***
Тяжёлые, свинцовые волны с ленивым рокотом разбивались где-то у ног, о щербатые плиты поросшего травой бетонного волнореза. Дикие терранские травы буйно и ржаво колосились на стыке бетонных плит, волнуясь под ветром и в высшей степени цинично игнорируя то, как мало на самом деле грунта между растрескавшимися плитами и в плешивых щербинах. Ева сидела прямо на голом бетоне спиной к нему, обняв колени руками и сложив на них подбородок, сумрачно смотрела на воду, а её пятнами красное лицо и заплаканные глаза отчётливо выделялись на фоне стремительно темнеющего неба. Огненно-рыжие волосы трепал налетевший с водохранилища ветер, пропахший рыбой и водорослями, порывистый и холодный. Альфа-легионер тяжело вздохнул и осторожно опустился подле. Где-то внизу, у самого берега, в клочьях водорослей, между камышами и бетоном, покачивались в воде три окурка и плавающий кверху брюхом средних размеров окунь. Раздутое брюхо рыбины мутно и тихо белело из воды. Ева сверлила дохлятину неподвижным взглядом и хаотично мяла подол юбки. А пухлые, алые губы дрожали и беззвучно шевелились, проговаривая что-то. Одно и то же, какой-то бессвязный набор слов. Альфа-легионер аккуратно перехватил тонкую, загорелую руку, закатал все слои ткани и дробно постукивающие друг о друга бусины браслетов и перевернул: с изящного, веснушчатого запястья смотрели несколько золотых рун эльдарского алфавита. Что они могут значить, бывший апотекарий не знал. Он несколько раз провёл большим пальцем по рунам, отчего те дрогнули и сменились на другие, нахально-острые и враждебные. — С тобой такое раньше было? — альфарий нехотя отпустил девичью руку, глядя как Ева поспешно поправляет рукава, гремит браслетами, зябко обнимает собственные плечи и утыкается лбом в колени. Сжимаясь всем телом в единый комок паники и непонимания и крепко зажмурив глаза, — Ева, это ещё не катастрофа, ты… — М-монстр, — потерянно пискнула Ева и громко всхлипнула, пряча лицо руками и раскачиваясь, — я д-думала о-он шу-утит! — Кто? Он? О ком ты? Кто этот «он», ты помнишь его лицо? — нахмурился альфарий. — З-здоровенный а-арлеки-и-ин, — Ева вцепилась себе в волосы и глухо заревела в голос, громко шмыгая носом, качаясь и всё ещё пряча лицо в подоле юбки, — он сказал, что я сла-а-авная! И… И в лоб поцелова-ал. И… я просну-у-улась… — Ничего не понял, — честно сообщил альфа-легионер и тяжело вздохнул, закрыв глаза рукой, — так, давай ещё раз, по порядку. Что произошло и как давно ты превращаешься в… это? — Он сказал, я краси-ивая! — во всю глотку заревела Ева закрывая голову руками, отчего рыдания стали глуше, но как-то ещё безнадежнее — а б-буду ещё к-красивее… — Он? — О-огромный арлекин. С золотыми глаза-ами, — голос Евы осип. И она порывисто расцепила руки возмущённо и трагично уставившись прямо в лицо альфария, — он… Он попросил спеть. А потом… вот… — И как? Понравилось ему твоё пение? — кривовато ухмыляясь, поинтересовался апотекарий и смерил Еву заинтересованным взглядом. Девчонка как-то невпопад кивнула, шмыгая носом, отчего ей на лицо упало несколько длинных кудрявых прядей, рыжих и очень пушистых. Пухлые губы её предательски задрожали, и Ева громко разревелась, обняв себя руками и пряча лицо в подоле. — Прекрати реветь. Сверхъестественные способности — это ещё не трагедия. Тем более, настолько полезные, — бывший апотекарий раздражённо встал, запустил руки в карманы и прошёлся мимо, по косо уходящим вниз бетонным плитам. Где-то совсем рядом, внизу, тихо рокотали, разбиваясь о щербатый бетон, свинцовые волны, — что этот тип хотел взамен? Ничего не дают просто так. Что он хотел взамен? — Н-не знаю, — икая, выдавила из себя порядком осипшим голосом Ева и трубно высморкалась в мятый голубой платок с ромашками. И озадаченно подняла на бывшего апотекарий свои огромные зелёные, заплаканные глазищи, — он сказал, что будет весело. — Что