Краски

Сейчас, стоя с головы до ног в краске, я понимаю, что все это того не стоило. Сигарета дотлевает между пальцев, мои волосы ужасно слиплись из-за синей краски. Очки валяются где-то тоже полностью в синей краске. Я смотрю на стену, где мои недавние картины. Улыбаюсь и, потушив окурок о ладонь, разворачиваюсь. Глупые картины, глупое искусство. Я встряхиваю руками. Краска капает на пол. К черту. Чувствую себя отвратительно. Почему я думал, что если вылью на себя три банки краски, мне станет значительно легче? Но лучше не об этом. Я вытираю губы, вытираю ладонями щеки. Сажусь на пол, в центре комнаты и закрываю глаза. Один глубокий вдох и тишина начинает давить на меня. * * * В моей руке диктофон. Мои волосы мокрые, а плечи голые. В доме холодно, абсолютно пусто. — Пожалуй, я начну с того, что мне плохо, и я вспомнил номер знакомого дилера. Октябрь, вечер. Тогда — тоже октябрь, тоже вечер, тоже... Гребанная суббота. Сегодня я не пошел в парк, заниматься глупым рисованием до сих пор нерабочего фонтана, — пытаюсь достать сигарету с пачки. Ломаю первую, закусываю губу. Я не курю, грызу фильтр. Чертова осень. Она сблизила меня с... С тобой, черт бы тебя побрал. Мне нравится вспоминать тебя теперь, когда прошел год с того дня. И пускай неприятно щипает в глазах, пускай одно твое имя заставляет меня болезненно выдыхать или биться в истерике на полу, кусая запястья до крови — я счастлив, что ты остался в моей голове. Я не знаю зачем записываю свои воспоминания на диктофон. Может, я боюсь, что мозгоправ когда-то добьется своего и я что-то забуду — что-то невероятно травмирующее мою психику, но совершенно точно важное, связанное с тобой. У меня была относительно спокойная жизнь художника, которого никто не хочет понять. Я рисовал ночами напролет, в моем доме всегда царил хаос — все эти бумажечки с набросками были везде, я ходил по ним, но не мог выбросить. Я не связывал свою жизнь ни с кем до того самого субботнего вечера. Прошел дождь. Да, я помню эти запахи, сырость и серость. Но я не взял зонтик. У меня был блокнот в кармане пальто и ручка за ухом. Я помню, как сел на скамейку. Через час должны были зажечься фонари, люди спешили домой. И мне это нравилось — спешка, усталость, уныние. Сначала я подумал, что ты обычный алкаш. Но потом понял, что алкаш не может позволить себе так со вкусом одеваться. Ты сидел возле нерабочего фонтана, подпирал одной рукой голову, а во второй держал бутылку чего-то явно очень алкогольного. От тебя веяло депрессией и желанием быть обнаруженным в какой-то канаве на завтрашнее утро. И мне это нравилось. Очень нравилось. Я рисовал тебя долго, потому что был уверен, что ты не сдвинешься с места. Тебе было плохо и все равно на окружающих. Я подумал: «Вау, какой он мрачный. Идеальный герой моих почеркушек» Я поднялся сразу, как только навел последнюю линию. В поднесенном настроении чуть ли не вприпрыжку подошел. Ты только мазнул по мне недовольным взглядом и уткнулся головой в свои колени. Я сел возле тебя, плюнув на чистоту своего нового пальто. Я не сразу начал тревожить тебя. Я вертел в руках блокнот, рассматривал слишком детальный набросок под разными углами, улыбаясь при этом так счастливо. — Тебе доставляет радость чужое страдание? — ты говорил без угрозы. Просто... Как будто спросил меня об очевидной погоде. И смотрел ты... Словно сквозь меня. — Да, определенно да. Страдания — это красиво. Я пожал плечами. Придвинулся ближе и, обняв рукой за плечи, показал тебе блокнот. Твой мутный взгляд я запомнил навсегда. — Художник, да? Все вы фрики. Никогда вас не понимал. — И не нужно! Я подумал, что ты увидишь свои