Ждать

Игла попадает в подушечку большого пальца, и мерзкая резкая боль почти помогает смахнуть сонную апатию. Канайя резко дергает рукой, борясь с желанием или вскрикнуть, или нервно выругаться. Разумеется, она не будет делать ни того, ни другого. Стежок выходит грубым, неровным, и она аккуратно распускает тонкую хлопковую ткань, пытаясь сохранить складку шва. Но игла снова не желает слушаться напряженных пальцев, складка заминается, путаясь в неуклюжих стежках, и руку снова пронзает острая вспышка боли. Канайя вздыхает и откладывает в сторону черную тонкую кофту. Кофту Роуз. На подушечке пальца выступает капля крови. Канайя безразлично смотрит, как кровь сначала все набухает и набухает в этой тяжелой красной капле, а потом тонкой струйкой скатывается вниз по ладони и падает на красную юбку. Потом аккуратно облизывает палец, пробуя красные следы на вкус. Кровь на вкус напоминает кровь. Сейчас три часа ночи. Три часа и около десятка минут, если чуть точнее. Максимум — пятнадцать минут четвертого. Канайя переводит взгляд на запястье. Минутная стрелка часов на тонком плетеном ремешке едва-едва подползает к первой четверти серебристого круга. Роуз вышла из дома семь часов и двадцать минут назад. Семь часов и двадцать минут Роуз нет дома. У Канайи всегда было хорошее чувство времени, и сейчас она почти физически чувствует минуты, падающие тяжелыми каплями. Почти четыре сотни тяжелых красных минут. Она беспокоится каждый раз. Канайя устало трет глаза и вновь берет в руки кофту с так и не зашитой до конца неровной дырой на рукаве. Тогда Роуз пришла домой в без нескольких минут три, и в десять минут четвертого она уже спала на нерасстеленной кровати в одежде и обуви, а Канайя пыталась снять одежду с расслабленного безразличного тела. На рукаве кофты была неаккуратная дыра с рваными краями, юбка испачкана чем-то и смята, а на коленях и бедрах глубокие ссадины, и наутро Роуз так и не смогла вспомнить, откуда это. Канайя принесла ей стакан воды и сказала, что зашьет кофту. Стежки снова идут неровно и грубо, и Канайя еще раз распускает шов, начинает заново, пытаясь забыться в монотонной работе. В почти полной тишине стрелки часов отсчитывают еще несколько десятков тяжелых звонких минут. Она шьет и трет глаза, борясь со сном и нарастающим страхом. Она чувствует Роуз за несколько сотен метров и десяток минут до своего дома. Слышит ее за пару минут и четыре лестничных пролета. Когда раздается стук в дверь, сопровождаемый выкриками и бессмысленным смехом, она стоит с обратной стороны двери уже почти двенадцать минут. Она открывает дверь, и Роуз входит-вваливается, практически падая в ее руки. От нее пахнет цветами и алкоголем. Она смеется и искренне-пьяно обнимает Канайю, повисая на ее шее. Она смеется и, бормоча «ты слишком хмурая, прекрати быть такой», растягивает уголки губ Канайи в разные стороны, ухватив ее за щеки. Она смеется и хватает Канайю за руки, пытаясь изобразить с ней подобие танца в тесной темной прихожей. Она спотыкается, путается в ремешках полускинутых туфель и падает на пол, а Канайя пытается удержать ее, но не может, и падает следом, стараясь хотя бы смягчить ее падение. Роуз лежит на полу и смеется, смеется, смеется, а Канайя чувствует себя настолько счастливой, потому что ее Роуз снова здесь, с ней, живая и почти невредимая, и настолько уставшей, потому что взгляд ее Роуз снова не может сфокусироваться на ней. Она держит ее бессмысленно-веселое лицо в своих ладонях, повторяя «Роуз, пожалуйста, не надо. Хватит. Хватит. Хватит. Прекрати это, Роуз, я не могу так больше...», а Роуз смеется и тянется к ее губам. В поцелуе больше алкоголя, чем ее самой, и Канайя не отвечает, аккуратно отстраняя ее за плечи. Роуз смотрит обиженно-раздосадованно, пытаясь поцеловать снова, и Канайя гладит ее щеки, нежно прикасаясь к горячему лбу прохладными сухими губами. Роуз недовольно бормочет «ну и это... и черт с тобой тогда», опирается на плечо Канайи, неуклюже встает, чувствительно-неаккуратно толкнув ее, и направляется в ванную, ощутимо шатаясь на ходу. Из ванной доносится плеск воды и сбивчивое пьяное пение. Канайя садится и прислоняется спиной к холодной стене, пряча лицо в ладонях. Ей хочется или нервно выругаться, или заплакать, и она, разумеется, не будет делать ни того, ни другого.