***
На две последние пары препод так и не явился. И теперь, пользуясь свободой, Аврелиан придирчиво инспектировал комнату. Утром Лехе официально пригрозили отчислением, а Лоргар, не желающий терять друга и бесценный источник вдохновения, задался идеей не допустить этого. В комнате стойко несло чем-то подтухшим. Лоргар уже трижды порылся под кроватями и перевернул весь шкаф сверху донизу. Но источника зловредной вони так и не обнаружил. На своем нижнем ярусе меланхолично валялся сделавшийся с утра больным Диман. Первокурсник обложился стеклянными воробьями и летучими мышками. И, заткнув уши наушниками, с недоумением разглядывал их перекошенные жуткими гримасами физиономии. — Лоргар, завесь меня пледом, — засипел откуда-то снизу Диман, мотая в воздухе стеклянной синичкой, — в глаза свет бьёт. Так жжется, что пипец. Лоргар ещё раз перерыл всё под столом, порылся в собственной тумбочке и с тяжелым вздохом завесил Диману весь нижний ярус. Типовым тигрово-полосатым пледом и парой чужих полотенец. Между тем тухлая вонь усилилась. Лоргар принюхался и помрачнел: ощутимо несло гнилью металла, энергий и давно немытого тела. Лоргар на всякий случай открыл пошире форточку и выбрался, принюхиваясь, в коридор. Слева, в глубинах туалета, шумела вода. Казалось, что кто-то развлекается тем, что включает и выключает краны. Что-то жалобно скрежетнуло и на пол весело хлынул водный поток. Запахло баней и мясным супом. Послышалась отборнейшая брань на чистейшем колхидском. Судя по звуку, где-то за дверью раскололся умывальник. Дверь распахнулась, и в тусклоосвещенном пространстве туалета, в клубах пара, обнаружился трехметровый, багровый мужик с куском раковины в латной пятерне. Совершенно лысый череп его украшали, (но это не точно), кровавые шрамы-символы, из перекошенного рта торчали клыки, а один из глаз незнакомца горел алым. Багровые шипастые доспехи безумно воняли: с нагрудных пластин, с пояса и с наплечников глядели тухлые человечьи головы. Пока Лоргар лихорадочно соображал как бы без жертв и разрушений вытащить это чудище из туалета, монстр выбросил кусок керамики, медленно, плотоядно оскалился и стремительным броском втолкнул Лоргара обратно в комнату, попутно запирая за собой дверь. — Одно лицо, — восхищенно выдохнул монструозный тип, бегло разглядывая плохо выбритую физиономию Лоргара, его черный китель и шрамы-символы. — Кто вы? — от прибитых к доспеху человечьих рук и голов комната наполнилась таким смрадом, что у Лоргара заслезились глаза, — ну и несёт от вас, дружище. — Это почетно — украшать броню останками поверженных врагов, — не понял гигант, искренне стараясь особенно не тереться лысым затылком о потолок. — Это антисанитария и вопиющее нарушение техники безопасности, — бесстрастно возразил Лоргар, краем уха улавливая, как дыша через раз, Диман тянет из-под кровати свою эльфийскую ружбайку, — так о чем вы хотели со мной поговорить? Мужик подозрительно сощурил один глаз и шумно втянул воздух. Лоргар скосил глаза пониже пояса монстра, разглядывая свисающие из-под чьей-то утыканной штырями, гнилой головы рваные свитки с разной клинописной ересью. — Демон-принц Хаоса Неделимого Лоргар Уризен приветствует тебя, о юноша. И призывает присоединиться к его воинству, — пафосно загремел лысый страхолюд, воздев ручищи к потолку. И изрядно его облупив, — отринь прошлое, отринь бессмысленные учения древней Терры. Темные Боги рядом. Они слышат тебя. Они зримы — и им не нужны ни прах самоограничений, ни лживое благочестие… Мелькнула плевок-вспышка. Что-то тихо всхряпнуло. И бронированный монстр с сиплым, резким вздохом превратился в