Вызов

У полковника Жилина эта рабочая неделя выдалась на редкость суматошной. То бандитники устроят между собой разборки, то шпана какая-то куролесит в подворотнях, а то и вовсе волосатики помешают спать Водолазу среди ночи, шумят и громко скрипят диваном. А Жилин везде пойди, разгони, да наведи порядок. И милицию не закрыть, и на дачу не уехать. А ноги у него, между прочим, не казенные. Хотя если подумать, то во время рабочего дня как раз таки казенные. А рабочий день у них в милиции не нормированный. Так что, как ни крути и как себя не уговаривай, что сегодня пятница и осталось потерпеть совсем чуток, а там и дежурство закончится, но ему приходится отправиться на последний за сегодня вызов. Топает полковник на адресок пешком, поскольку от их отделения это совсем рукой подать. Зато не придется потом возвращаться, чтобы загнать в гараж служебную машину. Тоже плюс. Чем раньше закончит с делами, тем раньше освободится. Тем более, и вызов-то плевый. Жильцы с девятого этажа одного из домов жаловались на подозрительный шум, доносящийся с чердака. Скорее всего это были обычные огнестрельные голуби. Но одна особенно беспокойная старушка полдня обрывала телефон в участке с жалобами на возможных грабителей, хулиганов и таксистов-сатанистов, так что полковнику в итоге пришлось попросту отключить телефон и с собой его не брать. Добравшись на место, Жилин преспокойно поднялся наверх на недовольно скрипящем лифте. Дверцы сварливо хлопнули, напоследок хватанув его за пятку, и полковник, беззлобно ругнувшись себе под нос, осторожно постучал в чердачный люк. Проблем с голубями тоже все таки не хотелось. Шутки с ними были плохи, любой обидчик мог запросто словить снайперскую атаку с высоты, что называется, птичьего полета и ощутить себя памятником буквально с головы до ног. — Тук-тук-тук... Ну что, пернатые голубчики, нарушаем тишину? Давайте чтоб тихо мне. — Заглянул полковник на чердак одним глазком. На чердаке было тихо. *** Игорь валялся на трубах. К рукаву драного ватника прилипли куски чердачной стекловаты. Пахло крысами и сыростью из маленьких щелястых окошек, выходящих на крышу. Оттуда тянуло сквозняком, а до отопительного сезона было как пешком до Свердловска, но поверх стекловаты оказалось тепло. Игорь ночевал на чердаке третьи сутки, с тех самых пор как лифт в панельной девятиэтажке в очередной раз сломался. Катамаранов, конечно, с ним пошептался, пришлось и пригрозить, не без этого, но по скрипу троса знал, что металлическая херовина снова выйдет из строя дня через два, максимум три. Можно было бы далеко и не отходить, а если б разнорабочему Катамаранову еще какой вызов пришел, он бы почуял. Поломки в своем городе он звериной чуйкой ощущал еще до того, как приходил запрос на их устранение из какого-нибудь ЖЭКа. Сейчас чуйка говорила, что в доме не все ладно, но проблема не в лифте. В лифте, но не в нем. В том, что в этом лифте поднималось. Игорь беспокойно заворочался в пьяном скипидарном сне, свесил руку с трубы и зашарил в поисках бутылки. Пока шарил, кабина доползла по позвоночнику шахты на самый верх и выплюнула Игореву проблему, напоследок злобно прикусив раздвижными дверями задник форменного ботинка. Дверь на чердак приоткрылась. Игорь застыл на трубе, выслушивая знакомый ласковый голос, который искал совсем не тех голубчиков, которые здесь водились. Но голос, кажется, тишиной не обманулся. Потоптался на пороге. На первый шаг Игорь молчал. На второй сглотнул слюну. На третий в полковника полетела строительная каска, которую тот словил налету, даже не оборачиваясь и пригляделся к полумраку, царящему на загаженном птицами, крысами и разнорабочими чердаке. — Оп-п... Это что это за бомж-террорист у меня тут обитает, а? Игорь, ты?.. Вот бешеный, что ж ты такое делаешь? — назидательно проговорил мент в своем обычном тоне, вертя в руках рыжую Игореву каску, — На тебя тут, между прочим, люди уже ага-ага... Жалуются, говорят, шумишь. Ты понимаешь, что в жилом доме шуметь нельзя? Старушки тут спят, детишки это самое... Людям завтра на работу вставать, а ты устраиваешь тут лежбище какое-то. Ты мне это давай прекращай. Игорь от замаха не удержался на трубе, но приземлился как чердачный кошак, на четвереньки. — М-м... — протянул он. Под руку удачно попалась искомая бутылка. Игорь ухватил ее за горлышко, поднес к глазам и прищурился, чтобы рассмотреть этикетку. Не рассмотрел, но на всякий случай кивнул. — М-митя... Все еще держа бутылку в одной руке и все так же на четвереньках Катамаранов пополз по чердаку. Прореха на трениках то и дело за что-то цеплялась, и один раз цепануло так, что чуть не стащило треники до колен. Игорь остановился, подтянул их обратно свободной рукой, а потом продолжил ползти. Дополз так, что носом уткнулся в колени. И уткнувшись, по-звериному вдохнул запах. Посмотрел снизу вверх, мотнул головой, убирая челку с лица. — Не Митя, — констатировал нетвердым голосом. — Серега. И протянул полковнику бутылку. — Буишь? — Нет, мой хороший. Спасибо, конечно, но только я такое не пью, — аккуратно отстранил руку Игоря полковник, поглядев сверху вниз, и водрузил ему на голову каску. Поправил. — Вот так. Порядок. Идем-ка давай, не будем тут никому мешать... И шуметь тоже не будем. Мне поручено разобраться, я разбираюсь, значится... И приказ тебе, в общем, такой. Покинуть данную территорию, что называется, незамедлительно. Как понял меня сейчас? Игорь уставился на полковника темными глазами будто бы без зрачков и заморгал густыми пушистыми ресницами. Мотнул головой, чтобы каска села как надо. Облизнулся. Смачно приложился к бутылке, да так, что полилось мимо рта, прямо по подбородку, на грудь, вымачивая майку под ватником. Утерся тыльной стороной ладони, а потом качнулся и обнял Жилина за ноги. — Н-нимагу пкинуть тррриторию, Серёг. Я пр испалнении... Жилин склонился к нему, смешно отклячив свою полковничью попу и поправил фуражку за козырек. — Игорь... Это при каком же ты, интересно знать, исполнении? Чумазый весь, как я не знаю кто. На трубах валяешься. А при исполнении здесь я, хороший мой. Я ж тебе говорю, у меня вызов. Жильцы на тебя пожаловались... — Заглядывает полковник в мутные темные Игоревы глазки и не может не умиляться. Улыбается, глядя на этого бешеного. — Или у тебя тоже, может быть, вызов, а? Уууху-хуу... ху... А Игорь продолжает смотреть снизу вверх, и глаза у него становятся бесноватые, по губам блуждает шальная улыбка. Он скалит белые зубы. Держит руками полковника под коленями. — Пр-испалнении непосредствных