***
Может быть, Вселенная его недолюбливала, — он досадливо размышлял об этом на досуге на четвёртом курсе, сидя на подоконнике напротив пустующего кабинета и болтая ногами. Сэндвич в руке разваливался, сухой и застревающий противно в горле, но запивать его чем-либо, что будет напоминать вкус тыквы, он стойко отказывался. Гермиона часто дружески звала его «бараньи рога» и кивала согласно на слова Парвати Патил про «львов». Поттер не вдавался, — некогда, ведь всё его существо забилось мыслями про Диггори. Ему пятнадцать, и у него разбито сердце. Гарри влюблялся и до этого: в красавца Риддла на втором курсе (до того как узнал, кто это) и в Гермиону — на третьем. Наверное, им повезло, что она так редко на него в тот год обращала внимание из-за маховика и разговора так и не случилось, пусть и глупо само предположение, что Грейнджер может чего-то не заметить. Но парень прежде… не имел страха потери. В мире, где у каждого человека есть соулмейт или даже два, Гарри ощущает только бесконечную тоску и жжение от боли в сердце. Он одинок, окружённый людьми, и не представляет, что с этим делать. В мире, где каждый уверен, что у него останется надежда на того самого, неповторимого, Поттер не может перестать думать, что его вторая половинка, как и всё ему дорогое, под вечным знаком угрозы. Ему страшно, трусливо, мерзко. И он ничего не может с этим поделать. Спирали в его груди крохотные, с иголку, но прорезают дыры старательно. Гарри устал. И единственный человек, рядом с которым он чувствует себя бесконечно комфортно, сражается с ним в Турнире. — Вселенная меня ненавидит, — выносит Поттер вердикт. — Нет, презирает, — и вытирает рукавом уголок рта. Пустой коридор отвечает скромным посвистыванием ветра и далёким топотом студентов. Здесь нет портретов, нет — никого. И потому так умиротворённо. Он дожёвывает сэндвич с тунцом, с трудом проглатывая последний кусок, и слезает с подоконника. Среда. Заклинания — единственная пара. Гарри имеет право провести остаток дня в одиночестве, верно? Несмотря на задания и волнения Грейнджер. Глядишь, она всё же осмелится подойти без него к заразе Паркинсон помириться. Иногда ему казалось, что той без передышки приходится держать безоар за щекой, чтобы не отравиться, когда прикусывает язык. Удивительно, что Гермиона оказалась её соулмейтом (он по-дружески вместо поздравлений желает ей не отравиться при поцелуях, когда всё узнаёт). С другой стороны, если присмотреться, оно и к лучшему: отношения с Драко после драматичного падения тайны улучшились. Как-никак, им приходилось проводить вместе солидное количество времени. Поттер украдкой, незаметно и необидно, вздыхал с успокоением, что Малфой не его судьба. С того бы сталось доказать обратное, скажи Поттер об этом вслух. И парень чуточку боится, что доказательства оказались бы солидными. Помимо прочего, Рон, не желая отдавать Гарри Малфою, первым пришёл мириться, чем не только упростил всем жизнь, но и избавил от нервотрёпки в и без того отвратительное время. Гостиная Гриффиндора несомненно встретит его вопросительными и завистливыми взглядами, шёпотом и скользкими ступеньками. А пока — он посидит, перекинув ноги, на ледяной, словно верхушка Эвереста, Астрономической башне. Накинет согревающее, посмотрит в сторону опушки леса. Шмыгнет носом. Гарри пятнадцать. И сердце — вдребезги. Ему не отказывали. Но… Седрик поделился с ним после Хэллоуина будто мимолётно: — Ненавижу тыквенный пирог. Вкус у него — отвратительный. Поттер не дурак. А ещё — романтик. Стоит ли ему тратить время на кого-то, кто не является его соулмейтом? Скорее всего, нет. Маловероятно, что Диггори, ненавидя тыквенный пирог, обожает сок с таким же — Гарри добавил бы «дурным», — вкусом. С другой стороны, так ли ему нужен соулмейт, пьющий подобную дрянь? Кого ты пытаешься обмануть, Гарри? Да, нужен.***
