Выход есть, но я не знаю, где мне выйти, Туман… лишь бы в нём не остался я.
— Федь, займешь полтинник, а? Смолов поднимает голову, отрывая взгляд от телефона, и обращает внимание на своего соседа, который стоял перед зеркалом у выхода, поправляя черную джинсовую куртку. Фёдор как-то неодобрительно хмурит брови, но ничего не говорит, лишь поднимается с кровати, откладывая в сторону телефон, и направляется к шкафу. Открыв деревянную дверцу, Федя достал из куртки одну бумажную купюру и протянул Антону. — Можно, пожалуйста, не в говно приходить? — предусмотрительно интересуется мужчина, прежде чем Антон, забрав деньги, закрывает входную дверь с другой стороны с глухим стуком. Парень хмыкнул. Он чувствовал себя спонсором, который от контракта и траты своих денег на алкоголь для Миранчука не получал даже элементарного «Спасибо». Он просто просил деньги через каждые дня три-четыре стабильно, а затем забирал и уходил, возвращаясь пьяным. Смолов не удивлялся уже его состоянию, не трезвым крикам, которым тот награждал Федю за любую попытку поговорить с ним о нормальной жизни, да вообще ничему он не удивлялся. Наверное, это просто вошло в привычку, стало чем-то обыденным.***
Его электричка останавливается у перрона и двери её открываются. Смолов подходит к выходу и достаёт из кармана пачку сигарет. Он достаёт одну и прячет пачку, вместо неё вытаскивая зажигалку с телефоном. На часах было без семи минут десять, а значит у него было ещё две минуты. С этой станции электричка обычно отходит в девять пятьдесят пять — уже успел выучить. Сунув сигарету между губ, Фёдор щёлкнул зажигалкой, подкуривая и делая затяжку. Над Москвой уже третий день не светило солнце. Тёмно-серые облака затянули небо, не давая даже возможности ярким лучам пробиться к земле. Стандартная ситуация. Федя, кажется, забыл уже, когда последний раз обращал внимание на красоту любого сезона года. Смолов не любил осень. Это время года всегда красивое только вначале, когда листья меняют краски с обычного зелёного на самые разнообразные: красные, жёлтые, коричневые, оранжевые… Наверное, один из немногих моментов, когда Федя может по-пути в учебное заведение остановиться и просто оглянуться вокруг, думая о красоте Москвы в это время. Но это только месяц. А затем город снова превращался в серую массу каменных блоков со скучными и унылыми людьми на этом фоне. Солнце, хоть и появляется — совсем не греет, только лишь противно мозолит глаза. Смолов не любит зиму, когда вокруг праздник и холод, когда люди влюбленные и счастливые укутываются в один плед и греют друг другу руки, пьют глинтвейн и едят мандарины, лаского о чем-то щебечут. Когда кто-то между пар рассказывает о своих планах на первый раз в новогоднюю ночь. Смолов не любит весну и лето, когда чересур жарко, все время солнце, и все снова говорят о любви. Птички вьют гнезда друг для друга, около лавочки в парке сидят уличные коты, тоже счастливые, тоже вместе. Забрать бы их домой, чтобы полностью осчастливить, да вот только живёт Федя с Антоном и котов, в общем-то, не любит. Вот уже тот самый парень в аудитории рассказывает о том, что скоро станет отцом, все улыбаются, поздравляют. Хотя, казалось бы, не планировал он семью заводить. Пацанчик с первого ряда, Ванька, весело щебечет о чем-то с преподавателем, мило строя ему глазки. И вот назвать бы его пидором, да только есть ли ему дело до мнения Феди, станет ли он меньше счастлив от этого? Вот и девочки говорят, что ты, Смол, завидуешь просто, ведь кроме стипендии раз в месяц у тебя только рюкзак неизменным остаётся. Кажется, могло сложиться впечатление, что Смолов не любит жизнь. И оно, практически, так, но он просто человек, который тоже хочет любить. Ему не хватает того, что есть у