обязностей! Одну руку все-таки отпускает, чтобы для пущей выразительности упереть в потолок указательный палец, перепачканный в темной и резко пахнущей технической смазке. Потом этим же пальцем тычет Жилину в плечо, пачкая чистенький китель. — А взв буит завтр. Мксимум сгодня. Лифт таво... этаво... — О как... Так ты у нас уже это?.. Идешь на опережение, значит? Ну правильно, ну а зачем туда-сюда зря ходить, верно? — кивает ему Жилин, снова тихонько посмеиваясь, — Только лучше бы починил сразу на совесть, чтоб два раза не ходить и не ждать. Игорь вконец отцепляется от полковничьих брюк и с негромким хлопком вдруг припечатывает обе ладони на щеки Жилина. Ладони горячие, пальцы цепкие. — Серега? Хошь, на трубах с-смной оставайся? Жилин полностью проигнорировал тот факт, что его красивую форму безбожно лапали чумазыми ручищами. Это же Игорь, ему сколько ни говори, что в лоб, что по лбу. Все равно сделает, как ему захочется, он же в каске. А вот в тот момент, когда ладони Катамаранова одним шлепком легли на щеки полковнику, тот заморгал и смущенно пробубнил себе под нос: — Игорь, балда... Ну какие трубы? Ты что мне такое предлагаешь, все выходные с тобой на чердаке проваляться? Ты мне такое лучше не предлагай... — кокетливо покачивает он головой, — Я ведь могу и этсамое... Согласиться. Лукавый взгляд Катамаранова мимо внимания полковника не проходит, и когда на дне его темных глазищ начинает поблескивать огонек, он тоже весь начинает искрить и ушло улыбаться. — Давай лучше, пошли... — продолжает Жилин, — Дойдем до твоего лифта и посмотрим, что там с ним не так. Я вот сейчас на нем ехал и доехал нормально, а двери за пятку цапнули. Кусается, тварюка такая, представляешь? Каков голубчик... — О! А вот и вызв! Игорь совсем оживляется на слова о том, что лифт за пятки кусается, и триумфально светится. — Вишь, палковник, как я воврмя? Кусаеца! Тут никто, крме меня, кусаться не этсамое... Не может! Особно тебя. Па-ашли. Па-асмотрим. Игорь притягивает Жилина поближе - ладони все еще на щеках, теперь козырьки каски и форменной фуражки встречаются и прижимаются друг к другу. — Починм и сразу на трубы. Встать пмоги мне... в вртр... втр... вртикальное пложение. — Вооот, это правильно, это хорошо. Я, значит, тебя и вызываю... Верно мыслишь, голубчик. — полковник замирает, довольно пялясь на Игоря масляными глазками из под полуприкрытых век. — Я-то помогу, ты только смотри у меня, не начни кусаться раньше времени, а то я за себя не отвечаю... Ты знаешь, что кусание милиционера... Очень хорошего... При исполнении... Карается отдельной статьей? А то сядешь у меня не на трубы, а в тюрьму... Лет на двенадцать. На словах про кусание Игорь делает громкий "клац" челюстью. Зубы у него белые, фарфоровые, ровные, прямо-таки импортно-американские, слишком контрастные с остальной внешностью. — Н-не боись, палковник. В лучшм виде исполним. И не очень понятно, это он про лифт или про кусание вовремя, а не раньше срока. Жилин даже не отстраняется, только моргает и шире улыбается. — Твоя вот эта вот... Компетентность... Лично у меня... Сомнений не вызывает... — кокетливо комментирует он, делая паузы. Он помогает Игорю наконец-то подняться, чуть пошатнувшись, но уверенно вставая вместе с ним. Крепко придерживает под руки и тянет за собой к люку. — Пойдем, пойдем, голубчик... Вот так. И тот идет за Жилиным на нетвердых ногах и в такт ходу размахивает бутылкой, а другой рукой отбивается, хотя сам же просил помощи. — Р-руки... Пусти, мент, сам пйду. Эт мой чрдак. Несмотря на сопротивление, полковник упорно старается ухватить Игоря если не под руку, то хотя бы за шкирку, но тот оказывается неуловим, словно шкодливый котяра, который гуляет сам по себе и не дает погладиться, пока сам этого не захочет. Жилин только бормочет себе под нос тихое: "Да куда ж ты?.. Ох... Игорь, ну ты чего?" У люка тот все-таки отбивается и первым ныряет вниз, а потом простирает руки и с кривой улыбочкой зовет: — Прыгй, Серег, ловлю! — Ты чего? Игорь, с ума сошел, что ли? Ууу...хухху-хухуу... — тихонько хихикает мент, смущаясь, когда Игорь исчезает в люке с головой, только его рыжая каска успевает мелькнуть в воздухе, — Я сам спущусь, отойди, балда... Зашибу еще случайно. А мне не хотелось бы, знаешь ли... Ой, божечки! А Игорь, который только что весь был как жидкий скипидар - растекался, не давался в руки, - вдруг встает насмерть и никуда не движется, так и ждет полковника с распростертыми объятиями внизу лестницы. — Лети, Серег! Жилин осторожно спускается по вертикальной лесенке, прикрывая люк над головой. Перепачкан он, конечно, не так знатно, как Игорь, но тоже заметно. И на последней ступеньке его нога вдруг оскальзывается, не находит опору, и полковник с тихим вскриком срывается, и вправду угождая прямиком в объятия ловящего его Игоря, который растопырился внизу, как вратарь на воротах в дворовом футбольчике. — Ох, вот ты у меня допрыгаешься, я этот чердак запру! — шлепает Жилин его по рукам, чтоб отпустил скорее, — У меня и ключик есть, оп. Ухуху... Жилинский смешок, маскирующий неловкость, гулким эхом отдается от стен лестничной клетки. Но несмотря на шлепки по рукам, Игорь вцепляется в полковника как трехлетка в плюшевого медведя и отказывается отпускать. Только кивает с энтузиазмом на все, что тот говорит, а потом так же яро мотает головой: — Ты чево-о, палковник! Там ж трубы маи! Где ж я нчевать седня буду? В объятиях Игоря Жилину делается слишком хорошо, а когда тот спрашивает о ночевке, он и вовсе не стерпев, предлагает: — Вот я тебя сейчас как арестую за нападение на милиционера и все, будешь у меня в участке ночевать... На ночных дежурствах чай с тобой пить будем. — как бы невзначай произносит он, разглядывая свои ноготочки. И наконец стряхивает с себя объятие, пользуясь замешательством Катамаранова, а тот с видимой неохотой расцепляет руки и спотыкается к лифту. — Вот еще... Очнь надо. — ворчливо отзывается он. Пока полковник отряхивает и поправляет китель по дороге за Игорем, он все время блуждает по нему лукавыми глазками как заговорщик, будто они что-то вместе задумали и нарочно разыгрывают весь этот спектакль для какого-нибудь случайного зрителя. Катамаранов жмет на кнопку и прикладывается ухом к закрытым створкам. Слушает гудение. Шепчет что-то беззвучно, как будто разговаривает с электрической громадиной. Прикладывается к бутылке. Пока Игорь по стеночке льнет к лифту, Жилин качает головой и вздыхает: — Вот как так можно столько пить эту гадость? Голубчик, ты же на ногах не