страдания моими глазами и тебе станет обязательно легче. Ты ничего не ответил. Только дернул плечами, давая понять, что тебе неприятно. Я отодвинулся, улыбка как-то сама сошла с губ. — Слушай, художник, блядь, я сейчас в очень плохом настроении, и я влил в себя слишком много всякой дряни. Накурился тоже немало. Поэтому свали нахуй от греха подальше. А я не свалил. Я слышал в твоем голосе лишь пьяное отчаяние. Ты бы не ударил меня, нет — так подумал я и поднялся, пряча блокнот в карман. Я поправил шарфик, повернулся к тебе и протянул руку. — Немедленно вставай, давай. Ты взглянул на меня уже насмешливо. Уголок губ дернулся вверх, а потом ты плюнул мне на туфель. — Если я тебя ударю, ты просто не встанешь больше. Хотя, знаешь... Я дам не бью. — А я и не позволяю себя бить всяким пьяным мудакам. Руку дай. Ты поднялся сам. С трудом, конечно, но пытался стоять как можно ровнее. Я спрятал руки в карманы, довольно улыбаясь. А потом подумал еще раз и взял тебя под локоть. — Нахуй ты ко мне доебался? — Заткнись и пойдем. Ты где вообще живешь? — Теперь — нигде. * * * Ты был грубым, наглым, отвратительным и жутко противным. Я оказал тебе такую услугу! Благодаря мне ты не попал в неприятности, но ты благодарным не был от слова совсем. Ты хамил мне и вел себя крайне неадекватно. Думаю, в каком-то смысле просто замечательно, что ты едва держался на ногах. В ином случае я бы не смог с такой смелостью заехать тебе в скулу. Все пошло к черту, когда ты сказал: — Может, ты просто хочешь трахаться, м? Ты хлопнул меня по заднице, когда я просто пытался снять твое пальто. И тогда я «хлопнул» тебя кулаком. Попал в скулу. Самому больно стало. * * * Я не знаю с чего это вдруг решил приютить тебя. Это как временное помутнение. Мне всего-то понравилось рисовать тебя. Ты спал очень крепко. Я накрыл тебя пледом и еще долго не ложился сам. Я не рисовал, нет. Просто... Смотрел на тебя, думая, к чему я докатился. На следующий день ты проснулся очень поздно. Ближе к трем дня. Ты был очень удивлен, когда увидел меня, а я от неожиданности выпустил из рук свои блокноты. Мы стояли как придурки посреди гостиной и пялились друг на друга. Пока ты не подошел и не опустился на одно колено, собирая мои безделушки. Ты ткнул стопку блокнотов мне в грудь, как-то неловко улыбаясь. Мне стало стыдно смотреть на синеватое пятно на твоей скуле. — Я много чего натворил? М, ну ты понимаешь в каком смысле... Ты немного занервничал, шумно потянул воздух. — Всего лишь шлепнул меня по заднице. Ты так и не представился, кстати. — Питер, — ты протянул руку, — Питер Крисс. — Джон, — я улыбнулся, пожимая твою ладонь, — Джон Уинстон Леннон. — О, выпендриваться будем? Тогда я Джордж Джон Питер Крискуола. Я чуть рот не открыл от удивления. Ты засмеялся, сдавливая мою руку сильнее. — Прости, что доставил дискомфорт. Наверное, это очень неприятно, когда какой-то пьянючий в говно мужик лапает тебя за жопу, правда? Я немного нахмурился от такой... Красноречивости, но потом вспомнил себя и забил. — Да, довольно... Это было неожиданно просто. Может, ты наконец отпустишь мою руку и прекратишь ее трясти? Ты немного прищурился, подержал меня за руку еще пару секунд и отпустил. — То есть мне нужно было просто предупредить? Ты изогнул бровь, насмехаясь над моей задумчивостью. Я подумал: «Какого хрена я молчу?» — Давай ты просто поешь. — Но я собирался... Черт. Слушай, Уинстон, я могу позвонить? — Нет, если будешь называть меня Уинстоном. — Я просто смеюсь, забудь. Так я могу, Джон? — Конечно. * * * Ко мне на кухню ты зашел очень мрачный и с потерянным взглядом. — Прости, Джон, не смогу разделить твое