Последние драконы

      Эймон медленно вошел в Тронный зал, едва не шатаясь под тяжестью королевских одежд. Украшенные роскошной меховой опушкой, расшитые золотом и сотней драгоценных камней, они давили на плечи, пригибая его к земле так, словно король тащил мешок камней. На Стене, неспокойной, суровой, продуваемой всеми ветрами, Эймон чувствовал себя куда лучше, чем дома, в Королевской Гавани. Впрочем, он привык быть честным с самим собой – Гавань перестала быть ему домом много лет назад.       Он шел вперед, пока темное пятно в конце зала не приняло все еще размытые очертания Железного трона. Эймон полностью ослеп на один глаз и понимал, что второй скоро затянется такой же белой мертвой пеленой. Великий мейстер Пицель, впервые увидев его, клялся излечить слепоту, видно забывая, что Эймон выковал цепь ничуть не короче его.       Лорд-командующий – не Дозора, а Королевской гвардии, – сир Барристан Селми замер за его плечом, ожидая, пока дряхлый молодой король заберется на трон. Еще два белых пятна встали по бокам. Если напрячь слух, можно было услышать, как в коридоре ходят, топают, скучающе шаркают по полу десятки ног, хозяева которых собрались у Тронного зала, ожидая нечто важное. – Передай великому мейстеру, что я буду ждать новостей здесь, – с облегчением выдохнув, он упал на стальное сиденье и подчеркнул, – хороших новостей.       Эймон потратил несколько минут чтобы отдышаться после подъема по ступеням трона. Снял корону, золотым кольцом натиравшую его облысевшую голову, и, не зная, куда ее деть, положил на колени. Широкий обруч с заострениями из черного железа, она была сделана для его отца.       Король Мейкар умер ровно пятьдесят лет назад. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. В этой жизни была Стена и клетки с воронами, были сражения с одичалыми – несколько раз Эймону приходилось участвовать в вылазках, – и тихие зимние вечера, когда можно было посидеть у огня с кружкой горячего вина, была прекрасная дружба и смерти его черных братьев, был ледяной ветер, бивший в лицо днем, и вьюги, протяжно завывавшие за окном по ночам. Эймон тосковал по ней.       Эймону было тридцать пять лет, когда он отказался от престола и надел черное. И он отказался бы снова, даже если бы знал, чем все закончится. Знал, что его брат сгорит с семьей в проклятом Летнем замке. Что внука Эйгона зарубит его собственный гвардеец, а его сыновей и даже маленьких внуков убьют мятежники. Что в стране начнется разруха и беззаконие, когда одного предводителя восстания зарежет в борделе шлюха, а второго в далеком Дорне повергнет белый рыцарь, носящий гордое прозвище Меч Зари.       Эймону исполнилось восемьдесят пять, когда наспех собранный Великий Совет предложил корону ему – последнему оставшемуся мужчине-Таргариену. Он хотел отказаться, понимая, что в свои годы уже не станет хорошим королем, что у него нет и не будет детей, которые унаследуют трон, что он принес клятву в конце концов. Но не смог. Произнести “нет”, которое перечеркнет все, что создали его предки за почти трехсотлетнюю историю правления Таргариенов, оказалось выше его сил. Никто не осудил его за это решение. Лорд-командующий Ночного Дозора Кворгил снял с него заношенный черный плащ и пожелал счастливого пути, когда бывший дозорный и бывший мейстер взошел на корабль в Восточном Дозоре-у-Моря, чтобы стать королем. Эймон сам проклинал себя за это.       В Гавани его ждали городской шум, жара, душная и нестерпимая после привычного Севера, коронация и лорды, демонстративно преклонявшиеся перед немощным стариком – законным королем по праву крови. И настоящее чудо – Рейла Таргариен, найденная в подземельях Драконьего Камня. Эймон видел ее однажды, много лет назад. И теперь он пришел в ужас, даже своим полуслепым глазом увидев, что жизнерадостная веселая девочка, носившаяся по коридорам замка и ничуть не боявшаяся “дядю мейстера”, превратилась в измученную запуганную женщину со шрамами по всему телу. Эймон обнял двоюродную внучку на глазах у всей столицы и обещал, что боль и горе закончатся, и впереди будет только радость. Рейла была беременна.       