***
Гроза грохотала где-то в кучевых массах тяжелых, свинцовых туч. Укрытый дождевой пеленой смешанный лес качал ветвями и обморочно шептал на все голоса разом. Пряди мокрых трав мелко дрожали, крупные капли разбивались о лопушиные листья, стекая в жирный, добрый чернозём. Лоргар видел поросшие мхами остовы ржавой спецтехники, груды человеческих черепов в жидкой грязи, пенящиеся под дождем лужи и гнилой бурелом в пятнах белых и бурых лишайников. Кое-где обильно колосилась зеленая и алая, пухнастая плесень. Лоргар шагал по колено в древовидных плетях полыни, мокрой и горькой, её сок окрашивал джинсы зелеными разводами и забивался в нос духом хмельной горечи. Врастающий в жидкую грязь и космы мхов огромный человек в грязно-белой тунике рвано дышал и метался в бреду, а из его тронутого гнилью плеча толчками били гной и кровавая пена. Большой одноглазый волк, замерший над раненым, вскинул морду, вглядываясь в лицо Лоргара. Клейменная черным двуглавым орлом шкура на миг окрасилась в огненно-рыжий. Гром расколол небеса. И они побагровели. Волк вскинул морду к небу. И тоскливо, протяжно завыл. Лоргар, под плетями дождя, шагнул под колючую сень еловых лап. И серый, ненастный морок ветвей и поросшего мхами валежника изошел сетью трещин и распались вничто. Сменяясь на величественную колоннаду мраморного зала. Задумчиво замерший в гулкой тишине, сияющий золотом и нечеловеческой мощью человек в золотой броне подавлял и казался сгустком золотого великолепия в мраморной белизне дворца. Император восседал на золотом троне, (если так можно назвать это золоченое устройство), беседуя с трехметровым человеком в ультрамариново-синей броне. Громадное запутанное сплетение механизмов вокруг Трона гудело от внутренней мощи. Дуговые разряды статической энергии прыгали по кабелям и трубам электропроводки, в зале стоял резкий запах озона. На наплечнике предстоящего трону незнакомца, Лоргар успел заметить букву «омега» греческого алфавита. Но отчего-то она была перевернута и формой своей больше напоминала подкову. В светлых волосах незнакомца сдержанно сиял золотой лавровый венец. — Отец! — отчаянный вопль и грохот заставили присутствующих заозираться: Аврелиан буквально ворвался в огромный, залитый светом, украшенный мрамором, сияющий золотом зал, а мимо проносились изображающие двухглавых орлов барельефы. Закованное в гранитно-золотую терминаторскую броню тело не слушалось, будто принадлежало и не ему вовсе. Лоргар поспешно пересек зал, игнорируя напоминающую преторианцев гвардию в золотых доспехах, техножрецов и сервиторов. Примарх всем существом своим ощущал отчаянную решимость и мертвящий ужас. Его испещренное золотыми эльдарскими рунами лицо отразилось в огромном зеркале во всю стену. Лицо было куда старше, чем Лоргар привык видеть. И выражало глубочайшее потрясение. Настороженно замерший подле трона сухой, сутулый старик в монашеской рясе вроде тех, что носят у католиков, подался было наперерез стремительно приближающейся фигуре. Но был остановлен жестом Императора. — Почему ты здесь, сын мой? — мощный голос звучал неожиданно снисходительно. Но Лоргар ощущал в полной мере, что всё существо его более старшей версии вопит от опасности и горечи. Почему-то интонации Императора обжигали фантомной болью и бессилием, — разве ты не должен был быть на Давине? — Давина больше нет. Как и его спутника. Отец, — Лоргар сделал шаг и решительно поднял глаза, — Давинитская Православная Церковь, в лице её патриарха, умоляет тебя возглавить Вселенский Собор. Мертвая, скованная ужасом и непониманием тишина накрыла зал. Чиновничьи лица и фигуры механикумов смешались для Лоргара в единое цветовое