Son Of The Night

— Эшли… Голова, точно чугунная, тянет вниз, не желая оставаться в нужном мне положении. В глазах мигают какие-то слепящие вспышки и отсветы, мельтешат темные пятна. Во рту металлический привкус. Странно. Язык медленно ощупывает зубы и, натыкаясь на остроту длинных клыков, тут же отдергивается. «Почему…» На губах что-то… липкое… — Эшли… что ты натворил?.. С трудом поднимаю голову, пытаясь сфокусировать взгляд. Темная фигура, стоящая передо мной, вдруг приближается почти вплотную и опускается на колени, смотрит мне прямо в глаза. Отчего-то мне хочется зажмуриться… — Посмотри на меня. Его низкий голос обволакивает меня, пробуждая что-то в самой глубине. Что-то такое, о чем я по какой-то причине забыл. Послушно смотрю на него. Постепенно раздвоенная картинка соединяется в одну и я, наконец, понимаю. Вспоминаю… — Энди? Что… Не договариваю. Пелена с глаз потихоньку спадает, и я теперь ясно вижу всю картину. Мои глаза тут же округляются от шока. На черном, мраморном полу у моих колен лежит девушка. Довольно симпатичная. Ее волосы, длинные и темные, разметались спутанными, синими на концах, беспорядочными прядями по холодному мрамору. Ее глаза, большие и светло-зеленые, похожие на молодую листву, уставились на меня, застыв в немом укоре. Потускневшие. Безжизненные. Мой взгляд опускается ниже, и я машинально отворачиваюсь, зажав дрожащими ладонями рот и сдерживая рвущуюся наружу тошноту. Ее шея… вместо нее зияющая, окровавленная рана, настолько глубокая, что среди разорванных мышц, ниточек артерий и нервов можно было заметить белесые, с красноватым отливом, кости. Края раны изорваны так, будто бы плоть терзал какой-нибудь обезумевший от голода медведь или лев, или… Я качаю головой, борясь с обжигающими слезами, готовыми пролиться от внезапного осознания. — Н-нет… не правда… Мое лицо вдруг обхватывают мягкие, прохладные ладони, поворачивают к себе. — Это сделал ты? Испуганно смотрю на него. Вглядываюсь в его прозрачно-голубые, будто зимнее, безоблачное небо, глаза и силюсь найти в них что-то, похожее на осуждение, но… в них полно страха. Как и в моих. Кончики его пальцев осторожно касаются моих губ, стирают с них противную липкость. С секунду Энди смотрит на странные черные пятна на своих пальцах, а затем касается их своим языком, слизывает. — Это ее кровь, — кивок головы в сторону мертвой девушки. — Кровь Джульетты. — Энди, я… ничего не помню… не помню, как… — Ты ведь помнишь, кто она такая, правильно? — перебивает меня он, неотрывно скользя взглядом по моему лицу, задерживаясь на каждой черточке, но отчего-то постоянно возвращаясь к губам. Всматривается так открыто и бесстыдно, что… будь у моей кожи возможность краснеть, как и прежде, то это бы непременно случилось. Но меня вдруг охватывает странный, нестерпимый жар, будто бы я оказался в самом эпицентре адского пекла. Выражаясь метафорически, конечно же. — Смутно, — нахожу в себе силы ответить я. В голове была самая настоящая каша, чтобы можно было выудить из нее хоть какие-то частички воспоминаний и размышлять, гадая, правдивы они или нет. Поэтому я даю шанс Энди рассказать мне, и он, как и всегда, не затягивает с ответом. — Она — смертная дочь главы лояльного к нашему клана и будущая невеста нашего Принца. Он собирался обратить ее сегодня ночью прямо перед свадьбой. Ты ведь помнишь? Про обряд инициации? Ты подобной участи когда-то избежал. — Тогда обстоятельства были другие, — хриплю я. Воспоминания все же находят способ погрузить мой разум в них, и я им не сопротивляюсь. Больше не сопротивляюсь. *** Тогда, чуть больше шести лет назад, в Городе Ангелов стояла глубокая, непроглядная ночь, почерневшая еще больше от казавшегося нескончаемым проливного дождя. Ни луны, ни звезд, даже фонари горели через один. Казалось, весь наш мир без оглядки погрузился в эту чернильную тьму, выхода из которой просто не было. Тогда… прошло всего полгода с момента, когда я потерял почти всю свою семью. Последними в пугающей веренице внезапных смертей стали трое мужчин — отец, дедушка и дядя — один за другим решившие отправиться на тот свет. С помощью самоубийства. Очередные ложки дегтя в моей чаше самообладания. Которая уже начала переполняться… После, каждый раз возвращаясь в пустой дом, я будто терял частичку себя. Я постепенно угасал, мои руки опускались от бессилия. Но я старался. Действительно старался уйти от этой боли, заглушая ее дорогостоящими препаратами, наркотическими веществами и алкоголем. Я веселился до упада, до потери сознания. И не замечал, что уже почти умер. До одного момента… Мой организм был уже под сильнейшим кайфом, когда в моих руках откуда-то взялся небольшой кухонный нож. Помню, как я улыбался, оставляя холодным, острым лезвием глубокие порезы на своем запястье, сплошь испещренном цветными татуировками. Ярко-красная кровь на них смотрелась особенно гротескно. Не помню, что дернуло меня тогда выйти на балкон… но я вышел. Прямо под холодные струи ливня. Я смотрел в черное небо и в шуме воды смеялся, как ненормальный, не замечая, как вместе с вытекающей из ран на руке кровью меня потихоньку покидала жизнь… От накатившей вдруг слабости я начал заваливаться вперед. Постепенно, будто во сне. Еще бы чуть-чуть, и я перевалился через перила, и рухнул бы вниз с восьмого этажа. Держу пари, когда от встречи с твердой поверхностью асфальта мои тело и кости превратились бы в кровавое месиво, и наступила, наконец, мучительно долгая смерть, я не почувствовал бы ничего. Все потому, что в моей крови уже было слишком много смесей из алкоголя и наркотиков. Все мои ощущения и чувства тогда просто испарились, оставив лишь пустоту. Но ничего из этого не произошло. Чья-то черная тень подхватила меня. Я даже не задавался вопросами, откуда на моем балконе взялся посторонний, и кто он вообще такой. Мне было глубоко плевать. Все, что я мог тогда сделать — лежать на его коленях, не шевелиться, и полумертвым взглядом пялиться в ночное небо, изредка смаргивая уже редкие дождевые капли с ресниц. Я помню лишь его голос… низкий и вкрадчивый, призывающий меня вернуться. Просящий не засыпать. — Эй! Открой глаза! Слышишь?.. Я хотел ответить ему, но язык не слушался, отрицая меня как хозяина. Вместо этого я подумал только: «Убирайся…» И, будь ситуация другой, я непременно удивился бы, когда вдруг услышал его ответ… у себя в голове. Так отчетливо и близко, будто бы он произнес это вслух прямо мне в ухо. «Твоя судьба должна была быть другой. Твое время еще не пришло, поэтому я здесь. Я хочу тебе помочь». «Другой? Какой, к дьяволу, другой?! Я выбрал эту судьбу сам! Я выбрал смерть. И мне не нужна помощь! Никакая…» Разум слабел. Я понял это, когда даже мысли, не то, что язык, начали путаться. Но я продолжал слышать его. Пусть и не отвечал ему. «На будущее: когда тебе с искренними намерениями предлагают помощь, не прося ничего взамен, просто принимай ее. А сейчас… лучше заткнись». Не знаю, почему, но мне захотелось подчиниться. Что я и сделал. А затем… моих губ вдруг коснулись чьи-то холодные пальцы, надавили на нижнюю, заставляя открыть рот, и я послушался. В следующий момент я почти задохнулся, когда в рот мне неожиданно влили странную, вязкую жидкость. Мне отчаянно захотелось выплюнуть ее, и залить неприятный вкус сразу половиной бутылки Джека… но мое тело в ответ лишь слабо дернулось, покорно принимая в себя инородную субстанцию, и не делая ровно никаких попыток сопротивляться. Сколько это продолжалось? Несколько секунд? Минут? Часов? Мне почудилось, что прошла вечность, пока мое горло не было полностью забито этой плотной липкостью. Дыхание становилось все более надрывным — легкие уже отказывались справляться. А затем доступы к кислороду в одно мгновение перекрылись. Мне хотелось схватиться за горло, разорвать его к дьяволу и глотнуть, наконец, такого долгожданного воздуха… «Что чувствуешь, когда погребен заживо?» Его слова в моей голове прозвучали издевательской насмешкой, прежде чем мое сознание полностью не померкло, уступив место безысходной темноте. Но и эта темнота продлилась, наверное, всего несколько секунд. Мой взгляд чуть прояснился, даже слабость в теле исчезла. Почти. Я сразу попытался встать, но меня мягко вернули в прежнее положение, сопровождая этот жест пояснением: «Ты еще слишком слаб. Тем более, ритуал еще не завершен». «Ритуал? Что…» Ответ на свой так и не заданный вопрос я получил тут же. Моего все еще кровоточащего запястья коснулась успокаивающе прохладная, бархатная мягкость, а после… странное ощущение. Трудноописуемое. Больше похоже, когда в вену на сгибе локтя вставляют специальный шприц, игла которого позволяет крови свободно попадать в вакуумную пробирку. Когда кровь буквально вытягивается из твоего тела… — Что за хрень?! Я сделал попытку отдернуть руку, когда понял, что происходит. Но в запястье вцепились мертвой хваткой, а свободная рука этого существа одним движением пригвоздила меня к полу. Как бы я ни извивался, высвободиться не получалось. Поскольку достаточных сил для отпора у меня все еще не было, я