышанная как-то женская мудрость, что «мужчина должен быть чуть-чуть красивей обезьяны, но только чуть-чуть», но Тилль прекрасно понимал, что является достаточно привлекательным мужчиной для обоих полов. Из чего складывалась эта привлекательность — хорошего внешнего вида, финансового благосостояния или славы — думать уже не хотелось. Но сейчас, стоя перед ростовым зеркалом, он хмуро созерцал собственное отражение и замечал скорей недостатки. Мощные ноги — да, сильные, хорошо, но раздавшиеся бока и живот не выдерживали критики. Когда в дверь деликатно постучал Флаке, Тилль вздрогнул. — Можно мне войти? — Входи, — это получилось почти тяжеловесно. Он взял перчатки и кривовато улыбнулся Флаке, который, оказавшись в комнате, на мгновение замер, рассматривая его безо всякого выражения. — Что-то я чувствуя себя сосиской… — Такой же аппетитный? — Флаке, наконец, улыбнулся и шагнул к нему, с явным интересом рассматривая Тилля в костюме. — Такой же гладкий и толстый. — Ну, положим, не толстый… — протянул тот и взял руки Тилля в свои ладони. Тиллю пришла в голову идиотская мысль, что это похоже на сцену из какой-нибудь мыльной оперы и что сейчас Флаке скажет что-то сопливое и глупое, вроде «спасибо, что делаешь это для меня», но, к счастью, он ошибся. Флаке деловито осмотрел его руки и направился к постели, где лежала чёрная ткань, которой необходимо было задрапировать запястья до локтя, чтобы не передавливать латексом и чтобы перчатки не слезали. — Ты пришёл помочь? — Конечно. Не представляю, как можно облачаться в такой костюм самостоятельно. — Ну, у меня были сложности, — не стал возражать Тилль и мысленно выдохнул. Флаке действовал спокойно и без лишней серьёзности, словно это никак не отличалось от их обычных игр. На самом деле, это и так не особо отличалось от их обычных игр, но Тилль понимал, что сейчас он чувствует себя настолько неуверенным, что это отдаёт новизной. — Нужно было сразу меня позвать, — Флаке вернулся и принялся бинтовать левую руку Тилля. Тот пожал плечами. — Я не представляю, как ты сам справился с ремнями. — С трудом, — честно отозвался он. — Я хотел, наверно, сюрприз сделать… — Мне не десять лет, Тилль, — на этот раз Флаке улыбнулся по-настоящему. Не только губами, а всем лицом, и это неожиданно польстило. Тилль не мог припомнить, когда тот улыбался ему так в последний раз. — Я предпочитаю комфорт, а не сюрпризы. — Проверь застёжки тогда, пожалуйста. Латексный костюм, который со стороны казался цельным, на самом деле состоял из нескольких частей: верх, напоминающий водолазку, выгодно подчёркивал широкую грудь и мышцы, но широкий ремень, удерживающий нижнюю часть костюма, отвлекал внимание. Штаны крепились хитроумной системой ремней и затяжек, позволяющих не только регулировать размер и подгонять его наиболее удобно по фигуре, но и быстро снять костюм в случае необходимости. Тилль знал, что необходимость может быть разного рода и, зачастую, не самого приятного. Отдельно надевались и перехватывались ремнями перчатки. — Я не устаю восхищаться качеством работы, — Флаке методично проверял ремни и застёжки, кое-где подтягивая, кое-где ослабляя. Сначала Тилль пытался ему помогать, но быстро отказался от этой идеи — замер, разведя руки и расставив босые ноги так, чтобы обеспечить ему максимальный доступ. — Я не вижу нигде застёжек, а швы так хорошо спрятаны… — Ребята, которые это делают, профессионалы. — Это заметно… — Флаке аккуратно поправил горловину, его пальцы скользнули на кожу и Тилль вздрогнул от неожиданного удовольствия. — Наденешь сапоги? Обувь уже не казалась неудобной. Тилль быстро затянул застёжки так, чтобы они не мешались и сидели плотно, и выпрямился. — Остался хвост, — Флаке улыбнулся, поймав взгляд Тилля. — Давай без плагов, я пристегну сзади к ремню. — Да уж, будь так любезен не совать мне в задницу ничего, я и так нервничаю, — иронично отозвался Тилль. Ходить оказалось неожиданно сложно. Спину приходилось держать очень ровно, от напряжения сводило мышцы, а Флаке требовал высоко