сказать? Тоже… мотивация… А теперь слушай меня внимательно, Ева. Сидеть и реветь на холодном бетоне бессмысленно. Максимум, что ты здесь получишь — воспаление жизненно важных органов. И не смотри на меня так, ты прекрасно знаешь, что я говорю правду, — лже-Гарин расправил плечи и окинул царственным взглядом загаженные тиной и пенопластом камыши, труп окуня и пятнами красную, зарёванную физиономию псайкерши, — решать проблемы мы будем по мере их поступления. Поэтому вставай-ка, Ева, с бетона и приводи в порядок лицо. Нас ждут великие дела. Ева оглушительно и скорбно шмыгнула носом, упрямо поджала губы и отвернулась. Где-то в кармане гаринского пальто истошно запищал телефон. — У меня нет времени, Ева. Если хочешь, можешь и дальше сидеть здесь и жалеть себя, а я пошёл, — пригрозил бывший апотекарий и поспешил ответить на вызов, — слушаю вас. — Ты так говоришь только потому что всё у тебя нормально и ты… Ты обычный человек, а не монстр! — обиженно отозвалась Ева, громко ткнула и полезла в карман за носовым платком, — так что и не тебе говорить, Жор-рик! — Кто дал вам этот номер? Да. Да. Принимаю. Воля ваша, но и вы должны понимать, что это незаконно. Поэтому и цена соответствующая. Я вас встречу. Нет, это не обязательно. Штука в том, мадам, что и я желаю сохранить инкогнито, наши чувства взаимны. Нет, меня не волнует причина, по которой вы жаждете избавиться от плода на таком позднем сроке. Разве не за это вы платите? М? Нет. Нет. Мой метод исключает такие случайности, я работал с куда более… безнадежными случаями… Ближе к часу, только… только ближе к часу, мой график плотно расписан, вас я могу принять, к сожалению, только ночью. Вас устраивает это время? — напряжённо нахмурил светлые брови лже-Гарин, доставая из кармана блокнот и сверяясь с каким-то списком, — прекрасно. Там вас и встречу. Да. Доброго дня. Так, на чём я остановился… Так что прекращай хлюпать носом, Ева, он у тебя уже красный, вставай с бетона и пошли отсюда. Мне не нравится этот окунь. Готов поспорить, что кверху брюхом он плавает не от хорошей жизни. — Гарин, — Ева покосилась на него как на идиота, — вообще-то он подох. — Отлично, теперь я спокоен за твои когнитивные способности, да и в окунях ты, смотрю, разбираешься… в любом состоянии, так сказать, — бывший апотекарий подошёл к Еве вплотную и аккуратно потянул её за капюшон, — вставай. Ева ещё раз шмыгнула носом и уныло завозилась, поднимаясь и отряхиваясь от песка. — Так-то лучше. Пошли. Будем решать проблемы по мере их поступления. И не реви! — Да не реву я, — шмыгнула носом Ева, сутулясь и пиная клочья торчащих из трещин сорняков, — никому не рассказывай про то, что видел, ладно? И про вонючку этого с топором, и что я ревела и… — Не рассказывать? Пф. Банально некому, Ева. Я ни с кем толком и не общаюсь, тем более — сейчас, — бывший апотекарий Альфа-Легиона дождался, пока Лисицина как и он выберется с бетонного волнореза, перелезет через серый парапет и приземлится на асфальт. Мимо, по трассе, проносились машины. В шесть рядов, нескончаемым и относительно пёстрым потоком, — ты тоже, будь добра, не трепи языком о том, что видела. Не хочу, чтобы о моих умениях кто-то где-то болтал что придётся, это ни к чему. Ты меня вообще слушаешь? — А? — остервенело расчёсывая то проступающие, то пропадающие на запястьях золотые символы, Ева подняла глаза и замерла на месте, озадаченно хлопая всё ещё мокрыми от слёз ресницами, — прости, ты что-то сказал? Я прослушала. — Погода, говорю, хорошая, — лже-Гарин окинул Еву усталым взглядом, махнул рукой, заложил руки за спину и медленно пошел прочь, бросив через плечо, — хватит плестись, я не буду подстраиваться под твой черепаший шаг. В ответ раздались подозрительное хлюпанье пополам с икотой. — Ладно, — снизошёл бывший апотекарий, мельком обернувшись и окинув беглым взглядом уныло плетущуюся следом фигуру, её рыжие космы и красный нос, — поднажми, деятель. Дойдём вон до тех кустов — так уж и быть, перенесу тебя к дверям в общагу.***
