***
Кружевная сорочка Евы ярким пятном голубела в полумраке и местами прилично просвечивала. Слабый свет ночника почти не разгонял полумрак: бледно-голубой прямоугольник с попугаями, торчащий из розетки, светился, но светом делиться упорно отказывался. Ника одернула майку, вдавила подозрительно потрескивающий ночник поглубже в розеточные дырки и переспросила на всякий случай: — Ты уверена, что взяла его за двадцать пять рублей? Нет, он, конечно же, паршивый, но мне как-то не верится… — Всё по двадцать пять рублей! Там ещё были брелки, ложки, какие-то деревянные штуки, бигуди, перечницы, подставки под горячее и, представь себе, миксер! Китайский миксер без упаковки. Миксер брать меня отговорили, но светильник я взяла, — ликующе объявила Ева, вытащила за шнур из-под кровати плитку и поволокла её на стол. — Ева, не вздумай, ты спятила? Ты что творишь? — шепотом возмутилась Ника, зависая над ней и роясь на ощупь в пачке с чайными пакетиками, — плитку убери. Ночь давно. — Ничего не знаю, я жрать хочу, — упрямо зашипела Ева и полезла в стол, гремя там чем-то, — я из пищеблока притащила чищенной картохи, давай нажарим картохи и… — Вонять на весь этаж в два часа ночи, ты совсем рехнулась, что-ли?! — взвилась Черновец, — на ужине не жрёшь, потом по ночам ходишь, гремишь… — Я картоху хочу! — Угу, картоху… Сейчас развоняемся, а Кобзев учует и придёт. Разгонит. Ещё и плитку конфискует. — Не конфискует. Он добрый. — Добрый. Мы с тобой тоже добрые. Пока спим зубами к стенке. Ну, ночь же уже, Е-ева-а… — Я хочу картоху. — Ева! Возня и громыхание возобновились, и что-то впотьмах с лязганьем вывалилось из плитки на пол. Что-то железное, трёххвостое и разлапистое. Ева шустро подобрала предмет и принялась со скрежетом запихивать его под спираль нагревательного элемента. — Скажи спасибо, что нас всего двое в комнате. Если бы девчонки не разъехались — был бы скандал, — заметила Ника и заглянула в глухо гудящий чайник. Ева захихикала, вцепилась в нож и выволокла из воды чищенную, бледную картофелину. — На столе не режь, подожди, сейчас доску с окна принесу, — Черновец отобрала у хихикающей Евищи нож и запустила руку наощупь в кастрюлю. Пальцы нашарили ледяную воду и бока сырых картофелин, — да порежу я. Иди, хоть плиту-то включи уже. Нам есть на чём жарить? Мирно мурлыкая что-то себе под нос, под аккомпанемент нагревающейся плитки и усталое звяканье реле, Ева села на корточки и заправила за ухо прядь. Прочие шумы почти заглушило шуршанье пакетов: Евище рылась в шкафу, бормоча что-то про трофейную треть бутылки масла. Которая «точно была где-то здесь, неужели её кто-то выкинул». В комнате ощутимо завоняло палёным волосом. Застучал-заскрёб невпопад по доске нож: зависнув над столом, Черновец резала на доске чищенный картофель. К вони паленого волоса добавился запах крахмала. Тем временем кто-то решительно толкнул дверь. Ника замерла над столом с ножом в руках, а жевавшая что-то Ева от неожиданности подавилась и очень громко что-то не то своротила где-то в тумбочных недрах. Дверь очень медленно распахнулась, но за нею оказалась всего лишь какая-то первокурсница. Пухлая и нискорослая, в розовой ночнушке и с мокрым полотенцем на плече. — Фух, пронесло. Не дежпом. Привет, Лер, — Ника ткнула ножом в воду и выудила из кастрюли крупную, чищенную картофелину. И с подозрением сощурилась, — Ева, ты это картошку случаем не из вёдер с чищенным натаскала? Если в пищеблоке повара завтра недосчитаются чищенного — нас же чистить погонят… — Девушки, у вас есть фен? — заложив руки за спину и расставив ноги на ширину плеч с совершенно министерским видом справилась ночная