стоишь совсем... Катамаранов стреляет быстрым блестящим взглядом на полковника и утирает мокрый рот рукавом - широко, неторопливо. Он игнорирует поучения, опирается о проем, а тут и лифт подъезжает. Игорь широким жестом приглашает Жилина войти. — Псле тебя, палковник. Дбро пожаловать. Полковник ловит игоревский многозначительный взгляд и первым проходит в лифт, с присказкой: — Оп, дамы вперед? Чего это? Когда он делает шаг внутрь, в последний момент Игорь выставляет ногу, чуть не подсекая его в движении. — Оп. Стой. Заглядывает сам в кабину, шарит взглядом по стенам, что-то неразборчивое бормочет под нос, а потом грозит кому-то невидимому пальцем. — Все, мент, зходи. Оно больше небуит. Кусать. Жилин заходит и не успевает ничего сообразить, как Игорь тоже оказывается в лифте, вваливаясь следом. Внутри узкой кабины достаточно тесно, только и есть места, что для двоих взрослых мужиков, и они становятся плечом к плечу. Дверцы со скрипом съезжаются. Игорь тянется поперек Жилина к панели с кнопками. Моргает лампочка. Игорь дважды попадает пальцем мимо кнопок. Лампочка потрескивает. Наконец, он давит на какую-то, Жилину не видно, какую. Лифт дергается, готовый поехать вниз, и даже начинает движение. Лампочка хрипит и гаснет. Внутренности шахты отзываются несмазанным стоном. Кабина дергается и встает. — Вот этта фокус. Козырек полковничьей фуражки снова чиркает по рыжей каске Катамаранова, когда их встряхивает, и лифт зависает примерно между восьмым и седьмым этажами. — Игорь... Ну ты чего там такое натыкал, что он опять встал? — негромко интересуется Жилин, и хорошо, что в темноте лифта не разглядеть, как зарделись его щеки при этой фразе. Игорь щурится и присматривается, но даже его глаза в темноте не могут различить и контуров тела. — Н-не знаю, Серег. Слышно, как он переминается с ноги на ногу и булькает очередным глотком. А потом его резкое наскипидаренное дыхание оказывается совсем близко и обдает полковнику лицо. За дыханием приходят руки - точнее, рука, во второй Игорь все еще держит бутылку. Рукой он шарит по полковничьей груди, плечам, рукам, как будто выискивает что-то. — Н-нкогда таког не бло... Штоб натыкал и встало... — бормочет Игорь. — Ща исправм. От слов, повторяемых Игорем, у полковника теперь не только щеки алеют, но и в груди вспыхивает жарким пожарищем. Но он чувствует тепло Игоря совсем рядом, вдыхает резкий скипидарный запах полной грудью и бормочет в ответ негромко: — Ох, а пахнет приятненько, елочкой... Игорь... Вот что ты со мной натворил? — прижимает он Катамаранова к стенке почти вплотную, так что тот может теперь ощутить, что кое-что твердое упирается ему в бедро через одежду, — Исправляй, хороший мой... Рука проезжается по погону, Игорь вместо поглаживаний отвешивает несколько тычков прямо в звездочки, и Жилин понимает, что Катамаранов мог с пьяных глаз и в темноте перепутать его погоны с панелью лифта. И пока он пьяно блуждает по телу полковника рукой, что-то нашаривая, это лишь подливает масла в огонь. — Игорь... Ты балда? Ты чего мне погоны щекочешь? — хихикает Жилин одновременно игриво и смущенно, — У тебя руки, кажется, не туда угодили... — перехватывает он запястье Игоря, отводя его руку ниже без задней и без передней мысли... В общем, без всякого умысла. — Куда н-нада р-руки, — подрыкивает Игорь и дергает рукой, выкручивает кисть, чтобы высвободить запястье. — Ищщу, где кнопка, палковник. Н-нада лифт зпстить. Жилин не пускает, и тогда Игорь упрямо бодает его головой. То есть, каской. На полковнике фуражка съезжает на сторону. Игорь все еще игриво рычит, а вот когда тот вжимает его в стену, рык становится предупреждающим. — Слыш, мент! Игорь как большое лесное животное - не любит, органически не переносит, когда его ограничивают в пространстве. Он с силой припечатывает ладонью полковника по бедру, а кулаком другой руки, все еще не выпуская бутылку, дает с силой в плечо. Подается всем весом следом, и вот уже Жилин сам впечатан спиной в противоположную стену лифта. Удар выбивает из легких полковника короткий стон. Кабина снова вздрагивает - милиционер своей спиной вписался прямо в панель с кнопками. Впрочем, это совершенно не помогает запустить упрямую машину. А Игорь нависает, дышит и все еще сжимает его бедро. Голым коленом упирается где-то в районе стенки чуть пониже, промежду ног полковника. — Не дави... Не лблю... — Ай... Что ж ты такое делаешь, Игорь? — отзывается Жилин, прижатый к стене лифта с размаху, и от хищной хватки и голоса Катамаранова у него по телу пробегает легкий морозец, — Мы тут застряли вместе... А ты буянишь. Я ж к тебе со всей душой. — воркует он и осторожно проводит рукой по груди Игоря, гладит его, словно дикую зверюгу, которая в глубине души так же рада простой ласке, как и бродячий рыжий Мурзик, — Я ж все таки представитель этих самых... Силовых структур. — оправдывается он, — Давить это наша работа... Но как скажешь. Не буду больше, не буду... Игорь шумно, с подрыкиванием, дышит в лицо полковнику и водит носом в воздухе, как будто считывая все, что кроется за словами: малейшие движения, колебания воздуха у кожи... Но от осторожной ласки звериное напряжение чуть расслабляется, обмякает. Игорь подается вперед, вжимаясь грудью в ладонь, и тычется каской в шею полковника, потом в плечо - так и правда бодаются внезапно сменившие гнев на милость и охочие до ласки дворовые коты. — Эт мой лифт. Эт мой пдъезд. Я тут прдставитль. Буишь нрушать - прзведу здржанье. Здржу тут... Игорь задумывается, как будто перебирает в голове подходящий срок для такого нарушения на своей территории, но так и не находит какого-то варианта. — Д-до дльнейшго, — наконец, резюмирует он. — Сам испрвлять буишь. А у полковника чуть ноги не подкашиваются от этого жаркого дыхания в шею, ответной реакции Игоря, от хриплого голоса, так интимно звучащего в темноте. И вот уже его ладони скользят по поджарому торсу Катамаранова вверх. — Ох... На моем участке, голубчик, меня же задержать решил, такого нарядного? Два наряда вне очереди как впаяю тебе... — игриво мурчит он свои угрозы, хоть Игорь вовсе не у него в подчинении, — Мне исправить-то нетрудно, Игорек... Сам понимаешь... — Эт мой л-лифт, — упрямо повторяет Игорь. — А нряднсть тваю... ща исправм. Он припечатывает сначала одну перепачканную ладонь к правому плечу полковника, потом другую, сжатую в кулак и все еще с бутылкой, к левому. А потом сам подается вперед и трется колючей от трехдневной щетины щекой о шею, прямо под ухом, пачкая черным и голую кожу, и