Белоснежная психокость эльдарской ячеистой брони загадочно сияла камнями душ, большими и малыми, синими, винно-алыми и лиловыми, в рыжем полумраке. Мятущееся рыжее пламя трещало и отплясывал в резных держателях, по стенам примаршей каюты. — Может, того… не надо? Красота такая. Жалко, — сидящий подле лейтенант Накуканов скрестил ноги и упёрся руками в колени, наблюдая, как Лоргар перебирает доспешные пластины, — столько труда люди вложили, а ты колошматить собрался. Тем более, камешки же не просто безвредные или для красоты, внутри — души… не по-людски это… — Именно потому что камешки безвредные и внутри них души, я и должен их разбить, — отозвался Лоргар, с сожалением поскоблив пальцем белые узлы психокости на округлой кромке наплечника, — Цегорах хотел, чтобы я освободил этих эльдар — и я их освобожу. Накуканов в ответ только приподнял брови, вздохнул и неодобрительно покачал головой. Рядом, на столе, хищно сияя лезвием и дробно, нахально пестря шашечно-расписной рукоятью, покоился клинок божества шутов. Лоргар потянулся к нему. Рукоять отозвалась привычным кусачим покалыванием в пальцах: интеллигентно цапнув для профилактики примарха, аура шутовского клинка послушно растеклась по венам, ненавязчиво заполняя и обволакивая собой всё его существо. Лоргар переложил доспехи на стол и, с тяжёлым вздохом, не выпуская из руки меч, поскреб щёку, оттопыренным мизинцем. Из психокостной белой оправы невинно, уязвимо и до одури загадочно мерцали камни душ эльдарских пророков и воителей. И разбивать их не хотелось совершенно. Ни разбивать, ни портить. Лоргар потыкал пальцем в самый крупный и мысленно едва не взвыл от отчаяния, крепко зажмурив глаза и пытаясь успокоиться: в ушах всё ещё звучал невменяемо-шакалий смех Цегорах. — Лорга… А что здесь происходит? — раздался от двери голос, едва Аврелиан занёс меч над особо крупным синим камнем. Лоргар Аврелиан поднял глаза и отложил меч: широко раскрытыми глазами белый ворох доспешных деталей разглядывала небывало помятая и взъерошенная Вероника Черновец. Нервным жестом кое-как пригладив стоящие дыбом каштановые кудряшки, девчонка непонимающе воззрилась сначала на скорбно созерцающего доспехи Накуканова. А потом и на зависшего над столом скальной глыбой Лоргара: — А это обязательно делать прямо сейчас? Не то, чтобы я была против, но время-то ещё, наверное, есть… — Мне тоже жалко камни душ, Ника, но те, кто в них заключён, заслужили покой, — твёрдо возразил Лоргар. После чего подобрал клинок. И, придерживая доспех левой рукой, с мрачной решимостью в глазах, приложил вычурной рукоятью аккурат по самому большому камню. Что-то тихо хрупнуло. Каюту озарила короткая белая вспышка. И из расколотого синего камня немедленно повалил густой бледно-лиловый туман. Меч в руке прилично нагрелся и уже не кусал примарха своей аурой, а ликующе, безбашенно жрал его. Источая при этом настолько мощные потоки энергии неведомого назначения, что у изрядно побледневшей Ники заложило в ушах. О чем она и сообщила, зажимая нос и хватаясь за стену: из-под руки, марая её белую рубашку, прямо на пол, хлынула густая, тёмная кровь. Лейтенант Накуканов вскочил со своего места и попытался усадить зажимающую нос кровавыми пальцами девушку, кажется, он что-то говорил и суетился над ней. Лоргар не видел ничего и никого: всё пространство каюты медленно, но верно заполнял лиловый туман, буйная, насыщенная энергиями имматериума мощь. Дикие пляски тварных энергий ткали сами собой туманные очертания очень-очень высокого и худого остроухого типа, зажимающего, задыхаясь, грудную клетку. Незнакомец оттянул, хрипя, ворот черной мантии, одарил Лоргара абсолютно диким взглядом и отшатнулся. В бесцветных серых глаз дрогнуло узнавание. И бешено забился