Песнь первая
19 октября 2020 г. в 09:22
Время… Оно утекает сквозь пальцы. Дым выходит из сигареты. Сигарета уменьшается, укорачивается. Пепел падает на землю. Наконец огонь затухает и гаснет навеки. Так же и с человеческой жизнью. Рождение — щелчок зажигалкой. Старение — сгорание. И наконец сигарета-человек, отправляется на свалку истории — в пепельницу. А теперь представьте сигарету, которая бесконечно тлеет посередине. Именно, что тлеет. Свою жизнь я горением назвать не могла. Бессмысленное и безжизненное существование. Я, стоя у окна, взяла ещё одну сигарету из пачки. За окном жил Нью-Йорк. Жил быстро и стремительно. Я смотрела на город, и мои голубые глаза отражались в оконном стекле. Щёлкнула зажигалка. Не сразу, только с третьей попытки, мне удалось высечь маленькой язычок голубовато-рыжего пламени. Закурив, я продолжила смотреть в окно, на ночной город. На моих старых механических наручных часах было только три утра. Раздался звонок, и трель сотового понеслась по квартире. Я вздохнула, но подошла к телефону.
— Лора Уолкер, слушаю.
— Это Айзек, ты просила оповестить, когда будут готовы результаты радиоуглеродного анализа, но…
— Поняла, буду через пятнадцать минут.
Я повесила трубку, даже не попрощавшись. Какой смысл, если всё равно увидимся ровно через пятнадцать минут.
Айзек Браун в силу своей страсти к истории дневал и ночевал на работе, корпя то над старыми трудами историков и антропологов, то над очередными древними останками, привезёнными для изучения в нью-йоркский исторический институт Френсиса Паркмена. Я накинула белую кофту на плечи, кинула пачку сигарет и зажигалку в карман, чтобы покурить по дороге. Путь до института занимал у меня пятнадцать минут быстрым шагом.
Я вышла в коридор, подхватила лёгкое осеннее пальто, на дворе был октябрь, закрыла дверь квартиры, сбежала по лестнице и вышла на улицу. Лавируя меж старых ночных зданий, я медленно продвигалась по направлению к институту. Даже несмотря на столь ранний час, по улицам куда-то неслись полицейские машины. Давно уже крашенные в блонд волосы, заплетённые в косу, пытался растрепать и подхватить ветер. Я поглубже спряталась в капюшон. Высотные здания вокруг Вашингтон-сквера, что на Манхэттене, действовали как-то успокаивающе.
«Здесь меня никто не найдёт», — твердила я себе, подходя к институту.
Я распахнула дверь, вошла, кивнув охраннику, сидящему в маленькой будочке у входа. Поднялась по ступеням в холле и, взмахнув ключ-картой перед сканером, вошла в длинный коридор, проходивший вдоль многочисленных лабораторий. Сейчас все полупрозрачные двери были закрыты и за ними было темно. Лишь одна дверь светилась, и именно перед ней я и остановилась. Снова взмах ключ-картой, и дверь открылась. Я вошла в лабораторию.
— Айзек! — позвала я.
Из подсобного помещения вышел Айзек Браун. Паренёк лет двадцати пяти с карими глазами в очках. Каштановые волосы смешно взлетели, когда он обернулся на мой голос. В его зубах было печенье.
— Айзек! Сколько раз я говорила тебе не есть при мёртвых, это оскорбительно для них.
— Мугу — нечленораздельно промычал он и запихал сразу всю печеньку в рот. Через силу прожевав её под моим пристальным взором, он наконец-то смог ответить. — Я больше так не буду.
Я скептически хмыкнула.
— Ты уже добрую сотню раз обещал этого не делать — in ventum verba iactum (бросаешь слова на ветер).
— И вовсе я не бросаю слова на ветер! И откуда ты знаешь латынь? Историки ведь её не учат.
— Я вовсе её и не знаю просто помню кое-что, — бодро соврала я. — Итак, давай вернёмся к анализам.
— Да-да, конечно!
Айзек передал мне планшет.
— Предполагалось, что это останки Жанны Д’Арк, но эти останки гораздо старше этой женщины. Если судить по лобной кости и другим костям черепа, ей было где-то за сорок. Поздновато для Орлеанской девственницы? Не так ли?
Я натянуто улыбнулась.
— Согласна, поздновато. А что с предметами находящимися в могиле. Их нам прислали?
— О! — воскликнул Айзек. — Это очень интересно! Иди сюда!