поднимать колени. Требовал молча — чуть постукивая стеком по ногам, показывая, как именно нужно вышагивать. Это неожиданно успокаивало. Тилль понимал, что чувствовал бы себя гораздо свободней, если бы они обменивались шутками в процессе или комментировали происходящее, но так же хорошо он понимал и то, что в таком случае происходящее быстро превратилось бы в игру и прикол. Флаке не заслуживал такого отношения. Молчание окутывало их обоих плотным коконом, Тилль послушно выполнял указания Флаке, пытаясь запомнить, заучить движения — это было не так уж и сложно, всё равно, что готовить шоу на сцене, только в этот раз не было многотысячной аудитории и безликого моря фанатов, беснующегося у края. Тилль готов был выступать для единственного зрителя, хотел заслужить его одобрение и в какой-то момент ему даже показалось, что самым сложным будет именно походка. До того, как появилась маска. Проблема была не в ограниченном угле обзора и не во внезапно взявшейся не пойми откуда клаустрофобии. Проблема была, но в чём конкретно была эта проблема — Тилль не знал. Он, конечно, надел маску и даже зафиксировал её сам — передавил горло, но не слишком сильно, внимания не заслуживало… было неудобно чисто физически, к тому же удлинённая лошадиная морда делала голову не только тяжёлой, но и какой-то неловкой. Приходилось двигаться очень осторожно. Привыкнуть, конечно, можно было ко всему. Привык же он к сапогам… С трудом повернувшись так, чтобы увидеть своё отражение в зеркале, Тилль вдруг почувствовал, как похолодели ладони. Он задышал быстрей, рот наполнился слюной и пришлось закрыть глаза, опираясь вспотевшей ладонью на стену. — Всё хорошо? Давай-ка я помогу, — прохладные пальцы Флаке скользнули к горлу, аккуратно поправили маску — дышать стало легче. Тилль сглотнул, больно дёрнув кадыком, и выдохнул, не открывая глаз. Он не мог понять, что произошло, но не собирался это обсуждать или как-то показывать. Флаке же не спрашивал. Он быстро поправлял костюм, маску, касался почти неощутимо — и дышал взволнованно. — Давай мы попробуем с гривой, — тонкие пальцы с неожиданной силой надавили на плечо, Тилль сперва не мог сообразить, чего тот от него хочет, но потом опустился на колени. — Вот хорошо. Стоя так, он пассивно позволял играть с собой — пристёгивать гриву, расправлять и выправлять её, трогать плечи, скользить ладонями по гладкому костюму… Тилль знал, что такое сабспейс и как он ощущается, имел достаточно полное представление о деперсонализации, но сейчас испытывал что-то совершенно иное. Он бы даже сравнил это с балансированием над бездной, но не хотелось быть поэтичным… анализируя собственные ощущения, он понял, что ему не хотелось быть здесь, в этом костюме, в этой маске, под прикосновениями чутких пальцев Кристиана — сейчас о нём получалось думать только как о «Кристиане», тёплый и знакомый Флаке канул в небытие — но… «Это не о тебе и не для тебя. Это для него», — мысль оказалась настолько сильной, что ему удалось полностью восстановить дыхание. — Поднимайся, — позвал сверху взволнованный голос. — Поднимайся — мы сделаем кружок и посмотрим… посмотрим на тебя. Тиллю очень хотелось бы увидеть Кристиана, но тот то ли специально, то ли случайно всё время держался сбоку или позади, направляя его ремнями, и Тилль смирился. Копыта постукивали по полу, когда он, очень стараясь держать спину ровно и высоко поднимать колени, подошёл к выходу на террасу. Воздух, поступивший в маску, внезапно показался сладковатым и очень холодным. Он неуверенно переступил с ноги на ногу. — Вперёд, — а вот голос Кристиана звучал уверенно и, кажется, в нём можно было расслышать улыбку. Тилль повёл мощными плечами и перестал думать, повинуясь направляющей руке. После душа, Тилль откинулся на свежих простынях и, прикрыв глаза, попытался примерно прикинуть, куда это всё движется. Он, разумеется, читал всё по теме, что мог найти, но Флаке — сейчас, в одиночестве своей спальни, Тилль снова мог думать о нём, как о Флаке — не просил ничего из того, что можно было бы