самый настоящий ужас на грани истерики. Совершенно седые волосы незнакомца, в беспорядке рассыпанные по плечам и частично небрежно заколотые на затылке неаккуратным пучком, на темной ткани казались почти серебряными. Острое и костистое лицо выглядело вполне человеческим, но человеческим не являлось. Немолодой и прилично помятый эльдар смотрел на примарха из беснующегося и кипящего кокона разбуженной энергии имматериума. И в его тусклых глазах Лоргар Аврелиан, потерянный сын Императора Человечества, видел только глубочайшее потрясение и ужас. И, будто свежевоскрешенному бедолаге и всего остального было мало, как в насмешку над происходящим в голове эльдара адом, на лице, руках, на шее, словом, на всех видимых участках тела примарха торжествующе вспыхнули и лихо поскакали в направлении затылка цепи золотых эльдарских символов. Совершенно безумный взгляд незнакомца метнулся с усталого примаршего лица на зажатый в его же руке арлекиний клинок. И эльф, с задушенным звуком неведомого назначения, тихо сполз на пол, цепляясь за стол и судорожно хватаясь за сердце.***
— И куда нам его теперь девать, такого ценного? Лоргар, как бы тебе, эээ… этот тип смахивает на провидца, — осторожно позвал Виктор, не сводя глаз с сумрачно блуждающего по зимнему саду гостя, — провидцы народа аэльдари — опасны и непредсказуемы. Если не сказать чего хуже. Лоргар не ответил. Заложив руки за спину, он наблюдал как гость завис над кустами белых роз, что-то соображая и недоверчиво разглядывая торчащих повсюду деревянных лесовиков, русалок и птиц с женским лицом: где Виктор откопал всё это великолепие не знал никто, но статуи были покрыты не лаком, а самой обыкновенной корой. И местами уже благодарно зеленели молодой, клейкой листвой. Лоргар пропустил момент, когда в зимнем саду появились все эти истуканы, но, глядя на широко ухмыляющееся лицо родновера, понял сразу: если статуи и рукотворны, то далеко искать их создателя не надо. Потому что он ближе чем кажется и сияет от самодовольства как начищенный до зеркального блеска медный таз. Да и не похоже было, если разобраться, что хоть кто-то прикасался к статуям столярными инструментами. Слишком округлы и мягки были их линии, слишком живо и лукаво смотрели глаза лесовиков из сеток морщин. Как бы там ни было, родноверовы деревянные берегини, симарглы и лешии, кажется, впечатлили даже невольного гостя: эльдар уже вовсю, с недоверием на лице, бормоча что-то невразумительное, ощупывал руками очередную птицу сирин и растерянно чесал затылок. К слову, эльф феноменально быстро пришел в себя, нацепил себе на весь организм брезгливо-надменную мину и уже битый час как курсировал между кустов сирени. Заложив руки за спину и относительно невозмутимо созерцая орущих на весь отсек попугаев. И снующих чирикающей, скандальной стаей где-то под темными сводами юрких, наглых воробьёв. — А эльф у нас вообще кто теперь? Военнопленный, гость или иностранная дипломатическая миссия? — почесав свой крючковатый нос, поинтересовался Лёха и философски изрёк, — я и все три варианта сразу не против рассмотреть. Но лучше бы нам с его статусом определиться раньше, чем это сделает он сам. Провидцы — мощные маги. А я пока что умею только замораживать сельские нужники, да перемещать в пространстве полжука. А почему только половину? Хороший вопрос, хороший… А потому, коллеги, что другая половина жучиной тушки, попав в цепкие лапы Лёхи Володина, необратимо становится… жучиной кашицей! Так-то… мужи, братья. — Не прибедняйся, Володин, только слепой не видел, какой ад начался, когда Диман лишился ног, — скрипнул зубами родновер и смерил уничтожающим взглядом скромно пинающего ногой открытый гермозатвор Володина, — ты же, мать твою, сам себе кровь пустил… Ты еретехов рвал, кровавая, мать её буря…если бы там была гвардота, от неё бы один фарш только и остался, Володин… — Ну… не было