Он подвёл меня к одному из столов. На нём стоял простой деревянный ящик, с транспортными печатями сбоку. В таких обычно и привозили останки и различные предметы на анализ. Айзек открыл его, и я протянула руку к полотнищу, закрывающему что-то внутри, откинула белую ткань и вздрогнула.
Внутри деревянного ящика, в пазах, лежал меч. Холодная сталь блеснула в свете люминесцентных ламп лаборатории. Я как зачарованная протянула руку. Меч был прост, ни богатых украшений, ни золота, ничего. Лишь выгравированные пять крестов на лезвии, да голубой камень в рукояти. Клинок скользнул в руку, словно живой. Я взмахнула мечом. Сделала выпад, сблокировала атаку невидимого противника. Выполнила резкий разворот, и кончик лезвия свистнул перед носом у Айзека. Тот отшатнулся.
— А ты хороша… — протянул он.
Я поняла, что мои действия были довольно необычны и попыталась оправдаться.
— В детстве я занималась фехтованием.
Айзек усмехнулся.
— Старые навыки дают о себе знать?
— Возможно.
Я уложила меч обратно в ящик.
— Он удивительно хорошо сохранился.
— Нам очень повезло. Я даже не могу точно определить, когда он был сделан. Такое ощущение, что вчера.
— Согласна, но думаю, что он ровня скелету. Видимо условия были подходящие, так что он даже не заржавел. Что ещё было в могиле?
— К сожалению, это всё, что нам прислали из Франции. Больше ни-че-го.
— Хорошо! Тогда делим работу: я исследую меч, а ты скелет.
— Будет сделано, босс! — шутливо отозвался Айзек и, развернувшись на каблуках, чеканя шаг, отправился к столу, на котором лежал скелет.
Я же приступила к мечу. Надела хирургические перчатки и стала исследовать оружие. Осматривая от кончика удивительно остро заточенного лезвия до красивой, даже изящной рукояти, я заметила выемку на лезвии.
— Здесь нужен томограф!
— Тебе его сейчас никто не сможет включить, — сказал Айзек, склонившийся над скелетом. — Тебе придётся подождать до начала рабочего дня.
— Я сама включу, быстренько сделаю ренгеноскопию, и никто ничего не заметит.
— Эй! Так нельзя!
— Можно! Меня никто не остановит!
Он хотел ещё что-то сказать, но я вышла из комнаты, предусмотрительно прихватив его ключ-карту со стола, тем самым запирая Айзека в лаборатории. Прошла по тёмным коридорам к одной из комнат, где находился томограф. Придерживая одной рукой меч, я отперла ключ-картой дверь и вошла в комнату для управления томографом. Я включила свет и прошла в другую секцию этой лаборатории, отделённую большим, не пропускающим рентген-излучение защитным экраном. Положив меч в рентгеноскоп, он же томограф, я вернулась назад, закрыв дверь, и включила компьютер. Быстро проведя томографию, я скачала все данные на флешку и забрала из томографа меч. И тут раздался взрыв.
Я вздрогнула.
«Айзек, что ты натворил?!» — пронеслось у меня в голове. Я хотела выбежать из комнаты, но вовремя услышала голоса.
— Интересно сколько нам заплатят за непредвиденные убийства людей?
— Они всегда хорошо платят и не светятся…
Я не стала дальше подслушивать, а бросилась вбок от двери. Руки, сжимающие меч, сами приняли нужное положение. Ожидание.
Их было двое. Первого наёмника я резко прихлопнула дверью. Пока он не оклемался, я взмахнула мечом и рассекла ему горло. Горячая алая кровь хлынула на мой меч. Второй наёмник молниеносно отреагировал и выстрелил из пистолета. Но я вовремя успела поставить перед собой меч. Пуля стукнулась о лезвие и отскочила в сторону. А я, пока наёмник не успел прийти в себя от такой быстрой защиты, молниеносно полоснула его по руке, заставляя выпустить пистолет. Ногой отбросив пистолет в сторону, я прижала, уж было потянувшегося за оружием бедолагу к стене.
— Но, но, но… — лезвие было у самого горла наёмника. — Кто вы и что вам нужно? — проговорила я свистящим полушёпотом.
— Ты думаешь, я хоть что-то скажу, тварь?! — взревел он загнанным буйволом.
Я крутанула меч, и острое лезвие прорезало колено мужчины. Он охнул и попытался присесть, но вовремя придвинутое к шее лезвие не дало ему этого сделать.
— Кто вы и что вам нужно? — снова повторила я.