ожидать. Он не хотел одевать на Тилля седло, не пытался запрягать его, даже не думал проходить препятствия рядом… Тилль недоумевал, потому что не мог взять толк, что из этого выносит для себя Флаке. Он долго и терпеливо ждал интимных прикосновений, был к ним, в принципе, готов, но не дождался. Такой, казалось бы, знакомый Флаке вдруг стал совсем незнакомым Кристианом. Хорошо это было или плохо? Однозначного ответа Тилль дать не мог. Ему было интересно, и теперь он понимал, что интересно было не ему одному. В спальне было темно — никакой сумрак или полумрак тут не царил, просто Тилль опустил сперва рольставни, а затем и задёрнул плотные портьеры. Темнота его не пугала никогда, даже в детстве: напротив, в ней было что-то успокаивающе, родное, материнское… бояться стоило теней. Поэтому никаких теней в спальнях он у себя не допускал, предпочитая аргументировать это необходимостью выработки мелатонина тем, кто каким-то чудом оказывался в его спальне на постоянной основе. В теле оставалась усталость. Не приятная усталость после оргазма или физических упражнений под чутким присмотром тренера, а тяжесть в мышцах, характерная для долгой и упорной физической работы. Приятного в этом было мало, более того, весь этот эксперимент начинал вызывать дискомфорт уже достаточно определённого рода — ему хотелось секса, но до секса всё не доходило. И, может, и стоило сорваться в город — на одну ночь, почему нет? — но Тилль понимал, что это будет неправильно. В уединении этого дома протекало сразу два процесса: физическое привыкание, представленное облачением в костюм и взаимодействием с Флаке, и психологическое. Он закрыл глаза, вздохнул так глубоко, что заломило в груди, и выдохнул — медленно и плавно. Несмотря на то, что Флаке держался уверенно и, кажется, знал, что делать, Тилль не сомневался: тот опасается тех же самых двух слов, которые не давали покоя ему. Смешно и глупо. — Вот, хорошо… — голос Кристиана звучал так, будто тот улыбался, но Тилль не мог этого видеть. Он не мог толком повернуть голову в своей длинной маске, но его партнёр не ждал, кажется, никакой реакции на свои слова, которые текли нескончаемым потоком. Так нежно воркует лесной ручей, то и дело выныривая из сочной зелени и сверкая на солнце, пробивающемся через молодую листву, чтобы уже в следующее мгновение снова скрыться. — Какой ты у меня красивый… Тилль не чувствовал себя красивым. В этот момент он чувствовал, что ему снова как будто не хватает воздуха в проклятой маске, и потому бока вздымались чаще, чем нужно. Кристиан это заметил, потому что повёл ладонью по его спине — ласково, но уверенно, пытаясь подавить дрожь в мышцах ещё до её появления. Тилль чувствовал это прикосновение не остро, не мог чувствовать остро, ведь его касались через костюм, но что-то в этом определённо было. — Сейчас мы тебя вычистим, — Кристиан взял влажную губку и заскользил по бокам Тилля, очень неторопливо и спокойно. Тот расслабился, доверяясь прикосновениям, и отстранённо подумал о том, что так и не понимает, что именно извлекает из происходящего сейчас для себя Кристиан. — Поднимись. Вот так. Тилль покорно поднялся на ноги, позволяя заботиться о себе, и с удовольствием прогнулся в спине, разминая затёкшие мышцы. Маска сильно ограничивала видимость, длинная морда рубила обзор ровно посередине, потому Тилль не сразу понял, что Кристиан опустился перед ним на колени. Он хрипловато вздохнул — долгое, по меркам самого Тилля, воздержание не прошло бесследно, возбуждение вспыхнуло мгновенно, тяжёлое и тянущее. Он повернул голову, чтобы увидеть макушку Кристиана аккурат напротив своего живота, и едва не потянулся к нему руками, но тут же одёрнул себя. Нельзя. Кристиан, тем временем, продолжил обтирать его ноги, поднимаясь от колена выше, к мышцам бедра. Тилль расставил ноги пошире, предвкушая интимные прикосновения, но Кристиан проигнорировал его пах, переходя на внутреннюю сторону, и следующий тяжёлый вздох Тилля не остался незамеченным. — Застоялся, мой хороший, — сочувственно