Когда ему исполняется двадцать шесть, сердце его грубо заштопано: от льющихся сквозь швы мыслей отвлекают работа, посиделки с друзьями по субботам, редкие свидания (обещание, данное Гермионе), и он учится жить, не оглядываясь назад. Выбирается в маггловский мир, чтобы взять услуги знакомого центра психологической помощи (обращаться к Сметвику стыдно). После стольких лет ожиданий парень свыкается с приторным вкусом и переходит на тыквенный латте — кажется, именно этот напиток так приглянулся его соулмейту. Остаётся благодарить судьбу, что ему попался не какой-то традиционный чай, скажем, Китая. Конечно, в современном мире все напитки и их вкус описаны в специализированных справочниках, но, по крайней мере, его соулмейт не страдал падкостью на нестандартные напитки (весьма спорное утверждение). Гарри за годы работы в коллективе с длинными языками приходилось слышать истории и сплетни про соулмейтов, что расстались на плохой ноте; о тех, что предпочли дружбу отношениям (добровольно или принудительно), и единицах, испортивших жизнь друг другу. Ему приходил в голову сценарий, в котором его соулмейтом всегда был Том Риддл, и, пусть его желудок свело спазмом в то же мгновение, Драко убедил его, что это «абсолютно точно невозможно, Поттер! Ради Мерлина, ты что, мешком ударенный?!» В общем и целом, этот разговор разбил стоящую между ними ледяную стену, но не изгнал противных слизняков «вдруг у нас с ним не получится» из подкорки. Сириус ввёл Поттера в замешательство, когда сообщил, что его соулмейтом был Джеймс. Да, мы выбрали дружбу, вздыхает он; плечи опущены, взгляд тусклый, — так и не оправился после потери. Нет, это было нашим решением, отрицательно кивает головой. Тон ровный, сухой. «Не вороши», шепчется сквозь строк, «не вороши, пока оно кровоточит, пока свернулось в клубок и жалобно стонет». Поттер не задаёт следующего вопроса. Кто знает, каков будет ответ? Есть шансы, что он догадывается. Вполне вероятно, что он подозревал всю жизнь. Лили Поттер и Северус Снейп знали друг друга с детства. Лили Поттер ни разу не отравилась за всю учёбу в Хогвартсе. Был ли за её щекой безоар? Было ли любимым напитком её соулмейта универсальное противоядие? Северус Снейп никогда не сластил свои напитки. Что он чувствовал? Клубничный коктейль? Шипучку? Как те, что продаются в автоматах. Гарри не задаёт вопроса. Он знает.***
Поттеру идут костюмы. В этом уверяет Гермиона, осматривая его со всех сторон и поправляя воротник, и Паркинсон соглашается молчаливо, кивая и затягиваясь сигаретой, — с короткими чёрными волосами и в приталенной тёмно-синей мантии она выглядит скорее осуждающе. С Грейнджер согласилась бы мама, стряхивая невидимые пылинки и бросая напоследок не задерживаться допоздна. Малфой одолжит ему запонки, — только попробуй потерять, Поттер! — а Невилл зачарует букет («они дадут корни, стоит коснуться земли»). — Хватит страдать эскапизмом, Гарри, бегство от действительности не избавит тебя от проблем и отчёта к понедельнику, — любая фраза Гермионы сегодня звучит нравоучительно. — Поттер скорее умрёт, чем перестанет бегать от себя самого, — у Паркинсон тонкие, длинные пальцы: то ли когти орлиные, то ли ножи. Парню кажется, что та при первой возможности обвила бы их вокруг его горла, подобно змее. Невилл, переросший его на голову, похлопывает по плечу: не ведись на провокацию, Гарри. Луна не останется в стороне: — Знаешь, Гарри, тебе нужны спектрально-астральные очки, чтобы видеть, с кем не идти на свидание… Одолжить? Поттер не представляет, как она терпит Малфоя. Стоит полагать, и Вселенная ошибается. — А тебе они не помогли? — кивает он на Драко. Тот поворачивается вальяжно, окидывая острым взглядом прищуренных глаз. — Как раз таки сработали. Тебе же она отказала. — Ребята! Гарри, стой ровно, до свидания пятнадцать минут, а мы всё ещё торчим в твоём кабинете. — Герми, — Поттер переступает с ноги на ногу, — я тебе тысячу раз говорил, что мне эти свидания не нужны. И через минуту его выставляют за дверь. Свидание пройдёт неудачно, как и все предыдущие. Сестры Патил — не его Судьба: ни по одной, ни вместе. Они сходят в ресторан, где Гарри оплатит ужин и произнесёт пару дежурных фраз, выпьет для приличия один бокал красного вина (не имеет значения), проводит их домой, целуя ладони напоследок. Сестры не