одиночество. Мне пора. — Нет... Что? Куда ты? Ты же вчера говорил, что тебе негде жить. — Джон, я не чертов котенок. Ты не можешь просто подобрать меня и оставить у себя. Я взрослый человек. * * * Да, ты взрослый человек. Я верчу диктофон в руке, подношу зажигалку к сигарете, прикуриваю, щурюсь. Вода прекратила скатываться по плечам и спине, но меня все еще передергивает от холода. Кажется, я заболею. Точно заболею, но... Я так хочу поговорить с диктофоном. Поэтому... Да, Питер, ты был взрослым человеком, которого просто кинули за месяц до свадьбы. Ты отнюдь не котенок, но вернулся в мой дом тем же вечером. Мокрый, потому что попал под ливень. Я впустил тебя без слов и упреков. Ты молча снял пальто, повесил и взглянул на меня очень... Очень виноватым взглядом. За бутылкой бренди ты рассказал мне все: расставание, выкинутое в окно кольцо и его слезы. Из этих рассказов я понял, что ты любил своего Стэнли очень сильно и невероятно дорожил им. Но когда я спросил, в чем же причина расставания, ты проигнорировал этот вопрос. Ты просто сказал «есть закурить?» и затих. Я дал тебе всю пачку и через два часа она опустела. Ты справился с этим без моей помощи. — Ты ему звонил сегодня, да? Ты кивнул, смотря куда-то вниз. — Я люблю его, а он... Он не принимает меня вот таким. Хотя в этом расставания виноват только я от начала и до конца, но Стэнли даже шанса мне не дал! Как он мог... Я не знал, что делать, как реагировать. Тебе было очень хреново, выражался ты очень эмоционально, а под конец твой голос стал тише и задрожал. Ты запустил руку в волосы, откинулся на спинку дивана и просто закрыл глаза. А я... Я смотрел, наблюдал, как ты дышишь: глубоко, быстро. Когда я с некоторыми опасениями сжал пальцы на твоем колене, ты не отреагировал никак. Я начал поглаживать твое колено, поднялся чуть выше. — Успокойся, Питер, правда. Не переживай ты так. Я похлопал тебя по ноге. — Все вы художники странные фрики. Я говорил уже? Ты лениво открыл глаза, слегка улыбаясь. Я улыбнулся в ответ, слабо кивая. Моя рука все еще оставалась на твоей ноге. Ты опустил взгляд, накрыл мою руку своей и как-то недовольно хмыкнул, возвращая взгляд мне. — Что ты хочешь этим сказать? — ты наклонил голову в бок. — Хочешь меня утешить? Я мотнул головой, пытаясь убрать руку, но ты держал крепко. Неожиданно крепко. — Я вижу, что хочешь, но что-то тебя грызет и не даст этому произойти. Расскажи и ты мне о своем горе, смелее, Джонни, а то как-то нечестно получается. И я тебе ничего не рассказал. Дернул рукой, поднялся и поправил рубашку, чувствуя себя крайне неуютно. — Ложись спать, Питер. Пойдем, я провожу тебя. Ты бросил на меня долгий взгляд, словно думая: идти или нет? И все же ты встал. Возле комнаты ты схватил меня за руку. Прямо у открытых дверей. Ты сжал запястье достаточно сильно, чтобы я начал терпеть это. Боль. — Ты... Боишься? Меня боишься? Я посмотрел тебе прямо в глаза. И... Я не испугался. Я увидел там только безумную печаль. Ты не хотел оставаться один. Я понимал это желание и даже разделял его с тобой, но я научился справляться с этим. И ты должен был научиться. — Пусти меня. Иначе я ударю тебя. — Бей. Помнишь же, что я дам не бью? Так что можешь бить смело, как прошлый раз. * * * У меня все равно не возникало желания выгонять тебя. Я смотрел на тебя и всего лишь сочувствовал. Тебе это не нравилось. Каждое утро ты уходил и каждый вечер напивался в моей компании. Я пил значительно меньше. Со временем меня начало тревожить твое злоупотребление алкоголем. Когда ты очень напился и мне пришлось тащить тебя в комнату (а ты для меня оказался достаточно тяжелым), ты пытался мне что-то