гостья. По очереди анатомируя взглядом захлебывающуюся кашлем Еву, (у которой, кажется что-то пошло не в то горло), зависшую над недорезанной картохой Нику и дико воняющую палёными волосами алую спираль нагревательного элемента. Пылающую где-то впотьмах, на столе. — О, Лерусь, а у тебя есть сковородка? — оживилась Ева, — нам нужна сковорода! И… и… Ещё что-нибудь. — Ещё что-нибудь? — непонимающе заломила бровь девушка, стаскивая с плеча полотенце, по плечам рассыпались жидкие мокрые пряди. — Маянезыч, укроп, да хоть что-то… Кетчуп! Во! Кетчуп! — Допустим, я его видела, — первокурсница невозмутимо пожала плечами. — Отлично! Принеси, если не трудно, а? И тарелку себе не забудь, тарелку, ложку… Ничка, ты видела ещё один нож?! Я тут нож найти не могу… ой, интересно, а если я, вон, эльдарской сабелькой резать картоху буду — это же ничего такого не случится, да? Дальнейшее прервал задушенный вопль. Ева ринулась спасать свалившийся на плиту с полки конспект и дуть на тлеющую обложку. Под нечитаемым взглядом ночной гостьи. Первокурсница скептически кашлянула в кулак и бесшумно выскользнула наружу. — Я почти порезала, не ищи, тут резать уже считай нечего, — под дробный стук ножа, Черновец подволокла к себе ногой стул и хотела было сесть, но передумала, — что Лере надо было, я так и не поняла? — Фен. — О, — Черновец запустила пятерню в свои короткие, торчащие во все стороны кудри, — у меня его точно нет. — У меня есть, но он если зазеваться волосы наматывает, — с фырканьем легкомысленно отмахнулась Ева, гремя содержимым стола и выгребая оттуда тарелки, — ну вот, нет сковородки. Придётся жарить в кастрюле… Хорошо, хоть не в тазике. Ничка, представляешь, я раз варили в тазу варенье, вся вода выкипела и варенье начало жариться. И я, такая, бегу с ведром на колонку, а брат идёт следом, зараза, ржёт надо мной и скандирует во всю глотку: «Оле́-еееее, оле́е-оле́е-оле́е, Еви-ище — чемпион!» Дверь бесшумно распахнулась, а в комнату невозмутимо пожаловала всё та же первокурсница. Но уже с ножом, со сковородкой и с кетчупом. Причем, в здоровенной сковородке Черновец безошибочно опознала семинарское имущество. С кухни. Пока Ева таращилась во все глаза на это чудо чудное, диво дивное, мелкая, пухлая гостья ловко оттеснила её от стола, с грохотом опустила на плиту свой трофей, невозмутимо плеснула масла и занялась картофелем. Остатки его феноменально быстро нарубили в четыре руки. Ева сходила куда-то и вернулась. Обмахиваясь пустой кастрюлей и мурлыча что-то отвлеченно-романтическое. Ночная гостья тем временем уже оккупировала стол и с самым невозмутимым видом ворочала невесть где откопанной шумовкой шкворчащий картофель.***
Альфа-легионер благодушно возлежал поверх чужого одеяла с чашкой чая в руках и сонно наблюдал, как рыжая Ева размахивает пустой чашкой и с пылом проповедника вещает какой-то вздор о разведении попугаев. Все его идеи о пикантных приключениях в женском общежитии, полном юных и соблазнительных девиц, невозмутимо уничтожала суровая реальность. В комнате всё ещё витал запах гари — как настойчивое напоминание о том, что оставлять Еву наедине с плитой опасно для жизни. С какой стати рыжей псайкерше взбрело в голову прибавить огня, она, кажется, не могла объяснить даже самой себе. Но в результате нижний слой картофеля благополучно почернел и обуглился. Бывший апотекарий Альфа-Легиона припал к чашке, щурясь и сумрачно наблюдая из-под свисающих сверху полотенец за сонно болтающими девушками. Ева пародировала кого-то на разные голоса под смешки и фырканье долговязой, нескладной Черновец. И зелёные глазища местного рыжего бедствия вселенских