«Начнёт выпытывать купе курящее, Про моё прошлое и на-а-стоящее».
Спустя время Мария подпевала. Голос не очень, хрипловат и, как говорил Лев, «не настроен на вокал». Конечно, она храбрится. Эта поездка в никуда — отчаянный и безрассудный поступок. Она не принадлежала к пресловутому прайду «ярких женщин» и не могла составить компанию артисту. Что, в сущности, она умеет? Сварить кофе, сообразить уют в доме, отправить на курорт более счастливых, чем она, людей. Такому человеку, как Лев, нужно совсем не это. Мама поступила правильно, когда поставила ультиматум: «или Лев, или она». — Тогда зачем ты едешь? Мария вздрогнула и посмотрела на попутчика. Нет, он не мог спросить, он спал, прикрыв лицо смешной клетчатой кепкой. Кто тогда задал вопрос? — Просто я люблю его, и другого шанса уже не будет, — она закрыла лицо руками, вся покраснев. Какое «люблю»? Разве любовь когда-то решала простые бытовые вопросы, с которыми люди сталкиваются каждый день? Любовь — не более, чем выдумка романтичных идиотов. Знакомый въезд в город показался через три с небольшим часа. За это время Мария успела пятьсот раз отказаться от чая и отбиться от проснувшегося попутчика, который оказался на редкость разговорчивым дедком. Хотелось молчать, чтобы случайно не рассказать о цели своей поездки. Что если эта тема прозвучит, материализуется, такая хрупкая, и тогда рассыплется в крошечную пыль поездка, и вагон номер восемь, и сам Лев, ожидающий её где-то на улицах большого города. — Въезжаем, — сказал наконец дедок фразу, которую Мария ожидала услышать. Это интернациональная традиция — объявлять долгожданное прибытие таким ёмким словечком. Сначала идут старенькие домики, и даже не подумаешь, что впереди столица. Но потом, неожиданно и гордо, как генералы на плацу, выступают вперед многоэтажки, казавшиеся до этого далёкими. Высадившись на перрон, разминая затёкшие ноги, Мария оглядывалась и вдыхала запах столицы. Конечно, здесь, на вокзале ей ещё не пахло, нужно было пробраться глубже в город, чтобы ощутить её аромат ярче, но Мария всё равно пыталась. Всё выглядит ровно так же, как и семь лет назад. Тот же трамвай, что вёз её когда-то из общежития на окраине города до университета. Жёлтый и скрипучий, как старик. Мария по привычке вышла на остановке «Университет» и только потом поняла, что нужно было ехать дальше, до гостиницы. «Пешком пройдусь», — подумала она, и на душе почему-то сразу стало радостнее. Ноги будто сами шли по знакомому маршруту. Возле университета — налево, мимо корпуса рекламы и туризма. Даже не все местные знали эту потайную тропинку, которая скрывалась за ивами и о которой знали только избранные. Это был самый быстрый путь на аллею, где находилась гостиница. Нужно было где-то остановиться. Мария перебросила сумку, которая стала будто бы даже легче, в другую руку, и запахнула полы плаща. В этом городе осень ощущалась явственнее. «Надо было взять каблуки», — мелькнула запоздалая мысль. Каблуки очень красиво цокают по мокрому, усыпанному красными и жёлтыми листьями асфальту. Темнело, ярче загорались вывески на высоких — сколько ни задирай голову, не увидишь крыши — зданиях. Мария остановилась на перекрёстке с четырьмя светофорами, который все забавно переходили наискосок. Конкретной цели не было. Можно позвонить Льву и перенести встречу на несколько часов раньше, но Мария оттягивала момент. В душе похолодело, когда она разблокировала телефон, чтобы посмотреть время, но случайно зацепила пальцем экран и открылись последние вызовы. Лев. Номер: восемь, девятьсот шестьдесят четыре… Последний входящий вызов — сегодня, в 9:47. Нет. Если она позвонит, то опять окажется пленённой его голосом, не сможет сформулировать мысль и будет стыдиться сама себя. Невероятно, разве это она семь лет назад первая подошла к нему после его концерта? Она когда-то была настолько смелой? Мария, в ответ своим мыслям, покачала головой. Некоторые прохожие странно покосились на неё. Смелой она никогда не была. Тогда, после концерта, её подталкивала вперёд волна негодования. В тексте новой песни явственно слышалась насмешка над образом «маленького человека». Почему-то вспомнился отец. Почему-то стало обидно.***