произнёс Кристиан и любовно похлопал его по бедру. — Сейчас закончим — и пойдём на улицу. На улицу Тиллю не хотелось. Ему хотелось сжать голову этого человека в ладонях и с силой ткнуть себе в пах. Возбуждение не имело ничего общего с пет-плеем, но легче от этого не становилось. Однако Кристиан не спешил понимать его желания или проявлять чуткость. Закончив «вычищать», а, по мнению Тилля, откровенно мучать его, мужчина поднялся на ноги и как-то очень быстро и ловко закрепил на маске уздечку. — Пойдём. Тилль напрягся, машинально подался назад, но пальцы Кристиана неожиданно сильно уцепились за ремешок у самого виска, он потянул на себя — неотвратимо, и твёрдо повторил: — Пойдём. На улице ориентироваться ему отчего-то было сложней, чем в помещении, но Тилль покорно шёл вперёд, выступая так, как его учили — коротким хлыстом Кристиан очень осторожно похлопывал его по бёдрам, если тот не поднимал ноги достаточно высоко. «Может быть, дело в контроле?», — задавался вопросом Тилль. Хлыст и поводья в кулаке достаточные атрибуты власти, которые могли бы прийтись по вкусу любителям подобных игр. Но с Кристианом это было бы слишком поверхностным суждением. Тем более, что думать получалось всё хуже, то ли не хватало воздуха в маске, то ли он просто устал бесконечно искать ответы. Тилль даже не заметил, как перестал думать вовсе, сосредоточившись на движениях — чтобы человек, идущий рядом и одобрительным тоном изредка что-то роняющий, остался доволен. — Всё хорошо? Тилль поднял на Флаке усталый взгляд. Тот смотрел с лёгким беспокойством, но не касался. Замер в нескольких шагах, и эта неуверенность, сквозившая в мелких, едва заметных жестах, как-то не вязалась у него со спокойным голосом Кристиана ранее. — Я… не знаю. Мне думать тяжело. Флаке всё же подошёл и, протянув руку, положил прохладную ладонь на его лоб. — Вроде ты не горячий. — Ты не там трогаешь, — слабо пошутил Тилль. Флаке усмехнулся, руку не убрал, просто позволил ей скользнуть дальше, к волосам. — Зачем тебе думать, если тяжело? Мы приехали расслабиться. С этим утверждением можно было поспорить. Эксперимент длился уже больше недели, Тилль потерял счёт времени, но не чувствовал себя на отдыхе. Усталость оседала теперь не только в мышцах, ею пульсировали виски. Ладонь Флаке двигалась медленно, ласковые поглаживания не несли успокоения. — Если ты продолжишь, я штаны порву, — буднично оповестил его Тилль. — Я очень благодарен за всё, что ты для меня делаешь. Возражать не хотелось. Тилль прикрыл глаза, прислоняясь лбом к животу Флаке, и не стал отталкивать его мерно двигающуюся ладонь. Без маски, по крайней мере, он чувствовал прикосновения лучше. Первый приступ паники миновал. Тилль читал, что шоры у лошадей не лишают их зрения полностью, только ограничивают угол обзора, чтобы они не пугались движений по бокам, но Флаке явно знал, чего хочет. Он долго крепил шоры, и по итогу Тилль не видел ровным счётом ничего. — Я здесь, — голос не приносил никакого успокоения, но ладонь, ласково поглаживающая его плечо, помогала. — Всё хорошо. Ты делаешь всё замечательно. Пока что из того самого «замечательного», что он делал, Тилль только стоял. При этом стоять в таких сапогах и без каких-то визуальных ориентиров было непросто, тянуло покачиваться, но ладонь Кристиана прочно фиксировала его в пространстве. — Сейчас мы пойдём вперёд. Я всё время рядом, мой хороший, ступаем медленно и красиво, — ладонь ушла, на мгновение лишив Тилля ориентации в пространстве, но пальцы тут же впились в ремешок у виска. Очевидно в свободную руку Кристиан взял поводья, потому что потянул — и Тилль пошёл вперёд, медленно, высоко поднимая колени. Теперь, по крайней мере, становилось понятным, зачем этого так долго от него добивались — при таком шаге споткнуться о собственные сапоги-копыта или какой-то предмет под ногами было невозможно. Время и пространство перестали существовать. Тилль ориентировался только на прикосновения и голос. Каждый мускул в его теле, казалось, кричит от напряжения, он взмок, но