очень некрасивую и перекошенную стеклянную статую. Диман с опаской выглянул из-за полотенца. Всё ещё обнимая эльфийскую винтовку. — Ну и навонял же ты, братец, — пробормотал Лоргар, хмурясь и обходя стеклянную глыбу, — Диман, накинь свитер. Я окно открою. — Это я его, получается, убил, да? — первокурсник, спотыкаясь, спустился на пол и босиком пошлепал к делу рук своих, — я ж его… Я… круто. Куда его теперь? Лоргар сложил руки на груди, кусая губы и исподлобья разглядывая гиганта. — Дежпом увидит — сразу к ректору потащат, — заволновался Димка, натягивая свой серый свитер и сдирая с кровати плед, — а давай на него все пледы повесим. Может, не заметят… или, или в подсобку спрячем, вот! Можно ещё на чердак, там темно… — Знаешь, — Аврелиан кивнул студенту, — собирайся. — Но я же… болею. Что нам вообще с этим делать? Я не знаю куда его деть. — Собирайся, надо это чучело вынести. — Вынести? — Диман оживился, — и разбить, да? — Разбить? Зачем разбить? — флегматично пожал плечами Лоргар, — сдадим на вес в пункт приёма стеклотары. *** Солнечный, расцвеченный охапками пестрой листвы двор утопал в золотой пыли и прелом запашке ближайшей свалки. Обгаженная собаками песочница кое-где зеленела пивными бутылками. Весело блестели крашенные бордюры и качели, под окнами буйно цвели розовые октябрины. И их благородный, терпко-травный аромат смешивался с запахом свежевыстиранного белья на веревках, с запашком разлитого пива и свежего мазута. Лоргар поудобнее подхватил стеклянного воина и уверенно зашагал туда, где за гаражами звенели, бренчали бутылки, визгливо смеялась какая-то тетка и синела железная крыша пункта приёма стеклотары. Дима тащился следом с битком набитым пакетом. А из пакета торчали стеклянные хвосты, крылья и крысиные головы. Приёмка оказалась длинным кирпичным сараем. Бодрая неопрятная старуха бойко командовала из дверей группой сумрачного синячья. Синячьё матерно поругивало друг друга, данность, мироустройство и до омерзения яркое солнце. Невозмутимый Лоргар и притихший первокурсник заняли место в самом конце очереди. Синяки на Лоргара и его стеклянную ношу поглядывали с опаской и уважением. Кто-то начал нецензурно подсчитывать, как долго можно пить на такой внушительный объём стекла. К очереди присоединился суровый кряжистый дед с тележкой. Из тележки торчали трёхлитровые банки, три плешивых зеркала, кипы старых подшивок газеты «Комсомольская Правда» и полное собрание трудов Владимира Ильича Ленина. Старик окинул Лоргара долгим мрачным взглядом и отвернулся. — Мамка ж ты моя рОдная! — всплеснула руками генеральша всея приёмки едва завидев Лоргара и его ношу, — это ж как же, милок, мне его взвешивать? Лоргар неуверенно дернулся, едва не снеся башкой гиганта нерабочую лампочку под крышей. — Ребятки, стойте! Только не уходите! Я сейчас. Сейчас все с вами взвесим. Пропустите дедушку. Подождите чуток. Здравствуйте, Аркадий Павлович, — бодро вцепилась бабка в принесенные стариком газеты, перетаскивая их на весы и коккетливо хихикая, — чёй-то давненько вас не видно? Разболелись? — Разболеешься тут. Кто б дал. Уборку давно не делал, — сварливо отозвался дед, бережно собирая зеркала, — выношу с участка мусор. — А зеркала мы не берем. Дед пожевал губами и, неразборчиво ругнувшись, отковылял в сторону. И сунул зеркала в щель между соседними гаражами. Лоргар дождался пока старуха наконец-то наговорится с нелюбезно ворчащим дедом, расплатится и обратит таки внимание на оставшихся посетителей. Повелительница стеклотары, полиэтилена и сомнительной макулатуры обьяснила студентам, что взвесить их трёхметрового страшилу своими весами