быстро выдохся и, сжав зубы, наблюдал, не в состоянии отвести взгляд и морщась от неприятных ощущений. Наконец, существо отпустило мою руку, которая тут же обмякла и будто бы налилась свинцом — даже просто подвигать ей казалось уже чем-то невозможным. Я вздрогнул от неожиданности, когда существо вдруг коснулось моих губ своими и легким движением языка слизало с них остатки липкости. Потом немного отстранилось, заглядывая мне в глаза, и от этого взгляда меня пронзили тонкие иглы ледяного страха. Я вдруг явственно увидел его лицо. Его отвратительную маску демона, повергшую меня в пучину черного ужаса… Его низкий голос вновь проник внутрь моего сознания, мягко вторгшись в него, не спрашивая разрешения. Вот только… оно и не требовалось. Странно, но я уже был готов впускать его к себе в голову, когда угодно. Лишь бы он никуда не уходил… «Сегодня тебе нельзя оставаться одному. Первая ночь самая тяжелая. Я побуду с тобой». Не дав мне вставить и слова, он мягко подхватил меня на руки и резко поднялся во весь свой немаленький рост. От испуга я прижался к нему, крепко обхватив руками его шею, и зажмурился. Я чувствовал, что меня несут очень аккуратно и так, будто бы я ничего не весил. Он шел быстро, но ступал так, будто бы пола под его ногами не было вовсе. Он словно плыл по воздуху… Через секунду я уже обнаружил себя сидящим в полном недоумении на собственной постели посреди гнезда из смятых, черных простыней и одеял. Существо, оказавшееся молодым парнем, а не демоном, опустилось на кровать рядом со мной, направив на меня свой внимательный взгляд. В неверном желтом свете прикроватной лампы я попытался рассмотреть его. Иссиня-черные волосы мягкими волнами ниспадали на его плечи, затянутые в черную кожу байкерской куртки, взгляд пронзительно-голубых глаз казался печальным, а бледное лицо было точно высечено из мрамора… Этот парень был слишком красивым. Идеальным. И в одно короткое мгновение его красота пленила меня. Подчинила себе. Сделала навеки своим покорным рабом. — Как тебя зовут? — неожиданно спросил он, застав меня врасплох. С минуту я молчал, словно язык проглотив. Будто забыл, кто я, забыл собственное имя. Но нет, не забыл. — Эшли, — пробормотал я. Страх перед ним медленно отступал, давая мне возможность немного расслабиться и дышать более размеренно. — Можно просто Эш. А… ты? — Эндрю, — ответил он с легкой улыбкой, заставив мое сердце дрогнуть и забиться так быстро, будто бы это была маленькая птичка колибри, а не человеческий орган, — но можешь звать меня Энди. Или Ди. Выбирай сам, как тебе комфортнее. — Приятно по… Внезапная боль скрутила все мои внутренности, выбив из меня все слова. Обхватив себя руками, я скорчился на постели, согнувшись в три погибели. Боль была настолько сильной, что меня прошиб холодный пот, из глаз хлынули слезы, а из горла вырвался пронзительный крик. Рука Энди осторожно легла мне на спину, поглаживая, будто пытаясь успокоить. Странным образом это немного отвлекало меня, и я смог судорожно вдохнуть и выдохнуть, прежде чем новый приступ не настиг меня, заставив до боли сжать челюсти. — Ты справишься, Эшли. Нужно пережить лишь эту ночь. Я только едва заметно кивнул, не в состоянии ответить. Нестерпимая боль снова накрыла меня, не дав времени отдышаться. Непонятно, как я выдержал. Всю ночь метался в дикой агонии между приступами, и кричал не своим голосом. Меня буквально выворачивало наизнанку и ломало до звуков хруста в костях. Хотелось выблевать собственные внутренности, лишь бы эта боль, наконец, отпустила. Тогда я еще не знал, что кровь Энди отравила мою. Она изменила меня. И… убила. По-настоящему. *** — Ты слышишь нас? Из черно-красной комнаты, где обнаружилось тело Джульетты, и где остался Энди, меня вывели два высоких вампира, закутанные в длинные мантии из черного, дорогого на вид, бархата. Их лиц я не увидел — они были скрыты за объемными капюшонами. Я не сопротивлялся — за совершение таких деяний, как убийство других вампиров или важных для вампирских кланов существ наказание предполагалось одно и безо всяких поощрений — смерть. А раз сомнений в том, что именно я убил эту девушку, не было ни у кого, включая меня, то и в борьбе не было никакого смысла. Поэтому… с тем, что мне предстоит, я смирился практически сразу. Суд организовали тут же — Совет никогда не спит и всегда готов решать не только ежедневные проблемы клана, но и судьбы преступников. Стража провела меня через массивные, дубовые двери, и оставила меня в комнате, где я моментально погрузился в кромешную темноту. Вдруг один за другим по кругу начали зажигаться красно-желтые факелы, осветив Совет, — вампиров, облаченных в похожие мантии, как и стража, только в бордовые — и меня, оказавшегося окруженным огнем и моими судьями. Словно в ловушке. Хотя, почему «словно», когда это и есть ловушка… — Девиант, ты слышишь нас? И все же странное мне дали имя… *** — Всем новообращенным присваивают особенные имена, благодаря которым они становятся полноправными членами нашего клана, — говорил Энди, глядя на меня изучающим взглядом. — Например, когда меня приняли, я получил имя Пророк. Этот наш с ним разговор случился спустя месяц после моей смерти и перерождения. Сложно сказать, что я почувствовал в тот момент. С одной стороны, я буду скучать по моему имени — с того момента, когда я его официально сменил, оно стало неотъемлемой частью моего «я». Даже не могу представить, чтобы меня звали как-то иначе. А с другой стороны… интересно, что же за новое имя мне дадут, и подойдет ли оно мне? Но вместо этого вопроса я задал совершенно другой: — Почему Пророк? — Потому что я могу видеть, что предначертано. Помнишь, как я сказал тебе, что твое время еще не пришло? Я молча кивнул. Даже если сильно захотеть, все равно я буду не в силах забыть ту кошмарную ночь, когда тело билось в сильнейших судорогах и словно горело заживо… — То есть… ты видел, как именно я умру? И когда? Энди в ответ нахмурился. — Видел. Но это был лишь один из возможных вариантов. Судьба меняется каждую секунду в зависимости от принимаемых решений и вытекающих из них поступков. Но рассказать тебе больше я не смогу — это не в моих силах. Я промолчал. Да и что я мог ему сказать? Я умер, моя судьба уже изменилась. Ничего уже не исправишь. — А насчет имени… ты хочешь сказать, что моим человеческим именем меня теперь никто называть не будет? — Почему же, — губы Энди тронула ласковая улыбка, — я буду. Грех не произносить твое имя, ведь оно такое красивое. Как и ты. Я ощутил странное смущение от его слов. Ну, как, не совсем то смущение, от которого, в привычном нам понимании, бросает в жар и алеют щеки. Я все еще привыкаю к мысли, что уже не являюсь смертным существом, и что мой организм теперь функционирует иначе. В общем… щеки у меня не покраснели, но… мое состояние совершенно точно изменилось, и Энди, так или иначе, почувствовал это изменение. После моего превращения между нами установилась странная связь. Прямо как у животных, которые способны улавливать настроение других живых существ по их движениям или ритму биения сердца. — Энди, ты ведь знаешь, что… ну… «Я знаю», — эхом отозвался в моей голове его низкий голос, и от этого я вдруг напрягся, ведь совершенно не ожидал, что он сделает это снова. Я было хотел возмутиться, мол, как же так, я ведь тебе запретил врываться в мою голову без разрешения! Но ответил ему так же мысленно: «Тогда ты наверняка понимаешь, что у тебя ничего не выйдет. Я не по парням, если ты еще этого не заметил». «О, не сомневайся, заметил. И не только это». «Что это значит?» — спросил я, ощущая некий холодок, пробежавший вдруг по спине. Хочу ли я вообще знать ответ?.. — Хочешь. И ты узнаешь, — загадочно улыбнувшись, сказал вслух Энди, чем ввел меня в полный ступор. — Может, хватит уже говорить загадками, а? — буркнул я, складывая руки на груди и показывая, таким образом, насколько меня раздражала эта ситуация. — Надоело, ты меня так только больше путаешь, и создаешь больше вопросов, чем ответов… — Дорогой мой Эшли, — он вдруг придвинулся ближе, заглядывая мне прямо в глаза. От его такого беззастенчивого, открытого взгляда я машинально отодвинулся, внутренне боясь и одновременно тайно желая того, что может последовать дальше. — Наше существование — уже само по себе один сплошной вопрос, на который ответа нет, и не будет. Но, пожалуй, один ответ я могу тебе дать… В тот момент я не успел сказать и слова — едва уловимым движением его ладони коснулись моего лица, осторожно приподнимая пальцами мой подбородок, а затем, не отрывая от меня взгляда ярко-голубых глаз-льдинок, он прикоснулся своими прохладными губами к моим, накрывая их, как покрывалом. Меня охватили самые разные чувства, среди которых четко выделялась смесь паники и некоего страха. «Подожди…» — пронеслась в мозгу ярко пульсирующая мысль. — «Энди, я…» «Эш, не думай. Просто расслабься, и дай себе почувствовать…» Но я оцепенел, не зная, как реагировать — его поцелуй явился для меня полной неожиданностью. И все же, когда его язык обжег приятным холодом