Воспользовавшись закулисным ходом журналистов, Мария прошмыгнула за сцену и встретила исполнителя прежде, чем его успели догнать скромные (и не очень) почитательницы таланта. Было странно, но после пылкой речи, приправленной вескими аргументами, Лев Благинский рассмеялся и неожиданно кивнул в знак согласия. — Неправильно? Вы считаете это неправильным? — он небрежным театральным жестом смахнул набежавшую слезу. — А как будет правильно? Мария смутилась и резко пожалела о своем поступке. О том «как правильно» она не задумывалась. Со стороны зала послышался гул и спешные шаги многих людей. Потревоженная пыль театральных подмостков взметнулась. Лев слегка вытянулся, устремив взгляд за спину Марии, а потом, порывисто схватив её под локоть, увлёк за собой в закулисные лабиринты. Никто не успел помешать их беседе. Сейчас, вспоминая момент их знакомства, Мария снова внутренне дрожала. Что сказал Лев спустя несколько месяцев, когда их встречи стали наиболее частыми? Она не помнила конкретно, он говорил ей столько витиеватых, красивых фраз. Некоторые из них ложились в основу новых песен, и их Мария запоминала наизусть. Кажется, он сказал, что его привлекла пылкость её злости. Тогда они проговорили всю ночь и не сказали друг другу даже половины желаемого. Как только заканчивались пары в университете, Мария, закинув сумку на плечо, бежала к театру, где репетировал Лев, или в парк, к озеру — кататься на катамаране по зеленоватой глади воды. Каждый раз место их встречи было другим, темы бесед — иные. С ним никогда не было скучно. Лев был эрудирован, мог поддержать разговор на любую тему, но чаще всего начинал их сам. Его не разочаровывала неосведомлённость девушки в тонкостях музыкального искусства, и он охотно сам принимался объяснять очевидные для него, но далёкие для неё темы. Лев рассказывал с увлечённостью творческого человека, легко жестикулируя и приводя яркие примеры. Мария пересиливала себя, чтобы встретиться с его взглядом. Он обладал мощной энергией, и когда смотрел в глаза девушке, то поволока спадала, и на Марию обрушивался поток не сказанных, но случайно выданных взглядом слов. Такое случалось редко, но после подобного короткого невербального общения девушка возвращалась в общежитие без сил и падала на кровать. Ночью она тихо плакала, крепко зажимая рот рукой, и каждый раз пыталась понять, почему именно с ней он проводит время, и зачем ему студентка, которая младше его на семнадцать с небольшим лет. Промучившись несколько месяцев этим вопросом, Мария всё же решила его задать. Правда, время выбрала неудачное, аккурат на крайней репетиции перед концертом. В тот день музыканты прогоняли программу концерта уже в зале, перед множеством пока ещё пустующих кресел. Марии очень нравилось проводить время на сцене и чувствовать себя причастной к искусству, которое создавал дорогой ей человек. — К четырнадцати часам подойдешь к служебному, я там уже буду, встречу тебя. Ты в зал пойдешь или останешься за кулисами? Марии стало неловко говорить, что сегодня в университете, через полтора часа после начала концерта, защита курсовых. Лев никогда не признался бы ей, но он действительно хотел, чтобы она пришла. Как она могла отказать? Он вернул микрофон на стойку и подал знак, чтобы выключали пульт, а потом, на секунду задумавшись, вдруг выставил ладонь вперёд, показывая звуковику, чтобы оставил как было. — Иди ко мне, стань тут, — Лев притянул её к себе, резко развернув лицом к микрофону. Ему нравились эффекты. — Скажи что-нибудь. Микрофон строго смотрел на Марию, поблёскивая металлической сеточкой. Он не терпел непрофессионализма, как и тот единственный, кого он к себе подпускал. Перед ней простирался зал: огромный, с тысячами кресел в партере, а ведь дальше, за пределами её близорукости, есть ещё и бельэтаж. А вдруг кто-то там остался и наблюдает за её глупым счастьем? Вдруг