масштабов при этом горели неистовым весельем и вдохновением. Альфа-легионер хлебнул чайного варева, пахнущего мятой, ухмыльнулся и почти машинально почесал щёку с незримой гидрой на ней, прикидывая мысленно, что сейчас начнётся, если он прямо сейчас возьмёт и сбросит чужое обличье. Ухмыляясь своим мыслям и развалившись на чужой постели, альфарий подпёр щёку кулаком и приложился к кружке. Интересное одеяние Евы задралось до бедра, но она, кажется, совершенно не замечала этого, вдохновенно вещая про то, что каждому попугаю обязательно нужна стая, иначе ему станет ужасно скучно и одиноко, и он помрёт от тоски. — Я совершенно не разбираюсь в попугаях, — кудрявая девчонка-астартес, мешая чай в чашке, осторожно опустилась на пол рядом с занимаемым апотекарием ложем и случайным движением наткнулась поясницей на его колено. — Попугаи? — зевнул деланно равнодушно апотекарий, зашарив глазами по затянутой в белую майку-алкоголичку спине девчонки. После чего скосил глаза на уткнувшуюсю в его колено голую поясницу. И ниже. И с ухмылкой отмечая про себя занимательные метаморфозы, происходящие при этом с организмом. Содержимое ампулы, изъятой у примарха из тумбочки, изученное и педантично исследованное, занятнейшим образом гоняло кровь по организму и пускала ход мыслей в самом неожиданном направлении из возможных. Мысленно гнусно скалясь, бывший апотекарий разглядывал девиц, глотал чай и лениво прикидывал, что может сотворить одна единственная ампула этого еретического препарата с геносеменем отдельно взятого легиона. — Вот, смотри! Ты погляди на этого обладателя чёрненьких глазок, белых пёрышек и жёлтого хохолка, правда он лапочка? — в самое лицо альфарию немедленно сунули светящийся экран древнего агрегата. На экране альфа-легионер успел разобрать только очень мелкий пикт с большой белой птицей в клетке. Птица действительно имела лимонно-желтый гребень и черные глаза-бусины, — смотри, это Ричи. Вернее сначала он был Ричардом, потом Ричи, а последнее время стал Ричуней. Скажи, милый? — Крупная птица, — согласился альфарий и поболтал остатками чая, задумчиво созерцая частично просвечивающую ночнушку Евы. — Это попугай моей племяшки, — с гордостью заявила Ева и снова зарылась себе в телефон, — спасибо, я его ей сама подарила. Ричи действительно сейчас в хорошей форме. Ну, по крайней мере по сравнению с тем, каким он был, когда я его купила. Если честно он и тогда мне казался красавчиком. И, только глядя на его первые фотки, я понимаю, что раньше он был похож на худого, задрипанного бойцового петуха. Вот его первые фото. Смотри. Ле-ер! Альфа-легионер забрал у неё её древний агрегат и кивнул, заломив одну бровь: пикт действительно представлял собой изображение тощей, ощипанной грязной твари, отдаленно напоминающей птицу. Широко раскрытый клюв, безумный взгляд и судорожно вцепившиеся в жердь когтистые, облезлые лапы, наводили на мысль, что птаху недавно пытали. — Скажи, большая разница, да? Просто день и ночь! — затараторила Ева, отбирая у альфария телефон и оживлённо в нём роясь, — не поверишь, я его купила в зоомагазине! — Но там не продают обычно какаду, — недоверчиво хмурясь, протянула кудрявая девчонка-астартес, поставив на пол кружку, обняв колени, — максимум — неразлучники или волнистые. — Не знаю, мне сказали, что какой-то мужик просто принёс Ричуню и сказал, что его достало, что попугай постоянно орёт, а никто из знакомых покупать попугая почему-то не хочет, — пожала плечами Ева, — ну я и поняла, что вот оно. Шанс! Он был дешевле чем по объявлению, представляете? Это была спонтанная покупка. Просто шла мимо зоомагазина и из интереса заглянула