форменный воротничок. — За-адержан, мент... — Ох ты божечки... — негромко выдыхает Жилин, обхватывая Игоря за шею. Обнимает его, ласково треплет пальцами волосы под краем каски, — Уххухуу... Вот какой же ты, Игорь, а? Поймал меня и зафиксировал прямо... В подвешанном состоянии... На верхотуре своей. Меня так еще никто... Не задерживал. — начинает он игриво плести слова, как всегда делает в смущающей и неловкой ситуации. Игоря будто током прошибает от ласки. Он запрокидывает голову, льнет к пальцам, прогибается дугой в спине и вжимается бедрами вперед. — Эт я тбя еще н-не пдвешивал... — загадочно отзывается он. Прикладывается к бутылке и допивает остатки со дна в два глотка. Пустая стеклотара с глухим стуком падает на пол лифта и откатывается куда-то в угол. Теперь у Игоря руки свободны. Он вжимается упертым между ног полковника коленом понадежнее в стенку лифта, обхватывает того поперек груди, крепко прижимаясь, и на удивление легко приподнимает над полом, вдавливая в панель. — Мммм... — срывается протяжный стон с полковничьих губ, и тот крепче ухватывается руками, теперь упираясь Игорю в плечи, — Игорь... А ты знаешь? Что подвешивание милиционера в лифте... — путает он ударение, произнося слово с нажимом на последний слог, но исправляется, — То есть это, значит... В лифте... Карается нанесением особо тяжких... Поцелуев... В губы... — с трудом выдыхает он, тянется в темноте наугад, находит мокрые губы Игоря, пахнущие скипидаром и чем-то еще приятным. Так пахнет на железнодорожных перегонах прохладным утром. Мазутом, гарью и дизельным топливом, — Привожу... В исполнение. Он жадно ловит ртом чужой язык, хватает губы Игоря своими. И они сперва на вкус тоже как скипидар, обжигают хвойной свежестью и перегаром, а потом полковник просто плавится, прижатый к стенке, бесстыдно обхватывает Игоря за талию ногами и прижимает крепче к себе, трется. Игорь в ответ рокочет как море в прибой и вжимает полковника сильнее, елозит тазом, и теперь чувствуется, что не у одного Сереги есть, что исправлять. Он трется эрекцией об эрекцию, поддает бедрами снизу вверх - сначала разово, пришпилить понадежнее, но сам же хрипло стонет в рот полковника от того, что делает. Второй толчок, третий - Игорь входит в мерный ритм. — К-караецца? — выдыхает в горячий рот в перерыве между поцелуями. — П-папробуй, мент, накжи... Жилин сам почти мурчит от этих Игоревых фрикций, совсем позабыв о чистоте своего мундира в прямом и переносном смыслах. Прихватывает зубами его нижнюю губу и тянет. Целует его, обрушиваясь какой-то сокрушительной страстью и нежностью. Другой бы уже задохнулся на месте Игорька и хватал бы ртом воздух. — Накажу... Накажу, голубчик. На пятнашечку сядешь у меня... — шепчет с жаром полковник, стягивает с него за резинку драные штаны пониже, оглаживает пятерней голое полупопие, — Буду ласке подвергать... И нежность причинять в особо крупных размерах... Игорь клацает в ответ зубами, мотает головой, и вот уже сам кусает Серегу за губу, сжимает зубы, рычит. Руки по одной теперь тяжело опускает на ягодицы, поддерживает полковника под зад и жарко лапает, продолжая мерно двигать бедрами. — Серрррега... — задыхается он, когда полковник спускает треники пониже, и совсем уж урчит, как здоровенный дикий кошак, на слова о ласке и нежности. Сам Игорь нежно не умеет, только и может, что поддавать вперед и сжимать пальцы жестко, а после губ куснуть Серегу за мочку уха, в шею, ткнуться носом в плечо. Пальцы теперь не просто сжимают, а шарят по обтянутому форменными штанами телу, жадно щупают. — Аах... Погоди... Ра... Разденусь, что ж ты?.. — прерывисто дышит мент под его натиском, спешно расправляясь дрожащими пальцами со своими пуговицами и ремнем. Игорь с приглушенным "мммффф" сопит ему в шею. Даже тянется помогать Сереге раздеваться, но тот игриво шлепает его по рукам, и Игорь с недовольным урчанием мешается теперь по-другому: лезет руками под одежду еще когда ничего толком не расстегнуто и не спущено. Но Жилин знает, что если Игорь начнет сам, то прощай, китель и форменные брюки. А потому покрепче сжимает бедрами его бока, и стягивает свои брюки вместе с семейными трусами следом за Игоревскими трениками, насколько это позволяет поза. В самый раз для того, чтобы жадные пальцы могли сжимать, мять и пачкать его вволю, стискивая упругий задок, гуляя по телу и забираясь под рубашку. Теперь, обнажившись, они могут соприкасаться голыми разгоряченными телами, и Жилин снова стонет, утыкаясь в шею урчащему Игорю. — Полегче, мой хороший... Вот так... В Игоре столько силы, что в этой позе, пока полковник крепко обвивает его руками, можно его держать и одной рукой. Так и держит под ягодицу, мнет пальцами, а второй шарит по груди, по бокам, беспорядочно царапает, щипается, сжимает, выкручивает. — Серрррега, — повторяет сбивчиво. — Хорррроший. Они трутся теперь ствол в ствол, и Игорь ерзает, пытаясь найти нужную позу и нужный угол, чтобы максимально соприкасаться. Отлипает, наконец, от груди Сереги, выкрутив напоследок сосок. Сплевывает в ладонь и берет оба члена в широкий захват, сжимает, движет на пробу вверх-вниз, на удивление несильно, почти робко, как будто примеряясь. А Жилин только громче ахает, его голос эхом отдается от гладких стен лифтовой кабинки в темноте и разносится по шахте. Полковник выгибается дугой, упираясь в стенку, запрокидывает голову и торопливо придерживает съехавшую фуражку одной рукой. Вторит ему протяжным: — Ииииигорь, ну как ты это?.. Аах... Ты как это так хорошо?.. Делаешь все... Так правильно... Хороший мой. — полковничка ведет, и он лишь крепче сжимает в пальцах телогрейку Игоря, легко поддает бедрами, ловя с ним один ритм. Игорь урчит, рокочет, порыкивает по-звериному, тычется носом в оголенную шею, покусывает форменный воротничок, вгрызается в галстук и зубами пробует ослабить узел. Полковник сам помогает ему ослабить свой галстук, дергает головой, подставляется под горячее дыхание, шепчет: — Бешеный мой... И Катамаранов продолжает так же нежно, неуверенно двигать рукой, как будто впервые, как будто сам удивляется, что это в его руки попало и почему, и что ему теперь с этим делать. Зато другой рукой продолжает мять, стискивать, сжимать. Ладонь слегка ездит по телу, подбирается подальше, пока пальцы не забираются между ягодиц. Игорь пробует потрогать, пошевелить пальцами, почувствовать, какой будет отклик. Жилин тихонько постанывает, а потом выдыхает ему на ухо: — Хороший мой... Жаль, аварийной лампочки тут нету. Совсем не видно тебя... Темно