Перед зеркалом

      — Покайся! Покайся, еретик! — Старший Дознаватель Триеш-Кера был могуч и грозен. Он яростно потрясал расправленным крылом и в глазах его сверкал праведный гнев.       Да. Вот так было почти убедительно.       По крайней мере сейчас, перед зеркалом!       Только вот привычно сутулиться не надо. Расправить плечи, грудь, крыло, и…       — Покайся, и спаси свою душу! — Триеш как будто даже стал вдвое выше ростом.       — Каюсь, грешен я! — раздался у него за спиной надреснутый голосок инквизитора Дарвицеви. Триеш чуть не подпрыгнул от неожиданности. Да когда же этот, прости господи, гад ползучий, вошел? И что успел услышать? А Дарвицеви продолжал, все тем же покаянным тоном:       — Выпил я ваш йогурт... Последнюю бутылочку, которую вы на кухне оставили. Вишневый, помнится, был. Простите меня, грешного, если можете.       Триеш привычно ссутулился, поворачиваясь к наставнику:       — Да Император с ним, с этим йогуртом. Пейте на здоровье.       И все же не удержался:       — В вашем возрасте молочные продукты особенно полезны. Кальций, знаете ли, укрепляет кости.       — Да, да! — закивал Дарвицеви, — Так я тогда мороженку вашу, которая в морозилке лежит, тоже съем? Поберегу ваше нежное горлышко… А то неровен час, застудитесь, сипеть будете… как в прошлый раз!       — Во имя Золотого Трона: не напоминайте! — страдальчески закатил глаза дознаватель.       — А что такого? — пожал плечами Дарвицеви, — Очень даже зловещий шепот у вас получался из-под шарфа, еретик, помнится, был под большим впечатлением! Даже спрашивал потом - не аугментированные ли у вас голосовые связки. Ну так я съем вашу мороженку-то? Вам не очень её жалко? Жалость, знаете ли, чувство недостойное будущего инквизитора…       — Ешьте. “Вам-то сипеть и шипеть куда больше к лицу… то есть, к хвосту!” - этого Триеш, конечно же, не стал вслух говорить, хотя ОЧЕНЬ хотелось.       Дарвицеви, однако, уйти не спешил.       — А у вас перо скоро выпадет! — торжествующе заявил он, и прежде чем бедный дознаватель успел что-то ответить, выдернул из дознавательского крыла якобы обреченное на выпадение, длинное белое перо.       — Ай! — не сдержался Триеш.       — Ну что вы голубчик, ведь это совсем не больно! — ласково утешил его инквизитор, — Вы же знаете, КАК я могу сделать больно, когда это бывает действительно нужно…       — Да-да… — Триеш, разумеется, наблюдал подобного рода сцены только со стороны, с особо упертыми еретиками, но таки да, он ЗНАЛ.       — У меня как раз закончились писчие перья, — объяснил Дарвицеви, — А ваши для этой цели - удивительно хороши. Так-то бы вы его потеряли и не заметили... Ну же, разве вы не хотите чтоб ваше несчастное крыло послужило Императору хотя бы такие образом?       — А я-то думал, что служу Императору весь, целиком! Со всеми потрохами и перьями! — кажется, Триеша оставило самообладание. Йогурт, мороженка, теперь вот перо... И если бы это было первое перо, потерянное таким образом! Оставалось только радоваться, что Дарвицеви не было рядом с Триешем в ту пору, когда у последнего выпадали молочные зубы: небось бы тоже решил, что они могут каким-то образом “послужить Императору”!       — Ну разумеется! Не будьте таким нервным, милый Триеш. Я уже ухожу… — с этими словами Дарвицеви неторопливо пополз к выходу. Длинный аугметический хвост долго тянулся за ним, шурша по полу металлическими пластинами.       Как только дверь за Дарвицеви закрылась, Триеш выдохнул с некоторым облегчением. Однако он рано это сделал: дверь приоткрылась снова, и туда просунул свою наглую морду домашний любимец инквизитора, рыбохост Язебаэль.       — Какайтесь, несчастные еретики! — гнусаво провозгласил он и с характерным звуком показал дознавателю длинный язык.       Никогда в жизни Триешу так сильно не хотелось в него чем-нибудь кинуть…