в него. Там, прямо на столе продавца, стояла клетка с одной жердочкой. А на жердочке, в грязи и в мокрых перьях, сидел теперь уже племяшкин Ричи. Конечно, я его поразглядывала и даже попробовала протянуть руку поближе к клетке, но тут раздался такой крик, что меня, можно сказать, отбросило к дверям. Такого душераздирающего крика я в жизни не слышала. Ну и ладно. Пошла дальше по своим делам. И вот через месяца два прохожу я опять мимо этого магазина. Думаю: зайду, посмотрю, купили его или нет. Смотрю — сидит, лохматенький. Уже ушла, но… вернулась со словами: «Беру!». Даже не знаю, что на меня нашло в тот момент. Никогда не планировала, а тут… Короче затмение какое-то в голове случилось. Сходила за деньгами, я как раз зарплату получила, взяла в охапку клетку. И к автобусной остановке! В автобус меня с клеткой, правда, так и не пустили. Кстати, именно тогда я второй раз услышала как Ричуня орёт, но это уже не было неожиданным, поэтому особого эффекта на меня не произвело… — Ты работала? — Ой, да, в спорт-товарах, — отмахнулась Ева весело, — по сменам. Прикинь, я ж на Ричуньку спустила всю зарплату, представляешь? — Кошмар. — Зато теперь у Ричуньки семья и он не облезлый. Он такой умница. А разговорчивый! Меня только два раза цапнул. Правда, до крови, но он же не со зла, просто очень боялся… кстати, а вы знали, что попугай, если у него нет пары, может выбрать себе в пару кого-то из членов семьи? Мирно поглощающий чай альфарий от неожиданности подавился. Кашляя и утирая глаза, под хлопки по спине и ржание девиц, он с неудовольствием отметил про себя, что все реакции его организма как-то подозрительно обострились, а общий эмоциональный фон самым неприличным образом даёт о себе знать. Пожалуй впервые в жизни. — Слушай, Евище, ты это серьёзно? — отсмеявшись наконец, подобрала с пола свою кружку кудрявая астартес и рассеянно одернула майку на спине, — это вообще как выглядит хоть? — Ну… Он начинает звать. Танцевать при виде тебя, — задумалась Ева, прихватила со стола чайник и чайные пакетики. И потащила разливать по кружкам кипяток. Вследствии чего порядком сбитый с толку альфарий стал счастливым обладателем ещё одного чайного пакетика. Правда, Ева ещё и щедро плеснула ему по рассеянности своей на ногу кипятка. Но это было, в сущности, такой мелочью, что альфарий почти не удостоил это досадное недоразумение вниманием, — это ладно, если птах выберет тебя. А… А если собаку? Или твоего кота? Или мужа?! А ведь птах это очень даже может! Птах ведь совсем без тормозов! А ещё какаду бывают ужасно ревнивы. И могут начать мстить, щипаться и выдирать волосы, если ты неправильно дышишь на их любимку… — Да нахрен надо таких тварей?! — не выдержав, взорвался альфарий, случайно перейдя с сопрано на вполне явную, совершенно не женскую, басовитую октаву, — я лучше крысу заведу и буду кормить чем попало. С ней хотя бы всё ясно: жрёт, спит, гадит, жрёт, спит, гадит, жрёт, спит, га… — Если крысу не держать в руках больше трёх суток, она одичает, — со знанием дела воздела палец к потолку девчонка-астартес, — а ещё крысы очень хитрые, особенно те, что жили у людей. Они способны изучать наши повадки. Вот на станции юных натуралистов, например, сбежала белая крыса и загуляла с дикарями. Ни её, ни её потомство невозможно было ни убить, ни отловить. А при этом она и её детёныши виртуозно воровали птичьи яйца из вольеров. Представляешь, приходили как к себе домой, отгоняли фазаних от яиц и спокойно так по ним шарили. Откатят в стену, где голый бетон. Разобьют. И спокойно жрут. Зелёные глазища Евы загорелись впотьмах каким-то совсем дурным огнём: — Нам срочно нужен