не все музыканты покинули сцену двадцать минут назад? Девушка инстинктивно потянулась к микрофону пальцами, чтобы слегка постучать, но Лев перехватил её руку. — Тсс, шаловливыми ручками мы ничего не трогаем, — он наклонился к самому её уху. — Микрофоны этого не любят. Среди звуковиков ходят легенды, что им больно. Да и пульт сбивается. Тогда Мария смущённо произнесла несколько слов и услышала себя со стороны. Везде, по всему залу. Голос вылетал из динамиков, отталкивался от стен и растворялся где-то в середине зала. — Что чувствуешь? — насмешливо прищурился Лев. — Вау, — восхищенно выдохнула Маша, — меня много! Он рассмеялся, она — ему в ответ. Динамики рассеяли звучание их смеха, два голоса стали одним целым. — Вот чтобы контролировать это ощущение, вокал выводят в мониторы. — В те, которые маленькие, в ушах? — Ну, в них тоже, да. Лев приблизился, чтобы опустить стойку микрофона на уровень Маши, и она почувствовала себя обнятой. Как волнительно, как близко. От мужчины исходила энергия лидера, человека, исключительно творческого и увлечённого искусством, которое сам же и создавал. — Лев, зачем ты это делаешь? — соскользнул с кончика языка Маши вопрос, который вертелся уже давно. — Зачем я опускаю стойку? — Лев поднял брови, и этот вопрос можно было бы посчитать искренним, если бы не дёрнувшийся в иронической улыбке уголок рта. — Видишь ли, Мария, её нужно отрегулировать… — Нет, зачем ты приводишь меня на сцену, всегда усаживаешь рядом с собой на репетициях, зачем встречаешься со мной… Зачем я тебе? — сердце Маши дрогнуло, когда она произнесла последнюю фразу. Сейчас ей не хотелось обмениваться ироничными шутками. Хотелось конкретики вместо тех туманных образов, что предлагал ей Благинский. — Тогда скорее «почему», — шутливым тоном ответил Лев. Он провел кончиками пальцев по её щеке, спускаясь к шее, нежно касаясь ключиц. — Почему? Сначала он не ответил, только оставил лёгкий поцелуй на виске. Маша повернулась к нему лицом и увидела в черноте его зрачков никогда не угасающий бунтарский огонь. Сколько бы ему ни было лет, этот огонь погаснет только с уходом самого Льва. Маша ждала ответа на вопрос с упрямством подростка, но несносный Лев молчал. Только пальцы перебирали её локоны. Маша слышала его дыхание, чувствовала, как стучит сердце. — Потому что влюбился, будто бы мне столько же лет, как и тебе, и я имею на это право, — наконец услышала Маша и у неё забило дух. — Маша, я привык действовать быстро. А ещё мне свойственна наглость, я наделён солидной её долей, — он зарылся лицом в её волосы, и девушка почувствовала, что он усмехается. — Мы распишемся, если тебе это нужно. Будешь ездить на гастроли со мной, всегда находиться около меня на репетициях. Будем вместе. Хочешь? Конечно, она хотела. Она хотела быть с ним настолько, что защита курсовых была напрочь забыта, перекрываясь впечатлениями этого дня. Пока в университете решался вопрос о внесении Марии Коваль в списки на отчисление, сама Мария считала до трех, выдыхала и снова считала, сжимая вспотевшей рукой трубку стационарного телефона в холле общежития. Нужно было сообщить маме. Разговор состоялся препротивный. А потом маме стало плохо. Через несколько часов после того, как мама бросила телефон, не договорив, перезвонил папа. Конечно, Мария заберёт документы из столичного вуза и доучится в их местном институте. Она не станет говорить «этому человеку» о своих планах и возьмёт билет на ближайшую электричку сразу же, как ей отдадут аттестат вкупе с прочими документами. Чайник с громоздкими кастрюлями и продукты она может не забирать, пусть оставит соседке по комнате. Иначе мама будет очень, очень переживать. Как Мария могла довести её до такого состояния своим эгоизмом? Она должна помнить о том, что она единственная их дочь. Соседка по комнате, упоённо грызущая яблоко, с интересом наблюдала, как Мария падает на кровать, как подкошенная, будто умирая. — А я говорила, что «возрастные» отношения до добра не доведут, тем более — с известным музыкантом, — произнесла