так. От этих по-хозяйски властных прикосновений Игоря полковнику становится еще жарче, по телу разливается возбуждение, и с каждым касанием накатывает все новой и новой волной. Руки Игоря всегда уместны и всегда там, где они нужны. Там, где Сереге так хочется ощутить их прикосновения. — Ч-чего сматреть... — горячо выдыхает Игорь ему в шею и слюняво тычется губами, пьет частый пульс, бьющийся в вену. — Ч-чумазый... Тррепаный... Нич-че новог... Серррега... Пгладь... Пжалста... — А я люблю на тебя смотреть, Игорь... И трогать тоже... — признается он, ласково шепчет, — Глаза красивые твои... Дикие... И сам ты весь... Красивый... Хороший... Мой. Он гладит Игоря со всей нежностью, треплет ласково по волосам и шее, жмется ближе и ведет пятерней по небритой щеке, поддавая в чумазые пальцы, игриво двигая своим задком. Игорь ворочается в тесной кабине, не отлипая от своего Сереги, как зверь в берлоге. Урчит от ласки. Каска со стуком падает на пол, Игорь вжимается затылком в ладонь полковника, ластится щекой, глухо рыча. — Серррега, — повторяет он, — Серррега... В темноте не видно, как его щеки заливает краской от признаний и комплиментов, зато чувствуется, как все тело в ответ пышет жаром. — Т-ты чево... Ты чево говришь... Такое... Игорь замирает на секунду, а потом рискует разнообразить свои незатейливые, до невозможности простые ласки: до этого он просто двигал кулаком, а теперь потрагивает подушечкой пальца головку, так же несмело. Слышать, как Игорь зовет его по имени, Жилину невероятно приятно, ведь обычно все зовут по фамилии или званию. Игорь особенный, свой, близкий. Ближе него никого нет и не надо. — А как есть, так и говорю, хороший мой... — отзывается он едва слышно. — Ты с-сам... Плковник... Та-акой крсивый... Форма у тя... Фур-ражка... Все дела. Стр-ройный... И глза... Глза у тя... Игорь задумывается. Игорь ищет слова. — Как... как... Игорь не находит слов, у Игоря слишком мало слов, чтобы описывать красоту, поэтому вместо того, чтобы закончить фразу, он неуклюже целует Серегу под воротничком рубашки. Жилин стонет от новых ощущений, которые кружат голову, заставляют вздрагивать и крепче сжимать пальцы на чужом теле, наглаживать по напряженному жилистому прессу, поднырнув ладонью под грязную ткань майки, задевать напряженные горошинки сосков, гладить разгоряченную кожу. — Как звезды? — подсказывает полковник, прижимаясь к Игорю, зарывается в его шевелюру, пропускает сквозь пальцы слипшиеся в сосульки пряди отросшей челки. Игорь яро кивает: этого не видно, но можно понять по вибрирующему воздуху. — О, точн... Как звзды. Серрега... Ты... этсамое. И есть... Звзда. Сам яркая... И Игорь, смущаясь, делает что-то совсем странное: наклоняется к Сереге и безошибочно целует его в глаза, по очереди. — Ткой ты крсивый... Палковник... фрррр... Теперь настал черед и полковчику зардеть как маков цвет от того, как искренне, хоть и неумело Игорек сыпет неуклюжими комплиментами даже без подсказок. И млеть от того, как Игорь его целует, нежно касаясь губами его век, словно крылом бабочки. Вот знали бы все, какой Игорь хороший человек... Каким он может быть нежным, внимательным и старательным. Таким его знает полковник милиции Сергей Жилин, и готов об этом поведать всему свету. Он вдруг тоже просит в свою очередь: — Ох, Игорь... А можно ты меня?.. Можно мы с тобой... Попробуем... Хочешь? — он прижимается губами к самому его уху и шепчет, — Давай сегодня по-взрослому, Игореш. Игорь вдруг снова замирает, когда слышит не то просьбу, не то предложение. Совсем замирает, перестает двигаться. — Ч-чё? — спрашивает. — В см... мффф... с... с-со мной? В голове у него почти детское удивление и неверие: правда, с ним? С растрепанным, чумазым, в мазуте, пропитым скипидаром, не очень-то вменяемым, провалявшимся на чердаке на трубах, в драных трениках - Серега, в его красивой форме, с красивыми глазами, чистенький, хорошо пахнущий? — Т-ты чё, мент... Сам не знаишь, чё хочшь... Но дышит Игорь часто и прерывисто, и сердце у него лупит так, что эхо от стенок отскакивает. — Все я знаю, хороший мой... Мы же с тобой вместе... А ты... Еще и удивляешься так. — полковник прижимается ближе, — С тобой, конечно... С кем же еще? Очень хочу, Игорёш... От горячих нежных рук полковника Игоря и самого ведет. От того, как смело, как ненасытно его касается Серега, как гладит, как трогает именно там, где нужно. — Ну... Ты... — заплетается он, - Ты чевоооо. Я... Я ж тож... хчу... Но как ж я тбя... Я ж... не умею... Серег... Вдрг я те... Плох сделаю... Говорит, а пальцы трогают, поглаживают, а другая рука гладит по головке, наугад ищет чувствительные местечки и наугад же ищет правильные касания. — Все ты умеешь, Игореш, ну... Дело-то нехитрое. Справишься. Развратно-поступательными движениями, уууху... хуу... ху... — тихонько посмеивается полковничек, скрывая легкую нервную дрожь в голосе, перекрываемую желанием. — Двно хочу, - признается Игорь. - Серррега, ты правд? Ты... под меня? Станешь? Игорек всегда чуткий и с техникой своей и с живностью на природе. Вот и сейчас под его чуткими руками Жилин постанывает, вздрагивает, движется навстречу его касаниям. От вопроса и вовсе загорается как спичка. — Что ж ты молчал, хороший мой, если давно? Я ж за тобой всё хожу-брожу, просто так, что ли? Что ты там себе думаешь? Я же не просто так хожу... — он обнимает Игоря за шею и ближе льнет, шепчет, касаясь губами его кожи на шее, — Стану, Игорек... Я для тебя как захочешь встану... Хоть передом, хоть задом, хоть на коленки, уже господи... Уже всё... И разве можно это самое плохо сделать? Мы же не абы что тут устраиваем... У нас-то... По любви. — Ч-чево? — переспрашивает Игорь. — П-по... Чему? У него не укладывается ни в голове, ни в сердце, что по любви. Любят других. Любят таких, как сам Серега: красивых, статных, хороших, с ясными глазами, чистеньких, аккуратных. Игорь бодается лбом куда-то в подбородок полковника и спутанно шепчет: — Правд штоль ходишь? Прям... ходишь? Прям... станешь? Серррег... Я ж... Я раньш тольк с бабами... Ты... Чево делать-т? — По любви, Игореш... По любви... — выдыхает полковничек, поглаживая своего бешеного, скользит пальцами по щетине чумазой щеки, руками гладит его по торсу, опускается ниже и касается живота, задевая напряженный стояк, накрывает пальцы Игоря своими, сменяет его руку. — Правда... Он размазывает по головке влагу, скользит по уздечке уздечкой, соприкасаясь самыми чувствительными местами. От волнения и возбуждения его потряхивает, и хочется большего... Очень