фазан. — Нет, Ева, нам не нужен фазан. Даже не надейся. — Пёстренький, красивенький… — Нет --… фазан. — Нет. — И павлины. — Только через мой труп. — Содержание птиц и уход за ними стоит неоправданно дорого, — ненавязчиво вмешался в бессмысленный спор альфарий, скрипя кроватными пружинами и медленно принимая сидячее положение, — так что заводить столь… экзотических тварей действительно не стоит. Бездумная трата ресурсов. Зачем тебе павлины, Ева? — Мне они нравятся, — пожала плечами Ева, подумала немного и сообщила, грея руки о чашку и глотая травяной кипяток, — но неразлучники больше, на самом деле. Они… Они очень верные. И яркие. И они однолюбы. Один не может жить без другого. Это так… так печально, но здорово… Где-то в коридоре кто-то гулко стукнул в дверь ванной комнаты и под приглушённый шум воды позвал низким грудным женским голосом: — Лера, ты там не утопилась ещё? — Нет, уже выхожу, — глухо донеслось откуда-то сквозь шум воды, — не долби, блин, в дверь, сейчас… Ева и Ника обменялись растерянными взглядами. — У нас разве есть ещё одна Лера? Ник, на первом курсе Лера точно одна или меня уже глю… — непонимающе начала Евище. Не теряя времени, альфа-легионер бодро выбрался из складок чужого пледа и отсалютовал пустой чашкой. Отчего в воздухе задорно мотанулись хвосты чайных пакетиков: — Ладно, пора и честь знать. Спасибо этому дому, пойду к другому. Спокойной ночи, девушки. — Спокойной, Лер, если что — заходи. — До завтра, Лер! Спасибо, что спасла картоху. Я её чуть совсем не сожгла. — Да не за что, — отозвался, посмеиваясь, альфарий и выскользнул в коридор. Нацепив обличье Евы, он жизнерадостно прошлепал мимо какой-то мадам. Мадам имела печальное лошадиное лицо, была длинной, как жердь, а её тяжелые русые волосы были собраны на затылке в неряшливый пучок. Вяло пиная дверь ванной комнаты, она смерила альфария усталым взглядом и с тоскливым утробным воем почти повисла на двери, вело хлопая по ней руками и уткнувшись в неё лицом: — Валерия, впусти. Мне завтра на череду вставать рано, имей совесть, ты дрыхнешь до восьми, а мне ещё до классов дойти надо будет… — Всем надо, — нелюбезно отозвались из-за двери сквозь шум воды, — а мне картошку завтра утром дочищать, — я свои два ведра дочистить не успела.***
— Я серьезно, Ева, если мы застрянем посреди варпа с твоими фазанами, ты хоть представляешь, что начнется, когда кончатся корма? — едва захлопнулась за первокурсницей дверь, нависла над Евой Ника и возмущённо ткнула ей пальцем в грудь, — ты первая будешь жалеть о том, что понатащила на крейсер всю эту живность, когда её придется, грубо говоря, варить и жрать. Фазаны-то ещё ладно. Но, подумай сама, каково тебе будет питаться собственными попугаями. Хотя, признаться честно, это лучше чем жрать померших членов команды, а если верить Виктору, такое в будущем — практически норма… — У Леры голос какой-то странный, заболела, что-ли? — рассеянно проигнорировав весь этот словесный поток, подняла глаза Ева и непонимающе моргнула, — голос, Ник. Он другой… — Другой… Да от таких подробностей про жизнедеятельность попугаев и я бы взревела медведем, — закатила глаза Ника и отмахнулась, — подумаешь, всего-то один раз… — Не один, — напряжённо разглядывая скептически усмехающееся лицо Черновец, возразила Ева, — у неё неправильные интонации. Неправильный тембр… Она… Он другой, Ника! До меня только сейчас дошло! Она вышла — и сразу дошло! — А раньше не доходило? Ну-ну, — скептически покивала Ника Черновец и иронично заломила правую бровь, — лучше скажи, что пытаешься перевести разговор с попугаев на какую-то хрень… — Я не шучу, меня как будто что-то