погибель.

— чонгук, мог бы ты рассказать, что произошло? что ты запомнил? это крайне важно. — я помню яркий свет фар. они не успели. чонгук сидит за столом, на котором стоит светильник, лампочка которого такая же яркая, слепит глаза. ему не хочется говорить, да какое, ему дышать-то не хочется, ему вообще ничего не хочется. тем более, ворошить память воспоминаниями о вчерашнем дне. на самом деле чонгук спокоен лишь из-за таблеток и капельниц, которые в него насильно вкачали, чтобы успокоить истерику, что продолжалась около семи или восьми часов. обычно, когда человек эмоционально не выдерживает, мозг не знает, как справляться с такой нагрузкой, потому просто заставляет человека отключиться, проспать нужное количество времени, пока силы восстанавливаются, а после по кругу, пока истерики не прекратятся. только вот у чонгука не просто истерики, он не на ровном месте и не из-за какой-то ерунды, которую можно исправить. в этом случае нечего исправлять. — чонгук, ты должен рассказать нам. пойми, иначе мы не сможем ничем помочь. — если я расскажу... — чонгук тихо смеётся, проводит языком по пересохшим губам, прикусывает нижнюю и не может успокоиться. его пробирает на смех, а спустя пару минут он сидит и вновь пустым взглядом ковыряет заусенцы на пальцах. — если я расскажу, чем вы сможете помочь? — мы найдём виновника, — мужчина массирует виски, потому что от усталости гудит голова. они сидят в этом кабинете уже несколько часов, но чонгук все также молчит. точнее, молчит о главном. — и что дальше? найдете вы его, арестуете, влепите срок, потому что он заслужил. да какое, он заслужил пожизненное, и не смерть, нет. он заслужил мучения длиною в жизнь. но он сможет вернуть его? кто сможет вернуть мне моего юнги? чонгук впервые поднимает взгляд, смотрит сначала на мужчину, затем на женщину, а они лишь отворачиваются, только бы не смотреть на то, во что парень превратился за сутки. у чона капилляры лопнули уже давно, глаза покраснели слишком сильно, а ещё опухли, потому что с момента происшествия он не успокаивается, лишь засыпает под действием успокоительных, а как только просыпается, его вновь ломает снова и снова. снова и снова. снова и снова. ещё и ещё. чонгук себя живым не чувствует, он знает, что похож на открытую рану, которую невозможно залечить. вот он, вчера, чуть раздражённый, грубый и не понимающий, почему юнги несёт всякую чепуху. они громко ругаются, посылают друг друга нахуй, расходятся по разным улицам, хотя собирались сходить куда-то поужинать. вот они сталкиваются снова, засмотревшись куда-то, улыбаются друг другу, потому что оба знают, что ссорятся по пустякам. чонгук целует юнги в лоб, скулы, щеки, нос и наконец-таки в любимые губы, которые он бы вечность целовал, отрываясь лишь для того, чтобы набрать в легкие кислород. вот они гуляют, после вкусно ужинают в дорогом ресторане, в который повёл чонгук юнги, лишь бы тот не дул свои милые щеки. и вот чонгук сидит за столом в темном кабинете, смотрит на выступающую кровь, потому что он снова содрал кожу у ногтей. вот чонгук живой, вроде, существует, функционирует, как и все, дышит, смотрит, говорит. только вот от жизни в нем нет и ни капли больше, потому что отныне рядом не будет того, кто всегда был. чонгук был убеждён, что юнги от него никуда никогда не денется, что бы не случилось, он всегда будет доставать его кучей глупых вопросов, лезть к нему под свитер, будто он не человек, а домашний зверёк; что он будет готовить ему вкусную еду и дарить бесконечное количество поцелуев день изо дня, а гук будет им дышать. вообще-то, чон не говорил юнги, что он им дышит, что только его глупый малыш может дарить ему чувство спокойствия. чонгук никогда не говорил юнги, что тот стал его домом. не говорил, потому что сам не понимал, а даже если бы и понял раньше, то не сказал бы, будучи уверенным в том, что юн и сам поймёт. потому что так было всегда: чон мог молчать, дарить мягкие поцелуи и тёплые объятия, а юн все сам понимал, ему