счастливых людей. Он не чувствует себя нужным кому-то. И в отличие от Миранчука, он хочет ощущать себя нужным. Хочет гулять в парках с кем-то, отмечать Новый Год не только с бутылкой шампанского, помогать резать салаты и смеяться над словами из фильма, что каждый новый год крутят в праздничную ночь. Он просто хочет быть рядом с кем-то. Иначе, без этого всего, для чего тогда жить? — Молодой человек, выкиньте сигарету, пожалуйста! — послышался недовольный голос за его спиной, заставивший его обернуться, — ни я, ни остальные не желают это нюхать! — возмутилась бабушка, медленно переставляя ноги, направляясь к выходу. — Так вы не нюхайте, — сказал — как отрезал, отвернув голову в другую сторону. Пожилой женщине ничего не оставалось, как выходить из вагона, тихо ругаясь на незнакомца за его «хамское поведение». Женский голос сообщает, что двери закрываются и стоить быть осторожными. Фёдор делает последнюю затяжку и выкидывает сигарету, попадая между краем перрона и электричкой. Он облокачивается на стенку в тамбуре, переводя взгляд на людей в вагоне. Вот мужчина смотрит как-то задумчиво в окно, рядом сидит женщина, спит. Пятница, наверное, выходные снятся… Как бы ему хотелось выспаться, не идти никуда, но Смолов не прогуливал пары, ведь это было единственным разнообразием в его жизни. А вот сидит девушка, совсем молодая, в руках держит детскую книжку, а рядом маленькая девочка, наверное, дочка, тыкает в картонные странички и что-то говорит. Мама что-то отвечает ей, улыбается так ярко и искренне, что Смолов выдыхает с лёгкой завистью. Счастливая. А Федя… А Федя выходит сейчас, как раз его станция.***
Федя не пересекается с Антоном на парах, и не находит его в комнате, когда возвращается в общагу. Совсем не странно, он и не помнит толком, когда Миранчук менял бары и алкоголь на длинные, иногда нудные, пары и тёплую кровать после них. Смолов тоже с радостью пропустил бы какую-нибудь историю, или литературу, только вот не пил он, а что ему ещё делать целыми днями? Повезёт, если сходит в парк, или раз в неделю какой-то одногруппник вытащит на улицу «на мир посмотреть». Миранчук же с поразительной простотой находил себе знакомых в каких-нибудь ночных заведениях. Оно и не удивительно, пьяному человеку всегда проще говорить. Антона на парах он видел только тогда, когда был зачёт. Или же не было денег… Получив свое заслуженное, а иногда не очень, «удовлетворительно», парень снова пропадал на несколько недель. А зачем ему большее, если достаточно только пары оценок, чтобы не отчислили. Смолов, как имя свое, помнит тот день, когда в его комнату поселили Миранчука. Тогда то в его жизни и начали происходить перемены, и даже по истечению полутора лет он не смог вернуться к начальной стадии своего пофигизма. Это произошло примерно в начале второй недели его учёбы на первом курсе. Смолов тогда сидел на кровати и читал какую-то книгу, кажется, что-то из Маргарет Митчелл, когда в комнату зашла вахтерша, а за ней зашёл паренёк. У него были чуть кудрявые, отросшие волосы, какая-то черно-серая куртка и красный рюкзак за плечами. Смолов никогда не причислял себя к людям нетрадиционной ориентации, но тогда пошутил над собой, закрывая книгу, что с этим он бы переспал. Незнакомец оказался его новым соседом по комнате, так сказала женщина, которая привела его сюда. Федя обрадовался даже, ведь это не девушка, и ему не придётся терпеть бесконечные разговоры по телефону, часами ждать, пока освободится ванная и снимать со своей одежды тонны женских волос. Сложно сказать, откуда у него появился именно такой стереотип о девушках, но другие возможные ситуации он, почему-то, не рассматривал. Правда, с каждым днем Фёдор понимал, что обрадовался тогда раньше времени. Миранчук