морочило! Как будто глаза отвели! — Ну конечно, колдовство, — хмыкнула Черновец, — Ев, только вот не думай, что я сменю тему разговора только потому что… Дверь распахнулась и в комнату заглянула недавняя первокурсница Лера, но отчего-то с полотенцем на голове, с шампунями и мыльницами в обнимку. Девушка обвела нелюбезный взглядом непонимающие и несколько охреневшие физиономии старшекурсниц и невозмутимо поинтересовалась: — Люди, у вас есть фен? — Ты же давно высохла и сама же только что ушла… Ты же… Первокурсница принюхалась и сморщила нос: — Фу, горелым пахнет. Вы тут картошку жарили что ли? Ну вы даёте. Пойду-ка я, а то дежпом наверное уже бежит сюда. На запах. Ещё и объяснительную писать заставит, зараза. Дверь за первокурсницей с грохотом захлопнулась. Всё ещё приходя в себя девушки переглянулись. И Ева озадаченно присвистнула. — А ты была права, — пробормотала Ника, — здесь что-то нечисто. — Я ж тебе говорю: голос другой. Я знаю, как говорит обычно Лера. Не так. Совсем не так. — Вот тебе и абсолютный слух, — отозвалась как эхо Ника, — а мне что так — похоже, что этак — похоже… а ты даже это услышала. — Угу. Только вот осознала это слишком поздно.***
Руки примарха методично и нервно мяли то, что некогда было чугунной батареей. Подозрительно наблюдающий за процессом Виктор сощурился ещё подозрительнее и деликатно напомнил: — Это, батька атаман, не хочу прерывать твой сеанс самокопания, но… эээ… Как бы тебе помягче сказать-то… Ты в курсе, что чугун хрупкий и не мнётся? А ты его, того. Мнёшь. И уже, как бы, не впервые. Примарх не ответил: чугун медленно, разводами, бронзовел, розовел, грязно серел, зеленел, краснел и, нарушая все мыслимые законы физики, нехотя тянулся как тесто, приставая к подушкам пальцев. Примарх сидел на корточках, привалившись спиной к зелёному вагонному боку, эльдарские руны-шрамы на его лице побелели от напряжения, в лиловых глазах было тревожно, но тепло. В тени вагончика было сумрачно и тихо. Сидящая подле, на железной бочке Ева вся извернулась, завороженно наблюдая за процессом и болтая ногами. В зелёных глазищах, горел абсолютно детский восторг пополам с любопытством. — Лоргар, — с опаской позвал Виктор. Примарх рассеянно поднял на него глаза, а металл под его пальцами покраснел. Виктор тихо присвистнул и ткнул пальцем в то, что некогда было чугуниной, а теперь вяло мялось под примаршими пальцами как ком пластилина. Медного, тягучего пластилина, — батька-атаман, а чего это ты делаешь? Лоргар рассеянно моргнул, уставился на мятый шмат медленно меняющего цвет и фактуру металла в руках и честно сообщил: — Думаю. Ева восторженно взвизгнула, ёрзая и тыча пальцем в медленно зеленеющий, рыжий металл. Лоргар, разглядев наконец-то, во что превратил недавнюю батарею, выругался и отшвырнул медно-рыжий ком в сторону. Металл укатился куда-то к забору, к стопке покрышек. И гулко отрикошетил от растерзанного остова газовой плиты. — Спасибо, конечно, за такой здоровый ком меди, но… Лоргар, ни в одном кодексе не говорится, что Лоргар Аврелиан — ходячий философский камень, — Виктор сел подле на корточки с тревогой вглядываясь в отрешённое лицо примарха, — ты в порядке? — Я пытался связаться с братом, — Аврелиан неопределенно махнул рукой и полез в карман за телефоном. Но передумал, — кстати, Коракс больше не отвечает на звонки. Номера и вовсе не существует. — Значит, всё, убыл? — Виктор с грохотом, от всей души приложил затылком и спиной по стенке вагона, отчего тот качнулся. Виктор недовольно покосился себе за спину, — да ёж в медь вас ети́, всё забываю, что вагон шатается. Когда-нибудь себе его на башку свалю нахрен. — С