Янка в пустоту комнаты. «Она это не со зла», — пронеслась одинокая мысль в Машиной голове. Янка просто не знает, что Лев любит её, что хочет проводить с ней время, что он позволит заваривать ему кофе по утрам в их собственной квартире и будет всякий раз целовать её по возвращению с репетиций. Он представит её остальной группе, музыкантам, скажет: «Это моя жена, Мария Благинская». Потом Маше вспомнился голос мамы, представилась она сама на узкой больничной койке, со стоящей рядом капельницей. Оторванная от дома, который так любила, от смешной белой лохматой собачки и, наконец, от мужа. Разве мама заслуживает этого? По чьей вине она там оказалась? Маша собралась с последними силами и приподнялась на кровати. Спустила руку вниз, покопалась в сумке и вынула оттуда распечатанный снимок. Янка изо всех сил вытягивала шею, чтобы рассмотреть изображение, забыв про яблоко. На снимке две фигуры — девушка и мужчина — стояли вместе на фоне озера. Он обнимал её за плечи, укрывая своим пальто. Она, запрокинув руку назад, касалась его волос. Маша издала невнятный звук отчаяния. То ли всхлип, то ли стон. Он не представит её группе. Она не станет варить ему кофе. Нет у неё такого морального права. — Я привыкла действовать быстро, — пробормотала Маша, копируя легкую развязную манеру Льва. Схватила ручку, всегда лежавшую на прикроватной тумбочке рядом с блокнотом, и быстро-быстро начала писать на обратной стороне фотографии. Янка напрягла зрение и сильно подалась вперёд.«Я не смогу сделать тебя счастливым. На случай, если ты считаешь иначе: г. Ронь, ул. Астрономов 29, кв. 141 Маша. 17.05.2012.»
Маша завернула фотографию в самодельный конверт и наспех заклеила. Лев поймет, что она не могла поступить по-другому. Поймет и приедет за ней, заберёт у родителей, заявив, что его намерения серьёзны. Тогда уже никто не скажет слова против. Схватив сумку, Мария убежала, оставив Янку в недоумении. Конечно, когда она подошла к зданию театра со стороны служебного входа, минуя толпу с билетами, Льва там уже не было. Она опоздала к четырнадцати часам, и он, не дождавшись её, поспешил готовиться к выступлению. Он говорил «настраиваться», потому как иронически называл себя музыкальным инструментом. За дверью служебного входа маячила чья-то фигура. Мария узнала Лёвиного администратора. — Анечка, передайте Льву, пожалуйста. «Анечка» подозрительно покосилась на Марию, а потом, узнав в ней девушку, всегда находившуюся со Львом последние месяцы, приняла конвертик, небрежно покрутив его в пальцах. Мария не уходила. — Прямо сейчас. Можете? Анна скользнула взглядом по часам с серебряным ремешком, небрежно висящим на запястье. Успеет. А если не успеет, и эта Мария потом потыкает Льву пальчиком, указывая на администратора, то у Ани будут проблемы. Девушка кивнула и поторопилась уйти, цокая каблуками, спиной показывая пренебрежение к девицам, типа Марии, искренне полагающим, что имеют какой-то вес в её глазах. Мария несколько минут стояла на месте, переминаясь с ноги на ногу, а потом, кивнув сама себе, словно приняв какое-то решение, развернулась и ушла в сторону остановки, затерявшись среди гущи людей, пробивающихся сквозь толпу в здание театра. Внезапно девушка поняла, что отдала единственную совместную фотографию со Львом, сделав её запиской. Через открытые двери прогремела музыка. Интро.***
Убивая время прогулкой по улицам и не решаясь сделать какой-то конкретный шаг, Мария машинально бросила взгляд в витрину магазина на роскошный парик. Сфокусироваться на нём не получилось, так как вместо парика Мария увидела себя. Что же, воспоминания действуют на неё негативно. Они не только отравляют душу, но и искажают черты лица, добавляют морщин к уже имеющимся. Она коснулась пальцами лица. Потом подняла голову, чтобы разглядеть вывеску и увидела, что это не магазин, а салон. — Один раз живу — сейчас, — сказала себе Мария и толкнула дверь внутрь. Спустя несколько часов Мария вышла из салона с короткой стрижкой и уже более рыжая, чем прежде. Время