Зачеркнуто. Выделено. Зачеркнуто снова...

«…когда я слышу чаек, то резкий крик меня бросает в дрожь. такой же звук, когда она кончает, хотя потом еще мычит: не тро-о-ожь…»

Лидер часто вспоминает их первую встречу в «Заре». Тогда не было никаких давящих на больное диалогов и разрывающих голову взрослых, прокуренных проблем. Хотя уже тогда они оба курили. Сизый сигаретный дым каждые выходные плотной пеленой оседал в воздухе Катамарановского ДК, добавляя дешевой загадки происходящему. За пеленой этой плохо были видны обшарпанные стены здания, потекшие краски на лицах девочек и шмотки не по размеру на пацанах. Но ведь никто и не силился их разглядеть. Они с ребятами были молоды, впервые почувствовали независимость и эту неуловимую, казавшуюся тогда обретенной навечно свободу. Свободу от опеки родителей, от предрассудков, от безденежья, от гнета собственной страны и чертовой фальшивой морали… Море было по колено. На языке вертелось что-то по-юношески пафосное, а в бутылках плескалось что-то спиртосодержащее и подозрительно пахнущее, но он давно не чувствовал себя лучше. Парни его смешно дергались рядом со стайкой хихикающих девчонок, наивно думая, что у них получается танцевать. Рома поспешил ретироваться, когда по просьбе Славы-Музыканта «Белая ночь» заверещала в восьмой раз за вечер. Как говорят американцы, кто музыкалку успешно окончил, от того жди подлянки на дискотеке. Общий туалет с двумя побледневшими от давнего соседства друг с другом «м» и «ж» Рому веселил, но связанных  с этим сюрпризов не было ровно до этого момента. Железный и сейчас помнит, как в порыве веселости рвет на себя свежевыкрашенную дверь уборной и натыкается на девчонку взглядом. Девчонка хороша. Рома не спеша мажет глазами по силуэту под светом желтой мигающей лампочки. Не смотрит – любуется. От Нателлы и сейчас трудно оторваться, когда она в его поле зрения попадает, а при первой встрече только очки спасли – заметила б, что так засмотрелся, засмеяла бы, как мальчишку. – Занято, – процедила она тогда, поправляя колготки как ни в чем не бывало.  – Закрой дверь с той стороны. У нее на бедрах тонкая черная сетка. В октябре. Роме пару раз дыхалку пробивали, он это чувство ни с чем не спутает, но тогда поклясться мог, что когда она согнутую в колене ногу с подоконника убирала, он воздухом подавился. – Чего уставился? Ног не видел? – Таких нет, – прокашлялся как самый хреновый на свете конспиратор, – Красивые у тебя ноги. – Все остальное еще лучше, – хищно протянула тогда девка и, одернув юбку, проплыла мимо Стрельникова так, как будто на пороге стояла уборщица, а не знакомый каждой собаке в «Заре» Рома Железный. Слава потом будет шутить, что их свел общий туалет и его любимая песня. Рома будет на него цыкать, но про себя всегда будет знать – она тогда и зацепила. Первым взглядом, первым небрежным передергиванием плеча. Зацепила и держит вот уже столько лет – клещами от сердца не отодрать. Она показалась Стрельникову необычной, особенной. Большинство девиц, застигнутых в туалете в момент разглаживания колготок, принялись бы логично визжать «пошел вон». Но эта… Эта не упустила возможность вильнуть крутыми бедрами и преспокойно ушла, проигнорировав Рому, как какого-то нелепого таракана. Железный тогда беззвучно, но глубоко пару раз выдохнул и вышел в зал, когда завывания о ветре, который все не нагадается на юной листве, стихали. Выдернул из живой качающейся толпы одного из своих ребят: – Кто это? Вот та, к выходу пошла, белая, с короткой стрижкой. Узнай мне про нее. К концу вечера Железный знал, по каким дням в «Заре» появляется студентка второго курса Нателла. Только вот она как чувствовала и перестала появляться. Железный все равно нашел. Подкатил на новенькой, еще поблескивающей, притягивающей взгляды девятке к ее институту. Стоял как дурак во дворе здания и два часа подряд курил. Появилась. Спускалась со ступенек в окружении целой свиты таких же как она девчонок-однокурсниц неспешно. Рома во второй раз в жизни взгляда не отрывал, хотя она, конечно, этого видеть не могла. Она