претендуют на его сердце, — это чувствуется по лёгкому смеху, по непродолжительным переглядываниям и: — Ты хороший парень, Гарри… — на пороге дома, — но ты… — Но я не ваша Судьба, верно? Они кивнут. Поттер пожмёт плечами. Короткие объятья и поцелуй в щёку сгладят опустошение от потраченного напрасно времени. По пути в Министерство он стянет пиджак, расстегнёт жилетку: осень только-только вступила в права, вечера тёплые, оранжевые небесами, чёрные — мокрым асфальтом. Старбакс около входа в магический переулок позволит купить две порции тыквенного латте — на одну накинет стазис, чтобы не разбежалось тепло, — и Гарри разрешит себе переместиться в Министерство по порт-ключу. Лифты в Министерстве ходят под девизом «скорее Смерти дождёшься»: парню кажется, что ни одна магия мира не способна исправить это упущение. И в случае Гарри… он боялся, что однажды девиз окажется донельзя реальным. Привыкший, наконец, упрощать жизнь магией, Поттер испытывает раздражение при каждом промедлении. Латте сладкий, специи сглаживают усталость и апатию. Если бы Поттер мог, не пил бы от слова «никогда». Каждый глоток отзывался игрой пальцев по швам заштопанного сердца. И он всё ждал мазохистски: когда же узлы развяжутся? Но дверь лифта открывается, и Гарри застывает. Губы у него сохнут, в горле — застывший стон. Облегчение, раздражение, злость, обида. У него нет сил пропитываться в этом соке. Диггори работает в отделе выше на этаж: не пошёл по стопам отца, выбрал сектор контроля за метлами. Растрёпанные шоколадные волосы, лёгкая щетина, цитрусовый аромат, румяные щёки: выпивал, что ли? Как-то многовато для одного вечера. — Гарри?.. — голос у Седрика бархатный, нотки перекатываются, как льдинки по горячей ладони. Как лезвие, рвущее швы. И сам он весь трепетно-весёлый, словно напоминая: ты ранишь себя сам. Какое право у Гарри на него обижаться? — Заходи, тебе на какой? — Пятый уровень… Что за праздник? — Ты был на свидании? — вместо этого задал тот вопрос. — Ладно! По очереди, — несмотря на рост, Диггори очень легко и плавно двигался, будто перетекая из одного состояния в другое. И сейчас он облокотился спиной на поручень позади, подтянутый, загорелый. Словно Вселенная издевается. — У меня день рождения, Гарри, и мои коллеги меня… поздравляли. Что это? Что ты пьёшь? — казалось, о своём первом вопросе тот позабыл. Поттер смутился. Смешинка застряла на половине пути, оставшись в желудке и переварившись мгновенно в желудочном соке. — Тыквенный латте. Его делают… не-маги. Могу подарить тебе второй… В качестве извинений. Хотя, конечно, смысла… Порой Диггори походил на щеночка. Его кудрявые волосы забавно тряслись, когда он согласно кивал головой или резко подавался вперёд. — Никогда не пробовал! — сердце Гарри потяжелело. Ему казалось, что глубоко внутри лёгких меркнут, стираясь, тысячи огоньков. Действительность отрезвляла, избивая и не жалея. Суровая, голая правда. Не стоило и сомневаться, что Диггори, чистокровный маг, в жизни не пробовал напиток, что продают в маггловской части Лондона. Гарри, как бы ни скрывал, верил мечтам, как ребёнок, до последнего. До песка в глаза, до воды в лёгких. И поплатился. Диггори отпил латте так, будто и правда чувствует его вкус. Глаза его сияли, как начищенные монетки, и, стоило Седрику улыбнуться, ямочки украсили его румяные щёки. Гарри хотел бы их укусить, оттянув кожу. Гарри мечтал о вещах, которые ему недоступны, — его величайшая ошибка. О вещах, что принадлежат другим, и, как бы он ни сражался, никогда не будут его. — Так вот, значит, — прошептал Седрик, двигаясь ближе, плавно и по-кошачьи, — кого я искал всю свою жизнь. Травяной чай… Серьёзно, Гарри? Я всегда думал, что у тебя будет сливочное пиво. Поттер втянул воздух сквозь зубы. Руки у него дрожали, в голову хлынула кровь. Седрик стоял на непозволительном расстоянии, в своём глупом бежевом свитере с высокой шеей и штанах, подчёркивающих ноги. Слишком близко, чтобы противостоять. И он смог лишь, закрывая глаза от нахлынувших слёз и ощущая мягкие губы напротив, произнести: — Сливочное пиво было у Рона.