сказать, что-то очень важное и о чем бы пожалел на утро. — Нет, Питер, прекрати говорить. На самом деле ты не хочешь мне это рассказывать, пойми. Я уложил тебя на кровать, закрыл окно и хотел уйти, но остановился по твоей совершенно четкой просьбе: — Не уходи, пожалуйста. Только не сегодня. Несколько неловко было ложиться возле тебя. Ты сразу повернулся ко мне, провел рукой по моему бедру и остановился уже на талии. На талии под рубашкой, черт возьми. Рука у тебя была холодная, но я бы не сказал, что было неприятно. Разве что некомфортно. Я собирался уйти как только бы понял, что ты уже крепко спишь, но ты с этим не спешил. Ты рассматривал меня и временами двигал рукой, поглаживая. — Питер... Это прозвучало как «не нужно». Твои пальцы постукивали по мои ребрам. — Я... Мне просто... Да, лучше уходи. Ты говорил это не искренне. * * * А однажды в голову мне пришла безумная идея. Вдохновения не давало покоя. Я сидел на полу и смешивал краски, улыбаясь. Ты смотрел на все эти баночки и кисточки с каким-то непонятным для меня удивлением. Ты ничего не спрашивал, терпеливо ждал, когда я начну все объяснять. — Питер, ничто так не сближает людей как общее дело. Особенно, если это дело — искусство. Поэтому снимай рубашку. — Прости, что? — Мы можем порисовать друг на друге. Я давно о таком мечтал. И вот так получилось, что мне очень нравятся твои плечи. Ты смело улыбнулся, расстегтвая первые пуговицы. Рубашку ты откинул довольно далеко и смотрел на меня с интересом. Я на коленях обошел тебя и... Черт, ты был таким... Таким красивым со спины. Я опустил ладонь на твою спину, повел вверх, сжал пальцы на плече. Восторг. Все, что я чувствовал. Большего и не требовалось. Когда я провел первую линию черной краской, ты вздрогнул и засмеялся. Я сам невольно заулыбался, рисуя и слушая твой смех. — Это так... Необычно, но приятно. Я рисовал только черной краской и только странные знаки, которые приходили на ум. А потом мне пришло на ум еще кое что — я мокнул в краску пальцы. Ты задышал как-то по-особенному, даже выпрямился. — Питер... Хочу тебя видеть. Ты повернулся ко мне лицом, серьезный и с жадным взглядом. А я провел пальцем по твоим ключицам, повел ниже, к груди. И как же мне нравилось это! — Ты идеальный, — я шептал, потому что не хотел портить момент словами. Ты слабо сжал мое запястье, прижал мою ладонь к своей щеке, а я рассмеялся. — Теперь у тебя щека черная, дурачок. Хорошо, я все. Теперь твоя очередь рисовать. — Чудесно. Снимай штаны. — Серьезно? — А что? У тебя шикарные ноги. Я практически влюблен в них. Я отнесся к этому с небольшим недовольством, но все-таки потянулся к ремню. Ты не спускал с меня взгляд, наблюдал с такой довольной улыбкой, что на какое-то время я засмущался. Стоит говорить, что я чуть не упал и под наш общий смех прыгал на одной ноге, пытаясь выпутаться из штанов. Я даже пнул джинсы сразу после того, как снял. Ты похлопал рядом с собой рукой. Я сел на холодный пол, не ожидая, что он будет холодным вот настолько. Сначала ты просто провел ладонью от колена к щиколотке и взглянул на меня несколько хмуро. — Ты везде такой гладкий? — Ну... Почти, — я пожал плечом, отводя взгляд от тебя. Ты рисовал кисточкой. От начала и до конца. Рисовал разными красками — самыми яркими. Краска неприятно холодила кожу, но наблюдать за этим мне нравилось. Ты так старался, так осторожно водил кисточкой... Ты обрисовал мне ноги цветами. Это было так мило, что мне вдруг стало грустно от мысли, что придется смыть эту красоту. — Раздвинь ноги. Я не задавал лишних вопрос. Делал все так, как ты говорил. Мне показалось, что ты несколько удивился такому