Июль 2020
В поездках на машинах, в стуке колес поездов есть свое очарование, знаешь? Точно осознаешь, к чему стремишься и на что ради этого идешь. Каждая миля, каждая чашка эспрессо в придорожных кафе — словно некий рубеж — отражает, насколько ты продвинулся, и дает силы продолжать: позади уже столько людей и мест, нельзя сдавать. Самолеты в этом плане прозаичнее: билет, посадка и воздух за окном. В четыре раза быстрее и несравнимо проще, но, как письма извилистыми путями добираются до адресатов, так и человек должен преодолеть истинное расстояние до ждущего. Встречи от того желаннее, объятия ценнее, признания честнее. И вот меняю двести тридцать первую трассу на шестьдесят шестую. Леон проносится мимо (или сама проношусь мимо него?), скорость под сто (а может и больше)… Тебя нет на соседнем сидении, чтобы напомнить о правилах и технике безопасности на трассе. Впрочем, тебе ли, напрочь лишенному инстинкта самосохранения, предостерегать других? В семнадцать ты притворяешься взрослым, видишь прелесть в запретных отношениях, думаешь, что успеешь все. Кажется, что времени много, и его точно хватит, чтобы сбежать и вернуться, испробовать каждую мелочь и не опоздать к главному. В двадцать вес обретает любое «еще секунду», но, скрываясь в туннеле Барриос, почему-то не жалею о минутах, что проведу в темноте: у меня в запасе полторы тысячи метров, чтобы вспомнить море, солнце и тебя. За полтора километра не забыть, ради чего борюсь, не забыть, что в конце туннеля всегда свет.* Годом ранее Июль 2019
— Да стой же! — тяжело дыша, кричишь мне вслед, но в ответ лишь смех, — вот упрямая, — бурчишь себе под нос, наверняка закатывая глаза. Ты за моей спиной, еще не коснулся, но, кажется, осталось немного, хоть бы немного. — А рискни поймать, — через плечо роняю в твою сторону, пытаясь превзойти шум моря. Ты мое море. Поймай меня, поймай же. Рефлекторно замедляю бег. Шесть шагов — и не помню, как дышать (глупость, ты прав — конечно, помню, но твои руки касаются кожи, отправляют импульсы по нервам, что реагируют так почему-то исключительно на тебя, достигают сердца). — Поймал, — шепчешь, зарываясь лицом в мои волосы, растрепавшиеся и больше не идеальные, руками охватываешь талию, притягиваешь ближе, — моя… — Квинтэссенция? — дразню заумными словами, разворачиваясь в твоих руках, выгибаю бровь, провожу рукой по бледной коже, неприкрытой рубашкой. В твоих глазах — главных причинах моей тахикардии — отражается небо, мое небо. Ты качаешь головой, усмехаешься почти мечтательно, топишь горький шоколад в моих карих. Сколько мы уже здесь? Полчаса-час? Кажется, недели. Побросали чемоданы не распакованными на полу твоей комнаты, будто преступники, скрываясь, преодолели преграду в виде ограды террасы… и к морю, скорее к морю. Чувствуешь этот год, что провели по отдельности и в перелетах между странами? Скажи, что нет. Скажи, что в этом мы схожи. Скажи. — И это тоже, несомненно, — неторопливо отвечаешь спустя минуту… или две, три? Разве важно? Скажи, что нет, — просто… Лу, моя Лу, — спасибо. В силу многолетнего опыта, ты чувствуешь подвох вслед за моей невинной (почти) улыбкой, хмуришься так знакомо, так необходимо знакомо… Чуть наклоняешь голову в давно родной манере, которую имитировали многие после тебя, а достоверно сыграть никто и не смог. Смешно щуришься от солнца, когда целую в нос, покрытый веснушками, и несусь прочь. — Лови! Скажи, а ты слышишь, как люблю, когда смеюсь? Теплый песок разлетается в стороны, волосы непослушно падают на лицо, нарушая обзор, но мне не страшно, ведь ты догоняешь. И по сторонам мелькают вспышки цвета: зеленый, золотой… надо мной небо и чайки, а позади ты, пытаешься поймать в руки. И мне больше не страшно, ведь ты догоняешь. Коснись меня.*