мою нижнюю губу, я поддался. Поддался его и моим собственным желаниям и, медленно приоткрыв рот, позволил себе впустить его внутрь… *** Я позволил. И вот, где теперь оказался — на собственном суде в ожидании смертного приговора. Обвожу взглядом членов Совета, ощущая холод, без приглашения скользнувший вниз по позвоночнику, и сковавший своими острыми, ледяными когтями каждый уголок моего тела. Уняв мелкую дрожь, даю ответ внезапно треснувшим голосом: — Да, я слышу вас. Ровное звучание голосов вампиров заставило мои руки непроизвольно сжаться в кулаки. Я получил ровно то, что ожидал. Не меньше и не больше. — Девиант, Сын Ночи. За жестокое убийство Джульетты Симмс — невесты Принца нашего древнейшего клана «Черный Легион» — мы, Совет Древних, приговариваем тебя к тюремному заключению на семь дней и последующей смерти. Добавить мне нечего. После вынесения приговора мне на голову тут же напяливают нечто, напоминающее по ощущениям мешок из плотной, дурно пахнущей ткани, а руки заковывают в наручники. Считаю, что это лишнее — я ведь и так иду с ними по своей собственной воле. Но кто я такой, чтобы спорить?.. Вели меня недолго. Как я понял по частым поднятиям по лестницам, мы держали путь на самый верх, где располагались казематы специально для нечестивых убийц вроде меня. И ничего хорошего мне это точно не предвещало. Спустя еще примерно минут пять и еще один подъем я услышал звон ключей и противный скрип отворившейся двери. Затем с меня сняли наручники, стащили «мешок» с головы и грубо втолкнули вовнутрь, почти сбив с ног. Позади со скрежетом захлопнулась дверь, и в замке несколько раз провернулся ключ. Удаляющихся шагов я уже не услышал — вампиры передвигаются до странного тихо, словно вообще не касаются пола. Совсем как Энди… У меня появилась возможность осмотреться, что я и делаю. Место, куда меня привели, оказывается небольшой, спартанского вида камерой с голыми, каменными стенами грязного серого цвета. У стены справа вместо уже привычного для меня гроба располагается узкая кровать, выглядящая слишком жесткой и неудобной не только для того, чтобы спать на ней, но и просто сидеть. В изножье лежит сменная верхняя одежда — рубашка в красно-черную клетку и серая майка. Только сейчас я вспоминаю, что жилетку оставил в гримерной задолго до убийства, а заключенному не положено разгуливать по камере топлесс, светя накаченным торсом. Впрочем, это правило, видимо, не касалось концертных, кожаных штанов, которые до сих пор были на мне. Что ж, образ выходил весьма соблазнительным. Майку бы только убрать… На этих мыслях я лукаво улыбаюсь про себя и, облачившись в предложенную одежду, оглядываюсь. Взгляд упирается в решетчатое окно, довольно широкое и большое, от пола до потолка, выходившее на южную сторону. — А вот и вишенка на торте… Невесело усмехаюсь про себя, когда вдруг понимаю всю «шутку» моего положения. Всем известно, что вампиры не переносят солнечный свет, за исключением более сильных сверхъестественных созданий, которые обычно ощущают лишь небольшой дискомфорт, находясь слишком долго на солнце, поэтому, так или иначе, вынуждены скрываться в тени. Но прямые солнечные лучи в большой концентрации даже способны убить новообращенных вампиров, которые только-только переродились и еще не имеют достаточно сил противостоять природе солнца. То же самое относится и к просто ослабевшим вампирам, которые очень долгое время не имели возможности питаться свежей, теплой кровью. А это значит… Смотрю вокруг себя, анализируя. Окно на то и широкое, чтобы солнце проникало во все уголки камеры, а учитывая, что это юг… в общем, мне придется соседствовать со светом весь день напролет вплоть до самого вечера, по возможности, прячась по углам. А если взять во внимание, что меня приговорили к смерти через семь дней, то кормежка для меня явно не предусмотрена. И, когда я достаточно ослабею, от солнца скрыться уже не получится, какие бы попытки я не предпринял. Первые несколько дней я выдержу. Но не неделю. Ощутив предательскую дрожь в коленях, я делаю несколько шагов в сторону от кровати и опускаюсь на черный, каменный пол. Прислоняюсь спиной к стене, неотрывно следя, как из камеры под натиском теней медленно уползают восвояси закатные лучи солнца, вспыхивая яркими оранжево-красными красками. Умирающее солнце. Иронично. Невольно задумываюсь о своей смерти. Нет, не о моменте, когда возможность дышать окончательно покинула меня, а сердце остановилось навсегда. Нет. О том, как очнулся в полном неведении, где нахожусь. О том, как Энди поднял меня из собственной могилы. О том, как я осознал, что, действительно, умер. Впрочем, все, как я и хотел, разве нет?.. *** — Эш, порядок? Я посмотрел на руку, которую мне протягивал Энди. Тогда я еще не обратил внимание, на чем именно он стоял. Вполне возможно, что зрелище обескуражило бы меня еще больше. — Что происходит? — спросил я, осторожно, с некоторым усилием принимая сидячее положение и недоуменно оглядываясь. — Это что… яма? — Почти угадал, — Энди беззаботно улыбнулся мне, но руку так и не убрал. Поколебавшись еще немного, я все же принял его помощь, и тот, потянув меня на себя, с легкостью помог мне встать. Оказавшись на ногах, я тут же чуть было не упал за довольно низкие края какого-то ящика, — да, я подумал, что это ящик — но Энди вовремя подхватил меня за талию, не давая мне этого сделать. Со смущенной улыбкой я поблагодарил его и, отстранившись, огляделся. Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Даже бледный свет полной луны не проникал сюда. То, что мы с Ди находились совершенно точно в яме, я понял только по очертаниям, характерному запаху и благодаря моему воображению, дорисовавшему остальную картину. Маслом, блин. — Надо бы выбраться отсюда, — бодрым голосом заявил Энди и, взмахнув полами своего длинного, черного плаща, в два прыжка оказался наверху, прямо у самого основания «ямы». — Человек-паук, блин, нашелся, — тихо фыркнул я и, стиснув зубы, попытался последовать его примеру. Правда, что-то сразу пошло не совсем так, как я рассчитывал. Земля под моими ногами и пальцами была рыхловатой и постоянно осыпалась, к тому же, я был в довольно неудобном, облегающем черном костюме, похожем на смокинг, который весьма затруднял выполнение моей задачи. Поэтому после нескольких безуспешных попыток вскарабкаться наверх, я оставил эту затею, и укоризненно посмотрел на Ди, который все это время наблюдал за мной с заинтересованным лицом. — Изверг ты, Энди! — крикнул я, сердито отряхивая руки от черной, липкой грязи. — Может, поможешь? В ту же секунду быстро и незримо, словно ветер, черная тень подхватила меня и унесла наверх, где мягко поставила на землю. Но чувство равновесия меня покинуло, и я тут же шмякнулся на пятую точку прямо на сырую от росы траву. — Нужно было только попросить, — прошептал мне на ухо низкий голос Энди, от которого по спине холодком пробежались мурашки. Я поежился от странных ощущений и поднял голову, неодобрительно посмотрев на него. Энди в ответ лишь обворожительно улыбнулся, снова помогая мне встать. — Спасибо, — пробормотал я и собирался сказать еще что-то, но слова застряли в горле, когда я невольно посмотрел на яму за своей спиной. Ощущения от увиденного были… непонятными. Но как еще описать то, что чувствуешь, когда стоишь у края вырытой могилы, и внезапно понимаешь, что эта могила — твоя? Я вдруг отчетливо увидел ящик с откинутой крышкой, в котором очнулся. Только вот не ящик это был вовсе. Гроб. Прямоугольной формы, темно-коньячного цвета, несомненно, дорогой, с внутренней отделкой из жатого атласа. А у основания могилы… Я медленно обошел яму с правой стороны, минуя большую кучу рыхлой земли, и чуть снова не упал от внезапной слабости, волнами пробежавшейся по всему телу. Взгляд расширившихся от испуга глаз уперся в серую плиту — похоже, само надгробие еще не успели поставить. На выгравированных словах на граните танцевали редкие блики лунного света, позволяя прочесть надпись: «Эшли Парди. 