— Ах ты, дрянь! — он, увидев грозно придвинувшееся лезвие, заговорил. — Нам приказали выкрасть мощи Жанны Д’Арк.
— Это всё? — я скептически подняла тёмную бровь.
— Приказали убивать всех, кто попадётся.
— А полиция? — изумилась я.
— Они подкуплены… Ты… Оставишь меня в живых?
— Последний вопрос. Кто вас нанял?
— Не знаю! — почти взвизгнул он, и по его штанам начало расплываться мокрое пятно.
— Трус! — брезгливо бросила я. — Такие в моё время не ценились, — я перерезала ему горло. Он захрипел, булькая кровью в распоротом горле. Кровь хлынула на меня, обагрив мою белую кофту. Тело, судорожно бьющееся в конвульсиях, упало к моим ногам.
— Хорошо… — сказала я в пустоту коридора. — А теперь идём спасать Айзека.
Путь до лаборатории, где находился Айзек и останки, предстоял недолгий, но на пути моём встретились препятствия в виде наёмников, патрулировавших коридор. Их я заметила из-за угла. Четверо: двое в коридоре, двое осматривают лаборатории.
«В поисках чего, интересно? Неужто ищут меня?» — подумала я.
Тут раздались голоса:
— В здании не должно никого быть, кроме охранника. А эти учёные вечно лезут туда, куда не нужно. Правильно говорил командир Скотт, им не надо давать спуску.
— Одного повязали, другой, насколько я понял, куда-то ушёл.
— И из-за этой сволочи мы теперь здесь торчим?
— Здесь тоже никого нет, — раздался третий голос.
Я не стала мешкать: чем раньше вступлю в битву, тем раньше из неё выйду. И я тихонько свистнула.
— А? Кто здесь? Парни, прикрывайте меня!
Все четверо направились к повороту, за которым я пряталась. Я лишь мысленно выругалась: «Merde! Merde! Merde! (фр., слово, что приличные девочки не говорят) Они решили идти все вместе!» Я вздохнула и вступила в бой.
Первый удар — режущий. Враг отшатывается. Всё предсказуемо. Ровно так, как меня учил отец. Распороть первому наёмнику живот. Второму сделать подсечку, и он растягивается на полу. Третьего вывести из строя колющим ударом в грудь. Резко обернуться к четвёртому. Удар в незащищённое горло. И вот все четверо лежат на полу передо мной.
На деле на всё ушло не более пяти секунд. Всё прошло быстро, молниеносно, без звуков. Теперь добить всех и идти дальше. И тут я заметила у одного из мёртвых на поясе гранаты.
«Так вот откуда был взрыв», — я подхватила один из двух боеприпасов и сунула его в карман и без того уже грязной кофты.
Осторожно, стараясь не издать лишнего звука, я прошла к двери в лабораторию и выдохнула:
«Всего трое! Двое запаковывают останки. Один, судя по всему, главарь», — холодно и расчётливо оценивала я. Разум словно перешёл в боевой режим. Меч стал продолжением руки. Я снова осторожно заглянула в комнату, пока меня не заметили.
«Айзек, где Айзек?» — билась у меня в голове мысль. Наконец, я его увидела. За столом, несвязанного, спокойно сидящего за компьютером.
— Эй, ты закончил? Мы должны уходить.
— Сейчас, дайте мне ещё пять минут. Сейчас сделаю так, будто останки к нам и не привозили.
— Как это? — поразился один из наёмников, возящийся с деревянным ящиком, предназначенным для транспортировки.
— Кроме меня, охранника и Лоры эти останки никто не видел. Я сотру записи с камер и всё, останков в нашем институте и не было, — ответил он, бодро стуча по клавишам. — Всё, я закончил.
Главарь развернулся к Айзеку и приставил пистолет к его затылку.
— Значит, ты списан.
Раздался выстрел, и тело Айзека рухнуло на клавиатуру компьютера. Главарь банды повернулся, и я увидела на его груди нашивку. Это было похоже на птицу с распростёртыми крыльями с первого взгляда и на букву «Т» со второго, и была подпись «Командир северо-западного луча Адам Скотт».
Я снова не стала медлить. Вздохнула, напуская на лицо нахальную улыбочку, и достала гранату, выдернув чеку, но всё ещё удерживая спусковой рычаг не дающий гранате взорваться. Аккуратно положила клинок на пол рядом с дверью и сделала шаг в помещение лаборатории. Мне больше нечего терять. Айзек оказался предателем и теперь мертв. Кроме этого человека, которого я считала своим другом, у меня никого уже не было.