за одним шагом следовал другой… — … стой, я говорю! Тпру! Тилль замер с занесённой ногой, потом аккуратно поставил её на пол. Сколько прошло времени? Где он находился? — Ты совсем измотался, мой хороший… вниз, вниз, — поводья пошли вниз, Тилль покорно опустил голову, потом, сообразив, склонился, подогнул колени, опускаясь на четвереньки, за что получив ласково похлопывание. — Сейчас я о тебе позабочусь. Кристиан сдержал своё слово. Знакомая губка гуляла по телу — Тилль чувствовал влагу даже через костюм, подрагивал от прикосновений, и тяжело дышал. Мышцы ломило переутомлением. Лишившись зрения, он ожидаемо острей реагировал на прикосновения, тянулся за прохладой и ласковыми поглаживаниями, а в голове было пусто. — Вот так… вот так… — плавно тёк голос Кристиана. — Сейчас-сейчас… Тилль хрипло застонал и задрожал, когда ладонь с губкой сжалась у него в паху. Дёрнулся, не навстречу, прочь, но тут же замер, почувствовав постукивания хлыста на бедре. — Тихо-тихо-тихо… у нас всё хорошо. Сложно было описать, что именно Кристиан делал ладонью с зажатой в ней губкой. Он массировал и ласкал, но без нажима, и, сходя с ума от недостаточной стимуляции, Тилль подавался навстречу, на что получал укоризненное цоканье. Наконец, Кристиан отстранился и снял уздечку с шорами, но Тилль этого даже не заметил — он плотно зажмурился, дыша прерывисто и тяжело. — Я помогу с ногами. Дальше сам. Тилль почувствовал, как застёжки сапог ослабевают, потом сообразил, что всё закончилось, и поднялся на ноги. Пол холодил босые ступни. Тилль стянул маску, жадно глотнул воздуха и бросил на Флаке совершенно безумный взгляд. Тот отвернулся, явно не собираясь ничего говорить, и Тилль молча ушёл к себе. С трудом выпутавшись из костюма, он тут же шагнул в душ, и, оперевшись одной ладонью о стену, быстро довёл себя до оргазма. В яйцах было тяжело, в голове тяжелей, и никакого облегчения дрочка не принесла. Он вывернул кран и, матерясь и отплёвываясь от холодной воды, с бессильной злобой саданул открытой ладонью в стену. — Не могу больше, — низкий голос Тилля звучал зло. — Не могу. Он долго не мог заснуть, так и не спустившись к ужину, и спал отвратительно. Несколько раз за ночь Тилль просыпался от ощущения, что вокруг горла стягивается широкий кожаный шнурок. Флаке всегда помогал ему облачаться в костюм, так пришёл и в этот раз. — Давай сегодня с плагом, — безо всякого предисловия начал он. Тилль не услышал в его голосе вопросительных интонаций, но возражать не стал. — Иди в душ. Я всё приготовлю пока. И он действительно всё подготовил — аккуратно разложил на постели ровно в том порядке, какой был бы максимально удобен. А когда Тилль вышел из ванной комнаты, то сам шагнул навстречу и развязал пояс халата. — Не терпится? — хмыкнул Тилль, стаскивая халат и не смущаясь своей наготы. — Не терпится, — согласился Флаке. Он взял сухое полотенце и принялся обтирать мужчину, убирая любые излишки влаги, иначе процесс облачения мог затянуться. — А тебе? Тилль издал нечто нечленораздельное, что походило на согласие чисто символически, но когда Флаке поднял на него обеспокоенный взгляд, кивнул. Облачившись в костюм и надев ненавистную маску, Тилль опустился на четвереньки и закрыл глаза. «Закрой глаза и думай об Англии», — промелькнула непрошенная мысль, едва не вызвавшая нервный смешок, но он сдержался. Флаке осторожно расцепил потайные клёпки, расстёгивая костюм, и принялся обрабатывать смазкой плаг с роскошным хвостом. Тилль более или менее подготовился во время водных процедур, но Флаке явно не собирался на него полагаться. К облачению и экипировке Тилля он относился очень серьёзно, так и в этот раз: тщательно смазанные пальцы со знанием дела пробились внутрь. Эти тонкие пальцы не могли соперничать с грубыми пальцами Тилля, совсем недавно орудовавшими там же, но Флаке это явно не смущало — он действовал методично и тщательно, то и дело вынимая их, чтобы добавить смазки. Тиллю хотелось бы уткнуться лбом в скрещенные руки, но маска не позволяла. Озвучивать своё