не нужно было слов. лишь когда они были вынуждены разъехаться по разным городам на время, но чон никогда не понимал важность слов, а теперь ему хочется так много ему сказать. «чонгук, тебе тяжело, так будет ещё очень долго», «все будет хорошо», «ты справишься с этим, дружище», «спустя время боль утихнет, тебе нужно переждать, потому что другого выхода у тебя нет». как будто чонгук и сам не знает, что у него нет другого выхода, кроме как ждать, пока эта боль хоть на миллиметр отступит. только вот сколько? сколько лет провести в мучениях, прежде, чем станет лучше? а если не станет? что если боль будет все такая же острая, ощутимая и физически? потому что прошли лишь сутки, а ему не легче, он лишь чувствует, как это дерьмо внутри нарастает, ползёт ближе, окутывает его полностью. — чон, в скором времени тебе не станет легче. тебе будет больно и пусто еще очень долго. юнги был и моим другом, но мне не понять твою боль, потому что ближе, чем ты, у него не было никого, и ближе, чем он, у тебя никого не было. но ты должен справиться, потому что он бы этого хотел, — хосок сжимает плечо друга ладонью, хочет хоть каплю его боли забрать, но знает, что не сможет. ему бы хотелось поделиться хорошими чувствами, но в нем и самом их нет. чонгук сильнее всех, кого только хо знает, потому что такой боли бы никто не выдержал, а чонгук терпит. — потому расскажи нам, что случилось. мы накажем того, кто это сделал. и чонгук рассказывает. — тем вечером мы поругались, как и всегда, впрочем, я думал уехать домой, нажраться и лечь спать, потому что знал: что бы ни случилось, юнги вернётся. но мы столкнулись, выходя из магазина. я мудак, но я люблю его, всегда буду, потому и пошёл сначала купить ему подарок, а он, как оказалось, хотел сделать то же. мы помирились, конечно же, юнги простил меня в тысячный раз, хотя лучше бы не прощал, лучше бы послал меня к хуям и уехал бы куда-то к друзьям, лишь бы не со мной. мы пошли в ресторан, поели и хотели поехать домой. в памяти чонгука есть место для фантазий, где они поели вкусных закусок, выпили противное на вкус, но дорогое вино, а после, взявшись за руки, пошли домой. это был тёплый вечер, а после жаркая ночь. на утро они готовили оладьи и трахались на кухонном столе, после чего юнги возмущался, но чонгук затыкал его горячими поцелуями в шею. все было бы идеально, чонгук бы все исправил. но реальность обрушилась тяжелой болью, осела на плечи и под грузом отчаяния заставила упасть на колени, окунувшись лицом в этот омут боли и безысходности. юнги умер. — он обещал, что никогда не позволит мне быть одному, клялся, что не бросит меня, а я все пытался от него уйти. каждый раз, когда мне что-то не нравилось, я говорил ему обидные слова и отталкивал в те дни, когда он был единственным лучом света в дерьмовые периоды, где кромешный пиздец. я мог заставлять его улыбаться, и я делал это. несмотря на мой поганый характер юнги всегда улыбался для меня, а я этой улыбкой жил, и если он плакал — я умирал внутри. тогда, в ресторане, когда они улыбались друг другу и решили переехать в другой город, сменив образ жизни с привычного на более спокойный, но в то же время взрывной, юнги отошёл в туалет, а чонгук допивал бокал вина, думая, что пора бы сделать ему предложение. вселенная отказала за юнги. за соседним столиком двое мужчин начали переполох, громко ругались, а после все как в тумане: один достал пистолет, как и охрана позади него, другой мужчина не остался в стороне, сделал то же, как и его люди. и чонгук сначала подумал, что он перепил, ведь они далеко не в сериале про мафиози, да и вообще, какие к черту пистолеты и люди в чёрном? только вот реальность эта оказалась чернее чёрного, схватила все их планы, все мечты, а после бросила в пропасть, куда полетел и юнги. оттуда не выбираются. — юнги вышел из туалета в тот момент, когда в ту сторону побежал мужчина. я хотел прикрыть его, бросился пол пули, но не успел. мужчина, который хотел сбежать, схватил юнги за плечи