пятно. Что-то рухнуло и звонко покатилось по мраморным плитам. В висках билась кровь, обострившееся чутье практически умоляло Лоргара отказаться от заведомо провальной миссии. Игнорируя ошалевшие лица старца и гиганта в сине-золотых доспехах, под помертвевшим от ярости взглядом Императора, Лоргар зажмурился и очень медленно опустился на колени: — Церковь охватила ересь куда более чудовищная чем все бывшие до неё. Я видел её плоды на Давине. Паразитирующие на православном учении культисты Хаоса едва не погубили Воителя. Он тяжело ранен, — по залу понесся шелест голосов, казалось, ужас и изумление медленно накрывают зал, — все предстоятели поместных церквей Империума готовы осудить новую ересь и распространяющих её ересиархов, но… — Что?! Церковники?! — не выдержав, гневно загремел Император, медленно поднимаясь с трона — как смеешь ты, мой сын… Раздирающая сердце Лоргара слепая ярость Императора захлестнула Аврелиана с головой. Он до белых костяшек стиснул кулак, изгоняя всколыхнувшиеся в груди душным мороком обиду и глухой гнев. И упрямо поднял глаза на белое от ярости лицо отца. Вооруженные копьями люди в золотых доспехах и алых плюмажах из перьев казались размытыми сияющими пятнами. — Собор патриархов Империума и епископов экзодитского рассеяния Терранского патриархата взывает к вашему милосердию и умоляет вас возглавить Вселенский Собор на Нострамо. Соборные постановления, осуждающие ереси в общецерковном масштабе, не имеют должной законодательной силы без участия Императора Человечества… — Встань, — на чистейшем библейском иврите процедил Император заледеневшей глыбой надвигаясь на Лоргара. И Лоргар немедленно повиновался. В глазах отца всколыхнулась темным пламенем застарелая, глухая ненависть, — мой сын не должен ползать в пыли как жалкий раб. — Почему именно на Нострамо? — светлые глаза человека в ультрамариново-синей броне разглядывали Лоргара задумчиво и как-то странно. Лоргар подавленно отметил про себя что это больше всего напоминало жалость. — Каталикос Нострамо тяжело болен и не переживет варп-переход, — Лоргар перевел умоляющий взгляд на отца, и его голос осип от волнения, — отец, они не враги. Все эти два столетия они упорно трудились, противостоя проповедникам Хаоса и развивая догматические основы, необходимые, чтобы обоснованно осудить любые контакты с энергетическими паразитами варпа. Христианские богословы так же как и ты жаждут спасти человечество от порчи Хаоса. Опираясь на изыскания богословов и ученых, они догматически обосновали чем именно опасен варп и почему его нельзя путать с адом. Они готовы бороться за тебя и за Империум… — Не хочешь ли ты вооружить жрецов Галилеянина? — Император сошел с возвышения, уничтожающе разглядывая Лоргара, — чем они собрались противостоять Хаосу? — Силой слова, отец, — опустил глаза Лоргар, — но, если потребуется, для защиты своих миров монашествующие и священнослужители готовы взяться за оружие. Как древние монахи Пересвет и Ослябя. — Не иначе как близится конец мира, мой Император, раз церковники умоляют вас, Владыку Империума, Просветителя и истребителя религиозного мракобесия, возглавить своё сборище, — с убийственной иронией в голосе скромно заметил опирающийся на посох старец из тени своего капюшона. Казалось, его тяжелая ряса пропиталась потом. Он выглядел древним, этот человек, недопустимо древним для смертного. Его спина была сутула и костиста, а дыхание — прерывисто. Но Лоргар всем своим существом ощущал мощь, исходящую от его сгорбленной фигуры: словно кто-то попытался спрятать сверхновую в ворохе старого тряпья. — Это нормальная практика, она имела место в Древней Византии, — губы Лоргара нервно