Твое «навсегда» имело свой срок, твои «ты нужна мне» редко сбывались прежде, так почему снова лечу по этой трассе? Почему небо над Кастилией так необъятно и куполом кроет облака? Почему игра света где-то у горизонта напоминает лишь одно: прошлогоднее отражение волн в твоих морских глазах? Просто бег от тебя — словно по кругу. Мантры и самообманы, обиды, за которые держишься, чтобы не сорваться и не позвонить, не оказаться ночным и хриплым «скучаю» в динамике смартфона. Ты ведь родное, нужное, такое настоящее… Просто с момента нашего «больше никогда» ты стал разорванной в клочья вечностью где-то в районе третьего межреберья. Почему шестьдесят шестая? Просто ведет к тебе. Просто ты оказался нервным февральским «скучаю» на пороге как-то утром.* Полтора года назад Февраль 2019
— Гузман? — и мой голос будто не мой, и ты заламываешь руки, бегло оглядывая квартиру, впрочем, обзор у тебя не самый лучший, — в шесть утра, серьезно, dear? — На остальные билетов не было, — пожимаешь плечами, наконец, отходя от двери, и, останавливая на моем лице взгляд, неуверенно, но честно улыбаешься, — сама понимаешь, ажиотаж, влюбленные активизировались. — К чему спешка? — сильнее кутаюсь в клетчатый плед — прошло полгода, а к холодной зиме так и не привыкла, — Dear, are you okay? — проводишь рукой по волосам (наконец, отросли, короткие тебе никогда не шли,*
Эспрессо чуть горчит еще, когда позади оказывается очередной горный массив, по бокам — воды Барриос-де-Луна и ограждения вантового моста, который построил один инженер в знак признания другому. И странно осознавать, что шестнадцать городов увидели свой приговор в проекте обычного водохранилища… Порой я все еще боюсь разглядеть такой же приговор себе в (почти) забытом холоде твоих глаз цвета льдов в Антарктике, боюсь Титаником расколоться надвое, боюсь, что плот не уместит двоих, но вера в тебя пародоксально бьет ключом (наверное, с первой невстречи), и сердце тебе пародоксально верит. На дальности в сорок минут… о чем ты думаешь? Раньше невозможной казалась любовь на расстоянии, раньше казалось, что ее не существует, раньше… до тебя. Просто, если знаешь человека наизусть, разве могут стать проблемой глупые километры? Если голос чей-то искренне-правдивыми речами выравнивает сердечный ритм после напряженного дня эффективнее любых успокоительных, прописанных психотерапевтами, разве отдалит океан? Таблетки ведь не лечат. Хоть выкупи фармацевтический завод, если сердце чернеет микроинфарктами, кому ты этим поможешь? Процесс-то необратимый. Лечат люди. И чувства,* flashback Май 2019
— Ты забыл свои часы, — выдыхаю в пространство, делая глоток мятного капучино. — Так и задумывалось, — почти вижу, как ты улыбаешься, говоря это, как автоматически дотрагиваешься до пустого запястья, — теперь точно придется вернуться. У меня за окном весна, ночь и огни мегаполиса вместо звезд. Порой скучаю по Астурии, если начистоту. Кручу в руках твои Apple Watch — время на циферблате снова напоминает о километрах и о том, что у тебя уже воскресный рассвет, а не субботний закат. — Ай, Гузман, будто отсутствие поводов тебя когда-нибудь останавливало, просто признай, что не умеешь следить за своими вещами, — в памяти тут же всплывают все мелочи, которыми ты понемногу захватываешь мою квартиру уже третий месяц. — Признаю, к тому же, у тебя это получается гораздо лучше, — ты замолкаешь на пару секунд, а после громко чихаешь прямо в микрофон, — только к новой бритве я тебя не подпущу. — God, Гузман, ты лишишь меня слуха, — рефлекторно отдаляю айфон, — и хватит сидеть у воды. Стоп, что? К какой бритве? — Новой, — где-то через Атлантику ты посмеиваешься, и на фоне хлопает дверь. — Гузман, не смей, — побольше стали в голосе и невысказанных угроз. Еще и качаю головой, только зачем? Не увидишь ведь. — Шучу, Лу, — успокаивающе шепчешь, — бритва старая, ее починили. — Ты… невыносим. Возвращайся скорее, жду.*