нетерпение он тоже не спешил, на этой стадии уже не должен был использовать голос, потому дёрнулся и стукнул коленом об пол. — Да-да, сейчас… вот сейчас, — Флаке приставил гладкий и скользкий кончик к разработанному анусу, надавил сперва немного, а потом уже по-настоящему, и плавно ввёл плаг до ограничителя. Тилль сжался и на пробу подвигал бёдрами. — Тихо-тихо. Не двигайся. В несколько щелчков он привёл костюм в надлежащий вид. Теперь тугие застёжки помогали удерживать хвост и создавалось впечатление, что он действительно является частью Тилля. — А теперь встаём. С изменением положения поменялись и ощущения. Мышцы плотней обхватили инородное тело, Тилль сделал несколько шагов на пробу, повернулся, но далеко ему уйти не позволили. — Мы ещё не готовы. Самым удивительным во всём происходящем было то, как менялся каждый раз голос и тон Кристиана. Голос становился громче и уверенней, это был голос человека, который знает, что его команда будет выполнена. Не сказать, что в обычной жизни Флаке мямлил или запинался, но зачастую в его голосе слышалась отсутствующая теперь усмешка. Он был серьёзен — и в словах, и в действиях. Тилль сообразил, что его ждёт, когда Кристиан принялся надевать на него уздечку, закрепляя на ней шоры, и постарался дышать глубоко и плавно. В маске это было делать неудобно, но он позволил лишить себя зрения снова и по привычке расставил ноги пошире, чтобы легче было удерживать равновесие. — Пойдём. Тилль повиновался, шагая медленно и уже на автомате высоко поднимая колени. Для формирования рефлекса собаки Павлова прошло слишком мало времени, но отец ведь всегда говорил, что он быстро схватывает, только ленивый невероятно. Сознание немного уплывало, как и всегда в таких ситуациях — лишённый внешних визуальных стимуляторов, Тилль не знал, за что цепляться. Темнота в маске не была абсолютной, но оставляла неприятное впечатление замкнутого и крайне душного пространства. Почему-то в голову ему пришло, что граф Монте-Кристо в замке Иф чувствовал себя похоже: тюрьма стала продолжением его тела, а его тело стало продолжением тюрьмы. Кристиан продолжал говорить, став, на удивление, красноречивым, но Тилль не вслушивался в слова, полагаясь только на общий тон голоса, его интонации и направляющую руку. Может быть, это и был такой своеобразный сабспейс? Пет-плей никогда ему не помогал достигнуть этого состояния, но, может, смысл был именно в этом — перестать воспринимать речь, отсекая ненужные смыслы и оставляя только интонацию? Хотя, судя по его познаниям, он и близко не подошёл к тому, как это должно было быть и ощущаться. И ни шоры на глазах, ни плаг в заднице не играли особой роли. Впрочем, в который раз напомнил себе Тилль, это было не для него, а для Кристиана. Или нужно было что-нибудь принять до. Пускай это противоречило всем правилам безопасности, но хоть как-то помогло бы оказаться не то что пассивным, а участником процесса в принципе, а не… не мебелью. Существовало только две проблемы, обе достаточно весомые: Флаке бы сразу понял, что он принял, и, пожалуй, на этом всё и закончилось бы, всё сразу, а не только текущий эксперимент. Вторая причина состояла в том, что, возможно, Флаке требовалась именно мебель, потому что Тилль так и не смог понять, что именно ему нужно. В какой-то момент Тилль вдруг осознал, что не знает, где он находится. Судя по тому, как гулко постукивали его сапоги, он всё же находился внутри помещения, но в каком конкретно месте он уже не знал. Повинуясь поводьям, которые Кристиан потянул вниз, мужчина опустился на четвереньки, и замер, пытаясь правильно распределить вес. Человек сверху сказал что-то очень ободряющее — Тилль не уловил, что именно, но мог понять по тону — и положил поводья на пол рядом. А потом ушёл. Тилль слышал собственное дыхание, наполнявшее маску едва ощутимой влагой. Он повёл плечами, чувствуя, что те начинают затекать. Куда ушёл Кристиан? Отсутствие человека рядом делало его беспокойным. Уязвимым. Казалось бы, подумаешь, просто шоры на глазах, это не полная