дрогнули, — и я не думаю, что мы увидим гибель мира, достопочтенный Малкадор Сигиллит. Огонь всё ещё сходит на Пасху в погребенной под толщами земли, бетона и керамита, разоренной и обращенной в пещеру кувуклии. Как я понимаю, Магнус пытался изучить феномен… —…Единственное, что мне удалось доподлинно выяснить — так это то, что схождение огня питает не варп, — стремительно шагающий через зал Магнус окинул беглым взглядом Лоргара и заявил вместо приветствия, — я никогда не видел ничего подобного, отец. Несколько минут после возгорания этот огонь не обжигает и смягчает головную боль. Этот необъяснимый феномен может и должен работать на благо науки. Мой легион наполнил все университеты Просперо сосудами с этим огнём. Их свет успокаивает и дисциплинирует разум, псайкеры отмечают, что он мягок как руки матери и ослепительно ярок в варпе. Опираясь на график его явлений в древности, предоставленный Лоргаром, я рассчитал точный график его нисхождений до сего момента и на десять тысячелетий вперед. Это было легко, так как в его схождениях видна некая четкая математическая последовательность. Стройная цифровая последовательность его схождений рисует отчетливый узор кодировок. Я вижу в этом зашифрованное послание, возможно, оно позволит узнать источник феномена, а это, в свою очередь, позволит смоделировать его на Просперо… — Они готовы ждать тебя. Даже если это будет значить орбитальную бомбардировку Нострамо, отец. И, что бы ты ни решил, мой легион уже там. Как гарантия их неприкосновенности, — Лоргар решительно поднял глаза на застывшего обледенелой статуей самому себе Императора. И проснулся.***
За окнами сонно сгущались вечерние сумерки. В глазницах-окнах храма напротив медово-рыжими пятнами горел свет, а из динамиков глухо доносилось пение женского хора. Переливы мелодий дореволюционных церковных композиторов смешивались с осенним мраком, с ненастной хмарью, с клочьями гонимой ветром листвы и с чернильной пустотой далеких дворов. Аудитория третьего иконописного юбилейно пылала всеми осветительными приборами сразу. Похожий на мексиканского охотника за головами Лёнька-иконописец грел на плите, в кастрюле с водой, банку дико воняющей восковой мастики. Помешивая желтую, медленно тающую массу черенком намертво слипшейся кисти и рассеянно мурлыча что-то из репертуара группы «Пурген». Вода в кастрюле кипела, мастика в банке благодарно таяла и воняла воском и скипидаром, сухо щелкало рэле маленькой, загаженной однокомфорочной плитки. Закатав до локтя рукава кителя, чернявый, кудрявый Лёнька, рассеянно сверкал золотым зубом, время от времени совал в мастику палец, проверяя степень нагрева. Не переставая при этом флегматично мурлыкать про «я много выпил ещё с утра» и про «я сегодня не такой как вчера, а вчера я был совсем никакой» между делом. --… А он смотрит, такой, на меня, пальцы веером, зубы шифером, — вещал Ярик, склонившись над застеленным газетами столом и остервенело выдирая плоскогубцами из закопченной иконы неопределенного содержания, какие-то жирные ржавые гвозди, — и, такой: «Это не моя икона. Я ее тебе заказал почистить, а ты мне её подменил. Моя была темная, а тут фон голубой и людей много». — Охренеть, — коротко заржал Лёнька, — это вообще как? Мужик даже не знал, что у него там под грязью? — Ты хоть процесс фотографировал? — нахмурилась Ника, — я после того, как та гадина меня бортанула с оплатой, каждый чих фиксирую. — Погоди. Это ты сейчас про ту бабу? Ну, эту. Которая тебе еще закатила истерику про «тысяча за счистить лак — это много, церква всё во славу Божью должна делать»? — оживился Леонид и ткнул черенком кисти себе за спину, — чё ты с ними нянчишься? Шли