поведению с моей стороны. Я только думал, что ты... Черт, восхитительно смотришься между моих ног. Я даже подался чуть назад, практически лег на пол, опираясь на локти. — Что ты делаешь? В твоем голосе не было ничего протестующего. Я глупо мотнул головой, заглядывая тебе в глаза. Ты прижался ко мне ближе, а я не удержался и ногами обнял тебя за талию. Так... Ты ничего не сказал. Только один раз звонко шлепнул по бедру. Я приоткрыл рот от внезапности, а ты только этого и хотел. Поначалу я не отвечал на поцелуй. Просто позволял, думая, что у меня болят локти от такого положения. — Что, перехотелось провоцировать меня? — Совсем нет. Просто... Мне неудобно. — А мне кажется, что ты любишь это — возбуждать, но не давать. И не говори, что ты актив. Ни за что в это не поверю. Если бы проблема была правда в этом. Я потянулся к тебе сам, запуская пальцы в твои волосы. Ты толкнулся несколько раз, а я застыл, не зная, как быть дальше. И ты точно чувствовал, что со мной что-то не так, но не останавливался. Ты кусался. Я был уверен, что завтра буду рассматривать в зеркале черные пятна на ключицах и шее. Ты порвал мою рубашку. Я закрыл глаза, слыша, как посыпались пуговицы. Мне было... Неприятно. Но и останавливать тебя я не хотел. Ты попросил меня не нервничать. Не нервничать... Я размышлял об этом и... Ничего. Выгибался тебе на встречу, но ни разу не открыл глаза. И ты прекратил. Ты лег возле меня, тяжело дыша. Взял меня зачем-то за руку и крепко сжал. — А теперь объясни мне, что с тобой. Я думал, ты сейчас заплачешь. Я сказал только одно: «Брайан». И правда заплакал. Очередной неудачный секс, много разрушающих мыслей. Я не хотел тебя видеть, я не хотел себя видеть. Ты действительно ушел и больше не приходил. Я должен был справиться со своим сумасшествием сам. Я сидел часами перед шипящим радио и пил. Много, очень много пил. И вот на что я совсем не надеялся — это на то, что ты объявишься рано утром. Я не хотел открывать, когда услышал стук. Даже когда услышал твой голос — не хотел. Но ты меня убедил. — Если ты не откроешь, я выбью дверь, а ты знаешь, что я больной и точно сделаю это. Я открыл и спрятался за дверью. Но ты закрыл дверь и увидел меня. Да, глупо было прятаться именно так... — Какого хрена, Джон? Ты подошел резко, заставляя меня вжаться в стену сильнее. — Ты... Черт, сколько дней подряд ты ревел? Ты несколько грубо взял меня за подбородок, начал вертеть мою голлву из стороны в сторону. — Что случилось? Окей, кто такой этот Брайан? Ты сейчас расскажешь мне абсолютно все, но перед этим я тебя умою. Ты потащил меня за локоть в ванную. Там правда умыл холодной водой. Я чувствовал себя давно умершим человеком. Совсем не сопротивлялся. Ты нервничал и поэтому сильно злился. Я не приходил в себя, и тогда ты намочил мне волосы. — Ты мне сейчас все расскажешь, понял? И только блядь попробуй при мне начать реветь. Я уперто молчал, когда ты спрашивал. И помню, как дернулся, когда ты замахнулся. Ударил в итоге ты только кухонный стол. * * * Брайан. Бри. Эппи. Это имя ассоциировалось у меня с любовью, а сам человек был смыслом жизни. Он был моей опорой и поддержкой. С ним я каждое утро просыпался с улыбкой. Просыпался и был зацелован. Я часто рисовал его и никогда не думал, что буду спаливать эти картины через пару лет. Брайан был... Человеком не самым жизнерадостным. Я не знал, почему он страдает. Он говорил, что не хочет меня огорчать своими «глупыми» проблемами. Однажды он не вернулся, а потом я узнал, что он умер. Это было самое большое предательство. Брайан оставил меня совсем одного, и я никому не доверял. Я ждал от всех такого предательства. Я