28 января 1979 — 28 января 2010». Эпитафию я читать не стал — все было слишком стандартно и заезжено, чтобы почувствовать хоть что-то. Хоть одну эмоцию. Почувствовать… — Тебя похоронили спустя четыре дня. Вскрывать не стали — я запретил. На похоронах были все твои друзья и родные. Аура скорби и светлой печали тогда была особенно сильной, она буквально заполняла собой каждый уголок кладбища. И я ощутил ее сполна. Эшли… они тебя, действительно, очень любили, можешь в этом не сомневаться. Я резко обернулся. Энди стоял сзади в одном шаге от меня, недвижимо, почти слившись со статуями кладбищенских ангелов вокруг. Черный ангел смерти. Я смотрел на его спокойное, бледное лицо, и внутри меня закипала жгучая ненависть. — Ты… — в собственном голосе я услышал ненавистные мне плаксивые нотки, из-за чего разозлился еще больше, — это все твоя вина! Твоя… гребаный демон… «Эшли». Его голос, произнесший мое имя, вдруг отозвался в моей голове звуками циркулярной пилы — он давил, оглушал и резал до невыносимо острой боли. Я непроизвольно схватился за голову и закричал не своим голосом, упав на колени прямо в траву. Наверное, в тот момент все кладбище бы меня услышало. Конечно, если бы у мертвых были «живые» уши… Боль, шквальной волной поднявшаяся во мне, ослепляла. Сковывала каждую мышцу, выла среди окоченевших, безжизненных органов. Я думал, что не испытаю снова боли сильнее той, что была, когда во мне умирала моя человеческая сущность, захлебываясь в жесточайших мучениях. Да, теперь я это понял. Я понял, что умер в ту самую ночь… «Эн-ди…», — мысли заплетались не хуже языка, который, казалось, иссушился, рассыпавшись в прах в моем рту — я его совершенно не чувствовал. — «Что… это?» Прохладные руки опустились на мою сгорбленную, дрожащую спину, осторожно погладили, затем переместились мне на плечи. Я с трудом заставил себя поднять голову, встретившись взглядом с Энди. — Тебе нужно поесть. Если не будешь есть, боль только усилится, а ты совсем ослабеешь. Я своим ушам не поверил. «Поесть?.. Ты, блин, серьезно?!» — Серьезнее не бывает, — ответил вслух Энди. — И, поскольку место для кормежки здесь неподходящее, то придется действовать по старинке. С этими словами он закатал рукав своего плаща, поднес левое запястье ко рту и… прокусил его удлинившимися на моих глазах клыками. Наверное, мой ошарашенный вид был настолько нелепым, что Энди вдруг звонко рассмеялся, и протянул прокушенную руку ближе к моим губам. Я инстинктивно отодвинулся подальше. — Смелее, Эш. Тебе нужно поесть. Какое-то время я сверлил его недоверчивым взглядом, но все же повиновался. Сжав губы в тонкую нить и осторожно поведя носом, я ощутил тонкий аромат свежей крови, который подействовал на меня моментально: клыки удлинились, чуть не проткнув кожу губ, а глаза на секунду застлала темная пелена. Дальше происходящее больше напоминало кошмарный сон, чем явь: два острых клыка погрузились точно в ранки на белой коже с синими венами подобно ножам в масло, а непривычно сладкая, одурманивающая кровь постепенно заполнила все нутро, заставив адскую боль отступить. С каждым глотком я все больше и больше чувствовал себя… вновь живым. — Достаточно, — Энди аккуратно убрал свою руку от моего рта и, посмотрев на меня каким-то странным взглядом, широко улыбнулся. — Запачкался, словно ребенок. Я же, продолжая сидеть в той же позе на траве, был немного не в себе, чтобы ясно соображать. Состояние напоминало то, когда накачиваешь свой организм сильными обезболивающими, которые, кроме чувства облегчения, привносят еще более яркие ощущения некоторой оторванности от реального мира. Поэтому, когда прохладные пальцы Энди мягко коснулись моих губ, стирая с них кровь, я отреагировал лишь удивленным взглядом. — И не смотри на меня так, — буркнул Энди, продолжая очищать мой рот. — Мой маленький ребенок… над кормежкой еще нужно поработать. Тебе есть, куда расти. *** «Есть, куда расти… конечно, блин, есть. За шесть лет я убил слишком много невинных… и все благодаря тебе». Небо за окном окрасилось в угольно-черный — пришла ночь, сменив еще один день, который я потратил на игры в прятки со смертоносным солнцем. Ненавижу. Себя за то, что поддался тогда эмоциям, за которые поплатился медленной смертью. И его. За то, что проклял меня, сделал из меня этого монстра… В состоянии полной апатии я лежу на жесткой кровати, сложив руки на груди и моля высшие силы дать мне возможность поскорее уснуть, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о еде. Но вместо долгожданного сна в голове всплывает новый отпечаток воспоминания — о моей первой жертве. Тогда, если бы не Энди, мне не удалось вовремя остановиться. И то был первый раз, когда Энди, пусть и на одно короткое мгновение, рассердился на меня по-настоящему. *** — Эшли, хватит! Я, не отрываясь от шеи молодой девушки, которая уже еле дышала, чуть повернул голову и посмотрел на Ди. Его бледное лицо, скрытое тенью от света одинокого фонаря, было непроницаемо, но в самой глубине глаз пылала затаенная угроза. Почувствовав темную энергию опасности, исходящую от него, я медленно отстранился от своей жертвы, попутно вытирая рот рукавом белой рубашки, и оставляя на ней кровавые разводы. Свободной рукой я, поддерживая девушку за талию, осторожно опустил ее на уже остывший, но все еще теплый после жаркого дня, асфальт. — Энди… — я потупил взгляд, уставившись на носки своих ковбойских ботинок. Мне вдруг стало дико стыдно. Причем, стыдно перед ним, а не перед моей жертвой. Похоже, я его все-таки разозлил… — Если ты будешь и дальше себе такое позволять, об этом станет известно Совету, — голосом, в котором прозвучали жесткие, стальные нотки, сказал мне Энди, заставив меня внутренне напрячься. — А они не церемонятся с новообращенными. Одним вампиром больше, одним меньше — для них это никакого значения не имеет. Он опустился перед девушкой на колени и, наклонившись к ней, начал что-то быстро шептать ей на ухо. Ее длинные ресницы слабо дрогнули, и она едва заметно кивнула, явно соглашаясь с чем-то. Но с чем именно, я так и не услышал. — Ее раны скоро затянутся, и уже на утро она ничего не вспомнит, — небрежно бросил мне Ди и, резко встав с колен, направился к выходу из подворотни, не удостоив меня даже взглядом. — Идем. Я не стал испытывать его терпение и поспешил следом, украдкой оглянувшись на девчонку, все так же неподвижно лежавшую на асфальте. В тусклом свете фонаря я заметил, что ее грудь мерно вздымалась от едва уловимых для человеческого глаза вдохов и выдохов, и вдруг почувствовал невероятное облегчение. Но вместе с облегчением пришли и угрызения совести: я ведь мог убить ее. Это сделать легче легкого — всего лишь превысить допустимую норму крови, чтобы заставить человека умереть мучительной смертью из-за огромной кровопотери, невосполнимой с жизнью. Какое-то время мы шли куда-то в полном молчании. Я старался не отставать от него, что было довольно сложно — мой рост в сравнении с его не позволял мне в полной мере сделать этого. Пришлось почти бежать, чтобы наконец-то поравняться с ним. — Прости меня, Ди, — собравшись с мыслями, выдавил из себя я. Получилось так тихо, что я даже испугался, расслышал ли он меня. Расслышал. — Я не виню тебя, Эш, — ответил он, посмотрев на меня потеплевшим взглядом прозрачно-голубых глаз, и мягко улыбнулся мне. — Со временем ты все поймешь. Я научу тебя. *** Воспоминание меркнет, оставляя странный осадок. Хотелось сказать «на душе», но я вовремя одергиваю себя, понимая, что эта фраза была бы не к месту. И тут невольно вспоминаю, в каком шоке был, когда обнаружил, что у меня есть отражение в зеркале. И подумал, что я, возможно, не совсем вампир, хоть это и было глупо отрицать. Моя внешность буквально кричала об этом — некогда смуглая кожа приобрела бледный оттенок, из-за чего черты лица стали выглядеть еще тоньше, темно-карие глаза теперь были больше янтарными, напоминавшими своим цветом виски, который я так любил. Пожалуй, только цвет и длина волос не изменились… И вот, пялясь на свое отражение, я думал: «Как же так? Ведь почти все фильмы и книги в мире учат нас, что вампиры, вроде как, в зеркалах не отражаются. И я им свято верил. Выходит, все это — наглая ложь?» Энди тогда успокоил меня, объяснив, что все эти россказни про отсутствие отражения связаны с религиозной чушью, в которой говорится, что вампиры — мертвые создания, противоестественные для реального мира, и потому у них нет души. А раз нет души, то нет и отражения. — Но ведь это полный бред! У нас есть тела, мы материальны, а значит, осязаемы! С какого дьявола у нас тогда не должно быть отражения? — распалялся Ди, активно жестикулируя и ходя взад-вперед по комнате, мельтеша перед моим носом. Я же сидел на диване и бессознательно улыбался, наблюдая за ним, и не переставая удивляться, сколько же в этом существе яростной энергии, страсти… и я восхищался им, совершенно этого не скрывая. Был ли я влюблен в него уже тогда? Оглядываясь на эти воспоминания, я вижу много деталей и знаков, которые в точности подтверждают эту теорию. Но я не был уверен. Да и слово это слишком громкое — «влюблен». Я был им очарован — вот, что подходит больше под определение моего к нему отношения. Очарован, восхищен… я вел себя как фанат, готовый слепо следовать и выполнять абсолютно все, что попросит кумир. Ди… он дарил мне свое покровительство, внимание. Заботился обо мне. Прикасался… Пожалуй, у вампиров странное представление об отношениях, и оно в корне отличается от человеческих. В них слишком много собственничества. Особенно между вампиром и им же обращенным существом — бывшим человеком. Про себя я их называю Создатель и Обращенный. Чувство ответственности за новую «жизнь» в таких отношениях гипертрофировано. И грани, проходящие между желаниями тела, любовью, заботой, защитой, взаимным уважением стираются, перемешиваются и обезличиваются. Поэтому… Ди, как мой Создатель, не видел ничего плохого в том, чтобы прикасаться ко мне так, словно я был его мальчиком на ночь. А я, наверное, просто привык к этому со временем, поэтому не упрямствовал. Ди, кстати, часто говорил, что