сразу нах и всё. — Во, во… Тысяча — это вообще копейки за почистить. Нормальный реставратор за каждый счищенный сантиметр берет больше, чем я за половину всей работы, — подхватил Ярик, роясь на стеллажах, — кто брал димексид? — На столе. — Не вижу. — Да где пакет с ветошью. — А, нашел. Кто опять рылся в сухой охре и не закрыл? — О, так это Евище, наверное. Приходила посмотреть чем мы рисуем. — Блин, Ник, не пускай сюда больше регентш! Она опять взяла мою клячку и налепила из неё какую-то хрень! Ты-то чего ржешь? Какие-то собачки, хреначки… Сколько! Говорить! Клячка — это чтобы стирать рисунки! А не лепить всякую хреноту… — Не пускать… Побробуй. Это же Евище. Ее в дверь — она в окно. Её в окно — она в дверь… — …тысяча за почистить — это вообще не деньги. Там больше возни с иконой чем денег выйдет. Сначала очищаешь влажным тампоном, потом мыльным раствором, взбитым до пены, потом растворителем и разбавителем. Один ткнёшь раз растворителем — так его ж нейтрализовать надо. И стоишь. Макаешься ватным тампоном. То в один флакон, то в другой. Вату меняешь. Опять таки, растворители подорожали. Вата уходит, опять же, тоже дорожает, — начал перечислять Лёнька, загибая пальцы. И, чуть не сплюнув в сердцах, отмахнулся, ткнув пальцем в банку и выключая плитку, — не. Я б послал. Базар большой. Хочешь бесплатно — поищи, кто сделает бесплатно.Только по-людски, без наезда. — И ладно бы человек действительно нуждающийся был. Ну, не знаю, денег нет, а икона, допустим, вот-вот развалится. Безысходность. Я б помогла, — пожевала губами Ника, заворачивая в тряпицу горсть малахитовых бусин, раскладывая на полу газеты и берясь за молоток, — но там, как бы, вообще не тот случай. Тётка поперек себя шире, руки… вот действительно человек ни дня не работал. Увидела мои отбитые ногти и давай поучать: «Милочка, да вы же женщина, бла-бла-бла, ухоженные руки…» А как за работу платить, так «церква должна всем бесплатно». Засевший в углу и греющий чаем руки Галахад как-то заторможенно перевел взгляд с остервенело долбающей на полу молотком малахит девчонки на Лоргара и очень тихо уточнил: — Сорокатысячник реален. Я — без пяти минут скаут-недоделка, ты — сверхчеловек тридцатого-сорокового миллениума, это шумное создание — огненный маг и моя боевая сестра. А узнаю я это всё в стенах учебного заведения ортодоксальных христиан. — Всё так, — кивнул Лоргар, — остальные заняты. Подожди, сейчас, додолбает камни и подойдёт. Нетсталкер приложился к чашке и, моргнув, кивнул на Лёньку, который тем временем кистью орудовал над разложенными на газетах иконами. Иконы почему-то лежали вниз изображением и источали запах скипидара: — Что он делает? — Заделываю восковой мастикой летные отверстия, — сообщил Лёнька, не глядя, — да забей ты уже на этот малахит, Ник. Бери кисть, иди заделывать дырки. Я, блин, один горбатиться не буду. — Иду. Сейчас. — Знаю я твоё «сейчас»… — Все иконные доски изъедены жуками-древоточцами, — сообщил Лоргар, прихватив кисть, наливая в какую-то баночку из-под детского питания мастики и перетаскивая к нетсталкеру на стол часть икон, — ребята протравили доски скипидаром. Сейчас заполняют жучиные норы горячей мастикой. Я им помогу по мелочи. Заодно и с тобой побеседую. — Я ожидал обнаружить элементы идолопоклонничества. Но это место больше напоминает обычную мастерскую, — как-то странно разглядывая иконы, отозвался Галахад. — Икона — не идол, — гремя в столе банками, не глядя бросил Лоргар, — идол воспринимается язычником непосредственно как божество. Язычник молится именно идолу. Христиане обращаются не к доске, а к тому, кто на ней изображен. — Я не вижу большой разницы, — пожал плечами