когда узнала его, и виду не подала, что удивлена, делано небрежно от всех отмахнулась и, тряхнув рваным каре, к нему через весь двор пошла. Стрельников специально тогда у ее шаражки появился, – устроим для лопухов вокруг тебя шоу вместе? Оба кожей чувствовали, как по ним глаза чужие бегают, как шепот визгливо-завистливый вокруг струится. И нравилось это, до мелкой дрожи нравилось осознавать, что вот они, молодые, красивые, дерзкие – всегда в центре внимания. « Видели, на какой тачке… к Наташке-то? тоже мне царевна… ну не скажи, хороша… ой, так это же Железный». - Ну, здравствуй, Р-рома, - она к нему после этого никогда без иронии в голосе. Одной улыбки хищной хватило, чтоб вот эту ее тонкую грань сарказма и нежности породить. Остановилась рядом с ним, обманчиво-мягко об машину опирающимся, такая прямая и тонкая на ветру, что ему захотелось увезти ее немедленно. Увезти в прекрасное далеко и быть жестоким со всеми, кто этому помешать попытается. - Здравствуй…? Он, конечно, тогда уже все вплоть до адреса знал, но важно было от нее услышать. - Нателла. - На-тел-ла, - имя ее на языке всегда горчинкой отдавало, но так легко перекатывалось, словно он родился, чтоб его произносить, - Поедешь? - Поеду. Кивнула царственно и когда в протянутую руку ладонь вкладывала, чуть царапнула перчатки новые, словно проверяя кожу, на ощупь знакомясь. У них много чего будет на ощупь. На ощупь в темноте его подьезда или в полумраке машины. Он только так и только ей разрешал очки с себя стаскивать, чтоб Нателла убеждалась, что всегда только на нее и всегда с жадным блеском. Она только так и только ему разрешала называть себя Наткой, когда его пальцы по кромке чулков пробегались и она стонала ему куда-то в шею, уже дрожа. Вошли в жизнь друг друга резко и – неясно, к сожалению это или к счастью – бесповоротно. Они расстаться первое время не могли, и Нателла с ним появлялась везде, где хотела. Пацаны ее хорошо приняли: девчонка не просто себя в обиду не давала, она любого могла заткнуть и своим острым языком умудрялась даже за них вступаться, когда кто-то непосвященный в ее присутствии болтал. Лидер скалился довольно, когда Ната, сидя на его коленях и позвякивая новенькими браслетами, разбила в пух и прах весь состав опг в карты, и манерно зевала при этом – совсем мальчики твои играть не умеют. В долю ее взяли быстро, Роме даже свое веское вставлять не пришлось – никто не спорил. Нателла подвох малейший словно чуяла, не единожды задницы «Железных рукавов» спасала вовремя сделанным замечанием или даже истеричным «кретины! здесь же очевидно подставят вас!». Стрельников с институтской компанией Нателлы сошелся хуже, но ее все устроило. Он приревновал ее тогда к парочке парней по-страшному. Те разве что слюной не капали, когда она по-кошачьи плавно вокруг своих танцевала. Парней «покурить» позвал, ребята очень понятливыми оказались, сразу почему-то засобирались по домам. Нателла тоже поняла, когда он ее в ванную затащил и рычал в губы « моя-моя-моя», под ее пальцы поставляясь. Ната хохотала заливисто, голову запрокидывая – «ничейная я, ни-чей-на-я» – но ремень его расстегивала торопливо, руки тонкие от нетерпения подрагивали. После знакомства Лидера с ее подружками целовались долго, она укусы на шее оставляла, тут же губами по ним проезжаясь. Он мурчал как огромный кот довольно – Натка такая же собственница как и он сам, только не признается в этом никогда. Однажды, забирая ее из института уже в их сладком, кусачем мае, видел, как одногруппница новым щенком хвасталась. Нателла ей в ответ фыркала, только вот глаза были задумчивые. Развернул машину на полпути – в питомник повез. Нателла верещала сначала – ну и куда ты потащил меня, психованный. Сказал – она засветилась. Самую большую овчарку тогда выбрала. Собака жуткая, но Натке пальцы облизывала и к ногам жалась. Позже еще три точно такие же появятся. - Я в тебе не сомневался, - шептал так, чтоб заводчики не слышали, ей в волосы на затылке носом зарываясь. - А куда я ее теперь дену? - С нами будет жить. - С нами? – фыркнула