часто прогуливал пары, не шёл на контакт и много пил. И вроде бы не было Смолову дела до его личной жизни, но их постоянные перепалки и запах спиртного в комнате по утрам прилично бесил. Он понял, что может переживать за мало знакомых ему людей. Чем тогда это было спровоцировано по-отношению именно к этому человеку Федя тоже вряд ли скажет. Зато точно вспомнит, как после слов Елены Викторовны, вахтерши, «приглядывай за ним», не спал до четырёх часов утра, ожидая возвращения Антона. Когда тот вернулся пьяный, Федя прилично разозлился, высказал ему все, что думает о такого рода поступках. Миранчук же не сказал практически ничего, кроме как, что не его это дело. — Давай руки. Надо рану обработать, — говорит Смолов, решая оставить вопросы о случившемся на потом. Ну или Антон сам расскажет. Хотя вряд ли. Протянув руку к сидящему на полу, Смолов помог ему подняться. Миранчук принимает помощь. На пару секунд удерживает тёплую ладонь больше положенного, но запоздало это понимает, разжимая холодные пальцы. Федя всегда теплый. Он не часто выходит из дома, по крайней мере так думает кареглазый, поэтому и всегда такой тёплый, в отличии от него самого, которому постоянно в холод нужно быть где-то, но только не дома. Пока тот не сел на кровать, Фёдор приподнял рубашку Антона насколько позволяли застегнутые пуговицы, и нахмурился ещё сильнее, заметив пару внушительных гематом. Антон задумался и не сразу заметил чужие руки, что приподняли рубашку. Он как-то заторможенно реагирует и уже запоздало бьёт старшего по руке, не сильно, это вообще мало похоже на сопротивление, но как смог. — Ты сказал только руки, — Миранчук сначала говорит неуверенно, непонятно сказывается это алкоголь или что-то ещё, — Там все в порядке. Нет ничего, с чем ты сможешь помочь, — он говорит строго, мол неоспоримо это. Смолов не реагирует никак на это, разворачивается и идёт к шкафчику, в котором у них лежала аптечка. Возвращается в руке с мазью, перекисью и ваткой. — Снимай, — говорит он в тон Миранчуку, кивая на, когда-то, белую рубашку на нем, опускаясь на кровать рядом с ним. Антон смотрит на то, что принес парень, на сколько близко он сел рядом. Не хватало еще глупостей ему совершить. Он не совсем уж дурак, но это только в трезвом состоянии. А сейчас он чуточку не трезвый. Если несколько литров алкоголя можно назвать «чуточкой». Пусть драка и освежила мозги, но факт остается фактом. — Тебя разве мама не учила, что до свадьбы секса не должно быть? — интересуется Антон, прежде чем садится на кровать и начинает расстегивать пуговицы на вещи. Голос звучит совсем иначе, больше играючи, нежели с укором. Фёдор, всё-таки помочь хочет. — Очень сомневаюсь, что ты согласишься выйти замуж за меня, так зачем же время терять? — ухмыльнулся Смолов, практически сразу убирая остатки этой эмоции с лица. Хватит на сегодня шуток, иначе это может плохо закончиться. Федя взглядом по обнажённой части тела проходится, словно синяки пересчитывая. Антон был прекрасен даже с ними, хотя удары однозначно доставили ему боль. Парень ловил себя на мысли о том, что вовсе не извиниться за поведение Миранчука хотелось, а сломать нос тому, кто такое с ним сделал. Повернув к себе за подбородок голову Миранчука, он аккуратно начал касаться чужой разбитой губы ваткой. Антон хмурится и морщит нос. Когда он лез в драку, то не думал о том, что будет позже. Конечно, если бы подумал, то все равно полез, но все-таки может быть хотя бы защищался лучше. Парень следит за каждым движением Смолова не отводя взгляд, совсем не стесняясь. Он вообще мало когда стеснялся своего поведения, взглядов или еще чего-то. — А ты как шестнадцатилетняя девственница, боишься меня, — с легкой усмешкой на губах говорит Миранчук, не пропуская