темнота даже… но с каждым мгновением конечности тяжелели. Всё тело тяжелело, то ли от неподвижности, то ли банального от напряжения — даже на четвереньках без зрения удерживать равновесие было непросто. Маска тянула голову вниз. Он сглотнул — раз, второй… сколько уже прошло времени? Куда ушёл Кристиан — и, главное, зачем? Почему он ушёл? Что-то пошло не так. Тилль двинулся в сторону, едва не потерял равновесие и волна паники захлестнула его с невиданной силой. Раньше рядом стоял или шёл Кристиан, держа длиннопалую ладонь на его плече… на шее… рядом, давая точку опоры. Кристиана больше не было, центр мира сместился и, кажется, Тилль потерял своё положение в пространстве относительно этого мира. Его замутило. Воздуха стало чудовищно мало, настолько, что у него закружилась голова. Стоило бы снять маску, но эта мысль попросту не пришла ему в голову. Словно маска стала частью лица, и он, хрипло и громко дыша, завертел головой, пытаясь то ли избавиться от шор, то ли обеспечить приток воздуха, и… — Я здесь. Я здесь, всё уже хорошо, — ладонь прошлась по щеке и вверх, перешла на затылок. Пальцы игриво потянули гриву, скользнули дальше, по шее — и вниз, по спине, словно впитывая дрожь, растворяя её. Тилль вздохнул несколько раз — глубоко, тяжело, помотал немного головой, чувствуя, как откуда-то из живота разливается по телу спокойствие. — Всё хорошо… — в голосе слышалась улыбка, может быть, даже немного виноватая, но торжествующая. Кристиан облокотился на него, положил острый подбородок ему между лопаток и тихо рассмеялся. — Такой большой и сильный, и так испугался. Тилль задышал медленнее, окончательно успокаиваясь, когда Кристиан взял поводья в свободную руку и, кажется, небрежно намотал на запястье. Это было неважно. Мир встал на место, центр снова оказался в центре, и… Продолжая приговаривать что-то своим ласковым голосом, Кристиан потянулся к его боку, погладил открытой ладонью, перешёл на живот, нервно вздрагивающий от ласки, и к паху. Кажется, он что-то говорил, но Тилль не мог разобрать слов. Он только подался всем телом навстречу ласке, но за это получил строгий выговор — непонятно, что за слова, но тон был недовольным. Тон — и натянувшиеся поводья. Тогда он покорно замер. Это немного походило на прогон одного из шоу. Когда на репетициях раз за разом выполняешь одно и то же, чтобы потом уже избежать досадных случайностей. Тилль выразился однажды и очень серьёзно — с таким количеством пиротехники случайностей допускать нельзя. Ему поверили все и сразу же. Потому что если Тилль называет что-то опасным, значит, так оно и есть. Сам себя этот человек не жалел. Флаке всегда было интересно — почему. Что привело его к такой позиции по жизни, что собственное физическое благополучие нельзя назвать даже второстепенным? У многих создавалось впечатление, что Тиллю то ли глубоко наплевать на себя, то ли просто нравится боль. Концепт, в принципе, удобный и довольно простой для понимания широких масс. Но есть разница между болью обычной и физической и той болью, которую причиняют по обоюдному согласию затянутая в латекс грудастая доминатрикс или доминант в кожаных шортах, кому как больше заходит. Потому были бесконечные обсуждения, прогоны и репетиции. Каждый раз, когда Тилль подхватывал его, закидывал на плечо или пытался отвесить тумака, периодически попадая, Флаке и бровью не поводил — настолько, что Рихард как-то раз даже попросил его в несколько раздражённой манере пугаться хотя бы немного. Пугаться Тилля не получалось, хотя Флаке покорно изображал нервную дрожь на публику: каждый в коллективе знал, что Тилль скорей себе руку по локоть отхватит, чем позволит с кем-то из них чему-то произойти. Как-то раз, когда Пауль, забывшись, едва не пострадал, Тилль каким-то чудом успел его оттолкнуть в сторону. Как отшучивался потом ритм-гитарист — чтобы иметь возможность самому придушить за беспечность. Каждая деталь была важна, каждый элемент — и повторение, повторение, повторение… Так и сейчас. Раз за разом они повторяли простые, на