вампирского во мне слишком мало, а человеческого, наоборот, слишком много. Возможно, в этом и причина, что мне все еще сложно было смириться с некоторыми вещами, в число которых входило и собственническое отношение Ди ко мне. И, тем не менее, Энди… был единственным вампиром в этой «секте» — клане, конечно, же — которому я безоговорочно доверял и позволял больше, чем другим. Отчасти потому, что, ощущая его темного внутреннего демона, боялся его. А отчасти… по причинам, которые я пока не в состоянии определить. Они просто есть, и я их чувствую… Тут мысли начинают путаться, а мое сознание постепенно проваливается в долгожданный сон. Однако не успеваю я этому порадоваться, как в голове вдруг возникает его голос. «Эшли?» Легок на помине. Я плотно сжимаю губы, подавляя в себе поток нецензурных выражений, которым сиюминутно хочется обругать его. Какое-то время в моем сознании было пусто — я прогнал прочь все мысли, что могли послужить ему ответом. Но затягивающееся тягостное молчание вскоре начинает давить на меня, и я не выдерживаю. «Что тебе нужно?» «Я пришел… за тобой». Я лишь тяжело вздыхаю — совершенно ненужный жест с моей стороны, ведь вампиры не дышат, но он необходим для придания ситуации некой… человечности, что ли. Всем членам нашего клана хорошо известно, что из тюремных камер замка нашего Принца не сбежать по собственной воле. Поэтому в моем ему ответе полно насмешливого сарказма. «И что же это значит, Энди?» «То и значит. Я заберу тебя. Мы… уйдем отсюда. Убежим. Навсегда». Звучит слишком просто, поэтому поначалу мне сложно ему поверить. Но… тут меня цепляет совершенно другое. «Ты сказал «мы»? У меня не галлюцинации и я не сплю?» Я буквально слышу у себя в голове его невольный, мысленный вздох. Что тут сделать — нет у меня привычки верить всему, что мне говорят. Мне всегда нужны неопровержимые доказательства. «Не спишь… во сне в твой разум не пробраться. Ты должен быть в сознании, чтобы впустить кого-либо». «Что ж, логично», — соглашаюсь я, а Энди вдруг продолжает: «Если помнишь, это твой дар — закрывать разум ото всех существ, живых и нет. Я уже говорил тебе, что ты необычен, Эш». «Я это помню…» *** — Ты необычный вампир, Эшли. Ты знаешь об этом? В ответ я только неопределенно повел плечами. — Что это значит? Яркий желтый свет фонаря, мимо которого мы в тот момент проходили, моргнул пару раз, зашипел и вдруг погас. Не обратив на это ровным счетом никакого внимания, Энди сказал тоном строгого учителя: — Новообращенным вампирам не дано получать какой-либо дар. Но ты получил. Обычно этого удостоены только самые благородные и сильные из нас. Или же древние души, у которых в роду была вампирская кровь… — Подумаешь, дар, — фыркнул я, — и что такого интересного в способности по желанию закрывать свой разум от нежеланных гостей, и впускать в свою голову только избранных? Ничего ведь особенного… Я раздраженно пнул носком своего ковбойского ботинка какую-то пустую стеклянную бутылку из-под пива, кажется. Бутылка, описав высоко в воздухе широкую, кривую дугу, приземлилась на карниз какого-то бара, находящегося на противоположной от нас стороне улицы, и разбилась вдребезги, спугнув кошек, ошивающихся рядом. Я удивленно заморгал и остановился. — Ты видел?! — Не удивляйся ты так, — улыбнулся мне Энди и, мягко подтолкнув меня в спину, заставил сдвинуться с места. — Пусть ты всего лишь новичок, но сила у тебя теперь не человеческая, уж поверь мне. — Энди, — я вдруг замялся, медля со словами. В моих вопросах хоть и не было ничего такого, но каждый раз, обращаясь к нему и спрашивая что-то, мне становилось до жути неловко, словно я влезал не в свое дело, — а насколько ты стар? — По меркам нашего клана я считаюсь молодым вампиром, — незамедлительно произнес Энди, и посмотрел на меня ласковым взглядом, под которым я внутренне сжался в маленький комок от непонятного ощущения. — Но, если так хочешь знать, мне шестьдесят девять. — Хороший возраст, — хихикнул я, не удержавшись. Нетрудно догадаться, какие ассоциации вызвала у меня эта цифра. — А сколько из них ты уже… вампир? Мне хотелось сказать «мертв», но внезапно закравшаяся мысль, что это будет не слишком-то вежливо, остановила меня. Возможно, это было зря — Энди на мои слова лишь рассеянно улыбнулся и смешно наморщил нос. — Дай-ка подумать… мне было двадцать пять, когда это произошло, так что, если не ошибаюсь… сорок четыре года. Надо же, не разучился считать еще… — Прилично, — присвистнул я, нахмурившись. Меня-то он точно переплюнул на целых четыре поколения. А я еще считал себя старым. Вот же дурак. — Слушай, если тебе почти семьдесят, то… это значит, ты застал расцвет музыки, кино, искусства в целом, ведь так? А на Вудстоке ты был? — к моему удивлению, вопросы из меня так и посыпались, и я, вдруг испугавшись своей напористости, прикусил язык. Но Энди это, похоже, не удивило. — Ты прав, много чего удалось увидеть: расцвет популярности Kiss, Motley Crue, Оззи Осборна, Guns N’ Roses, The Doors, Misfits, Sex Pistols и прочих. На Вудстоке тоже был, правда, один раз всего, но мне хватило. Половину фестиваля я вообще не запомнил — у моих приятелей было много забористой травки, так что… — Повезло тебе, — мечтательно улыбнулся я, вообразив себе весь масштаб такого фестиваля как «Вудсток», — я даже немного завидую. Энди ухмыльнулся моей реакции и задал неожиданный вопрос: — А сколько было тебе, когда ты… — Умер? — машинально подсказал я, сразу ощутив вдруг какую-то непонятную грусть. Интересно, все ли вампиры так реагируют, когда слышат о собственной смерти, пусть и прошло с того момента уже почти пять месяцев? — Да. Хоть это и не совсем то слово, которое я хотел озвучить. Скорее… переродился. — Ха, звучит еще лучше, — вовремя посмотрев вниз, я аккуратно обошел какой-то острый камень, внезапно возникший у меня под ногами, — мне было тридцать один. Ну, почти… — Почему «почти»? — не понял Энди. — Мне оставалось буквально несколько часов до моего дня рождения, — невесело улыбнулся я. — Я тут подумал… знаешь, а ведь это иронично — я отчаянно желал смерти именно в день, когда родился. И ведь Вселенная все же услышала меня, хоть и повернулась ко мне не той стороной… — Похоже, я оказался рядом вовремя. Если бы не твои громкие мысли, я и не заметил. И я не встретил бы тебя, если не тот случай. Я вновь почувствовал это — дикое смущение и желание спрятаться куда-нибудь. Тогда я еще не осознавал до конца, почему же он на меня так действует. Я одновременно боялся его и… — Привет, Энди. Мы замерли. Прямо перед нами в тенях неосвещенной улицы я заметил тонкую женскую фигурку, облаченную во что-то, смахивающее на длинное платье, и которая, сделав шаг на свет, позволила нам разглядеть, кто это. Тогда в своей послесмертной жизни я увидел ее в первый раз. — Привет, Джульетта, — голос Энди, обычно беззаботный и полный веселых ноток, прозвучал как-то совсем сухо и отстраненно. И именно тогда я почувствовал в ней что-то. Что-то неправильное. Спровоцировавшее меня на ее убийство. *** — Я просто чудовище… «Эш, не надо так…» — голос Энди звучит как-то совсем обеспокоенно и немного печально. — «Ты не чудовище и никогда им не был». Опять эта его тошнотворная забота… Забавно, что меня это все еще волнует и вызывает целую бурю эмоций. Хотя, казалось, что я уже давно вырос из проявления всяческих чувств и со временем стал более черствым. Жестким. Выстроил вокруг себя крепкую стену, и не подпускаю никого и на пушечный выстрел. Но только вот с Энди это не работает… каким-то образом он каждый раз умудряется отыскать где-то глубоко во мне маленького, обиженного и обозленного на весь мир подростка и разбудить во мне все эти переживания, увеличивая их мощность в стократ… нет, Энди. Только не снова. Я не нуждаюсь в этом. Не нуждаюсь в тебе! «Пошел ты к дьяволу!» — в эту мысль я вкладываю всю свою боль, чтобы заставить его понять, что он сотворил со мной. — «Я ненавижу тебя! Ненавижу…» В горле мерзким комком скапливается горечь. Сжимаю челюсти так, что начинает сводить скулы. Неприятно… «Эш…» Глазам больно, и я закрываю их пальцами, чуть надавливая на веки. Прохлада моей кожи успокаивает. Нет, я не заплачу. Ни за что. Не при тебе. Пусть нас и разделяет железная дверь, и каменные стены… я не дам тебе услышать. Не дам почувствовать… «Ты убил меня, Энди», — проносится мысль, в которой сквозит горькая обида, и которую мне скрыть не удалось. — «Отравил, убил, воскресил…. Это больше не я. Ты сделал себе монстра Франкенштейна и гордишься этим». «Ты не прав», — его голос внезапно отзывается в голове такой болью, что у меня возникает стойкое ощущение, что Энди сейчас сам заплачет. И от этого становится не по себе. — «Ты… ты тогда был в таком отчаянии, твои мысли были слишком громкими… тебе нужна была помощь. А я… не смог… просто не смог пройти мимо и не помочь тебе. Да, я часто виню себя, что не могу помочь иначе… когда-то ведь и мне так же помогли. Я не всесилен, Эшли. Я не маг и не бог. Даже не дьявол. Как и ты, я был когда-то человеком… и в дар — если это можно назвать