настолько плох, что не могу сделать человека счастливым. Так много лет я не подпускал к себе никого. А тут... Нахер ты появился, Питер? Лучше бы я не подходил к тебе никогда. * * * — Я не могу просто отстать от тебе. После всего, что ты сделал для меня... Джон, прошу, прекрати. Слышишь, я уже успокоился. Я больше не трону тебя. Я зажимал рот рукой, прижимался затылком к двери. Ты дернул за ручку и мне пришлось сдержать крик. — Джонни, извини. Мне очень жаль, что я это сделал. Я не должен был бить тебя. Ну Джон, черт возьми... Мне казалось, что дверная ручка нахер выпадет. Я просто хотел, чтобы ты ушел. Желательно навсегда. Голова просто раскалывалась. Ты точно силы не жалел. Чего ты вообще все время добивался? Я понимаю, что не должен был тебя доводить, но... Почему ты такой жестокий? Ты как будто соткан из насилия и какой-то непонятной для меня обиды на окружающих. Ты мне противен. Бесят твои извинения: твой голос стал тихим и было в нем нечто невероятно ломкое, хрустальное. — Знаешь, Джон, я не уйду. Давай ты просто выйдешь. Мне нужно взглянуть на тебя. Как ты себя чувствуешь? Голова болит? Если я продолжил бы тебя игнорировать, ты бы снова разозлился. Но отвечать... Голова все еще болела. Я коснулся лба и увидел на пальцах кровь. — Охуеть... Аж дыхание перехватило. Я вытер пальцы о свою щеку, думая, что это должно выглядеть и драматично, и красиво, и... Блядь, тупо, очень тупо! Кайфую от крови и головной боли. — Джон... — Боже, Питер, да уйди же ты нахер. Мне и так плохо! — У тебя болит голова? Как сильно, Джон? Я разбил тебе голову? Джон, открой дверь, немедленно. Вдруг тебе нужно в больницу? Я поднялся на коленях, провернул ключ и буквально рухнул на пол, впридачу ударяясь затылком. Боль прошлась яркой вспышкой и тут же превратилась в глухой писк. — Джонни, блядь... Ты сел рядом. Провел рукой по моему лбу, с ужасом рассматривал кровь на пальцах. Я улыбнулся, прикрыв глаза. Мне хотелось спать. Просто... Спать. * * * Я рисовал. Часто. Рисовал всякий бред. Пачкался сам в краске. Мне нравилось. А ты не возмущался, когда я замазывал и тебя. Я любил обниматься. Особенно, когда ты был совсем рядом. Я не понимал, зачем впускал тебя каждый вечер в свой дом и почему ты все время приходил.. Тебя преследовало чувство вины, а меня тоска. Ты часто целовал меня в лоб, а когда отстранялся, я видел в твоих глазах почти что раскаяние. — Питер, я не злюсь на тебя. Я сам виноват в своих истериках. Вот. Я даже не помню, о чем мы спорили. Так что... Успокойся, Питер. Ты качал головой, целовал мои руки и просил прощения. * * * — Кто мы, Питер? Это было ночью. Теперь мы даже спали вместе. Просыпался я раньше и часто в твоих теплых объятиях. Было даже как-то печально каждый раз убирать твои руки и вставать. — Мы... А ты как сам думаешь? — Ты обнимаешь меня. Ты целуешь меня в лоб. Ты целуешь мои руки. Ты приходишь каждый вечер. Мы спим вместе, но ты даже ни разу не намекнул, что хочешь секса после той... М, неудачи. Ты двинулся ко мне ближе и неожиданно опустился вниз. Я напрягся, а ты просто провел носом по бедру. Наверное, нужно было прекращать спать в шортах, но... Черт, когда ты начал оставлять короткие поцелуи... Это так будоражило, опьяняло сознание. — Твои ноги — лучшее, что я видел в своей жизни. Ты засмеялся. Сунул руку мне между ног и начал раздвигать. Я сделал это сам. Получилось довольно... Неприлично. Тебе это было только на руку. Ты целовал уже внутреннюю часть бедра, покусывая, касаясь кожи языком. Было горячо. Внизу живота все горело. Я даже прижимал к этому огню руку, облизывал губы, до боли закусывая нижнюю. Когда вырвался