Оба

      Нене очень тактильна и у неё красивые пальцы: Ханако это заметил в первый же раз, когда она его за руку схватила, крепко, как будто к себе тут же привязала. Они оба такие на самом деле: постоянно контакта ищут, друг на друга наваливаются, дурачатся, обязательно касаясь. Это приятно. Это будто ближе их друг к дружке делает, уменьшает расстояние не только физическое, но и эмоциональное. Это сродняет.       Дурачиться в школьном туалете на самом деле очень странно, особенно когда туда кто-то заходит — всегда внезапно, всегда ну-почему-сейчас. Они это уже неоднократно обсуждали между собой, каждый себя ругал, каждый себе приговаривал, обещал, а всё повторяется, к своим истокам возвращается. И они снова бегают по кругу, швабрами играючи дерутся, и всё в тёплом свете из окна: он как-то всё ярче сразу делает, красочней, и призрак ты — не призрак, всё одно: будто живёшь в моменте.       Часто к ним присоединяется Коу. Он долго разгорается обычно, с ним нужно разговаривать, уговаривать и тянуть за руки, пока он жмурится, ногами в пол упирается и что-то пытается выговорить в протест, придумать причину для отказа (пока их всё меньше становится, пока не останется наконец). А Нене старается, Нене всю силу прикладывает и тянет Коу к себе своими аккуратными тонкими пальцами. Ханако совсем чуть-чуть в такие моменты грустно: он тоже хочет иногда, чтобы его Нене просила о чём-то, кроме спасения, о чём-то таком, как дурачество, но это он инициатор всех их глупостей — будет ли она с ним иначе общаться вообще? Это же он инициатор большинства их взаимодействий, это он хочет быть ближе. Кто он Нене-то вообще?       Но у Нене крепкая хватка и она держится за Ханако твёрдо, не отступая ни на шаг, так, будто и его сохранить хочет, пусть и прячется в этот момент. У Ханако в голове ни одной мысли. У Ханако щёки румяные, потому что он не уверен, что прав, точнее, уверен в обратном, но возможность греет, возможность смущает. Ханако, несмотря на весь свой пафос, такой же неловкий, как и годы назад. И это заставляет его ещё больше под шапкой скрываться, пока Нене туда настойчиво пытается заглянуть. Нене вообще очень настойчивая, очень заботливая, будто ей и правда есть дело.       Будто она тоже привязалась.       У них нет вызывающих случаев, которые описываются в бульварных романах, у них нет пылких признаний в любви — есть только что-то такое неловкое, почти сказочное, в том, как соприкасаются их пальцы. Нене улыбается в такие моменты, и глаза её распахнуты широко-широко, она вся, как на ладони: открытая, как мир перед ними. Ханако сравнивает иногда из чистого любопытства, как она о своих «принцах» отзывается, как себя рядом с ними ведёт, и недоумевает, отчего же она с ними не такая же, как с ним. Ведь эта её открытость — её самое настоящее сокровище. Её сердце. И оно отчего-то прячется в его руках.       Вслух «Яширо», но в голове всегда «Нене». Всегда нежно, всегда так, будто пальцами вертишь в руках самый любимый цветок. Всегда так, словно не имеешь права так на самом деле сказать, переступить эту черту, на которой написано «жизнь — смерть», на которой выведено внутри «нельзя». Ведь Нене нужно жить, а кто в этой жизни Ханако?       Но Нене цепляется, хватается, всегда рядом, всегда здесь. И тогда Ханако думает, робко, ужасно краснея от каждой буквы в собственной голове: эта привязанность, может быть, в обе стороны работает.