Очередной туннель. Еще четыре километра наедине с искусственным освещением, только это скорее радует, чем напрягает, ведь вместе со светом в конце пойму, что Астурия уже приняла свою гостью, а там и до Овьедо рукой подать. За эти полтора года мы так часто прощались, что в какой-то момент заменили все «до свидания» на простое «алоха», и, знаешь, это успокаивало. Каждый раз, уезжая, ты словно обещал вернуться, но без громких «обязательно», без непрочных «скоро». Ты молча возвращался. Слова стоят мало — копейки, фразы, начинающиеся с «обещаю» — еще меньше. Ты не говорил, что прилетишь «как только, так сразу» — просто прилетал, не озвучивал желание обнять — беспардонно сгребал в охапку, едва переступив порог. И не мешали тебе ни время, ни километры, ни мои несмелые «люди смотрят». Люди, и правда, смотрели: в кампусе, парке и торговых центрах, только от тебя это почему-то не отталкивало. В Нью-Йорке звезд не видно, огни все заглушают, в Астурии эти взорвавшиеся когда-то звезды яркие и отчетливые. Пытаюсь не засматриваться, чтобы доехать до территорий твоей семьи без ущерба для машины и себя. Десять минут до тебя. Ты ближе, чем небо. И зовешь своей Луной. Руки дрожат, выворачивая руль по маленьким улочкам. Губы дрожат несмелыми улыбками. Айфон дрожит сообщением. Ты близко? Ближе, чем думаешь.* flashback Июль 2019
— Видишь Лиру? — указываешь рукой на небо, хотя мне интереснее твое лицо в профиль. Киваю, не глядя. Кажется, были здесь тысячи раз, еще чаще высматривали созвездия на небе, но никогда еще не чувствовали себя такими нужными. Помнишь, не люблю Астурию? Забудь, — Орфей сомневался и не смог не обернуться назад. Он упустил Эвридику. — Да, и потом день и ночь играл на своей лире, пока не попал в ловушку жриц Диониса, — продолжаю тихо, обнимая тебя крепче, — Гузман, это грустная история. — Но в ней есть смысл, — звезды притягательны — особенно, для тех, кто влюблен, а мы (удивительно, но факт), кажется, влюблены, как когда-то с другими людьми, но впервые по-настоящему. Мы читаем по звездам чьи-то судьбы, надеясь, что сами окажемся умнее, — Чтобы не потерять, нужно верить, что не потеряешь. — Звучит, как план, действуем, dear, — но пока просто молчи и обнимай меня крепче. Ведь если секрет лишь в доверии, впереди бесконечность. Не верить тебе не умею, сомневаться — тем более, что, наверное, парадокс. Сколько продлилась наша прошлая попытка? Недолго, а яда по венам хватит на пару жизней, но почему тогда на вопросы о счастье вспоминаю именно твои глаза и прогулки по продрогшим нью-йоркским аллеям? В тебе мой антидот.* Июль 2020
Наверное, каждый хоть раз побывал в таком особом отпуске, впечатление о котором помещается в краткое озадаченное «и что это было?». Просто сформированное воображением изображение не сошлось с оригиналом, просто все пошло не так, просто разрекламированный маршрут оказался не твоим, не хорошим и не плохим, просто… чужим. А потом время выходит, исчезает в перешейке песочных часов, а ты возвращаешься. Туда, откуда бежал, и — то ли слепцом был, то ли верил развешанным чей-то щедрой рукой ярлыкам, — но то, что так надеялся найти за океаном, обнаруживаешь на самом видном месте. — Гузман? Это самая окраина владений семьи (дальше уже Эрнандесы и их лошади) и, судя по удивлению в карих глазах, ты совсем не ожидала увидеть меня раньше положенного. Забавно, сам приехал несколько часов назад, но только теперь, касаясь твоей руки, чувствую, что дома. Там, где все правильно, где и должен быть. — Добро пожаловать в Астурию, Лу, — оригинальное приветствие, верно? — Не быть тебе гидом, — с усмешкой качаешь головой, присаживаясь на капот машины. Пучок у тебя немного съехал набок (и как ты могла изменить традиционным ободкам в стиле