стон, тихий, дрожащий, ты поднялся выше, убрал мою руку от живота и начал целовать. Я гладил твои волосы, о чем-то бессвязно хныкал. Потому что мне... Хорошо, было хорошо. Хорошо было даже тогда, когда ты опустил мои шорты слишком низко. Что я только не делал... Сжимал простынь в кулаках, крепко закрывал глаза и стонал. Очень громко, очень. Я готов был кончить только от одного взгляда на тебя. От твоего дыхания, горячего, тяжелого. Или от того, как ты двигал головой. Просто... Как же красиво. Я не пытался навязать свой темп. Просто перебирал твои пряди и наслаждался тем, что ты мне давал. Ты впивался ногтями в мои бедра, сильно сжимал, давил, пытаясь оставить следы заметнее и чернее на завтрашний день. — Питер, я... Питер... Ты даже не отстранился. А мне захотелось заткнуть себя ладонью, но я знал, что тебе точно нравится слышать меня. Когда ты лег рядом, с улыбкой и очень довольный, мне хотелось прекратить дышать и спрятаться. Я потянулся к шортам, хотел надеть, но ты остановил меня. — К черту, Джонни. Снимай. Не переживай, я не собираюсь тебя трахать. Если, конечно, ты сам сейчас не попросишь. Я не попросил, но шорты снял. — Снимай тогда футболку. А то так нечестно. Ты молча поднялся с постели. Свет из улицы слабо освещал тебя, но вполне достаточно. Хорошо все-таки, что окно я не закрыл. Ты снял сначала футболку. Потом принялся за ремень на джинсах. И мне стало снова жарко. Вещи бы оставил на полу и когда лег, прижался так близко, что стало тесно. — Так кто мы, Питер? — Я давно определился с тем, кто ты для меня. А ты определился? Думаю, мой поступок хорошо описал мое к тебе отношение. * * * Для меня это стало очень странной дружбой. Но я продолжал по ночам засыпать в твоих объятиях после коротких разговоров. — Почему ты всегда приходишь? — Ты же не глупый, Джон. Странный, но не глупый. — Я не верю. — Хорошо, спи. И так все время. Ты намекал мне на любовь и все такое, а я опасался и не верил тебе. Потому что... Ну это плохо, как минимум. Я все еще надеялся, что Стэнли простит тебя и все у тебя наладится, а я снова останусь один. А думал ли я на самом деле так? Я представлял себе это много раз: ты, говорящий, что возвращаешься к Стэнли. А вернулся бы ты после всего, что мне наговорил и наделал? Тогда бы ты типа разбил мне сердце, так ведь? Я ждал. Ждал это предательство. И дождался. Ты пришел позднее обычного. Молча посмотрел на меня, а затем внезапно обнял. — Питер? — Мне нужно исчезнуть на неделю, а то и две. Все похолодело. Кажется, я... Я задрожал и испугался. Этот испуг охватил меня всего так, что я не мог оттолкнуть тебя, выпутаться из объятий. — Скажи что-то, Джон. Я же уйду сейчас. Ты отодвинул меня, сжал пальцы на моих плечах. Посмотрел как-то наивно. Я совсем не понимал, что тебе нужно от меня. Или понимал. — Что-то? — я слегка нахмурился, изображая непонимание. Ты на момент разочарованно опустил взгляд, похлопал меня по щеке и пошел к дверям. Я думал. Думал, пока не захлопнулась дверь. В одной футболке выбежал за тобой на улицу. Было холодно, но я догнал тебя и, ничего не сказав, прижался. — Я люблю тебя, — тихо прошептал на ухо. Ты погладил мои волосы. Отступил на пару шагов, снял с себя пальто и дал мне. — Давай пройдемся. К тебе мне больше заходить нельзя. Я ничего не понял, но пошел. Ты посмотрел по сторонам, как-то нервно и с волнением, после чего взял меня за руку. — Нет, я не помирился с ним. Так, чтоб ты ничего не выдумал себе. Дела связанные с моей работой. Поэтому не грусти, детка. И главное — попытайся на две недели забыть, кто такой Питер Крисс. — Я не понимаю... — И это отлично. Не пытайся понять. * * * Ты не вернулся.