было убито, до назначенного часа оставалось только пару десятков шагов до соседней улицы. Мария не чувствовала себя собой, замечая, как стала чуть увереннее походка, а спина не стремится согнуться под тяжестью жизненного опыта. Сколько там времени? Телефон ярко осветил лицо, и Мария зажмурилась. Несколько минут до встречи. А если он не придет? Вот он. Лёгкой походкой пересекая бульвар, Лев Благинский вышел на пешеходную улицу. Мария прищурилась, чтоб лучше разглядеть его. Пальто сменил на кожанку, руки держит в карманах. Немного отрастил волосы, но ему так даже больше идёт. Лев, не сбавляя шаг, приблизился к ней, подхватил под локоть, и взял её сумку, едва взглянув на саму Марию, хотя взгляд его зацепился за новую стрижку. Мария подчинилась. Молча, быстрым шагом они шли по улице, как захватчик и заложница. Она будто со стороны наблюдала, как они проходят через стеклянную вертушку в гостинице, Лев за стойкой ресепшн оплачивает номер, жестом прося её обождать, и вот они уже поднимаются на лифте. В номере приятно пахло деревом и корицей. Широкая постель — первое, что бросалось в глаза — была аккуратно застелена белым с вензелями покрывалом. На столике были разложены фрукты в красивых прозрачных вазочках. Воплощение блеска и вычурности. Мария обернулась на звук упавшей на пол сумки и оказалась лицом к лицу со Львом. В его объятиях. Хотелось просто стоять вот так, обнимая его и поглаживая по плечам. Мария чуть отстранилась, чтобы рассмотреть его поближе. Сейчас он выглядит заметно старше. Хотя лицо, обрамленное теперь каштановыми с проседью волосами, всё ещё озаряла очаровательная в своём ехидстве улыбка. Он будто так и остался мальчиком, задумавшим очередную шалость. — Давай-ка сюда, — он прошёлся рукой по её талии, затем выше, добираясь до застёжки плаща. Ткань смялась, легко соскользнула по плечам на пол. Мария мазнула взглядом по его глазам, в которых всё так же горел неукротимый огонь бедокура; по губам, к которым так хотелось прикоснуться. Она проследила очертания шеи, распахнутые воротом чёрной рубашки ключицы. — Ты в концертном, что ли? — разбавила тишину Мария, потому как ей начало казаться, будто тишина живая, слушает их, наблюдает за ними. — Да, сбежал после оваций, — целуя её волосы прошептал Лев, и нельзя было понять, серьёзно он говорит, или, как обычно, глумится. Он коснулся большим пальцем руки её щеки, её губ. Мария краем глаза заметила желтоватый отблеск кольца на его руке и резко перехватила ладонь. — Ты женат? Лев тряхнул головой от накативших вдруг неприятных мыслей. — Женат. Это имеет какое-нибудь значение? Мария потихоньку отстранилась. — Счастлив с ней? Мужчина устало потёр переносицу и шумно выдохнул. — Давай отнесёмся к моему браку философски, — сухо ответил он. — Я долго был один. После того, как ты сбежала, у меня несколько лет никого не было. Это меня с лихвой оправдывает. — Почему ты не приехал тогда за мной? — воспоминания поглотили Марию, и она снова прижалась ко Льву, по-детски обхватив его руку и заглядывая в глаза. — Чтобы силой забрать от родителей? Я ставил на то, что ты сама примешь решение, — он обнял её в ответ, слегка поглаживая по макушке. Мария проглотила слёзы и выдавила из себя слабое оправдание: — Я тогда не могла, понимаешь… Там мама, — она всхлипнула и не смогла продолжить, уткнувшись в плечо Льва. Он понимал. В сущности, тогда она была маленькой девочкой, незрелой, зависимой от родителей. Лев предлагал ей не опеку, а равноценное партнёрство — то, чего она не могла дать. Несколько секунд они стояли так, а потом Лев усадил её на диван, откупорил стоявшую на столике бутылку, плеснул из неё немного в бокал, и протянул Марии. В её глазах стояли слёзы. — Видела меня? Мария быстро поморгала, соображая, а потом поняла: он о концертах. — Как сказать… Как сказать? Как она могла смотреть записи его концертов, когда родители контролировали каждый её шаг? Конечно, они беспокоились о её эмоциональном состоянии. Они ни разу не подняли тему её неудачного романа, но судя по выражению