нетсталкер. — Между звонком по телефону и уверенностью, что телефон и есть твой родственник тоже нет разницы? — приподнял брови Лоргар. Галахад усмехнулся и качнул головой: — Моё недоверие имеет корни глубже, чем ты думаешь. Как может среди ортодоксальных христиан существовать провидец и заклинатель? — Я не пророк и не заклинатель, — переворачивая икону и осматривая россыпи дыр, покачал головой Аврелиан, — мои особенности — следствие того, что одному ученому захотелось поиграть в бога. — Чтож. Сорокотысячник. Никогда не интересовали настолки, — сосредоточенно разглядывая стеллажи с сухими пигментами, пробормотал Галахад, — меня больше привлекает другая тематика: за играми измененной реальности — реальное будущее. Они цепляют. Они заставляют тебя ощущать себя живым. Если бы не твои сверхспособности, я бы решил, что вовлечен в качественно срежисированную Игру. — К сожалению, с нами действительно сыграли пару занятных шуток, так что ты не далек от истины, — капая остывающей мастикой в круглые мелкие дырки, пожал плечами Лоргар, — но это не значит, что в процессе мы не помрём. Шутки шутками, но неприкосновенность никто никому не обещал. — Я — атеист. И равнодушен к религии. Космический трикстер — не самое адекватное существо в том бардаке, из которого тебя вынесло в нашу эпоху. Но могло быть и хуже, — флегматично пожал плечами нетсталкер, — куда меньше мне нравится тот факт, что меня напоили кровью. Это прямое нарушение существующего запрета. Повторюсь, я не исповедую иудаизм, но подобные правила возникают не на пустом месте. Я благодарен, но поить меня кровью точно не стоило. — Прости. Я был в отчаянии, — помрачнел Лоргар, — ты умирал. Нетсталкер тяжело вздохнул и закрыл глаза. — Здорово, братцы! О, Ник. Привет, Ник. Лоргар, я ещё успею сходить… кажется, не успею, — грянул Лёха, заваливаясь в класс, но, наткнувшись взглядом на внимательный взгляд Эдуарда Гельмана, как-то потускнел и весь подобрался. Моргнув, Леха кривовато усмехнулся, решительно протянул руку и представился, — Лёха. — Эдик, — флегматично пожал протянутую руку нетсталкер. — Мирославенко! — взвился где-то в коридоре женский голос, — поищи ещё раз журнал посещаемости. Он где-то в классе. — Я те шо, собака-шукалка?! — возмутился грудной, мощный женский голос, — дежурить буду — найду. Нет — значит унесли. Иди давай. — Куда это «иди», с чего это «иди»? — оторопело поинтересовался женский голос за дверью. — Ну, а шо, я-то откуда знаю, куда тебе надо? — с характерным акцентом вздохнул грудной женский голос за дверью, — в учительской посмотри, в трапезной… погуляй, не знаю… — Уу, Шура… Ты куда так духами облилась? — за дверью кто-то загремел ключами, — дышать нечем… Нетсталкер с подозрением покосился на дверь и уткнулся в чашку с чаем. — Прости за дурацкий вопрос, но ты иудей или атеист? — гремя ссыпанными в баночку осколками малахита, перебралась за стол к Лоргару Ника. — Атеист, но я не думаю, что это что-то в корне меняет, — Галахад с сомнением заозирался, — то, что вы делаете мало напоминает музейную реставрацию. — Ну, так мы и не занимаемся ею, — пожала плечами Ника, капая кистью в очередную дырку горячую, желтоватую мастику, — это церковная реставрация. Грубо говоря, реставрация бывает трёх типов: музейная, коммерческая и церковная. У всех трех типов, как бы, разные цели и задачи. — Музейная реставрация, я так понимаю, самая щадящая, — задумчиво заметил нетсталкер, поднимая со стола буро-багряный образ пророка Илии. Масляные краски кое-где облупились, обнажая старую, грязно-серую холстину. Весь нижний торец иконы больше походил на слоистую губку чем на древесину. Жуки древоточцы превратили её в