хочется. И Игорь делает все как надо, касается его правильно. А сам низко долго стонет от того, как Серега его трогает. Гораздо лучше, чем сам Игорь это делает. Нежно, чувствительно, прям там, где нужно. — Рррррр, — рычит он, — Рррруки, Серррега! Руки... Жилин даже замирает на мгновение, но по тону слышно, что это не предупреждение, как было до того, а поощрение. Игорь сам шумно дышит, воздух сипит в горле. И по телу полковника снова прокатывается жаркая волна от его голоса, он продолжает... Нравится Игорьку, нравится, вон как урчит, родной, как сердце у него в груди колотится... Зубами хватает от переизбытка эмоций, Серега каждым движением вырывает из его груди хриплые стоны, движет пальчиками по венкам затейливо, ласково, сжимает крепче, толкается быстрей. Игорь, конечно, примерно представляет, что делать, но очень примерно: что именно и куда. А вот как - загадка. Знает ли Серега? Поможет ли он? — Ты, этсамое... Поможшь? Чево мне... Вся агрессивная звериность из Игоря куда-то вытекла, выдулась лаской и нежностью, он теперь все еще зверюга, но пугливая, чуткая. Неуклюже мнет теперь уже двумя лапами полковника за задницу. Одной рукой отводит ягодицу в сторону, другой трогает и аж шипит. — Узко так... Надо, наверн... Ща, погодь. Игорь сначала пробует пальцем, но понимает, что просто так не получится. Правильно, тут все как с техникой: чтобы хорошо пошло, нужно подмазать. У него в карманах, конечно, найдется смазка, но техническая, Сереге это вряд ли подойдет. Игорь вязко сплевывает на пальцы, растирает кончиками слюну и снова трогает, чуть надавливает и рычит, когда плоть поддается и палец чуть-чуть входит внутрь. — Ты-ы... — задыхается Игорь. — Ты... т-тебе... Так всё, Серррег? Так д-делаю? Можт, плох? Н-неудобн? Я т-тебе хххорошо х-хочу... — Так хорошо, д-да.. Хорошо все делаешь, Игорь... Правильно.. — стонет и прикрывает глаза Жилин, насаживается на его палец сам, едва удерживаясь. Сладкая дрожь прокатывается по его телу и передается другому, он крепче обхватывает Игорька за шею. Целует его, жарко нашептывая за ухо куда-то: — Давай вторым, Игореш... Засади... Смелей, аах... От шепота за ухом мурашки, Игорь заходится в крупной дрожи и в ответ кусает Серегу за ухо. Игорю тоже хочется сделать Сереге нежно, но он и так-то не особо умеет, а сейчас, когда трясет всего, когда хочется так, что аж челюсти сводит, когда ему говорят "можно", Игорь и вовсе сходит с ума. Лихорадочно тычется вторым пальцем, с трудом протискивается двумя глубже. Не понимает, как двигать, поэтому просто хаотично толкается внутри: без ритма, без направления, как придется. Внутри так узко, что Игорю становится страшновато - если так с пальцами, то как... не пальцами? Он интуитивно выходит и сразу же пытается тремя, чтобы расширить, растянуть. Смазки мало, три пальца не идут, так что Игорь совсем убирает руку и снова слюнит. Так лучше. Так он с трудом, но вводит сложенные лодочкой пальцы и толкается, а потом пробует ими пошелевить, опасаясь одновременно и того, что порвет что-нибудь, и того, что пальцы в жаркой тесноте сломаются. Ему страшно, но еще сильнее его ведет. Он тычется носом в шею полковника, кусает, лижет. — Аааах... Хороший мой, да... Давай... — стонет Жилин громче, всхлипывает, когда Игорек убирает пальцы, и закусывает губу до боли, когда тот заново толкается, — Мммх... Х-хорошо троечка пошла... Тросы скрипят, эхо гулко отражается от стен кабинки в лифтовой шахте, разносит их стоны от чердака до самого подвала. Глаза у полковничка сейчас пьяные, с поволокой еще больше, чем обычно. Даром, что почти не видать в темноте, свет едва заметно пробивается сквозь щели, и зрение мало-помалу привыкает. — Хррроший ткой... Гррячий. — хрипло шепчет ему Игорь, — Н-не мгу ж трпеть больш, Серррег... Д-дай... дай туда, внутррь? Его жилистое тело под горячими руками Сереги всё в испарине, мышцы напряженно перекатываются под кожей. Жилин только крепче сжимает чужие бока своими бедрами и стискивает. Сам плавится под хваткими укусами. А язык у Игоря мокрый, жаркий, хоть вой. Жилин прерывисто выдыхает во тьме: — Даа, Игорек... Можно тебе... Еби, родной. От горячих стонов что Сереги, что кабины лифта, Игоря совсем развозит. Воздуха в лифте становится разом меньше, выжигается тяжелым дыханием двоих мужчин. Скипидар шибает в голову еще сильнее в духоте. Игорь целует наугад в шею, в челюсть, в скулу, в висок. — М-можн... — горячечно шепчет он. — Разршил... м-можн... Он пытается приспустить форменные штаны пониже, но в такой позе это невозможно, и Игорь сначала с досадой рвет ткань, которая подозрительно трещит, но когда Серега в ответ охает, то рычит и отпускает его. Давит на бедра, заставляет опустить ноги, сразу же хватает за плечи до синяков и резко разворачивает лицом к стене. Когда Жилин с размаху впечатывается в стенку лифта, та жалобно отзывается гулом, но сдюживает. Он упирается в гладкую исписанную поверхность рукой и чуть оборачивается назад к Игорю, взглядывая на него во тьме, расставляя ноги пошире для удобства. Игорь наваливается, трется возбужденным членом об оголенные ягодицы. Рывком спускает, наконец, и брюки с Сереги, и свои треники. Снова сплевывает в ладонь, но мало - во рту пересохло. Он подносит руку ко рту полковника. — Сплюнь. Жилин исполняет все требования своего бешеного ненаглядного Игорька, прогибается в поясничке и чуть подается назад, навстречу его движению. Игорь обмазывает слюну по своему члену - торопливо, небрежно. Другой рукой отводит в сторону ягодицу, пальцами в темноте снова трогает, нащупывая вход. Не сразу, но пристраивается, придерживая член за основание, и резко несдержанно толкается. Входит рывком и заходится в низком рыке от того, как тесно, как сопротивляются мышцы, как кажется, что дальше совсем никак - но Игорь снова поддает и погружается еще на сантиметр глубже. — Серррега мой... Хоррроший ткой... Г-горррячий... Еще толчок. Он перехватывает Серегу за тазовую косточку, чтобы удержаться, другую ладонь впечатывает в стенку лифта. Кабина дергается, скрипит трос, вспыхивает на секунду лампочка - достаточно, чтобы Игорь увидел намокший в испарине затылок, голые, перепачканные мазутом бедра, свой член, наполовину между обнаженных ягодиц. Игорь хрипит и толкается так, что преодолевает сопротивление и погружается почти на всю длину. Одновременно кабину снова заливает темнота. Перед глазами вспыхивают яркие круги. — Дав-вно хтел... — признается Игорь в ухо полковнику, прикусывает, потом снова шепчет, продолжая толкаться. — Снилось... Крсивый