их лиц, между собой они говорили об этом ежедневно. Благинский был полностью исключён из её жизни. Вычеркнут, будто бы и не было. Когда по телевизору в новостях сообщили о юбилее его группы, канал немедленно переключался. Потом умер папа. Потом родился Лёша. Несчастливая свадьба и практически сразу — развод, как избавление. Нет, она не видела его концертов, только иногда слышала его голос, поющий уже незнакомые ей песни с динамиков ТЦ. Этот голос болью отзывался в сердце. — Ясно, — горько усмехнулся Лев, потирая руки, касаясь кольца на безымянном пальце. — Значит, тобой я не признан. А замужем ты была? — Да, но мы в скором времени развелись, — сказала Мария отстранённо, как будто признавалась в грехе, и добавила, будто это не связано с браком: — Ещё у меня сын есть. Лёша. — Алексей, значит… — Я зову Лёшей. Лев удивлённо поднял брови, а потом понял. — Созвучно. Спасибо. Несколько минут они сидели молча, занятые каждый своими мыслями. Слишком много трагических событий случилось за эти семь лет, что легли между ними непреодолимым препятствием. — Я позвонил наугад, — вдруг задумчиво произнёс Лев. — Не рассчитывал на то, что у тебя не сменился номер за эти годы. Мария очнулась от воспоминаний при звуке его голоса. Он воспринимался ею как часть музыки. — Родители хотели, чтобы я сменила, но я практически сразу зарегистрировала предпринимательство и везде указала этот номер, как контактный. Они не стали настаивать. Они не ожидали, что она так быстро оправится и возьмётся не только за учёбу, но и откроет своё небольшое дело. Ни мама, ни папа не догадались, что Мария не оправилась. И ничего не забыла. Бизнес был поначалу малоприбыльный. Связи были не налажены, клиентуры нет. Так всегда бывает в жизни, когда только-только начинаешь делать первые шаги — на пути встречаются препятствия. Кризис едва не разрушил её маленькую отдушину. Если бы не появился Кирилл со своей спонсорской помощью, маленькая турфирма «Счастливый путь» не выдержала бы испытания. Мария решила, что сложный этап жизни пройден, родители решили - хорошая партия. В благодарность и ради будущего блага для себя и той жизни, что уже существовала внутри неё, Мария последовала совету мамы. Когда прошло полгода с отгремевшей свадьбы, на которой Мария впервые в жизни напилась «до состояния скотины», как сказал новоявленный муж, то оказалось, что он не может дать семье ничего, кроме красивой фамилии и отчества ребёнку. Кирилл совершенно не умел распоряжаться бюджетом: свои средства он вложил в бизнес, который вскоре прогорел, небольшие скопления Марии улетали на его прихоти, а она сама не могла отследить путь денег после того, как они попадали в руки мужа. А ещё он не любил Лёшу. Вероятно, потому, что слишком много во внешности маленького сероглазого мальчика было не его. На День защиты детей Мария отправила Лёшу гулять с дедушкой в парк. Когда они вернулись, Лёша с радостным визгом побежал к ней. «Мама, я теперь не Лёша, а Лёва». Тогда у Марии впервые после долгой ремиссии вернулись соматические боли. Не сразу она сообразила, что её маленький сын имел в виду свою маску. — Это тигр, глупыш, — слабо улыбнулась Мария. — На твоей маске нарисована мордашка тигра. Но мальчик не запомнил, и с тех пор с завидным упрямством называл себя Лёвой, чем приводил в жуткое раздражение Кирилла, который с маминой лёгкой руки был осведомлён о человеке из прошлого Маши, отзывавшимся на это же имя. Сейчас, вспомнив сына, Мария улыбнулась. Лев, внимательно изучавший её лицо, заметил ясный блеск её глаз. Он протянул руку к ней и откинул непослушный локон, выбивающийся из новой короткой прически, с лица. Мария перехватила его руку и прижалась щекой к тёплой ладони. Тогда он порывисто потянул её на себя и крепко сжал в объятиях. Мария уткнулась носом ему в шею, вдыхая такой родной запах одеколона и его тела. Лев до боли сжал её плечи. — Ты приехала, — шептал он ей в волосы, проводя широкой ладонью по спине вниз. — Значит, теперь ты определилась. Мария запустила пальцы в его