***
Противный писк будильника разносится эхом по комнате, и Чжунхон будто выныривает из толщи сновидений, услышав его. Он на ощупь тянется к тумбе и выключает надоедливую технику, откидываясь обратно на постель. Чжунхон проводит рукой по пустому месту рядом с собой в надежде, что Химчан все еще спит у него под боком, а после замирает, так и не решаясь открыть глаза. Это был всего лишь сон. Ему снова снится так и не наступившее будущее. Чжунхон переворачивается на спину, проводя ладонью по лицу и стирая мокрую дорожку со щеки, и пытается дышать глубже. Его снова откидывает на самое дно и накрывает сверху ледяной морской волной, он задыхается и тонет, не желая всплывать на поверхность. Прошел целый год с похорон Химчана, год после той чертовой автокатастрофы. И четвертый год, как он не успел признаться в любви.Часть 1
12 июля 2013 г. в 03:26
Он заталкивает мужчину в тесную душевую кабинку, закрывая дверцу и включая горячую воду. Тот слабо сопротивляется, для виду только, но позволяет чужим рукам ласкать свое тело. Струи горячей воды бьют по коже, обжигая и еще больше распаляя внутренний жар. Домашние штаны тут же намокают и липнут к телу, от этого становится вроде бы чуть прохладнее, но до неприличного интимно.
– Я так скучал, – Чжунхон прижимается к спине Химчана грудью, одной рукой поглаживая его живот. Длинные пальцы обвивают шею, чуть сжимая, скользят к подбородку и поднимают его вверх, от чего голова Химчана ложится на чужое плечо. Он добровольно подставляется под жалящие нетерпеливые поцелуи, полностью подчиняя себя этому человеку, потому что так желает Чжунхон. Кожа багровеет на месте засосов, но Чжунхону этого мало – он кусает плечо, после проходясь языком по выпирающей косточке. Химчан только восхищенно вздыхает, когда ладонь Чжунхона ложится на его возбужденную плоть, сжимая сквозь мокрую ткань.
Химчан поворачивает голову, целуя Чжунхона где-то по линии челюсти, захватывает губами молочную кожу и оставляет маленький засос на шее. Чжунхону не нравится подобное, но он позволяет эту маленькую шалость Химчану и только ему. Метки других людей ему не нужны, но и химчанова исчезнет уже к утру.
Чжунхон мгновенно реагирует на немую просьбу и накрывает губы Химчана своими, влажно и глубоко целуя, пока пытается избавить и себя и его от мокрой одежды. Он играет с языком Химчана, а тот почти неощутимо отвечает на поцелуи. Так легко и воздушно, что Чжунхону отчаянно хочется чувствовать больше, дышать одними только прикосновениями. Но это невозможно.
Чжунхон расправляется с прилипшей к телу одеждой только спустя пару долгих минут, ни на секунду не отрываясь от любимого, продолжая свои томительно-пылкие ласки, чтобы показать Химчану – он любит и скучает. А тот шумно дышит, хватая губами раскаленный воздух, которого и без того мало. Все звуки и вздохи растворяются с шумом бьющихся о дно душевой кабины капель воды, Химчан шепчет что-то, но Чжунхон видит лишь движения губ и не может ничего разобрать – даже собственные мысли сливаются с этим надоедливым водяным звоном.
Чжунхон гладит талию, спину, медленно спускаясь ниже по ягодицам к полноватым бедрам. Ему кажется, будто он даже слышит этот шероховатый звук, когда подушечки пальцев проходятся по мягкой коже, но не чувствует. Он не ощущает этой светлой столь притягательной кожи, не чувствует запаха, и это раздражает. Чжунхон сжимает его бедра, поднимая и сажая себе на пояс – он кажется таким легким, – и сильнее, до фиолетово-зеленых синяков, впивается в кожу, чтобы почувствовать. Он слышит сдавленный вскрик, не похожий на человеческий голос вовсе, и оставляет красные отметины ногтей в дополнение к синякам. Его бесит, что он не может почувствовать Химчана так, как хочет.
Чжунхон поднимает глаза и любуется красивым, идеальным лицом и встречается с Химчаном взглядами. Глаза того застелены дымкой, сквозь которую не видно ни одной эмоции. Он весь – сплошной туман, пар, готовый раствориться в любое мгновение, и только недавно оставленные метки на его теле дают гарантию Чжунхону, что он не испарится, не упадет на пол тяжелыми каплями воды, а остается тут, в его объятиях.
– Химчан, я люблю тебя, слышишь? – Чжунхон шепчет на ушко, но сам не слышит своего голоса – он застревает где-то в голове, а сказанные слова, кажется, безжалостно захлестнуло водой. Но он вновь смотрит в глаза Химчану, которые становятся немного теплее – там, за безжизненной пеленой, он видит, как слабыми вспышками прорывается безграничная любовь и нежность. И Химчан дает себя почувствовать: у Чжунхона чуть покалывают подушечки пальцев от мягкой шелковой кожи, попорченной синяками и маленькими ранками. Чжунхон целует, ощущая сладость желанных малиновых губ, ощущая, как крепче обнимает его за шею Химчан. Он жадно вдыхает воздух, аромат Химчана... Которого не чувствует. Он снова шепчет слова любви, обещания нелепых, неосуществимых, романтических свиданий, и много разной чепухи, но слова теряются недосказанными где-то на середине пути и повисают в воздухе, растворяются в водяном пару и не доходят до получателя.