Ребенок, которого она родит – мейстеры ощупывали ее живот, деловито кивали и клялись, что будет здоровый принц, – будет наследником, и это снимало все вопросы о престолонаследии. Чем ближе был день родов, тем оживленнее становились лорды и беспокойнее Рейла. “Мне страшно, дедушка”, – говорила она Эймону, и король понимал, о чем она говорит. Помимо двух взрослых сыновей Рейла похоронила много младенцев. Если этот ребенок не выживет, род прервется. А королева была слишком измучена, чтобы родить еще.       А сегодня белый рыцарь, сир Барристан, сообщил, что у королевы начались родовые схватки.       Когда-то очень давно они с Эйгоном проиграли спор сестрам и должны были целый день играть с ними. Девочки захотели играть в семью. Вяло сопротивлявшегося Эгга тут же схватила под локоть и утащила в соседнюю комнату бойкая Рей, а Эймон остался на растерзание Дейле. Она стащила на пол подушки, поставила тарелку с фруктами и впихнула ему в руки кучу кукол, заявив, что это – их дети. Дейла рассаживала кукол кружком и объясняла правила игры, постоянно дергая за рукав витавшего в облаках брата.       А Эймон впервые серьезно задумался на тем, как он назовет своих сыновей, когда те у него появятся. Наверное, Бейлор – в честь их храброго и благородного дяди. И Дейрон, как дедушку-короля и доброго старшего брата. Тут Дейла скривилась, и заявила, что брата она любит, но он неуклюжий и от него плохо пахнет.       И совершенно точно он не назовет ребенка Эйрионом. Он поделился этой мыслью с Дейлой, и она, по-взрослому поджав губы, кивнула и назвала их второго брата таким нехорошим словом, что Эймон подавился воздухом и покраснел до кончиков ушей. Грубое ругательство, пристойное пьяному солдату, становилось только хуже от того, что сестра произнесла его своим нежным мелодичным голосом, но Эйрион, обливший краской новое красивое платье Дейлы, его заслуживал. – А девочку? – спросила Дейла. – Обязательно должна быть девочка.       Эймон немного растерялся. В их семье принцесс было значительно меньше, чем принцев, и он не хотел бы называть свою дочь в честь кричащей по ночам кузины Эйлоры. Подумав, он вспомнил про сестру дедушки-короля, приезжавшую несколько лет назад. Она одевалась в необычные яркие платья и кормила всех детей сладкими красными апельсинами. – Девочку будут звать Дейнерис, – решительно заявил он, взяв в руки куколку в пышном розовом платье и усадив ее на подушку. – И она будет только одна.       Мальчики ведь намного лучше: они могут стать славными рыцарями, королями, учеными и путешественниками, – а девочки только выходят замуж. И вообще, мальчиков проще называть. Вот Эйгон – разве не лучшее имя для Таргариена. И когда у Эймона будут сыновья, не понарошку, а настоящие, одного он непременно назовет Мейкаром. Его отец суровый человек, но ему будет приятно. Еще Бейлон – так звали храбрейшего из сыновей Старого короля и его королевы Алисанны. Принц Бейлон был отважным и образованным человеком и всегда представлялся Эймону немного похожим на дядю Бейлора. Тут у Дейлы закончились куклы, и чудесное имя Джейхейрис досталось Эггу, сбежавшему от Рей под предлогом “пригласить их в гости”.       Через месяц Эгга обручили с Дейлой, а Эймону мрачный еще более чем обычно отец объявил желание короля – отдать одного из своих внуков Цитадели. С тех пор Эймон влюблялся однажды, но о детях больше не задумывался.       Топот и гул голосов в коридоре затих. Тяжелые двери протяжно скрипнули, и долгий тоскливый звук эхом пронесся по пустому залу, разбудив задремавшего было короля.       Мейстер торопливо вошел, кланяясь едва ли не с порога, остановился у подножия трона, но с высоты Эймон не разобрал сказанных им слов и поманил мейстера наверх. Пицель был стар, но не так как Эймон, и по узким ступеням, прорубленным в стали, поднялся очень шустро. Наклонившись к самому лицу короля, он повторил судьбоносные для всего рода Таргариенов слова.       Вдовствующая королева Рейла разрешилась от бремени, подарив династии драконов здорового ребенка. Не принца.       Девочку – Дейнерис.       И ее судьба не ограничится замужеством.