Конрадом я тоже связаться не смог. Я не знаю, как это должно работать. Как вообще можно связаться с человеком из будущего, — лиловые глаза Аврелиана потемнели, — как бы он не… — Что сделается целому Призраку? Лоргар задумчиво пожевал губами, наблюдая как Ева болтает ногами и тычется в свою истошно пищащую раскладушку-моторолу. И многозначительно изрёк: — Ломать — не строить. Большого ума на это не надо. — Твои слова бы — да Императору в уши, — невнятно пробормотал Виктор, поднимаясь и отряхива джинсы. — Я не знаю, как связаться с Конрадом. В прошлые контакты это происходило стихийно. Само собой, — Лоргар с дробным грохотом откинул назад голову, разглядывая серое, пасмурное небо, — кажется, необходимо, чтобы мы оба имели острую необходимость в диалоге. Без этого никак. — Что ты хочешь ему сказать? — Не сказать. Вытащить оттуда. Или переместиться к нему, — не меняя положения головы, Лоргар скосил глаза вбок, отчего его взгляд упёрся прямо в грудную клетку Виктора и в покоящийся поверх футболки трискель, — я чувствую, что меня кто-то зовёт. Но зов слабый, почти отголосок. Эхо. — Эхо, говоришь? Эхо — это… Нда, сложно, — пробормотал Виктор и нахмурился, — в любом случае надо как-то отсюда вытряхиваться. Куда, как — не знаю, но что пора — точно. — У меня такое чувство было. Это когда сидишь на чемоданах и не знаешь, куда бежать. Вокруг чужой вокзал, люди ходят, а ты сидишь и соображаешь, куда тебе теперь идти, — Ева закрыла телефон-раскладушку и подняла глаза, как-то кривовато улыбаясь, — никому вокруг даром не нужны ни ты, ни твои беды, на вступительных тебя с твоим уникальным голосом и слухом хорошенько так пропнули, а возвращаться обратно страшно… А потом ты слышишь обрывок разговора каких-то бабок про какую-то церковную штуку, где бесплатно учат, хватаешь барахло… И, э, вспоминаешь про двоюродную тётку мамы, которая живёт в этом большом городе, но где-то у черта на куличиках. Там нет горячей воды, но можно оставить шмотки и хотя бы спать… Спать целый год, а потом попытаться поступить. И, э… Ты идёшь в молодежный отдел при этой церковной штуке, в которой учат, там все такие прикольные и необычные… И, э, самый прикольный и необычный — парнишка по фамилии Юров… Голос Евы задрожал, она как-то подозрительно скривила пухлые, алые губы и притихла, разглядывая свои радужные ногти. — Ев, подожди, ты разве не городская? — Лоргар с грохотом поднялся, отряхивая брюки, — я думал, ты городская. — Да не, я иногородняя, — моргая и вытирая глаза, заулыбалась она. Но улыбка вышла какая-то тусклая и жалкая. Девчонка хлопнула звонко себя по коленям, соскочила с бочки, с грохотом её перевернув. И целеустремленно пошлепала, отряхиваясь, к ближайшей куче металлолома, — Вить, Вить, а это вон там лежит буржуйка, да? — Да, руки туда только не суй. Она вся в копоти, — откликнулся родновер, поднимая бочку с земли. И добавил тише, кивая Лоргару, — что делать будем, батька атаман? — Думать будем, Виктор. Думать, — Лоргар Аврелиан в задумчивости хрустнул спиной, — кстати. Меня ж таки прозвали Аврелианом. Как и того, другого Лоргара Аврелиана. Не за золотые татуировки или что-то ещё, за другое. Студенты, в шутку, с подачи преподавателя. Но всё-таки прозвали. — Потому что ты действительно Аврелиан. Вы с оригиналом отличаетесь друг от друга, это факт. Но какие-то базовые вещи в вас абсолютно те же. Ну да ты это и сам видишь. — Да, — кивнул Лоргар, рассеянно наблюдая, как увлеченно рыщет среди металлолома Ева, а её растрёпанным рыжие волосы треплют порывы холодного ветра, — ещё бы понять, как управлять своими способностями. И при всём при этом остаться человеком.