не сможет. Но рядом принимают цветмет, и там работает хороший парень Витя, который может взвесить что угодно, даже армейский кунг. Закрыв свои владения, гремя ключами и одергивая цветастый бурый подол, дама отвела студентов сквозь дворы, на огороженную стоянку, засыпанную грудами ржавого лома, батареями, ваннами, газовыми плитами, чайниками, тазами и копчеными буржуйками. В углу возвышался железный вагон-ресторан без колес, темно-зеленой расцветки и сомнительного происхождения. Из вагончика как раз выплывал некто крепкий, бородатый и подозрительно знакомый, когда Лоргар наконец-то добрался до места назначения и опустил свою ношу на землю. Что-то громко звякнуло. Лоргар поднял глаза и встретился с совершенно ошеломленным взглядом недавнего бородача-родновера. Того самого, который хотел раскреститься. В одной руке он всё ещё сжимал чашку со свисающим из неё хвостом чайного пакетика, а в другой — ложку. С его черной футболки смотрел наполовину механизированным череп, а под ним красовалось выведенное алым готическим шрифтом «Нет истины в плоти, только предательство. Нет силы в плоти, только слабость. Нет постоянства в плоти, только распад. Нет определённости во плоти, только смерть». — Ви-и-итя, — бодро ковыляя навстречу, позвала бабка, — Вить, взвесь нам статУю. Витя не ответил. Не сводя неподвижного взгляда со стеклянной махины, он очень, очень бережно опустил кружку на битый щебень и гаечный сор. И как во сне зашарил руками по мертвым головам на поясе, по спине и по огромному стеклянному топору гиганта. — Вить, — строго позвала бабка, — ты сперва его мне взвесь. А там уж щупай сколько хошь. Бородач отступил на шаг, кивая и не сводя напряженного взгляда с доспехов стеклянного детины. — Я мальчишкам тут обещала, что ты, Витя — парень хороший и взвесишь нам хоть камаз, — кокетливо погрозила пальцем бабка, хихикая, — так что не разочаровывай старую женщину. — Сглаз-винтовка, — сипло выдавил хороший парень Витя, зачем-то смочив пивом грязную тряпицу и тщательно вытирая ею руки, — семнадцатый легион. Орден Зазубренного Солнца. Да твою ж мать. — Мужик как мужик, я и страховиднее видала, — отмахнулась бабка, наблюдая как Лоргар бережно укладывает свою ношу на здоровенные промышленные весы, на которых обычно взвешивают машины, — из книжки какой чтоли? Это ж надо было столько стекла вбухать в такую-то образину… — Подожди, Лоргар, — всполошился Димка и, (под одинокий гогот повелителя цветмета и чугунины), шустро повесил пакет с воробьями и крысами стеклянному мужику на шею. Аккурат поверх прибитых рук. — Двести сорок пять кило чистого весу, — проскрежетала бабка, с уважением поглядывая на Лоргара, — силён, братец. Это ж сколько твой папка старался, что такого богатыря мамке-то заделал? Лоргар кашлянул и заулыбался, стоически багровея пятнами. Бородач Витя заржал ещё громче, утирая пятернёй слёзы и поглядывая на бесконечно возмущенного хилого ушастого Димку. И на вежливо улыбающегося пятнистого Лоргара. — Один килограмм стекла рубль, — сообщила бабка, деловито роясь в складах юбки и в кошельке, — итого, двести сорок пять рублей. Получите, молодой человек, заслужили. — Дим, бери, он твой, — подтолкнул Лоргар однокурсника. — Но мы же оба… — Нет, Дима. Он твой, — твердо возразил Лоргар, качая головой. Первокурсник сконфуженно заулыбался и забрал деньги. — Рубль килограмм. Это ж совсем копейки, — покачал головой Виктор, внимательно разглядывая прячущего деньги в карман первокурсника. — Не мы цены устанавливаем, — отмахнулась бабка, по-хозяйски обходя зверски перекошенного стеклянного гиганта, — а теперь, ребятки, берём и волокём его ко мне. Бородач Витя на прощание пожал руку сначала Лоргару, а потом и Димке и заговорщически ухмыльнулся напоследок: — Будет нормальный дредноут без инородной дряни — тащите прямиком ко мне. Возьму в любом состоянии.***