таковым — получил бессмертие и способность «дарить» это бессмертие другим. Я понимаю, что ты меня никогда за это не простишь. Но неужели ты думаешь, что я себя когда-либо прощу? Если ты так считаешь, то глубоко заблуждаешься…» Предательская слеза обжигает холодом уголок глаза, скатываясь вниз и теряясь в немного спутанных, черных волосах. Пальцами я небрежно вытираю оставшуюся мокрую дорожку и принимаю сидячее положение, облокачиваясь спиной о стену. Затылком чувствую успокаивающую прохладу камня. Он гораздо холоднее, чем я. Вот только камень не способен убивать. Не способен испытывать муки совести, а я… «Я пошел на поводу у собственных эмоций, Ди. Если бы я не сделал этого, эта девушка была все еще жива. И за то, что лишил ее жизни просто так, поддавшись секундному порыву, я себя уже не прощу». «Я прощу», — тут же громким эхом отзывается Энди, заставив меня вздрогнуть. — «Если будем искать виноватых, то смело можешь обвинить меня. Это же мне пришла в голову идея попросить ее исполнить вокальную партию в нашей новой песне… Помнишь? «Lost It All». Хотя, она нам очень помогла, добавив необходимой атмосферы. И выступление было отличным, отчасти благодаря ей…» Безусловно, он прав. Именно эта песня принесла нам неожиданный успех. Нас заметили. Признали. Полюбили. И, вместе с тем, возненавидели. В течение долгого времени на последующих выступлениях приходилось выслушивать всякое. Нам кричали, что мы позеры, жалкая пародия на легендарные группы, которые достаточно сильно повлияли на нашу музыку. Что мы никто и не умеем ни играть, ни петь. Энди с одним таким хейтером однажды чуть даже не подрался. Но я вовремя остановил его: все же Энди вампир, существо со сверхъестественными силами, и в порыве чувств он мог легко прихлопнуть того гада, словно муху на глазах у толпы фанатов и работников сцены. Конечно, мой внутренний демон считал, что хейтер заслужил такой участи. Но рациональная часть твердила: нам не нужны лишние проблемы из-за нарушения правил обоих миров. Иначе мы с Ди сейчас оба ожидали бы смерти, сидя в соседних камерах… Мысли вдруг возвращаются к моменту, когда мы решили заняться музыкой и создать группу. Вдвоем. Не сговариваясь заранее. Два года назад Энди просто пришел ко мне и поделился своей идеей. А я выслушал и согласился. Всю свою сознательную, смертную жизнь я посвятил именно музыке, и уже не мыслил себя в чем-то другом. Поэтому я отнесся со всей серьезностью к перспективе вновь вернуться к любимому делу. Тем более, раз уж такой шанс представился в жизни после собственной смерти, то грех упускать его. Я же не полный идиот, чтобы взять и прошляпить такую возможность. *** Совет не запрещал нам, вампирам, участвовать в человеческой деятельности и заниматься ей. Главное — не выдавать себя, иначе это может плохо закончиться. Как для человека, узревшего демоническую сущность, так и для вампира, открывшего эту ему самую сущность. Так что, мы решили делать то, что у нас лучше всего получалось — заниматься музыкой. У Энди обнаружились потрясающие вокальные данные, поэтому обязанность сочинять лирику и петь легла на него. Я же играл на акустике и электро, помогая с рифмой к его текстам, подбрасывая идеи и подбирая подходящие на мой вкус риффы. Этими моментами я, действительно, наслаждался, ведь с самого детства боготворил все, связанное с музыкальной сферой. Да и семья у меня была соответствующая — сплошь одни байкеры и рокеры. Определенно, мне было, на кого равняться. В составе из двоих — Энди и меня — и с арсеналом из десяти песен мы даже иногда умудрялись выступать в местных клубах и забегаловках. С периодическим успехом, хочу заметить. Единственное, чего нам пока не хватало — громкого названия. Вместо него было временное и неброское — «Sex and Hollywood». И в один из тихих, осенних вечеров мы попытались придумать что-то другое, собравшись у Энди в его небольшой, но очень уютной квартире, что для вампира было весьма нетипично. К слову, тогда я уже достаточно узнал его и привык к нему, чтобы чувствовать себя в его обществе более раскованно. Даже позволял себе отпускать всякого рода шуточки, в основном, пошловатые, но Энди, к счастью, не был таким ханжой, каким показался мне поначалу, поэтому частенько смеялся вместе со мной. С ним я мог снова почувствовать себя тем человеком, каким был до того, как… умер. — Как назовемся? — спросил я, когда мы корпели над текстом к новой песне «Lost It All», удобно расположившись на широком, кожаном диване в гостиной. Энди поднял голову от исчерканной и исписанной вдоль и поперек страницы блокнота, лежавшего у него на коленях, и задумчиво почесал подбородок. — А давай сделаем так: возьмем себе по листу бумаги и запишем слова, что придут первыми в голову, а после по очереди будем поднимать их, озвучивать и сопоставлять. Что будет звучать лучше, то и выберем. — Хорошо, — пожал плечами я, и мы выдрали по четыре листа из блокнота и, вооружившись маркерами, начали воплощать замысел в жизнь. — Готов? — спросил меня Энди спустя какое-то время и, дождавшись моего кивка, первым поднял лист над головой. — Так, первое слово — Black? — Ну, да, — Энди даже посмотрел на надпись, чтобы удостовериться, правильно ли написал. — Что у тебя? Я поднял лист, заулыбавшись. Энди же поморщился, когда прочел написанное. — Блин, Эшли, ты серьезно? «Black Boobs*»? Еще подумают, что мы ходячая реклама порнухи… — А почему нет? Групп с таким названием точно нет, — сказал я, ухмыльнувшись. Вообще мне сначала хотелось написать «Titty* Cat» по аналогии с «Kitty Cat» или «Hello, Titty» тоже по известной аналогии, но что-то мне подсказывало, что Энди не оценил бы шутку. Да, и «Hello, Black Titty»… так себе звучит, если честно. — Нет, Эш. Есть еще варианты? — Нууу, — протянул я и, куснув кончик маркера, быстро настрочил следующее слово. — Вот, может, это подойдет. — Хмм, Veil… почему именно «вуаль»? — А почему бы и нет? У нас, судя по текстам песен, вроде как готическая тема, а «черные вуали» кто носил, помнишь? Энди задумался на мгновение. — Невесты? Вернее, это был знак печали, траура… так что, скорее, вдовы. — Примерно так. Вуаль — символ иллюзии материального мира, непостижимости, тайного знания. А у нас, если помнишь, есть, что скрывать. И это «что-то» не для глаз простых смертных. — Ладно, ты меня убедил. Итак, у нас есть «Black» и «Veil». Третьим словом предлагаю это, — Энди что-то быстро начиркал маркером и развернул лист ко мне, торжествующе улыбаясь. — Прочти полностью все три слова. — Хм, «Black Veil… Brides» (Невесты в черных вуалях)? — не удержавшись, я захихикал в кулак. — Мы явно не тянем на невест. Может, женихи? Тогда будет что-то типа «Black Veil Bridegrooms» (Женихи в черных вуалях). Или предлагаешь поиграть в карнавал? Или в цирк на выезде? Энди на мою реплику лишь глаза закатил. — Эшли, ты невыносим… *** «С тем, что ее помощь была неоценима, я и не спорю. Но…» «Но что, Эш?» Я раздраженно стукнул кулаком ни в чем не повинную стену рядом с собой, оставив в ней приличных размеров вмятину. «На этом чертовом афтерпати, когда мы оказались наедине, она наговорила мне лишнего, Ди. Да, я понимаю — она нам весьма помогла с записью той песни, где нам позарез нужен был женский вокал. Но в какой-то момент она меня достала. Буквально всем: этим ее скрипучим, прокуренным, голосом, тем, как она постоянно откидывала за спину свои сине-бурые волосы, этими утиными губами, своим откровенно стервозным и вечно недовольным жизнью выражением лица, и отвратительным выбором парфюма, от которого мне постоянно хотелось чихать… в купе с тем, что я от нее наслушался…» Судя по хаотично мечущимся туда-сюда мыслям, Энди сомневался, хочет он знать правду или же нет. Но нет, видимо, хочет. «Что она сказала, Эш?» Мысленно вздохнув, словно говоря: «И на кой черт тебе все это сдалось?», я покорно отвечаю: «Что таким, как ты, ничего не нужно, кроме черного пиара. Что ты насквозь провонял фальшью и умеешь лишь играть на публику. Что ты… не способен на настоящие чувства, и что она с удовольствием забрала бы тебя себе в качестве фамильяра и личной суперзвезды. Похоже, заприметила в тебе хорошую выгоду. Держу пари, ты бы жил у нее в золотой клетке и выполнял все ее мерзкие прихоти…» «А как же Принц?» «А что Принц? Он — глава клана, на его плечах ответственность за все общественные дела и репутацию мудрого и смертельно опасного Древнего вампира, которую ни в коем случае нельзя смешивать с грязью. А его «бывшая будущая» женушка», — здесь я зачем-то изображаю в воздухе кавычки, хоть это и было совершенно напрасно — Энди все равно не увидел бы этого жеста, — «вольна делать все, что ей заблагорассудится, но в рамках действующих внутри клана вампирских законов, чтобы зря не светиться. Ведь никому не нужны лишние проблемы». Внезапно я ощутил, как Энди улыбается. Такой тихой улыбкой с легкой примесью печали. «Как вампир, ты вырос, Эш. Даже не верится…» Несомненно, слышать от него похвалу мне льстит. Однако времени на сантименты у меня нет. Впрочем, как и на все остальное. Мне хочется знать только