же их. Мы да железяки, — легкомысленно пожал плечами Леха запустил пятерню в и без того взъерошенную изжелта-белую шевелюру, поправил на поясе хитроумное эльдарское устройство и нырнул в красновато-зелёную сень прилично разросшихся монстер и гранатов, — пойду-ка, познакомлюсь с нашей эльдарской дипмиссией. Заодно и определимся, в какую сторону воевать и что нового в мире. — Смотри, как бы наш остроухий дипломат тебе там мозги не выжег, — напомнил Димка, и вытянул шею, с интересом разглядывая гостя, — нервный он какой-то. — Вот это я понимаю, подстава так подстава, — как эхо отозвался Виктор и полез в карман за пачкой сигарет, но передумал, глядя как бодро вышагивает между папоротников патлатый и неприлично жизнерадостный Володин, а эльдарский провидец медленно разворачивается к нему всем корпусом, — батька-атаман, ты прикинь, что было бы, если бы ты все камни, того… раздолбал. Все. На всех доспехах. А они бы все оттуда как полезли бы… — Правильно говорят, что у Цегораха все шутки с летальным исходом, — невнятно подала голос откуда-то из-за спины Виктора всё ещё зажимающая запрокинутый нос мокрым полотенцем Черновец, — вы как хотите, а я пойду, у меня кровь не останавливается. — Иди. Гельмана увидишь — напомни про артистов, — отозвался Лоргар, — нам тоже пора расходиться. — А Лёха? Лоргар согнулся пополам, наблюдая из-под листьев монстеры, как Алексей Володин и эльдарский провидец шатаются по саду что-то сдержанно обсуждая. На лице эльфа были написаны досада, тоска и нетерпение пополам с паникой. Лоргар отвернулся и махнул рукой, выбираясь из прохода: — Лёха сам разберётся. Расходимся. Время поджимает, а нам ещё готовить транспортник. Опоздаем на ужин — Ахавыч спустит шкуру. Со всех сразу и с каждого в отдельности. — Опять? — уронил руки Мизгирёв и спросил с надеждой, — может, хотя бы сегодня работяг припряжём, а? — А работяг не будет, что, так и будешь сидеть, хлопать глазами, ждать с моря погоды, как чемодан без ручки? Пошли, Шумахер ты наш доморощенный, — хлопнул его по плечу Виктор, — доломаем эту посудину. Говорят, есть водители от Бога. А ты нам, видать, ниспослан самим Цегорахом. Прямиком из недр Паутины. Мизгирёв.***
Что именно битый час вещал сумрачно зависшему над розами эльфу Лёха Володин, Лоргар не знал. Но в итоге провидец, (а потрёпанный жизнью седой эльдар оказался именно провидцем Иль-Кайта), царственно удалился в предоставленную ему каюту. И даже соизволил презрительно и невозможно уныло поанатомировать вилкой то, что ему сварил корабельный кок. Лоргар повёл плечами, раздражённо прогоняя навязчиво засевшую с прошлого вечера в голове скорбную носатую эльфийскую физиономию, тускло взирающую на окружающих и явно мечтающую скоропостижно скончаться, лишь бы перестать видеть столько мон-кеев сразу. За окнами сумрачно и серо бродил по дворам и гаражным кооперативам пасмурный осенний день. Дышали влагой и промозглым осенним духом тучи и палые листья. В открытое окно ветер доносил обрывки разговоров, шум, запах прелой листвы и раскисшей после дождя земли. И колокольный звон: в семинарском храме похоже опять кого-то отпевали. Перед храмом уже собралась приличная толпа облаченных в траур мужчин и женщин. Люди спорили и бестолково суетились, будто это что-то способно ещё изменить. Кто-то перетаскивал с места на место два огромных венка под руководством очень толстой, заплаканной женщины. Огромная черная шляпа, стриженный затылок и брючный костюм вдовы сливались вдалеке в единое тёмное пятно на фоне голубой храмовой стены. Лоргар из окна мазнул равнодушным взглядом по толпе, поспешил миновать лестницу и свернул в общежитие. Чужие похороны его интересовали мало. Комната встретила его привычно: бардаком на столе, запашком расплавленного на днях кем-то тройника и разбросанными у порога тапками. Лоргар прикрыл дверь и удивлённо приподнял брови от неожиданности: по комнате метался одетый в уличное Стас и раздраженно запихивал в огромную дорожную сумку своё барахло. И Лоргар был готов поклясться, что не видел однокурсника ни на обеде, ни на занятиях. Снедаемый любопытством, Лоргар подошёл ближе и заложил руки за спину, наблюдая за судорожными сборами соседа. Темные глаза Станислава поблескивали мрачно и даже как-то упрямо, студент невозмутимо пожал Лоргарову руку. И полез под кровать за чем-то крайне нужным. — Стас, ты куда это собрался? — нарушил повисшее в комнате молчание Лоргар, наблюдая как Стас нервно выгребает из-под кровати левый кроссовок, небольшую коробку с проводами и старый, ещё советский утюг. Темные волосы на затылке Стаса встали дыбом, отчего студент, к слову, всё больше напоминал раздражённого, мрачного ежа. Стас смерил Лоргара тяжёлым взглядом, тяжело вздохнул, уставился на зажатый в руке утюг и сообщил, отворачиваясь: — Я отчислился. — Чего?! — Отчислился я, Лоргар, — невнятно отозвался Стас, кое-как обмотал утюг шнуром и тоже запихнул куда-то в сумку, — совсем. Вещи собираю. — Погоди, а причина? Ты же нормально всё сдал. Стас нехотя пожал плечами и, не глядя, сипло бросил: — Нельзя мне тут, Лоргар. Чужой я. — Это ещё что за номер? Это с чего ты взял, что чужой? Ты что, у ректора был? Что он тебе наговорил? Стас, серьёзно, это же бред сивой кобылы, не слушай ты… — Я — атеист, — втянув воздух, очень тихо сообщил Стас, наконец-то перестав рыться в сумке и зависнув над ней, зябко потирая руки, — атеист. Я… я понял это только здесь. Не пойми неправильно. Вы мне нравитесь. Это… То, чему здесь учат — хорошо и правильно. Оно кому-то очень пригодится. Оно кому-то действительно нужно. Мне нравится то, во что вы верите и что вы вообще можете… верить. Это здорово. Исповедь — это ж практически бесплатный поход к психологу. Без Фрейда и всякой бредятины, просто поговорить по-людски… А вера, я… Не верю я, Лоргар. Неправильно это — не верить и продолжать сидеть здесь. — Станислав-Станислав, — покачал сокрушенно головой Лоргар, — куда ты теперь? Домой? — Нет, — в воспалённых от недосыпа темных глазах вспыхнули противление и глухая обида, — ноги моей там больше не будет. — Куда дальше намерен идти? Осень уже к концу подходит, зима скоро, куда-то поступать поздно… — Я работать пойду, Лоргар. Я уже договорился, — Стас умял в кроссовок газетный лист, а кроссовок запихнул тоже куда-то туда, в тёмные недра своей сумки, — да и Ира… — Ира? — Мы вчера расписались. В районном ЗАГСе, — Стас моргнул, а его лицо заметно смягчилось, — с Ирой Гвоздь. — Надо же. Не знал. Поздравляю. — Спасибо. А никто не знает. Ни ректор, ни пацаны, ни… Слушай, спасибо, Лоргар. — За что? Я ж даже не поздравил толком. Такое события, а я узнал только что. За что тут… — За то, что не осуждаешь. Мне за эту неделю кто только мозг не выносил, веришь, Лоргар, — Стас выругался и раздражённо заметался по комнате с кипятильников в руках, — коробку не видел? — Какую именно? — От кипятильника. Чую, я его без коробки или сломаю или посею. — На шкафу посмотри. Тебя не за что осуждать, Стас. Ты связал себя узами законного брака с собственной девушкой, с этим поздравлять вообще-то полагается… — Да я не про то. Ты один из немногих, кто по-человечески отреагировал. Ну, на то, что я — атеист и всё такое. — Терять веру болезненно, — задумчиво отозвался Лоргар, наблюдая, как Стас скорбно хоронит в недрах своего огромного синего баула ещё и кипятильник, — мне жаль, что это произошло с тобой. Слушай, вам же идти, получается, некуда. Стас, я могу помочь с жильём, средства есть… — Не возьму. Даже не заикайся, чувак, — твёрдо возразил Стас и встряхнул сумку, уминая её содержимое, — лучше придержи на черный день, мало ли что. Духовник правильно говорит, на вас гонения могут начать в любой момент, причём без всяких… Просто потому что носители «устаревшей морали». Не дай