и подставил его тело под град из пуль, а чонгук лишь осел на пол рядом с ним, не в силах поверить в увиденное. мужчина сбежал, другой вызвал скорую, пообещал убить того ублюдка, но чон не слышал ничего. «чонгук, пожалуйста, оставь лишь лучшие воспоминания. живи ради нас. мы не смогли, но ты сможешь. я люблю тебя, и обязательно буду...» юнги умер на руках чонгука, пули не задели жизненно важные органы, но их было слишком много, потому он истёк кровью и не смог дождаться скорую. чонгук смотрел ему прямо в глаза, умолял не оставлять его, тысячу раз повторял, как сильно любит, озвучил вслух предложение, а юнги лишь улыбнулся в последний раз и перестал дышать. — я не должен был приглашать его в тот ресторан. я должен был предложить ему согреться в уютном кафе, где можно заказать столик в закрытой комнатке. я должен был уберечь его, но лишь погубил. чонгук помнит последние слова юнги, но все эти «ты сможешь» не являются правдой. как он сможет, если все, что было ему дорого у него отобрали? юнги был для него целым миром, его маленькой и хрупкой галактикой, его счастьем. было неважно, сколько ссор и сколько обид было, главное — они могли все исправить. они могли зажить счастливо, уехать далеко и надолго, устроить свадьбу, о которой мечтал юнги, но на которую морщил нос чонгук, умоляя не ввязывать его в сопливые драмы. они могли жить долго и счастливо, могли разойтись, снова сойтись или же расстаться раз и навсегда, но юнги был бы жив. — вряд ли тот мудак выжил, как вы уже поняли. чонгука разрывает от боли, ему становится ещё тяжелее, как только он натыкается на взгляды, полные жалости и сожаления. он уходит в их с юнги квартиру, скрывается от чужого взора, навсегда запирается в себе, обещая никогда не спасаться из этого омута боли и страданий. впервые он показывает свою слабость, впервые закрывается в себе и плачет, когда кто-то рядом. чонгук впервые сломлен. он впервые убит горем и болью, которые стали его неотъемлемой частью. — сука, ты же обещал никогда не уходить. я был ничтожно груб, язвителен, я был тебя недостоин, но ты не мог просто оставить меня, юнги. как я буду без тебя? как, блять, я без тебя? ты же мое ебаное все. чонгук впервые ломает все, что видит, разносит квартиру и напивается до отключки. проснувшись, он открывает глаза и находит под подушкой небольшую коробочку с запиской: «чонгук!!! я!!! тебя!!! ЛЮБЛЮ!!! я на работе, как и ты, но я вернусь намного позже и знаю, что ты обязательно ляжешь подремать, а перед этим будешь искать любимую футболку, которая лежала под этой подушкой вместе с моим подарком. я знаю, я вякал, мол, не знаю, для чего вообще нужна эта херня, когда есть телефон, но ты хотел их, так что!!! тада! дарю! носи, пожалуйста, бережно, а не как в прошлый раз. эти часы стоят больше, чем четыре айфона, потому береги, иначе я тебя прибью. а.. я написал записку, потому что забыл, куда положил телефон. если найдёшь первым, расцелую тебя!!! я у тебя неряха, дададададада. не ворчи. я люблю тебя, чон чонгук. ииии, раз уж я у тебя такой умница, приготовь мне твою любимую пасту. не надейся отравить меня своей готовкой или заказать доставку — убью. :( обнимаю, надеюсь, тебе понравятся эти дурацкие часы!» чонгук умирает снова и снова, перечитывая неаккуратный почерк юнги, который явно торопился на работу, точно опоздав из-за этих глупостей. а после ещё и ещё, когда находит телефон старшего под столом на кухне и листает заметки, фото, видео. переписки. на главном экране их фото, где чонгук целует юнги в щеку, а на блокировке лайф фото, где юнги много раз целует его в губы и щеки, пока чон пытается увернуться. это последнее. чонгуку хватает мгновения, чтобы понять, что он не справится. такое пережить невозможно, а если и остаться в живых, то только пустое тело без чувств и эмоций по земле таскать. — ради тебя я построю наш дом и буду беречь его для нас. мёртвые не возвращаются, но, юнги, прошу тебя.. вернись ко мне. но в ответ лишь тишина, отбирающая остатки сил.