мимо себя несмелые движения Фёдора. — Иди в жопу. И чем чаще повторялись подобные выходки, тем реже Фёдор стал искать возможность найти с ним общий язык. Бесполезно. А ведь иногда так хотелось узнать его с другой стороны. Шум в коридоре отвлек его от вечернего времяпровождения за книгой. Хотя, какой там, уже одиннадцатый час, далёко не вечер. Федя поднял голову в тот момент, когда раздался глухой стук — видимо, до звонка лень тянуться. Ему не составило труда понять, кто стучит в дверь. И то странно, для ночных похождений Миранчука слишком рано, но пришёл именно он. Это Смолов понял уже тогда, когда подошёл к двери и открыл её. — Федя… — звучит из его уст совсем непонятно, будто о помощи просит, одновременно с тем удивляясь, что дверь ему открыл именно Фёдор, а не кто-то другой. Смолов и отреагировать толком не успевает, так как Антон неудачно через порог перешагивает, и Феде ловить его приходится. Он шаг в его сторону делает и одной рукой хватает за локоть, а второй за талию придерживает. — Аккуратнее, — негромко произносит парень, в ответ получая взгляд осуждающий и просьбу руки убрать от него. Смолов пальцы разжимает и отходит, наблюдая за тем, как Антон о стенку держится и кроссовки снимает, продолжая шумно дышать то и дело. — Я поражаюсь твоей способности напиться на пятьдесят рублей, — хмыкает Фёдор, в очередной раз поймав на себе взгляд тёмных глаз. — Дурак, че, думаешь, ты единственный, у кого я деньги прошу? — с усмешкой самодовольной переспрашивает Миранчук, избавляясь от своей куртки, раза только с третьего повесив её на крючок, — И вообще, не твоё это дело, — добавляет он, уже более сухо. — Как это не моё? Тебя вообще не смущает, что ты живёшь со мной в одной комнате, и дни, когда у нас перегаром не пахнет, я могу на пальцах одной руки сосчитать! Я, может, не хочу это чувствовать, — раздражённо отвечает на его слова Фёдор, брови хмурит и взглядом своим с чужим встречается. — Так ты не нюхай, — в ответ огрызнулся Антон, а в голове у Смолова сразу же собственные слова всплыли, которые он по дороге в универ в ответ на просьбу женщины произнёс. Кажется, только сейчас подумал о том, что неправильно все это, ведь на станциях курить нельзя, что и говорить о электричке, но в тот момент парню как-то все равно было. Он теряется даже немного, сказать хочет, что не может он не дышать совсем, но не успевает — Антон как-то резко слишком с места срывается, рот рукой прикрывает и в туалет уходит, дверью довольно громко хлопая. Пожалуй, любой человек сразу понять способен, что произошло сейчас, но только не Фёдор, которому прежде пара минут требуется, и только потом уже он с места срывается и за Миранчуком идёт. Дёргает ручку двери, но понимает с досадой, что она закрыта изнутри. — Тох, открой, — просит парень и в дверь пару раз стучит негромко. В ответ не слышит никаких слов, только кашель, и после снова тишина. — Антон… — Федь, уйди, пожалуйста, а? — просьба то ли через дверь звучит глухо, то ли так сам Миранчук говорит, но произносит он это как-то совсем обречённо. Просто не желает, чтобы его сосед слышал то, как вырываются наружу остатки его весёлого вечера. Ему плохо, жутко плохо. Он выпил очень много даже для себя. И сейчас сидит по другую сторону двери и на стенку облокачивается, глаза закрыв. Сил совсем не осталось, даже чтобы элементарно руку поднять. — Антош, ну открой, пожалуйста, — в ответ просит его Смолов, чувствуя, как с каждой минутой в собственной груди возрастает волнение и желание прижать к себе этого глупого паренька. Но с другой стороны снова не последовало даже ещё одной попытки прогнать его. Фёдор стоит у двери уже шесть минут. Для него время тянется безумно медленно, он молчит и прислушивается к происходящему, но напрасно — не слышно даже шорохов. Смолов перестаёт томить себя ожиданием, кажется, понимая, что это бессмысленно. Хочет было уйти, как слышит с той стороны признаки движения, а затем дверь открывается и из неё показывается Антон. Выглядит плохо, измученно как-то, за ручку держится, словно в ней опору находит, и поднимает взгляд на стоящего перед ним Федю. Смолов берет его за запястье и на себя тянет, не получая никакого сопротивления, прижимает к себе, выдыхая с облегчением некоторым. Всё-таки успокаивается, понимая, что все нормально с Миранчуком, он живой и здоровый, просто перебрал немножко. — Дурак, — шепчет тихо парень, носом в чужие волосы утыкаясь, чувствуя, как на собственной спине чужие прохладные ладони оказываются. Антон носом холодным по его шее проводит и выдыхает шумно, совсем не споря со словами Федиными. Действительно, дурак. Иначе не скажешь, — Пошли, — говорит он, отстраняясь от Миранчука, направляясь в сторону кухни, предусмотрительно придерживая ослабшее тело. Смолов усаживает его на небольшой диван, который стоял перед столом, а сам чайник включает и достаёт кружку. — Федь, прости меня, — тихо произносит Антон, с ногами забираясь на диван и облокачиваясь на его спинку. Голос такой же усталый, но более трезвый. Он подрагивает еле-заметно, то-ли от холода, то-ли от произошедшего, глаза закрывает и единственное, чего хочет — чтобы Федя обратно к нему вернулся. Ну и ещё спать, а по-хорошему время назад вернуть. Не пошёл бы он пить. Хотя странное осознание того, что без этой ситуации не увидел бы он заботу Федину, заставляет само с собой спорить. — Я подумаю, — с усмешкой отвечает ему Смолов, скорей для вида, понимая, что не сможет он злиться на такого Миранчука. А тот кивает, в свою очередь, глаз не открывая даже. Он бы тоже, на месте Феди, подумал бы, прежде чем прощать все его выходки. Фёдор заваривает чай и берет кружку в руку, после чего подходит к дивану и протягивает её парню, заставляя того открыть глаза и глянуть на него. Антон на колени приподнялся, одной рукой за спинку дивана придерживаясь. Вторую ладонь он перемещает на тёплую шею подошедшего и, недолго думая, к губам чужим тянется, целуя боязливо. Не понимает, что, черт возьми, он делает, зачем, но зато осознает, насколько ему приятно и желанно это действие. Смолов не ждал этого совсем. Настолько, что чуть кружку не уронил, сильнее ручку сжимая, боясь отпустить. Он отстраняется и непонимающе смотрит в глаза напротив, словно объяснить просит, но Миранчук молчит и по нему видно, что хотел бы он объяснить, но не знает как. Видно, что он реакции Фединой боится. Боится, но хочет повторить, сжимая пальцами мягкую ткань дивана. — Ты пьян, — звучит так, словно он действия Антона оправдывает. Кружку на стол опускает и садится рядом, а своих глаз всё с парня не сводит. — И что? — вопрос следует сразу же после слов, и Миранчук снова тянется к его губам, но Смолов его лицо от своего отворачивает, снова пересекаясь с его взглядом, обиженным что-ли. — Жалеть потом будешь… — Да не буду жалеть я, Федь! — перебивает его Антон и, опускаясь с колен, голову наклоняет, — никогда бы не пожалел, — добавляет чуть тише и спокойнее, пальцами в волосы свои зарывается, словно мысли в кучу собирая. В его состоянии сделать это было невероятно сложно. Фёдор смотрит на него выжидающе, явно не меньше парня путается, совсем перестаёт понимать, что сейчас происходит. Кажется, словно это он пьяный, а Миранчук ему почудился просто, приснился. — Ты же не напиваешься никогда, как я, пары не пропускаешь, часто маме звонишь… Ты такой хороший, положительный, я бы сказал, — он говорит сбивчиво, нервно пальцами край своей футболки сжимает и смотрит куда угодно, лишь бы не на Федю. По-нему видно, как