осыпающуюся, желтоватую труху, — я читал, что её цель — консервировать процессы, происходящие с музейными экспонатами. Реставраторы замедляют распад и стараются избегать лишних вмешательств. — Музейная реставрация служит своей цели: сохранить для потомков объекты культурного наследия, — девушка собрала со стола баночки с застывающей мастикой и пошла их греть туда, где над плиткой уже вовсю шаманили её однокурсники. Одуряющий запах воска со скипидаром поплыл по классу с удвоенной силой. Кто-то со стуком распахнул окно. Эдик Гельман задумчиво хмыкнул и ткнул пальцем в иконную труху, ощупал слоистые гребни изъеденной паразитами целлюлозы и поджал губы: — Что, в таком случае, делаете вы? Какова ваша цель? — Восстановить икону для дальнейшего использования по назначению, — Лоргар с хрустом расправил плечи, — церковный реставратор не только тормозит распад и ремонтирует деревянную основу. — Другими словами, вы дописываете утраты. Разве это правильно? — Если это смотрится гармонично и не противоречит замыслу автора оригинала, — пожал плечами Лоргар, — мы не переписываем икону, мы дописываем утраты там, где они мешают воспринимать икону как цельный образ… — Мы? — перебил Лоргара нетсталкер, с любопытством переворачивая и разглядывая иконы. — Я реставрировал иконы у отца в храме. Расписывал акрилом алтарные своды, — пожал плечами Лоргар, наблюдая, как Черновец тащит в полотенце баночки с желтой, зловонной массой, — у меня нет подтверждающего этого документа, но я тоже реставратор и иконописец. Пусть и учился на ходу и у всех подряд. — Лоргар, — в класс заглянула широкая, монолитная, но очень фигуристая барышня, вся в синих шалях и кружевных оборках. Благоухая какими-то душными, тяжелыми духами, она с томным обожанием воззрилась на Лоргара, игнорируя всех остальных. Её рассыпанные по плечам русые кудри едва прикрывал тонкий, сетчато-узорный белый шарф. Регентша недовольно сморщила вздёрнутый, конопатый носик и возмутилась, — да шо у вас воняет-то опять? Лоргар, передвинь у нас шкаф, пожалуйста. Там журнал завалился, мы достать не можем. — Иду, — Аврелиан полез из-за стола, — сейчас вернусь. Эдуард. Не уходи, я мигом. — В каком смысле «храм моего отца»? — рассеянно провожая взглядом сильно сутулящуюся фигуру примарха, поинтересовался Галахад. — Лоргар не сказал? Его отец — настоятель сельского храма, — Лёха Володин почесал нос и взялся за кисть, подбирая ближайшую икону, темный, квадратный образок с архангелом Михаилом, — он в одиночку половину храма расписал. — Живописно или традиционно? — оживилась Ника. — Что-то среднее. Лоргар — фанат Васнецова. Ты не знала что ли? — Нет. Откуда? — отмахнулась Ника, — я ж с ним об этом не общалась. — Васнецов, Шишкин, Эль Греко, Айвазовский, Иероним Босх, Репин, палехские росписи, Гунин — начал загибать пальцы Лёха, — Густав Климт. Греческие книжные миниатюры. Там список ого-го. Я думал, ты знаешь. — Я так понимаю, нас ждет совсем другой сорокотысячник, — озадаченно пробормотал нетсталкер, разглядывая сваленные в углу рулоны ватманов и огромную ветхую карту в полстены. Явно дореволюционную. Карта изображала библейские границы государства Израиль в разные века. А также границы их соседей, — как именно выглядит ваша военная стратегия как боевой группы? Сидящие замялись, нервно посмеиваясь и переглядываясь. — Скорее всего это, гм «я вижу цель — и я её доломаю», — фыркнул Алексей, — а ещё «слабоумие и отвага», похоже. Ты же понимаешь, что мы не солдаты, а горсть чудом не издохших лошар? — Я не могу судить о том, чего не видел вблизи и в действии, — сосредоточенно хмурясь и откладывая икону, сообщил Галахад и кивнул на гремящие в банке малахитные