первый взгляд, действия до тех пор, пока Тилль не начал двигаться на автомате. Потом добавили шоры. И снова — повторение, повторение, повторение… только в этот раз Флаке чувствовал чужое напряжение. Они не говорили, не обсуждали, как обычно, Тилль, кажется и сам того не зная, делал самый широкий жест из возможных — выказывал невероятное доверие. Легко упасть спиной вперёд, ожидая, что тебя поймают. Попробуй лишиться зрения и отдать себя полностью другому человеку, имея очень приблизительное представление о происходящем — тогда и поговорим. Флаке ласкал его неторопливо, почти деликатно, словно не было в его действиях никакого эротического подтекста. Тилль дёрнулся только раз, но быстро сообразил, чего от него хотят — он успел привыкнуть к поводьям. Через костюм, конечно, было совсем не то, и Флаке расстегнул кнопки-крепления, отстёгивая накладку в паху. Член не был эрегирован, но он и не ожидал иного, даже, на самом деле, был этим доволен. — Какой ты у меня красивый, — собственный голос контролировать оказалось не сложней, чем с лошадьми. Вообще Флаке никогда не стал бы полагаться только на голос, довольно высокомерно считая «любителями» тех, кто отдаёт животным команды голосом. Но Тиллю, его Тиллю нужно было слышать, тем более, что его дыхание всё ещё оставалось прерывистым. — Самый красивый, все мне завидуют. Он обвёл пальцем крупную головку, скорей ощупывая, чем лаская, и улыбнулся своим мыслям. Тилль шумно выдохнул, опустил голову, но остался на месте. Чувствуя, как естественным образом твердеет член под умелыми пальцами — клавиши здесь были совсем не при чём — Флаке думал о том, какое у Тилля должно быть выражение лица под этой самой маской. Он почти мог представить его крепко зажмуренные глаза и трогательно-длинные ресницы, и на самом деле сожалел, что маска им нужна. Потому что Тилль её боялся. Он остановился на несколько секунд — ровно столько ему потребовалось, чтобы сплюнуть пару раз на собственную ладонь, и вернулся к ласкам. Кристиан чётко разграничивал дрочку и ласки, и сейчас, несмотря на то, как возрос темп, как хрипло и быстро дышал его питомец, он отдавал себе отчёт в том, что это — ласки. И когда он сжал мошонку в пальцах другой руки, оттягивая, заставляя дрожать. И когда начал играть с плагом, наращивая темп, и внутренней стороной большого пальца, такой до смешного нежной, чувствуя, как быстро скользит горячий член. И когда сменил руки, чтобы правой заученным до автоматизма движением захлестнуть поводья вокруг мощной шеи и затянуть… Тилль напрягся, захрипел, сопротивляясь всего несколько мгновений, а затем покорно запрокинул голову, повинуясь заданному темпу и следуя за удовольствием, ставшим обжигающе-ярким в тот момент, когда воздуха осталось слишком мало… — Я так тебя люблю, мой хороший, — ласково произнёс Флаке, когда Тилль перестал вздрагивать. Он тщательно вытер ладонь платком, следя, чтобы не запачкать спермой костюм — ни свой, ни чужой — и поднялся на ноги. Тилль пил чай с таким видом, будто это был очень ядрёный самогон, и молча смотрел на огонь, разведённый совсем недавно. Наверно, лучше было бы иметь камин, тогда ночная свежесть и влага не мешали бы, но каминов в доме не было. Только электрический, на который Тилль посмотрел с таким презрением, будто ему предложили выступать у кого-то на разогреве. Яма для костра и очень уютные кресла вокруг заставляли Флаке снисходительно улыбаться, поблёскивая очками. Всё слишком пристойно и цивильно. — Тебе понравилось? — наконец, поинтересовался он, не отрывая взгляд от огня. — Очень, — честно ответил Флаке, но не стал развивать. Тилль спросил, он ответил, вопрос был исчерпан. Он чувствовал молчаливое недоумение любовника, его несформированные вопросы, но не хотел отвечать на них. Искры от костра взлетали в темноту. — Ни хрена я тебя не понимаю, — вздохнул Тилль. — А тебе и не надо понимать и думать. Конь, даже такой красивый, как ты, не думает, — Флаке протянул руку к костру. Тепло прогрело холодные пальцы до самых кончиков. — Это моя забота.