—… если уж Арахнев сказал, что тебя вписали в списки преподавателей воскресной школы… подожди, Лоргар. Короче, смотри. Дежпом сказал, чтобы ты поднялся наверх, поговорил с замшей Арахнева. Что там, как там… Я не знаю подробностей, но вроде бы ты новый трудовик. — Учитель трудов? — не понял Аврелиан. — Ну да. Короче, воскресенья у тебя точно будут заняты. Лоргар перекрестился, ещё раз повернувшись лицом к боковому выходу. И вышел из храма, размазывая пятернёй по лицу освященное масло. Отец Андрей всегда чертил кистью крест от души, на поллица. А не как другие — чуть-чуть, в центре лба. В храме шла служба, из окон бил желтый свет, медово сияли лампады, золотя мудрые лики старцев, дев и отважных римских воинов. Жарко горели сусальное золото и тускло-розовая поталь, из резных киотов смотрели еврейские рыбаки и греческие философы, русские юродивые и римские легионеры. Лоргар тяжело вздохнул, мысленно сокрушась, что так и не достоит службу. Справа шагал старшекурсник, Иван Сомов. — Педсобрание уже закончилось, — наставительно вещал Сомов, — но зам ещё не ушла. Если ушла, там не беда, спросишь у ребят как писать учебный план и заполнять журнал посещаемости. Кто работает в воскреске — стоит раннюю службу. Завтрак-обед с рабочими. Не со студентами. — Ну, это-то и так понятно, — приподнял брови Лоргар, поглядывая по сторонам. Все ели и ограды оккупировала настоящая воронья стая. Чернильно-черные птицы безмолвно кружили, прыгали с ветки на ветку и провожали людей хлопаньем крыльев и подозрительно въедливыми взглядами. Под кожей Лоргара завозилось нехорошее предчувствие, — это физически невозможно. Во время завтрака я буду находиться с детьми. — Какой-то определенной программы для трудов нет, — старшекурсник впустил Лоргара на вахту и затворил за собой дверь, — учить придется и девочек и мальчиков; так что выкручивайся.***
В наушниках лихо отплясывали аккорды бессмертного фокстрота Шолома Секунды, а грудной женский голос легко и ловко выводил под звуки рояля: В Кейптаунском порту С какао на борту «Жаннета» поправляла такелаж. Но прежде чем уйти В далекие пути, На берег был отпущен экипаж. Идут, сутулятся, Вливаясь в улицы, И клеши новые Ласкают бриз. Они пошли туда, Где можно без труда Достать себе и женщин и вина, Где пиво пенится, И пить не ленятся, Где юбки узкие трещат по швам! До отбоя оставалось какие-то жалкие полчаса. Лоргар бродил по кладбищенскому пустырю за храмом, размышляя, чем бы занять толпу детворы и при этом обойтись без жертв и разрушений. От идеи сколачивать скворечники и табуретки Лоргар отказался сразу: преподавать придётся и мальчикам и девочкам. К тому же явно отменялся воскресный поход в заброшки. Ветер сонно зашептал в диких травах. Повеяло чем-то знакомым. Сложноопределимым. Родственным. Лоргар поднял глаза. Из ветвей векового дуба на него сурово взирал очень крупный, сердито нахохленный ворон. Ночные сумерки давно окутали и дома, и пустырь, но Аврелиан всё ещё отчетливо различал очертания пернатого гостя. — Ну привет тебе, вещая птица, — вздохнул Лоргар и полез в карман за семечками. Семечек нашлось меньше трети горсти, — наверное, есть хочешь… Ворон гневно защелкал клювом, гортанно возмутившись. Но спустился ниже. В наушниках женский голос пел: А ночью в тот же порт Ворвался теплоход В сиянии своих прожекторов, И, свой покинув борт, Сошли на берег в порт Четырнадцать французских