осколки, — зачем это? — Разотру на вон той мраморной плите и буду ими рисовать, — кивнула себе через плечо Ника, клея на банку кусок пластыря и выводя ручкой слово «малахит», — мы рисуем минеральными пигментами. — В Помпеях расписывали стены пигментами, — нетсталкер взял в руки баночку, погремел осколками и вернул на место, — росписи сохранились даже под толщей вулканического пепла. — Тебе должен был вручить её Лоргар, — Лёха полез под стол и загремел там чем-то и вытаскивая на стол белые доспешные наплечники, — у меня тут есть кое-что для тебя. Я, это. Уволок себе прозапас доспешки. Тебе они будут как раз. — Это что? — покрутив в руках узловато-костистую ячеистую броню, приподнял брови нетсталкер. — Броня космических эльфов, — Ника бережно опустила на стол, перед изумленным Галахадом нечто, завернутое в старый, черный драп, — не разматывай. Там меч. Можешь дать ему имя. Если хочешь, конечно. — Меч — оружие будущего, шикарный вид, — скептически поджал губы нетсталкер, — кажется, космические войны не пошли на пользу человечеству. — Так он и не наш, он эльдарский. Хотя, да. Вооружение там своеобразное. Нетсталкер ощупал замурованный в драп клинок и тяжело вздохнул: — «…И вечный бой! Покой нам только снится сквозь кровь и пыль… Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль…»* Всё как всегда.***
— Охренеть, — родновер взирал на ссутуленные плечи пинающего камешки Гельмана как на живое чудо, — ты хоть понимаешь, что наш примарх вбухал в тебя больше чем в нас во всех? Ты ж его кровь пил! Галахад равнодушно пожал плечами и вернулся к своему занятию. Белоснежная ячеистая броня казалась в ночном полумраке окостенелыми узлами мышц. И наводила на смутные ассоциации с хитином невиданных насекомых. Ненастное осеннее небо мерцало искрами звёзд. Тысячи ветвей расчертили небо и землю: собою и тенями. Серые коробки хрущевок возвышались повсюду, отбрасывая глубокие тени. Почтенные пятиэтажки, многочисленные, пятнаемые светом фонарей, казались такой же неотъемлемой частью мира людей как рыжеватый свет единственного фонаря, воздух и валяющаяся в песочнице палка. Рыжие и алые оконные глазницы домов смотрели тревожно и ласково. Чужие и одновременно немотивированно родные. Нацепив чужую кожу и обратившись в эльфийского юношу, Черновец рассеянно тасовала колоду эльдарских карт, устроившись на большом, размалеванном ромашками пне, посреди темной детской площадки. Сумрачный Димитриус мотал самодельной тарзанкой: какой-то деятель примотал к дереву пару шлангов и соорудил из них помесь здоровенной удавки и каната. Черный узел зловеще мотался из стороны в сторону, коварно приглашая испытать его прочность. Лёха рассеянно что-то почитывал в свете фонаря: Лоргар был готов поклясться, что друг потащил с собой в очередной поход за бранной славой не что-нибудь, а сборник коммунальных памфлетов Булгакова. Из кустов на полночных заговорщиков браво взирали картонный мент с полосатым жезлом в руке и глазастый светофор в пиратской шляпе: какой-то народный умелец вырезал из фанеры большие, плоские фигуры, раскрасил со всех сторон акрилом и приварил за скобы к какой-то торчащей из земли, короткой, облупленной трубе. Пёстрые турники и лавочки яркими пятнами угадывались в темноте, под желтыми кронами кленов, между темных стволов; землю устилал золотой, плотный ковёр из кленовых листьев. — Ребята, тут что-то странное, — голос Черновец звучал раздосадованно, — от колоды несёт плесенью. Плесени нет, а запах есть. — Только размотав этот клубок загадок мы поймем, как нам вернуть брата в его время, а меня — в моё, — Лоргар махнул рукой, — отряд, не расползаемся. Лёха. — Лёха идёт, — пряча книгу под нагрудные пластины и поспешно натягивая на голову шлем, бодро сообщил Володин. Черновец выудила из колоды карту, изображающую затянутую клочьями зеленого тумана бескрайнюю зелень болот и черноту каких-то мертвых древообразных остовов. Венчающую всё это эльдарскую руну никто не знал. Вокруг собравшихся расцвела огромная лиловая печать. И их поглотили мятежные пучины психических энергий.***