одно. «Скажи мне правду, Энди: тогда, на афтерпати, когда она позвала тебя… ты ее трахнул?» В ответ он почему-то долго молчит, чем вызывает у меня тьму самых разных сомнений. Неужто… нет, этого не было, я не поверю. Не после всего, что произошло с нами. Между нами. Или?.. Я не выдерживаю первым. «Ди?..» «Нет, Эш. Я не прикасался к ней. Я бы не смог так поступить с тобой! Но… Эш, если бы не я, с тобой этого не случилось… это все моя вина. Я пойму, если ты меня по-настоящему возненавидишь и не захочешь больше знать…» Наконец-то. Немного не то, что я ожидал, но уже кое-что. Я уже думал, что слова придется клещами из него вытягивать. Чувствую, как грудь приятно сжимает от облегчения. Что ж, один из ответов на мучившие меня вопросы я все-таки получил. Но следом тянется новый вопрос, и от этого я снова ощущаю себя загнанным в тупик. И это начинает меня злить. Опять. «О чем ты вообще?» «Все, как ты и сказал мне ранее — она хотела заполучить меня. Но из-за тебя я не обращал на нее должного внимания, и ей не за что было зацепиться. Камнем преткновения стал ты. Поэтому на афтерпати она подсунула тебе испорченную кровь — кровь мертвеца — и отравила тебя ей. Помнишь это?» Задумываюсь на мгновение, пытаясь воскресить в памяти моменты той ночи. «Я помню странный вкус. Горький, обжигающий… как у слишком крепкого и явно паленого алкоголя. Дальше сознание отключилось как по щелчку пальцев, и в тот момент моего демона… спустили с поводка. Я слышал ее вопли — страшные, пробирающие до костей. Полные ужаса и чудовищной боли. А потом… все прекратилось в один миг, и я услышал твой голос. Что было после, ты и сам знаешь». И тут внезапная мысль оглушает меня не хуже бейсбольной биты по затылку, и я непроизвольно наклоняюсь вперед, силясь сформировать ее во что-то более связное. «Ди, гребаный ты Пророк, не хочешь ли ты мне сказать, что предвидел все это дерьмо, и ни словом со мной не обмолвился?» Вопрос задан, и я жду, чувствуя, как внутри постепенно нарастает тягостное волнение. Энди молчит и довольно долго. Ожидание, и без того слишком томительное, начинает давить на психику еще больше. Мне уже хочется пробить насквозь стену рядом с дверью, чтобы найти его и хорошенько вмазать по самое не хочу. Отсутствие реакции иногда раздражает даже больше, чем сама реакция. «Эшли…» Звук собственного имени отзывается странной, внезапной болью в груди. Точно там, где уже более шести лет не бьется мертвое сердце. Похоже, даже сверхъестественным созданиям ночи не чужды эти гребаные страдания. И почему ощущение такое, будто меня предали?.. Чувствую себя совершенно опустошенным. Весь этот разговор тянет из меня соки похлеще моей жажды крови. В мозгу звенит одна-единственная мысль, которую хочется засунуть, куда подальше — для меня она звучит грубо. Но… в данный момент это необходимо. Успокаиваю себя, что так будет лучше и говорю мысленно, значительно смягчив первоначальный вариант: «Тебе лучше уйти». И он уходит. Не в буквальном смысле — я бы все равно не услышал его шагов, как бы ни старался. Его мысли, энергия… растворяются, оставив после себя лишь тоскливую пустоту. Я вновь возвращаюсь к почти потерянной нити, которая после того случая в гримерке несколько дней назад прочно связала меня и Ди, не дав мне ни единого шанса на отступление. Но я и не хотел отступать. Не хотел рвать эту гребаную нить! Но я облажался… И как за столь короткое время все оказалось в такой заднице?.. *** — Это было охренеть как потрясно! Два дня назад, разминувшись с Джульеттой по пути в гримерные, мы с Энди, уставшие, но переполненные бешеной энергией, ввалились к себе и громко захлопнули за собой дверь. Пронзительные крики фанатов, оглушившие нас еще на сцене, были слышны даже здесь, о чем свидетельствовали вибрировавшие стены. С широченной улыбкой Ди, стащив с себя подранную майку с эмблемой «Misfits», и сверкнув яркими татуировками, покрывавшими добрую половину его тела, зашвырнул ее куда-то в сторону. После достал из мини-холодильника бутылку, наполненную какой-то темной жидкостью, и рухнул с ней на диван, настойчиво потянув меня за свисавший с пояса кожаных штанов хвостик банданы и увлекая за собой. Пошатнувшись и при этом чуть не уронив бас-гитару, я послушно сел рядом с ним. Пока Энди отвлекся на содержимое бутылки, я разместил свою гитару на стоявшем рядом с диваном кресле, обитом темно-коричневой кожей. Туда же я отправил и черную, кожаную жилетку, сплошь увешанную значками и украшенную ремешками, и которая в тот момент показалась мне ну совершенно лишней. Оставшись в одних только штанах и ковбойских ботинках, я удовлетворенно откинулся на спинку дивана, но тут же поморщился, невольно издав странное шипение. — Дьявол, — пробурчал я и сунул кончик большого пальца в рот — умудрился задеть острый край одной из своих заклепок на ремне. Иногда от собственной неуклюжести самому становилось стыдно, но что уж тут сделаешь. Остается только смириться. — Что случилось? — Энди остановил на мне обеспокоенный взгляд своих прозрачно-голубых глаз, и снисходительно улыбнулся, убрав бутылку за диван. — Дай-ка… — А?.. Я не успел сообразить, что происходит — Ди, обхватив мое запястье прохладными пальцами, мягко отстранил его от моего рта. Порез на подушечке большого пальца выглядел совсем крошечным, но кровь из него все еще сочилась, пусть и медленно — сказывалась нехватка еды, из-за чего регенерация происходила намного медленнее, чем обычно. Я был до того опьянен нашим успехом от сегодняшнего выступления, что ничуть не удивился, когда Энди, поднеся мою руку ближе к своему рту, слизнул кровь на порезе, при этом смотря мне в глаза. Я лишь улыбнулся глупой, кривоватой улыбкой, завороженно наблюдая за кончиком его языка, который, казалось, специально гипнотизировал меня своими движениями. Потом… Ди притянул меня за руку ближе к себе и медленно прильнул к моим губам, наполняя их ледяной прохладой. Положив руку на его затылок и зарывшись пальцами в мягкие, черные волосы, я так же медленно приоткрыл рот, впуская его язык внутрь. Без всякого сопротивления — оно было бы лишним. Энди и так слишком хорошо понимал мои желания. Как и я его… Его пальцы скользили по моей шее, груди, постепенно опускаясь все ниже. Наощупь, едва прикасаясь к коже, обвели каждую букву татуировки «Outlaw» на моем животе. Это было настолько чувствительно, что я каждый раз вздрагивал, чем заставлял его улыбаться самыми уголками губ сквозь поцелуи. В свою очередь, мои руки блуждали по его обнаженной спине и бокам, очерчивая буквально каждый изгиб его тела, где могли достать мои пальцы, и от моих прикосновений Ди чуть ли не мурлыкал, словно большой и довольный кот. Улучив момент, я, играясь, слегка укусил его за нижнюю губу, заставив Энди издать тихое шипение от боли. Он отстранился и направил на меня возмущенный взгляд. На его губе блестели капельки свежей крови. Не сдержавшись, я облизнулся при виде этого зрелища. И тут он резко, безо всякого предупреждения повалил меня ничком на диван, нависнув надо мной с торжествующей улыбкой, больше напоминавшей зловещий оскал. Глядя ему в глаза, на мгновение я ощутил липкий страх — я все еще сомневался, действительно ли хочу того, о чем думал уже довольно давно. Я до сих пор боялся его, сам не зная, почему. Возможно, по той причине, что рядом с ним всегда воспринимал самого себя как жертву, а его — как хищника. Сильного, могущественного и безжалостного, способного одним лишь укусом лишить меня моего послесмертного существования, за которое я начинал так отчаянно цепляться. Жалкий, слабый кролик в когтях у самого настоящего льва, от которого толком не знаешь, чего ожидать… «Эшли». Я сфокусировал взгляд расширенных от испуга глаз на его бледном лице. «Не надо меня бояться», — его низкий голос, прошелестевший порывом ветра в моей голове, вызвал целый рой мурашек, заставивший меня содрогнуться всем телом. «А что тогда мне делать?» — мысленно спросил я его. — Укуси меня. Он сказал это вслух, чем напугал меня еще больше. Поэтому я подумал даже, что мне послышалось. — Чего? — Я сказал: укуси меня, — Энди лег на бок рядом со мной, — благо, диван позволял разместиться на нем не только вдвоем, но и, при большом желании, втроем — и провел длинным, тонким пальцем по своей шее, обозначив место укуса, где пестрели, соединяясь между собой, татуировки пера и Иисуса в облике индейского вождя. — Эш, прошу тебя… Повинуясь и облизнув дрожащие губы, я приподнялся на локте и, наклонившись к нему, прикоснулся губами к бледной, почти прозрачной коже на шее, в месте рядышком с ключицей. И замер на время, мучительно медленно ощупывая языком венку, пульсирующую от недавно поступившей в организм крови. С губ Энди сорвался едва слышный стон. — Эшли… И здесь я не выдержал: клыки удлинились, едва я подумал о крови, в глазах потемнело и я, издав тихий рык, проткнул эту бившуюся на его шее, синюю венку, уже сводившую меня с ума. И почти сразу задохнулся от безумного наслаждения, ощутив на языке вкус Ди. Наверное, для вампира в мире не существует наркотика сильнее, чем