какой... Грррячо в тебе, с-сладк... Перед глазами у Сереги и правда плывут круги и вспышки. От резкого проникновения его пронзает болью, и приходится даже зубы сжать, закусив губу добела. Перетерпеть первые ощущения с глухим стоном и продышаться сквозь боль, но после, когда чуть отпускает и уже накрывает осознанием свершившегося факта, приятные ощущения возвращаются. Внутри все горит совсем не от боли, а от острого наслаждения, Игорь приятно растягивает его на пределе, и всхлип удовольствия рвется наружу. Рык-стон Игоря тоже не меньше будоражит, отзываясь приятными иглами тока до самых кончиков пальцев, и Жилин ему вторит протяжно. Толкается снова, обхватывает ладонью и собственный чуть ли не гудящий напряжением стояк, в несколько мерных движений доводит себя до состояния, когда хочется большего, не смотря ни на какой дискомфорт, и новые непривычные ощущения все больше начинают нравиться. Когда свет моргает, полковник уже входит во вкус, поддает, желая заполучить по самое не могу. И Игорь засаживает, вбиваясь по самые яйца, кожа шлепает о кожу, а его член так и распирает, сладко надавливая изнутри. Ногами приходится переступить, упереться устойчивее, чтоб не разъезжались под неудержимым натиском. Жилин тихо воет, выстанывает, царапая своими аккуратно стрижеными ногтями несчастную стенку лифта, заводит руку назад и коротко хлестко шлепает Игоря по бедру. А после тому тоже достается и от ногтей. Полковник подгоняет его, заставляет толкаться в себя еще и еще. — Снилось, мой хороший... — подтверждает он, то ли соглашаясь с Игорем, то ли тоже признаваясь в подобном. Трется в ответ головой о его небритую щеку, то часто дыша ртом, то кусая губы, — Иииигоррь... От ощущения заполненности в глазах темнеет пуще прежнего, и в полумраке лифта становится непонятно, это он уже отключается от того, как хорошо сейчас накатило или просто темень пульсирует вокруг, словно живая, заливается через край, поглощает его, растворяя в себе. Когда Игорь начинает двигаться в резком темпе, он так течет, что смазка капает на пол под ноги, полковник растирает влагу дрожащими пальцами по стволу члена, упираясь плечом в стенку, стонет. — Охх, Игорек... Еще, мой хороший... Мой ласковый мой, нежный... Зверрь. Ммммх!.. От звуков, которые издает полковник, от его стонов, от горячих и нежных слов, от шлепка, ногтей и того, что Серега пытается снова Игоря контролировать, обуздать его, направить так, как Сереге нужно, Игорю окончательно сносит каску - в переносном смысле. В буквальном каска перекатывается на полу лифта, подпрыгивает со стуком в такт толчкам. Игорь и правда зверь, хоть и ласковый. У самого в глазах темнеет, в ушах звенит. Он по-звериному чувствует препятствие и по-звериному же его сносит: преодолевает сопротивление мышц с каждым толчком, держится теперь уже двумя руками за тазовые косточки, вбивается в тесное жаркое нутро как отбойный молоток в асфальт. Поводит носом в воздухе, чует непривычные запахи: чужой разгоряченной кожи, пота, смазки. Это раззадоривает еще больше. Игорь вколачивается по самое основание, яйца увесисто шлепают о ягодицы. — Серррега, Серррег, — повторяет он как заведенный, а потом и вовсе теряет остатки самообладания, вбивается частыми беспорядочными толчками, наклоняется и прикусывает полковника за кожу сзади на шее, сжимает зубы так, что отпечаток останется. Мышцы скручивает, желудок сводит, пальцы ног поджимаются. Игорь чувствует, как в нем поднимается сладкая волна, замирает на ее пике на несколько секунд, а потом с рыком в два толчка доводит себя до разрядки. Долго, мощно кончает, продолжая двигаться уже с мокрым хлюпаньем. Когда они оба движутся на самом пике, и зубы Игорька с силой смыкаются на его загривке, Жилин тоже взрывается оргазмом, заливая веером брызг стенку перед собой. Чувствует, что внутри все подлетает, а пол уходит из под ног. Лифт на пару этажей плавно ухает вниз и тормозит, встряску они оба даже не замечают, слишком уж поглощенные собственными переживаниями и оглушенные взрывом ощущений. Наконец, Игорь замирает и прижимается грудью к взмокшей спине, трется щекой. Не выходит, но обнимает своего Серегу за талию. — Хррроший. Ткой... Сладкий. Так... хрршо... — Мммх.. Иигорь... — шепчет срывающимся голосом полковник, прикрывая глаза и запрокидывая голову на горячее надежное плечо, грудь его тяжело вздымается, — Всю душу... Из меня вытряхнул... Он ведет подрагивающими кончиками пальцев по рукам, обхватившим его в тесное кольцо, тяжко дышит, читает пульсирующие реки вен, перекатывающиеся у Игоря под кожей, как слепец во тьме. Игорь прижимается к его спине, обнимает уже чуть ли не ногами - по крайней мере, пытается коленями сжать, шею вокруг шеи обвить. Держит своего Серегу в объятиях, не дает упасть, хотя у самого колени подрагивают. Челка липнет ко лбу, каска валяется на полу, фуражка Сереги тоже давно уже где-то внизу под ногами. Слетела в процессе, не выдержав дикого темпа всей этой свистопляски. Полковник и сам едва жив, почти без сил повисает, привалившись к груди Катамаранова, плавно покачивающего бедрами возвратно-поступательными движениями. Извернувшись, Жилин тянется к его губам своими, целует и ластится отводя с его лица прилипшую прядку волос. — Вот и дождались, голубчик... Ублажили друг дружку наконец-то... А и давно пора было. Сам не знаю, чего же мы раньше-то... Не отважились. Боялись чего-то... Когда полковник поворачивается, Игорь неуютно ерзает и с сожалением выходит из него, зато может сдвинуться чуть вбок и поцеловать в ответ. Прикусывает губу, всасывает с причмокиванием, дает пальцам касаться лица. Только сейчас соображает, что и форма и полковника помята, и фуражка на грязном полу. — П-помялс весь... Перепачклся. Игорь неуклюже пытается поправить воротничок форменной рубашки, но только оставляет пятна и мнет еще больше. Этого он и боялся все время: смять, испачкать. Что Серега в своей красивой форме будет нос от него такого воротить. Так что Игорь робко поглаживает его по голому бедру, а потом помогает подтянуть брюки. В последний момент понимает, что нужно бы почиститься, и вытирает Серегу прямо подолом своей майки. Уже потом помогает одеться окончательно. Подтягивает и свои треники. Но полковник льнет к своему бешеному, не замечая ничего вокруг, ни грязных следов на одежде, ни складок. — Не страшно, Игореш, пустяки это все, одежду ведь ее и постирать можно... И снова как новенькая. Лифт дергается и почти деликатно покашливает, скрипит трос, снова мигает и на этот раз зажигается