— Мальчики? Поговорим? — произнесла я, входя с нахальной улыбкой в комнату.
Солдаты тут же ощетинились оружием.
— Почему мы должны с тобой говорить? Не проще ли пристрелить тебя? — задал вопрос главарь бандитов, Адам Скотт, мужчина лет сорока пяти с полностью седыми волосами.
— Потому что у меня есть весомый аргумент.
Я бросила чеку мужчине под ноги и продемонстрировала гранату. Он отшатнулся и на его лице появилось что-то. Страх? Нет. Страх потерять своё место в мире.
— Если вы выстелите в меня, я отпущу гранату и здесь всё разорвёт au diable (к дьяволу, фр.)
— И какие же Ваши требования, госпожа? — мерзко и ехидно произнёс командир.
Наконец, я поняла, как нужно действовать. Главарь в любом случае не будет выполнять мои требования, а попытается убить меня. Так что…
— Во-первых, кто вы такие?
Мужчина отвечал с явной неохотой.
— Мы — орден Тринити, и ордену нужны мощи Жанны Д’Арк. А вы — Лора Уолкер?
Я проигнорировала его вопрос. Никогда. Никогда не раскрывай врагу информацию о себе.
— Во-вторых, это не останки Жанны Д’Арк, а моей крёстной. Вы знали это?
Судя по его замешательству, он не знал.
— И в-третьих… — я сделала драматичную паузу — Я и есть грёбанная Жанна Д’Арк! Так что сдохните!
И я отпустила гранату.
Раздался взрыв. Меня отшвырнуло к стене. В тело сотнями тысяч иголок впились осколки. Уши заложило. Я больно ударилась спиной о стену и частично о стол, стоящий у двери. Один из осколков больно прошёл через грудную клетку, пробивая органы. Я чувствовала, как моё сердце разорвало на куски внутри груди. На глаза опустилась пелена боли. Я судорожно вздохнула и умерла.
Правда, моя душа не отлетела в райские кущи, как мне говорили. Она погрузилась в пучину ада и боли. Я умирала сотни раз на полях сражений. Во все эпохи. Во время всех возможных воин. Но с этим ощущением невозможно было смириться. Каждый раз я надеялась, что это происходит в последний раз, надеялась, что моя душа всё-таки окажется в раю или хотя бы в блаженной черноте и тишине. Но этот миг никак не приходил, и я вновь и вновь воскресала, а раны затягивались, как по волшебству. Я помнила тот день, когда я умерла в первый раз. Когда мне было девятнадцать в лесу, я упала и сломала шею. Я думала, что умираю, но смерть меня отвергла, пожевала и выплюнула. Потом я сгорела на костре инквизиции. Сгорела заживо. Но боль, что нас ждёт после смерти не сравнится с болью от простого огня. Она в сотни раз мучительнее…
Пробуждение было резким и внезапным. Я молча смотрела в потолок. На столе догорал занявшийся от взрыва ящик с останками моей крёстной — Агнессы. Именно с ней я и похоронила свой меч, похоронила своё прошлое, а теперь вновь его нашла.
«Я жива… снова», — подумалось мне. Вставая, я оперлась на стул, стоящий рядом. Было ещё больно. Хоть все раны зажили, было больно где-то внутри. Может это болела душа? Если, конечно, она у меня ещё осталась. Я подхватила со стула моё чудом уцелевшие пальто и с радостью обнаружила пачку сигарет в кармане. Достав одну, я закурила. Тем временем стащив с трупа командира его китель с нашивками, я завернула в него меч, уже почищенный от крови о штаны другого наёмника.
Я спустилась по лестнице. Внутри холла всё было взорвано. Видимо именно здесь взорвали первую гранату. Я вышла сквозь распахнутую дверь на улицу. Холодный октябрьский воздух пробрался под пальто. Я несла меч, прижав его к груди, как ребёнка.
«Я его больше не потеряю! Я его больше никому не отдам!»
Я дошла до моста Куинсборо и, стоя у перил посередине моста, смотрела в тёмные воды Ист-Ривер. Заря только тронула рассветное небо. На моих часах, треснувших после взрыва, было пять утра. Я посмотрела на меч, и мне попалась на глаза нашивка.
«Меня теперь будут искать эти Тринити, но я не сдамся, как и раньше не сдавалась. Я Орлеанская дева, Жаннет Ромé! И я принимаю своё прошлое, от которого я так долго бежала!»
Сигарета потухла, и я кинула окурок в тёмные воды Ист-Ривер.