волосы, бесконечно долго смотрела в серые глаза, горевшие лукавым огоньком, и так же бесконечно долго целовала. Так крепко, так отчаянно впивалась в его губы, будто бы пытаясь наверстать упущенные годы. — Я так люблю тебя, так люблю, — говорила она и вдруг ощутила на щеках мокрые дорожки. Тыльной стороной ладони Лев смахнул её слёзы. Мария немного повозилась в его объятиях и Лев ослабил хватку, выпуская её. Как же хотелось рассмотреть его, запомнить смеющиеся глаза, довольное, как у сытого кота, выражение лица. Хотелось вобрать в себя побольше его жизненной энергии, зажечься от искры, чтобы долго гореть не сгорая. В душе похолодело, когда Мария словно наяву увидела женскую руку, которая тянется ко Льву, касается его лица, шеи, гладит плечи собственническим жестом. Это была не её, не Марии рука. Ухоженная, белая, словно фарфоровая, с длинными тонкими пальцами и маникюром. Безымянный палец этой руки венчало красивое кольцо, такой же ширины, как у Льва. Кольцо словно подтверждало право этой руки на прикосновения к мужчине. Когда рука распахнула шире ворот рубашки Льва, Мария зажмурилась. Открыв глаза, она обнаружила, что рука исчезла, а сам Лев недоумённо воззрился на Марию. — Когда ты планируешь развестись? — внезапно для Льва спросила Мария. Вино, как она поняла, сыграло злую шутку с её воображением, но напомнило о главном. — Я планирую развестись? — в свою очередь переспросил Лев. — Бог с тобой, Машенька, представь, как это будет выглядеть. Я человек публичный, мне ни к чему скандалы и тень на репутации, которая и так несколько запятнана после крайнего концерта. Мария отпустила его руки и приложила свои внезапно похолодевшие ладони к щекам. — Тогда что ты планируешь? Лев снова взял её руки в свои, приложил к губам, и на несколько секунд задумался. — Вот что. Ты переедешь сюда, ко мне, чтобы мы могли видеться. На гастроли буду забирать тебя с собой, займёшься нашим медиа. Тебе же близка фотография? — А как же Лёша? И у меня «Счастливый путь» в ненадёжных руках… — Какой путь? — не понял Лев, а потом расхохотался. — Счастливый? Оригинально, да. Ну оставишь свой «Путь» кому-нибудь более надёжному, пусть шагает по нему самостоятельно. Сыном мама занимается? Ей и карты в руки, вон она какую хорошую тебя воспитала, — напряженность, вдруг постигшая Льва, спала. Проблемы, которые он так не любил и по возможности перепоручал кому-нибудь другому, были решены. И решил он их сам. Марию охватило странное чувство. Будто бы кто-то пообещал ей подарок, поманил к себе и обманул, выставив дурочкой. А чего ты, мол, хотела? За что тебя одаривать? Не успела Мария подумать о том, что она не хотела бы оставлять сына и бросать бизнес, как перед её глазами снова возник образ. На этот раз цельный. Женщина, чьё лицо Мария не могла себе представить, подошла ко Льву сзади, положила свои красивые руки ему на грудь и невесомо, словно призрак поцеловала в щёку. Почувствовав себя беспомощной перед этим величественным образом, имени которого она даже не знала, Маша посмотрела на собственные руки, которые в своих держал Лев. Как чужеродно они смотрелись вместе! Насколько не подходили друг другу обычная среднестатистическая Маша, каких много, и сотканный из противоречий Лев, тоже не выделяющийся особенной красотой, но обладающий притягательной манерой поведения и речи. А кроме того, обещанный подарок был чужим. Его подарили несколько лет назад совершенно другой девочке, а сейчас, по ошибке, он попал в руки Маши. Если бы девочка узнала, что кто-то другой сорвал красивую упаковку с её дара и бессовестно приватизировал, она бы, наверное, горько плакала. — Я люблю тебя, — произнесла Мария, сжав его руки и предупреждая его нежные прикосновения, продолжила: — Люблю гораздо больше мамы и сына, хотя это кощунственно, я не должна испытывать таких чувств по отношению к чужому мужчине. Лев сдвинул брови. Снова что-то не так. Выражение лица Марии стало каким-то по-детски кукольным, но не от радости. Как застывший фарфор, побелевший от боли обжига. — Я настолько