тяжело ему это признание даётся, но останавливаться он не собирается, — Думаешь, я не вижу ничего? Я не такой дурак, как может показаться. Я же знаю, что ты дожидаешься прихода моего, не спишь до часа и не умеешь спящим притворяться. Таблетки ты мне утром приносишь, когда я жалуюсь, что мне плохо, ты меня перед преподом отмазываешь, когда я третью неделю не посещаю его лекции. Димка рассказывал, — Антон тепло отзывается об его помощи и улыбается слабо, а Смолов губы поджимает, понимая, как заметны были все его действия, — Я… Я не понимаю просто, зачем это всё? Тебе зачем? Что ты во мне нашёл? Я не хочу так. Ты же должен был отучиться, найти себе работу классную, красавицу-жену и дарить вашей общей дочери подарки на день рождения, а не вот это всё… — к концу он, кажется, совсем затухает, представляя Фёдора с прекрасной маленькой девочкой на руках. Красиво, безумно, но так неприятно для него. Эгоистично, наверное, но он с собой поделать ничего не может. Не хотел Миранчук делить его с кем-то, но ведь Федя и лучшей жизни достоин. Что Антон может ему дать? Ничего, кроме головной боли. Смолов с него взгляда не сводит, пока тот делится с ним своим самым сокровенным. Его сильно поражают слова младшего. Он совсем не думал о том, что все вот так вот произойдёт, что этот пылкий и дерзкий паренёк будет признаваться ему в чувствах. Антон ведь всегда к нему относился отрешенно, словно отогнать от себя пытался, а тут сидит и нервно Феде рассказывает о том, какой он хороший. Наверное, теперь ясно стало, отчего Миранчук так сильно не хотел его к себе подпускать. Боялся утонуть в нем с головой. Потеряться и не найтись. — Ну, знаешь, в нашей человеческой натуре заложено так, что мы не выбираем, в кого влюбиться, — нарушает воцарившуюся тишину Федя, увидев, наконец, как Антон взгляд на него поднимает, — Я, вот, в тебя влюбился, — добавляет он и руку свою на его шею перемещает, большим пальцем медленно по щеке проводит и улыбается, — Меня это так бесило сначала, невероятно. Что бы я ни делал, что бы ни сказал — всегда в ответ только недовольство твое слышал. Не знал, почему жизнь решила вот такую хрень выдать, мне же даже мужчины никогда не нравились… А потом время прошло, я научился любить тебя. Ты же хороший на самом деле, сам показал сейчас. Ты тоже любить умеешь. А мне просто хотелось тебе помогать, заботиться о тебе, желая в один день на это получить хотя бы «Спасибо». И я получил, — он замолкает, смотря как глаза чужие блестеть начинают. Они друг на друга смотрят и вокруг, как фильме, словно время замирает. Будто пропадает тиканье часов настенных, голоса и негромкая музыка в соседней комнате за стенкой, шум проезжающих мимо машин из приоткрытого окна. Остаются только они. Миранчук вновь тянется к чужим губам и в этот раз не получает сопротивления. Смолов его за шею ближе к себе притягивает, целует и языком в чужой рот проникает, ощущая, как чужие ладони под собственную кофту забираются. Антон податливый, у Феди от него такого низ живота в узел скручивается, и это отрезвляет. Мягко отстраняет от себя и смотрит на него. Парень дышит шумно через приоткрытый рот, губы облизывает и пьяно на него смотрит, с желанием и абсолютно счастливо. Фёдор и сам бы хотел не останавливаться сейчас, но точно не хочется ему, чтобы их первый раз был вот таким. Не хочет, чтобы выглядело так, словно он просто воспользовался Миранчуком, и тот понимает это прекрасно, отчего совсем не сопротивляется, лишь голову опускает на Федино широкое плечо и глаза прикрывает. Смолов обнимает его одной рукой, а второй находит его руку и сжимает несильно, переплетая свои пальцы с чужими. Улыбается так умиротворенно, чувствуя, как внутри спокойно становится. Теперь уж точно все по-другому будет.