Б… Власть поменяется не в ту сторону — и хана вам всем. Вообще всем. Вас снова убивать начнут. Всех. Православных, иудеев, мусульман, буддистов, чукотских шаманов, католиков, баптиств и прочих разных… Так что деньги если есть — не трать. А за нас не беспокойся. Пока пересидим у брательника Иришки, а там и снимем угол, я по сменам пахать буду. Жить можно. — Давай хоть провожу. Вторая сумка у шкафа — твоя тоже что-ли? — Моя, — застегивая свой баул и собирая горсть магазинных чеков с пустой матрасной сетки отозвался Стас, — так, подожди. Дай подумать. Это взял. То взял. Рубашку… Рубашки лежат. К… А, да, кот твой в шкафу опять спит, я его трогать не стал, залег опять в чьи-то тряпки как в гнездо и урчит. Лапой джинсу когтит. Это если опять его искать будешь… — Спасибо, я его оттуда достану. Вообще, надо бы его как-то от этого отучить. И без того шерсть везде летит, ещё и на полки залезать начал. — Сомневаюсь, что его от чего-то можно отучить. Мало того, что взрослая животина, так ещё и калека. Хвост у котов вроде руля высоты. А его твоему Диогену отрезали. Гниды. Бывают же на свете мрази. Мирно не живётся. Так. Вроде бы всё, — Стас сел на чью-то паршиво застеленную постель, и под ним тихо скрипнули матрасные сетки, — садись. Надо посидеть перед дорогой. Чувствую, путь будет не близкий. — Слушай, так получается, Ира тоже отчислилась? Заочного отделения ни на регентском, ни на иконописном ведь нет… — Да, забрала документы. Иришка, — Стас пожевал губами и задумчиво выдал, — Иришка. Невенчанная согласилась со мной жить. Иришка. Всё бросила. Учёбу, всё. Представляешь? А ведь она-то верит. В голове не укладывается. Лоргар открыл было рот, но не нашел, что сказать. Говорить здесь было действительно нечего. Да и не нужны были слова нервно и как-то растерянно глядящему по сторонам Стасу. Стасу не нужны были глупые пустые слова. Стасу нужен был слушатель. Молчаливый слушатель. И Лоргар подпер щёку кулаком, глядя в пол и внутренне соглашаясь. Тишина накрыла собой сумрачно-серую комнату, сумки, поблескивающие тускло лакированные поверхности, притихших людей, двухъярусные железные койки и разбросанные у входа тапки. И это была правильная тишина. Всеобъемлющая и умиротворяющая, наполняющая всё существо человека, лишённая тревоги и тяжести, тишина, которую можно разделить с ближним. — Ладно. Пошли, Лоргар. Проводишь нас… — Стас нехотя поднялся и подцепил ремень сумки. А тишина осталась — Лоргар ощущал её кожей, эту умиротворяющая тишину. Стас криво улыбнулся, глаза его задумчиво окинул долгим взглядом комнату, печально прощаясь, — а то действительно, нагружены как ишаки. К остановке должны подъехать и нас забрать, так что в принципе не далеко и идти-то. Лоргар кивнул и подхватил вторую сумку. И вышел следом, в вечную темень душного, попахивающего мышами коридора. Дальше шли молча. И всё та же чуткая, умиротворяющая тишина, казалась, незримой спутницей шагала вместе с ними по шумным, ярко освещённым коридорам и гулким лестницам, мимо чьих-то комнат и кабинетов административного коридора, мимо спешащих прочь студентов. Где-то слева, вверх по лестнице поднималась группа бородатых, степенно поглядывающих по сторонам заочников в рясах. Какой-то молодой, похожий на подсолнух широколицый монах кивнул настороженно притихшему Стасу и с понимающе-скорбной улыбкой похлопал его по плечу: — Дай-ка я на тебя хоть нормально посмотрю-то… да… Бог в помощь Станислав. Держись там. И Ирине скажи что ключи у соседки. Поливайте там фиалки матери, я их перегубил сдуру уже без счёту. То залью, то высушу. Стас прочистил голос и кашлянул в кулак: — Это. Отец Михаил. А вы-то сами зайдёте? Ну, вы ж того, Иришкин брат и всё такое, посидели бы, она обрадуется… — Да я бы рад, брат. Да не могу. Зачёты, готовиться надо, — развёл руками монах, и его простое, доброе лицо приобрело какое-то совершенно