сильно тебя люблю, что эти семь лет жила воспоминаниями о наших встречах. Я жила в иллюзорном мире, где мы вместе и проводим каждую минуту бок о бок, где я нужна тебе не на ночь, а на всю жизнь. — Маша, что ты говоришь такое, — он не понимал, к чему клонит женщина, которая ещё минуту назад таяла в его объятиях и казалась счастливой, а теперь — была напряжена, как натянутая струна. Вот-вот порвётся. — Ты принадлежишь другой женщине. И сам ты стал другим. Семь лет назад ты не предложил бы мне стать твоей любовницей. — Правильно! Потому что семь лет назад я предлагал тебе стать моей женой, — издевательски сказал Лев, оживившись. — Ты тогда здорово потопталась на моих чувствах. Он отвернулся и, помедлив несколько секунд, совершенно другим, отстраненным и холодным тоном, сказал: — … и принадлежу я сам себе. Я сам распоряжаюсь своей жизнью, — но его слова не достигли затуманенного горечью сознания Марии. — Сейчас я понимаю, что поступила верно, уехав. Будь я твоей женой, вместо меня тут сидела бы другая девица. Лёва, ведь ты ходок, а? Сколько у тебя их было? Благинский скривился от её слов, как от зубной боли, и тяжело поднялся с дивана. — Думай как хочешь. Тебе уже хорошо за тридцатник, а ты всё ещё дитя неразумное. Мария осталась сидеть, растерянно переплетая пальцы рук. Глубоко в душе что-то болело. Постепенно приходило осознание, что, если сейчас, в эту секунду не бросится ему на шею, и не прошепчет слова извинения, согласившись на его условия, то потеряет Льва насовсем. — Фотография, — начала Мария, но от волнения перехватило горло и слова застряли на полпути. Лев коснулся пуговицы нагрудного кармана рубашки и извлёк маленький снимок, уже изрядно потасканный и выглядевший так, будто его часто брали в руки. — Фотографию не отдам, уж не обессудь. Мы, музыканты — народ суеверный, она мне необходима на выступлениях. Мария посмотрела в его глаза и увидела в них отражение собственного отчаяния. — Что же я делаю… — тихо сказала она. — Тоже задаюсь этим вопросом, — горько усмехнулся Лев. — Ты никогда не была моралисткой и семь лет назад тебя не остановила бы ни моя возможная жена, ни сам чёрт. — Я и сейчас поступаю не из моральных принципов. Я не смогу быть с тобой и видеть рядом твою жену, не смогу тебя ни с кем делить. Лев тихо выругался и развернулся к двери, пряча фотографию, на которой было изображено их счастье. — Дурочка. И это было последнее, что он сказал ей. Когда Лев вышел в коридор и дверь за ним захлопнулась, на мгновение его лицо исказилось переживаемым страданием. У Марии сильно щипало в глазах и хотелось заплакать, но плакать она почему-то не могла. Только судорожно вдыхала и выдыхала, пытаясь успокоиться. Билеты она взяла на автобус. Добираться ночным рейсом до Рони было дольше, но за это время Мария рассчитывала привести растрёпанные чувства в порядок. Заняв одиночное сиденье, она уткнулась в телефон, впервые за много лет вбив в строчку поисковика имя Благинского. На фотографиях с многочисленных фотосессий он красив, обаятелен и на половине из них — нежно обнимает жену. Мария постаралась не смотреть на неё, чтобы не сравнивать и поскорее закрыла вкладку, сохранив в памяти телефона одну фотографию. Книга её жизни пишется каким-то суровым, даже жестоким автором. Годы назад он сократил самую счастливую главу её жизни, а сегодня дописал её окончательно. Сейчас не жестокий автор, но сама Мария разрушила свою жизнь во второй раз. Дома её ждал маленький сын Лёша, который называл себя Лёвой (надо отучить), ждало холодное презрение мамы. Женщина коснулась стриженных волос и, завив рыжий локон на палец, поднесла его к глазам. Она теперь немножко другая, стала сильнее. Она теперь стойко снесёт всё, а потом будет жить ради сына. Длинный, как никогда раньше, день выдался у Благинского. Он, шатаясь на нетвёрдых ногах, вышел из бара. Сикурса от жизни больше ждать не стоит. Длинный, как гусеница, серый автобус, в котором ехала Мария, бойко шёл по трассе, освещая путь дальним светом фар. Он держал курс на Ронь.