Видение звучало тревожными рефренами неспетых песен. Сиреневой дымкой тумана окутывало бессонный и прекрасный в своем утонченном нечестии, оскаленный стрелами сотен башен во мгле, бессмертный, не знающий меры Коммораг. Огромный город терялся где-то внизу, скалился стрелами хищных шпилей, обещал тысячи смертей и боль, океаны и бурные стремнины неистовой боли. Эльдрад Ультран смотрел как на вершине одной из башен серебристо-белый трёхметровый Солитер играет в карты с не менее высоким мон-кеем в гранитно-серой броне. На суровом лице мон-кея горели собственным светом тысячи мелких эльдарских рун. Золотые знаки надсмехались над Ультраном, обещая невозможное: смерть Жадной Суки, странствия между мирами и неистовые пляски мириадов смертей на костях старого мира. — Если выиграешь — я вернусь, — лукаво посмеивался Серебряный Солитер, тасуя колоду. А его рогатая маска мягко мерцала во мгле, — ты же понимаешь, как это глупо? Заведомо провальная попытка, но я готов дать тебе шанс. — Твой легион отдадут Жиллиману, — отмеченный Золотым Шутом мон-кей подобрал свои карты и смерил собеседника тяжелым, усталым взглядом, — ты — человек. Почему ты упорно отрицаешь это? — Всё, что вершится в нас и вовне, в необъятных безднах космоса, в Паутине и в варпе — это величайшая пьеса бытия, брат, — от гибкой, подвижной фигуры Солитера исходила невероятная, поистине оглушающая мощь, — ты нравишься мне. Но даже ради удовольствия наблюдать за тем, как ты бесишь нашего так называемого отца… скажем так, моя семья в другом месте. Мой отец древнее этого терранского псайкера и куда больше смыслит в веселье, если уж на то пошло. — Если мы тебе, по-твоему, не семья — зачем ты всё ещё зовешь меня братом? — отмеченный Цегорахом воин пытливо вглядывался в серебрянную маску Солитера, — почему? — Потому что ты — мой брат, возможно? — насмешливо и как-то картинно вздохнул Солитер, закрываясь веером карт и издавая легкий смешок, — не они. Ты. — Это из-за знаков? — в голосе отмеченного цепями рун впервые за всё это время зазвучали горечь и глухая тоска, — твой повелитель знает. Я честно предупреждал, что не предам моего отца и моё Отечество. Я не просил эту силу. Я не хотел играть в ваши игры. Солитер картинно схватился за сердце, залился звонким смехом и стукнул кулаком по колену: — Клянусь потрохами Эльданеша, ты уморителен. Вот за это я и люблю своего брата. Честный, прямодушный болван с комплексом мессии. — Второй легион всё ещё ждет тебя. Но ты же не вернешься, верно? — покачал головой отмеченный рунами бритоголовый воин. И отвел глаза, — да и как мне обыграть Серебряного Солитера? — Тогда зачем ты нашел меня? — после недолгого молчания спросил Солитер, не поднимая глаз, — зачем всё это, Лоргар? — Увидеть. Поговорить, — опуская карту, одну за одной, на серые камни скошенной кровли, пожал плечами Лоргар, — сыграть. Солитер щелчком длинного ногтя обратил все карты в обрывки ветхой рукописи, закрыл глаза и, улыбаясь покачал головой: — Ты неисправим. Видение отступало, таял город друкхари далеко внизу, распадался во мгле и лиловой дымке чужих судеб. Эльдрад Ультран коснулся лица и сосредоточенно поджал губы. Грядущее надсмехалось над ним, грядущее сулило нечто крайне странное. И Ультрану это не нравилось от слова «совсем».