мальчишеское, извиняющееся выражение, — потом — обратно в скит. Там работать надо, опять-таки… Плотник я, у нас там всё запросто. Своим трудом, куры, козы, огород, парники. Людей мало, рабочих рук не хватает, половина — считай глубокие старики. Не до разъездов. Где-то впереди мелькнул силуэт кого-то из педагогов. И улыбчивый иеромонах поспешил сердечно попрощаться с заторможенно моргающим Стасом и с стоящим подле Лоргаром — видимо, за компанию. Выбравшись из административного корпуса, Лоргар и его молчаливый спутник пересекли плац, обогнули несколько клумб и, только поравнявшись с входом в регентское общежитие, наткнулись на рослую блондинку. Роющуюся в рюкзаке над двумя огромными сумками и клеткой с кроликом. Без формы, в джинсах и с коротко обрезанными волосами, она была настолько не похожа на саму себя, что Лоргар не сразу опознал в девушке Иру Гвоздь. Простое, славное лицо регентши смутно напоминало черты недавнего монаха-заочника. Охнув, она почти повисла на шее Стаса, но тотчас же отступила, смущенно отряхивая джинсы. Тихо сияя от счастья, и не сводя влюбленных глаз с мужа, бывшая студентка кивнула Лоргару и поспешила застегнуть рюкзак. — Ир, там брат твой… — кашлянул Стас и кивнул себе за плечо, — прийти не сможет, но… — Да видела я его, опять со своими фиалками. Пока мама у сестры, дома их просто поливать некому, соседка — старый больной человек, максимум что может — ключи у себя подержать. Ну, зайти раз в столетие, посмотреть, что подохло. Да я знаю про это всё, не бери в голову, как-нибудь разберемся, — девушка сморщила нос и поправила ворот вопросительно заломившего бровь Стаса. И улыбнулась Лоргару, — ого, а ты… — Я вас провожу до остановки. — Лоргар, спасибо, ты даже не представляешь, как… Лоргар! Спасибо!!! — Да не за что. — Бери давай своего кролика, я сумку возьму, — тускло улыбаясь и влюблёнными глазами провожая каждое движение девушки, деланно равнодушно скомандовал Стас. И, наблюдая как прижимает черные уши к белому затылку испуганное животное, пригладил волосы и в задумчивости почесал затылок, — это что, он у тебя такой большой? Был же меньше. — Так вырос же! — весело отозвалась девушка, гремя клеткой, — представляешь, думали карликовый, а это обычная крольчиха. Ветеринар сказал, скоро в клетку влезать не будет. А все: «Малыш, малыш». Вот тебе и Малыш. Стас, посмеиваясь, покачал головой и подхватил одну из сумок. Вторую забрал Лоргар. И маленькая процессия медленно направилась по аллее, под шипами и берёзами — к воротам. Под ногами густым ковром шелестела золотая листва и рыхлый, светлый прах, некогда бывший берёзовыми серёжками. Вчерашние студенты о чем-то говорили, шагая впереди и то и дело на ходу оборачиваясь, Лоргар даже что-то изредка отвечал. Стас задумчиво поглядывал на жену и с лица его не сходила удивлённая, тусклая, но очень тёплая улыбка. Девушка что-то шумно рассказывала, смеялась и крепко прижимала к груди клетку с перепуганной крольчихой. А Лоргар шел следом и смотрел как осеннее солнце тускло золотит облегающие кроны и короткие светлые волосы, аккуратно обрамляющие простое и улыбчивое лицо девушки. Только сейчас он в полном мере осознал, кого напоминает ему простодушная, неунывающая Ира Гвоздь. Она была похожа на цветок энотеры, на ночную свечу, на сорную траву, растущую в руслах высохших рек и по склонам оврагов. Живучая и невероятно неприхотливая энотера, ночная свеча, цветущая только после захода солнца и энергично занимающая собой всё пространство вокруг себя. Невероятно ценное лекарственное двухлетнее растение, растущее на песчаных почвах и вдоль дорог. Лоргар улыбнулся своим мыслям и отвёл глаза. Где-то впереди бывшая регентша, гремя клеткой, что-то бурно рассказывала в лицах, имитируя голоса знакомых, а забывший про свои злоключения Стас хохотал в голос и вообще едва не выпадал в осадок, изредка утирая глаза основанием ладони.