морячков. У них походочка — Как в море лодочка, А на пути у них Таверна «Кэт». Они пришли туда, Где можно без труда Достать себе и женщин и вина, Где все повенчано С вином и женщиной, Где юбки узкие трещат по швам. — Смотри, птаха, — без всякой надежды позвал Лоргар, протягивая ладонь с семечной кучкой на ней, — семечки. Будешь семечки? — Коракс? — как-то насмешливо и даже несколько глумливо переспросил ворон и важно спустился в траву, въедливо изучая Лоргара то одним глазом то другим, — коракс-коракс? Лоргар высыпал семечки на ближайший булыжник и, вздохнув, побрел прочь, запустив руки в карманы куртки. За спиной возмущенно заорали. Лоргар заткнул уши наушниками, но зловредная птица спикировала ему на плечо, остервенело вцепилась когтями в самое мясо, с щелканьем выдрала наушник и хрипло заорала в самое ухо: — Кор-ракс! — Если хочешь, пойдем со мной, — пожал плечами Лоргар, взъерошив пятерней перья ошалевшего от такой вольности ворона, — в детстве я мечтал завести попугая и научить его орать: «Пиастры!» Ворон, который орёт на латыни, что он ворон — это даже как-то… интереснее. Эй! Больно же… Ворон ещё раз тюкнул Лоргара клювом по пальцам и, задыхаясь от ярости, широко распахнул клюв. В наушниках женский голос пел под звуки фокстрота: Зайдя в тот ресторан, Увидев англичан, Французы были просто взбешены, И кортики достав, Забыв морской устав, Они дралИсь, как дети сатаны! Но спор в Кейптауне Решает браунинг, И англичане Начали стрелять. Беда пришла туда, Где каждый без труда Достать бы смог и женщин и вина… Лоргар миновал сухой фонтан, озябшую парочку, шарахающуюся впотьмах в зарослях пижмы, выбрался из крапивы и бодро зашагал по мощеной дорожке в направлении жилого корпуса. Подгоняемый щелканьем клюва и лихим мотивом, льющимся из наушника: Когда взошла заря, В далекие моря Отправился французский теплоход. Но не вернулись в порт И не взошли на борт Четырнадцать французских морячков. Не быть им в плаваньи, Не видеть гавани, И клеши новые залила кровь. Так не ходи туда, Где можно без труда Достать себе и женщин и вина. Где пиво пенится, И пить не ленятся, Где юбки узкие трещат по швам. Так не ходи туда, Где можно без труда Достать себе и женщин и вина! Добрался до комнаты без происшествий. Ворон притих и, казалось, внимательно изучал планировку семинарских лестниц и коридоров. Общежитие встретило коридорным полумраком и запашком стоялых носков. Где-то кто-то варил кофе. В ярко освещенном туалете меняли сантехнику какие-то люди в спецодежде. Лоргар открыл комнату своим ключом, включил свет, впустил птицу вовнутрь и сообщил: — Нагадишь куда-то кроме пола — выселю. Умный ворон спикировал на стол, натуральнейшим образом осклабился и хрипло сообщил: — Коракс. — Подожди, — Лоргар откопал в столе кусок батона и собственное блюдце, — сейчас накрошу, будешь есть. Воду тебе налью, гнездо сделаем… Ворон мрачно воззрился на Лоргара, ловким ударом по пальцам выбил кусок из рук, утащил на блюдце, ещё раз осмотрел и принялся остервенело потрошить, крепко придерживая когтями. Лоргар поулыбался, наблюдая, но заработав хмурый взгляд изподлобья, поднял руки в примирительном жесте и отправился искать поилку. Под поилку пришлось приспособить найденную в шкафу оббитую эмалированную кружку. Аврелиан уже было налил себе чаю и изготовился его пить. Но ворон проигнорировал поилку и невозмутимо макнул клюв в человечью кружку. — Ну ты, братец, и жучара, — изумленно пробормотал Лоргар и налил себе ещё чаю, уже в эмалированную кружку, — пей, пей. Сейчас сооружу тебе место на подоконнике. Я в коридорном шкафу видел бесхозный ватник. В нем тебя и поселим.