недовольно, оборачиваясь. - С нами. Ключи в бардачке лежат. У нас теперь дом за городом. - У нас? - Да. Стрельниковой будешь? Побледнела и отшатнулась, а он испугался, но вида не подал. Кричала долго. И про то, что он лишает ее выбора и ставит перед фактом, а сам для себя все решил, и про то, что он хочет запереть ее, приковать к себе насовсем, и про то, что она за его спиной вечно сидеть не собирается. Рома слушал и не перебивал, пока она не развернулась на каблуках и не сорвалась с места. Это единственный за всю их жизнь раз, когда он не бросился следом. Они и раньше ругались и скандалили по поводу и без, но когда голоса уже срывали от криков, всегда мирились горячо и прямо там, где еще минуту назад спорили. Нателла после скандалов любила сверху быть, словно старалась и здесь подчеркнуть, как она права. Разгоряченная, она сильнее насаживалась и вперед подавалась, губы кусая, а Рома такой непривычный без перчаток кулак прикусывал, чтоб в голос не застонать. Но это не тот случай. Он про женитьбу никогда раньше всерьез не говорил, но чувство, что с Натой дойдет до этого и дальше с ним было всегда. Только с ним, получается? Он от души саданул тогда по ближайшей к нему клетке, всполошив весь питомник. Молодой был эмоциональнее, сейчас это вспоминает и ухмыляется – пацан все-таки. Не торгуясь с заводчиком, забрал собаку и уехал в недавно построенную «Канарейку». Стрельников пил с «Железными рукавами» до поздней ночи, а когда вся злость прошла, попросил Водителя отвезти по привычному адресу. Попросил, не приказал. Одновременно рассчитывая и тайно боясь, что тот откажет. Когда приехали - на часах два ночи. Институтская общага уже закрыта, и его не пропустят. В голову ничего умнее не пришло, поэтому Лидер бросал камешки в ее окно. Опг чуть поодаль пополам со смеху сворачивались, потому что Стрельников – это просто фамилия, он ни разу не попал в нужное окошко, но разбил практически все соседние. Общежитие медленно, но очень недовольно проснулось. Внутренний дворик наполнился гулом, из загорающихся окон высовывались недовольные жители. Какая-то сволочь выплеснула на светлый пиджак Ромы мутную воду и он из кремового превратился в мутно-бежевый. Парни помочь предлагали, но пошатывающийся Рома отказывался. С ней только сам, иначе не выйдет ничего. Как раньше не понял, что не так с ней нужно, дур-рак. Как будто не полгода, а день ее знает. Нельзя за Нателлу решать, нельзя. Не из вредности она всегда в общагу свою возвращается, даже если он в шутку ее ночью везти отказывается, она только бровь вздергивает и такси вызывает. Потом отменяли это такси постоянно – ну что ты, моя хорошая, сам отвезу. Она не красивое к нему дополнение, ее тошнит от клетки золотой, и давно это понять было пора. Нателла все и всегда сама, запястья зубами вскрыть готова, только бы помощи ничьей не просить. В институте сама, зарабатывать сама, Рому приручила сама. Именно приручила, как ту собаку из питомника. Он также ластиться у ног девчонки готов, и на прохожих бросаться, если она прикажет. И это ей-то так невзначай предложение бросать? Нет, его Нателлу не в коленно-локтевую ставить и глубже-быстрее, перед ней на колени вставать и «улыбайся мне так всегда». Овчарка Наткина сейчас, наверное, в «Канарейке» воет от одиночества. Железному сейчас смешно до одури, что он пьяный себя с собакой сравнивал и кричать начал, только когда о ней подумал. Кричал громко и надрывно. Так, как никогда после. Кричал, как он любит ее, Нату, и как неважно ему, кто и что об этом думает, и как он на все готов, только бы она остаться с ним насовсем согласилась. И что он дурак, кричал, и хоть сейчас готов и кольцо, и на одно колено, и роз тысячу… Когда взмыленная вахтерша из открытого окна заверещала в ответ на его проповедь, что она уже вызвала милицию, из-за угла медленно вышла босая Нателла с пустой бутылкой от вина в одной руке и несменными шпильками в другой. Рома снял очки, но она глаза прикрыла – давно уже знает, что всегда – только на нее. - Я слышала все. Спроси меня еще раз, Стрельников…