Чжунхон прижимает Химчана к скользкой кафельной стенке, а тот пытается схватиться за что-нибудь, чтобы не съехать; ладони упираются в стену и стеклянную дверцу душевой кабины, а пальцы с противным звуком съезжают вниз по стеклу. Химчан шумно дышит, задыхается, откидывая голову назад и двигает бедрами; Чжунхон чувствует, как ноги Химчана теснее сжимают его тело, а возрастающий в теле жар дурманит разум. Все его чувства и ощущения сейчас направлены на одного лишь Химчана, он любит и хочет его всего: начиная от идеального тела и заканчивая зияющей чернотой вместо души и пустыми глазами. Чжунхон не теряет надежды вернуть его – продолжает нашептывать всякую ерунду и не оставляет без внимания ни одного участка кожи. Он дарит Химчану все более напористые ласки, руки Чжунхона крепче подхватывают его под ягодицы, чуть разводя в стороны. Химчан закусывает губу и зарывается одной рукой в волосы Чжунхона. Тому кажется, будто его взмокших волос коснулся летний ветерок – так невесомо, трепетно и почти нереально в условиях душной и тесной душевой. Он теряет контроль над своим желанием и входит; слышит тихое шипение и совсем отдаленно звуки падающих предметов с полки, которую задел кто-то из них. Тело накрывает волной чего-то раскаленного и Чжунхону очень хочется сравнить это с лавой, в которой они оба сгорают дотла, до мизерной песчинки. Он хотел бы исчезнуть вместе с Химчаном, но получается только гореть. С каждой секундой все ярче и ярче гореть, дарить весь свой огонь Химчану, потому что по-другому он не может, потому что по-другому весь он станет льдом, без капли тепла и любви внутри.
Чжунхон не помнит, как давно они не были вместе и были ли вообще? Каждый миг, проведенный с Химчаном, подобен снежинке в руке – тает и просачивается сквозь пальцы, неуловимо скользит по коже, и так и не успевая разбиться о землю, испаряется под палящим солнцем, точно мгновенья растворяются в бездонном времени. Только время может так зло шутить.
Он чувствует, как собственные руки обжигает от откровенных прикосновений, как дрожит в его объятиях Химчан, находящийся на пределе. Чувствует его сбитое, чуть прохладное дыхание и солоноватый морской запах. Чжунхон впитывает в себя каждую секунду и каждое движение, дарит Химчану больше, чем может, больше, чем позволительно. Когда за закрытыми глазами Чжунхон видит северное сияние, переливы радужных цветков, он чувствует будто бы кожей, как звонко стонет Химчан – так беззвучно, но слишком громко для него.
Выпускать из объятий совсем не хочется. В его руках запредельное счастье, которого ему слишком мало. Он крепче обнимает Химчана, прижимает к себе и осторожно целует в уголок губ, будто боится позволить себе больше. Сказать «Люблю» сейчас кажется таким неправильным и испорченным, поэтому он молчит, убирая влажную челку с красивых, пустынно-черных глаз.
Чжунхон осторожно укладывает Химчана на постель цвета морского песка и ложится рядом. Он смотрит на потолок, который в ночной глубине кажется похожим на морскую глубину. Над ним – море, он – на дне. Мягкая постель вдруг превращается в промозглый песок, в который все глубже погружается тело. Чжунхон может видеть, как сквозь ночную водную рябь пробиваются блеклые лунные лучи, они окрашивают все в голубовато-белый, безжизненный цвет.
Химчан вместе с ним на самом дне, от этого чуть спокойнее, но трудно дышать – везде море, а рядом он, чью ладонь можно бесконечно держать в своей. Они встречаются взглядами, и Чжунхона будто погружает еще глубже в этот жесткий холодный песок. Над ними весь мир, и Чжунхону кажется, будто он слышит протяжный вой кита, что отчаянно зовет кого-то. Чжунхон тоже зовет, но безответно и безмолвно.
Он трогает каштановые волосы Химчана, путается в них пальцами второй руки, все так же крепко держа за руку Химчана и сплетая их пальцы в замок. Тот закрывает глаза, улыбаясь уголками губ как-то виновато и грустно, но Чжунхону достаточно и этого. В свете луны Химчан кажется еще белее, прозрачнее и нереальнее, чем он может быть, и Чжунхон опасается, что вот-вот и он осыпется песком на морское дно, но он лишь протягивает руку к нему, Чжунхону, и проводит кончиками пальцев по щеке, и, кажется, оставляет влажную дорожку от прохладного прикосновения. Взгляд глаза в глаза, дрожь по телу и нерешительность. Нерешительно и больно услышать то, что сейчас должен сказать Химчан. Он улыбается мягко, насколько способен, но это очень больно для Чжунхона.
– Ты должен отпустить, – единственное, что говорит Химчан. Всегда. Его голос звучит, точно механический: тот, что слышится из динамиков сотового, когда абонент недоступен. Чжунхон со страхом осознает, что не помнит его голоса, помнит только, что его называли баритоном.
– Не могу. Люблю, – тихо, чуть хрипло произносит Чжунхон, целуя ладони Химчана. Он пытается остановить время хотя бы на секунду, задержать на каплю, но он не всесилен. Всего лишь на миг он утомленно прикрывает глаза и в это же мгновенье падает в черную бездну, где нет ни дна, ни морской глади, ни Химчана.