лампочка. В ярком свете Игорь недовольно жмурится и видит, какой сейчас полковник: встрепанный, волосы к мокрому лбу липнут, губы кровью налиты, глаза черные. Похлопывает его ладонью по щеке. При свете Игорь не такой раскованный и не такой смелый. Он заливается краской так, что даже сквозь мазутные разводы видно, и давит на кнопку аварийной остановки, тормозя поехавшую было вниз кабину. Едва одевшись совместными усилиями и приведя себя в какой-никакой порядок, Жилин поднимает с пола их головные уборы, протирает каску рукавом и водружает Игорю на голову, отряхивает свою фуражку, надевает, пригладив растрепанную шевелюру. Игорь неловко бормочет ему: — Ты... этсамое... Оденьс нормальн... А то ща пчиню... раньш времни... Приедешь ткой... крсивый... Жилин жмурится при включившемся свете, в отличие от Игоря, довольно, словно сытый котяра. Оглядывает его смущенного. На Игоре вот разница не так и заметна, с обычным его видом совсем не контрастирует. Полковник улыбается ему шире, мягко приобнимает. — Успеется еще, хороший мой. А кто меня видит-то? Знаешь, как говорят? Кому видно, тому стыдно, ууухуху... — хихикает он снова и смотрит на часы, — Вот и время незаметно пролетело, рабочий день, считай, окончен. Можем с чистой совестью и не совсем чистыми руками проследовать прямо ко мне домой, — предлагает он неловко, — Там и все удобства имеются, горячая вода, санузел совмещенный. Помыться-постираться можно... Кровать, конечно, не с перинами пуховыми, но теплое покрывало всё ж лучше, чем на трубах валяться... Пойдем, а? Игорь смиренно принимает каску на голову, а потом слегка мотает головой, чтобы село получше. Видеть Серегу таким довольным и радостным при свете ему странно. Это в темноте кажется, что все можно и все дозволено. А при свете Игорь все так же зажимается, робеет, чувствует, как что-то давит внутри, и вместо того, чтобы податливо отзываться на ласку, как он может без света, набычивается и выворачивается из полковничьих объятий. — Р-руки, — предупреждает он, и уже не так, как совсем недавно. Теперь это действительно предупреждение. Он оттирает Серегу плечом в дальний угол, а сам делает вид, что очень занят панелью с кнопками, с которой сам же остановил лифт. Впрочем, остановил-то по делу, а теперь можно и запускать. Игорь нежно гладит кнопочки. А говорит, не глядя на полковника. — У мня еще рбота. Лифт эт-тот. И еще... там... Вызв. По напряженной спине не понять, врет Игорь про работу и вызовы, или правда. Если бы Жилин стоял к нему лицом, то видел бы, что Игорь расстроен от того, что полковник брезгует его трубами, и растерян, что его зовут домой. — Зр-ря про трубы так. Там... хоршо... Игорь прямо пальцами, без всяких инструментов, отдирает панель, и теперь сосредоточенно ковыряется в начинке. Лифт снова дергается, и теперь кабина, наконец, нормально и плавно идет вниз. Они сейчас этаже на пятом, ехать минуту. Игорь прилаживает панель обратно и наскоро ногтем прикручивает болты. — Ащще по-крсоте! Бросает на Серегу беглый взгляд из-за плеча как у виноватого котяры. — Ты, этсамое... ты иди с-сам, палковник. А я... птом... Пдумаю... Жилин ему не мешает, понятливый. Любуется на Игоря за работой. Всегда ему нравилось смотреть за тем, как тот ловко справляется с любой поломкой. Впрочем, так же ловко, как и разломать может, походя и вдребезги. — Руки все таки золотые у тебя, вот уже и починил все... Делов-то, — чуть улыбается полковник, стоит, привалившись спиной к стеночке, опираясь одной ногой для удобства, и с сомнением добавляет, — Ну конечно, дождешься тебя потом. Лови тебя снова, по лесам-полям бегай... — вздыхает он привычно, покрутив головой, — Может все таки ко мне, а? Я и чаем напою, спать уложу... А то завтра, понимаешь, на службу... — Да лан, - смущается Игорь, и для верности припечатывает болты кулаком. — Че там чнить-т, д-делов на пар минут... — И бросает еще один взгляд, такой же кошачий. Носком ботинка покачивает пустую бутылку, которая все еще валяется на полу. — Сер-рег... н-не дави, скзал... Лифт доезжает до первого этажа, но как будто слышит Игоря и не спешит распахивать двери, выжидает. Игорю этого времени хватает, чтобы что-то себе решить. На удивление точным футбольным пассом он подает бутылку в сторону полковника по полу. Как руку протягивает. Как обещает. — С-сказал, птом... Значт, приду... птом... К-когда закончу. В шснадцать... двнадцать... То есть, двадцть... шснадцать... Жди, кароч. И эт... Иди уже... Теперь Игорь сам рискует протянуть руку и потрогать своего Серегу кончиками пальцев по рукаву. Для этого нужно повернуться окончательно, и видно, что Игорь капитально покраснел и смущен. — Иди, гврю... Не здерживай... пр исполнении... меня. Жилин четко принимает пас, тормознув бутыль ногой, перекатывает осторожно по полу под подошвой, не давит. — Игорь, ну ты чего? Хорошо же это всё получается у тебя, справно... Может и меня так же починишь? — негромко интересуется он, смотрит внимательно, не сводя с Игоря усталых глаз и все таки кивает, окончательно сдавшись и доверяясь на его волю, — Ну вот и хорошо, договорились, значит. Как скажешь... Ждать буду. — Касается он в ответ чумазых пальцев Игоря своими, сжимает их тепло и выпускает. Игорь смотрит, как полковник катает бутылку, и видит в этом ответное обещание. Кивает молча своим мыслям. А на вопрос так и вовсе поднимает взгляд. — Слмался штоль? — и вначале аж шаг делает вперед, неправильно поняв. А потом соображает, что Жилин не о том, что между ними сейчас в лифте произошло, а о чем-то другом. — А. Ну. Этсамое. Канеш, о чем речь вопще. Па-ачиним, Серег. Ты эт... Вызов делай... На адрс. Приеду. Пасмотрм. Игорь ловит финальное касание его пальцев. А затем Серега как ни в чем не бывало, нагибается за пустой бутылочкой и, задорно крякнув, сует ее в карман. — Оп-па. Это я заберу, мусорить нехорошо в общественном месте. А задерживать тебя не буду, но это только до первого правонарушения... Ясно тебе? А там уж ничего не обещаю, так задержу, что мало не покажется, так что смотри у меня, — стреляет он лукаво взглядом на Катамаранова, прежде чем выйти в разъехавшиеся двери лифта. — Ну бывай, Игорёш. До скорого, значит, не прощаюсь. И всё, и Серега снова превращается в давно знакомого, хорошо всем известного смешливого, иногда язвительного полковника Жилина. Катамаранов в ответ на обвинения только плечами передергивает. — Ты снчала дгони, мент, — лыбится он уголком губ и отворачивается. Но когда полковник выходит, все-таки смотрит ему вслед, пока двери опять не съезжаются.