кровь. Особенно, если это кровь другого вампира. Даже нет, не так — кровь вампира, которого ты желаешь всем своим естеством. К желаниям такой силы у смертных нет доступа. Для них они были бы смертельны. Это… словно получить несколько передозировок героина одновременно и тут же сдохнуть от наивысшего проявления счастья. Только я вот не сдох. Но свою передозировку определенно получил… Ощущая его яркий, обжигающий вкус на языке, я завороженно наблюдал, как подрагивают его длинные ресницы на полузакрытых веках, и как он кусает острым концом удлинившегося, белоснежного клыка свою пухлую нижнюю губу, слегка захватывая маленькое черное колечко в ней, и заставляя его дергаться то вверх, то вниз. В голову вдруг закралась неожиданная мысль: если Энди позволил мне пить его кровь и не потому, что я умираю от голода, а добровольно, то значит вот она — высшая степень его доверия. Наконец, он принял меня, но не как ученика или новичка, которого он создал и за которого должен нести ответственность, а как равного себе. Неужели это именно та цель, что я преследовал с момента, когда переродился? Или же… это еще не все? Тут я почувствовал, как его пальцы, расстегнув молнию на ширинке моих штанов и по-хозяйски проскользнув за ткань боксеров, начали поглаживать мой эрегированный член, двигаясь от головки до основания и обратно почти в унисон с тем, как я пил его кровь, практически вгрызаясь в его шею. От переизбытка чувств я не сдержал глухого стона, и почти разочарованно отстранился от кровоточащей ранки на его шее. Слизнув кровь Ди с губ, наклонился к его лицу и впился в пухлые губы, моментально прокусив их до сладко-металлического привкуса на языке. Тогда на мгновение мне до ужаса захотелось утопить весь мир в крови и преподнести этот дар ему, упав к его ногам… хотелось вожделеть его и поклоняться. Словно жалкому рабу… Энди, издав низкий рык, перевернул меня, мгновенно подмяв под себя, и попутно избавляя нас обоих от оставшейся одежды. Я не возражал. Его сила, необузданность и… кровь опьяняли, обездвиживали и лишали всякой воли. Я хотел принадлежать ему. Преград, казалось, больше не осталось. Через его прикосновения к моей коже я чувствовал его максимальную открытость, и даже некую уязвимость, когда его страсть вдруг сменялась нежностью. Когда он проник в меня, я не ощутил той боли, которую должен был, если бы все еще был смертным. Всего лишь легкий дискомфорт, который пропал так же быстро, как и появился. На его место, поглотив меня с головой, пришло яростное, почти первобытное желание — такого сильного чувства я ранее еще не испытывал. И секс стал лишь средством, чтобы выпустить его на долгожданную свободу. Наслаждение, граничащее со сладостным экстазом, накатывало волнами, и его было так много, что впору было лезть на стенку. Я просто не знал, куда себя деть… все, что мне оставалось — принять его всего, без остатка, и попытаться не взорваться от его переизбытка. Мысли улетучились, остался лишь процесс, которым я упивался. Самое обычное, длящееся краткий миг, удовлетворение от простой разрядки было не для меня. Только не с ним. Не с Энди. Поэтому, когда мы с разницей в несколько секунд достигли пика и излились — он во мне, а я — себе на живот — я не ощутил в полной мере того удовольствия, которое обычно получал. Но… когда он вонзил в основание моей шеи свои клыки, погрузившись полностью в мою плоть, то вместе с его укусом в моем мозгу взорвался мощный оргазм из ослепительно ярких эмоций, прошивший тонкой, раскаленной добела нитью все мое тело… на одно мгновение мне даже показалось, что я умер. Снова… *** Внезапный грохот вдруг вырывает меня из объятий тревожного сна, которым мне, наконец, удалось забыться. Я приподнимаюсь на локтях и, как могу, пытаюсь сообразить, что происходит, но тут же шиплю от резкой боли, и спешу убраться с кровати подальше в спасительную тень — луч солнца лизнул мою незащищенную руку, оставив на коже красный след ожога. Краем глаза успеваю заметить, что лучи белые с бледно-желтыми и розовыми оттенками — солнце только начинает подниматься из-за горизонта. И меня это ох как не радует… — Эшли! Оборачиваюсь на голос. Мгновенно, ни разу не замешкавшись. И взгляд тут же встречается с прозрачно-голубыми глазами Энди, в глубине которых застыло выражение легкого волнения и странного, почти детского восторга. Без лишних слов он протягивает мне свою руку, и я принимаю ее. На этот раз с полной готовностью. Светлая камера вдруг погружается в странный полусвет, обращая мое внимание на погром, который, похоже, учинил Ди. Пыль, заполнив всю камеру, стоит плотным столбом, а с потолка обильно сыпется штукатурка. Из-за этого помещение напоминает скорее давно заброшенный дом, чем место заключения. Смотрю себе за плечо: вместо дверного проема теперь зияет дыра на всю стену. Сама железная дверь лежит на полу, а ее вид оставляет желать лучшего: по ней будто бы стадо диких антилоп пробежалось. От всей этой картины у меня брови ползут вверх, а глаза становятся похожими на два четвертака. — Энди, ты… Он поворачивается и, потянув меня за смятый рукав красно-черной, клетчатой рубашки, привлекает ближе к себе. Из-за недостатка крови мои жизненные силы несколько ослабли, поэтому стою я с трудом, и Энди жестами предлагает мне опереться на него, что я и делаю, не решаясь с ним спорить. Аккуратно приобняв меня за талию и перекинув мою руку себе через плечо, он помогает мне выбраться наружу, минуя груды камней на пути и сломанную дверь моей уже бывшей тюремной камеры. Под этой дверью замечаю изуродованные, мертвые тела стражей, которые уже начали потихоньку распадаться в прах. Мне становится дико страшно от одной только мысли о том, кто мог это сделать, и что за этим может последовать. Но я должен узнать. И я спрашиваю тихо, чуть звенящим от едкого страха голосом: — Ты убил их?.. Энди поворачивает ко мне голову, скользя по моему сильно побледневшему лицу взглядом, полным беспокойной тревоги и странной эмоции, подозрительно смахивающей на стыд. Затем, потянув меня за руку, заводит нас за угол, где мы оказываемся полностью скрытыми в тенях. Далеко от смертельно опасного для меня солнца и лишних ушей. — Прости меня, Эш, — шепчет он, обнимая меня крепче и прижимая к себе еще ближе. — Прости, что не пришел раньше… Я прерываю его, полностью сбитый с толку: — О чем ты, Энди? Ты бы и не смог… Но он только качает головой, избегая моего взгляда. — Я не об этом… я о Джульетте. Если бы я смог увидеть все это, ты… я… я просто придурок… Чувствую, как внутри меня булькает и кипит со свистом медного чайника негодование. Он меня запутал. Снова. Мне это никогда в нем не нравилось. Встаю прямо перед ним, кладу руки ему на плечи, и чуть встряхиваю, заставляя поднять голову и посмотреть на меня. — Энди! Скажи мне, наконец, что происходит? Вот только… вместо ответа Энди вдруг едва слышно всхлипывает, упорно не желая поднимать голову. Волосы практически закрыли ему лицо, а его плечи под моими ладонями пробила мелкая дрожь, ощутимая даже сквозь толстую, кожаную ткань его куртки. Я застываю подобно каменной статуе, не понимая, как на это реагировать. Мне и раньше доводилось видеть слезы, но они были, в основном, женскими. А с женщинами у меня… разговор короткий и обычно заканчивавшийся сексом на одну ночь. Мужчины при мне плакали крайне редко, да и то, я обычно просто давал им время, чтобы успокоиться, ничего при этом не предпринимая. Молчать и не усугублять — вот два действия, которые всегда казались мне правильным решением. Здесь же… ситуация совсем другая. И я впервые не знаю, что мне делать… Глядя на сотрясавшиеся плечи Энди, и слыша его тихие всхлипы, которые он, как может, старается подавлять, чтобы не расклеиться при мне еще больше, я повинуюсь первой и единственной верной мысли, возникшей в моей голове — обнимаю его. Похоже, для Энди это было неожиданно — первые две минуты он никак не реагировал на мои объятия. Но, когда я касаюсь легким, прохладным поцелуем нежной кожи на его шее, он аккуратно обнимает меня в ответ, сжав мои плечи и зарывшись носом в мои черные волосы. «Ди… так за что мне тебя простить?» — осмеливаюсь задать вопрос мысленно. Осторожно, боясь, что спугну его и сделаю только хуже. Но каково же мое удивление, когда я слышу его ответ: «За то, что люблю тебя…» Чувствую, как губы растягивает невольная и совершенно дурацкая улыбка, а с губ срывается едва слышный нервный смешок. Выходит, все-таки зря я так боялся. Эшли Парди, какой же ты трусишка… «Глупый ты, Энди… разве вообще просят прощения за то, что любят?» Только теперь Ди осмеливается поднять голову и посмотреть на меня. Его прозрачно-голубые глаза все еще блестят от слез, так и не выпущенных на свободу, и от того выглядят еще ярче, чем прежде. В голове слышу его тихий, дрожащий голос: «Что скажешь, Эш?» Я снова улыбаюсь, глядя на него. И специально выдерживаю небольшую паузу, чтобы немного поиграть на его нервах. Из вредности. Со своим ответом я определился давно, но окончательно только после того, что произошло с нами в гримерной. «Скажу… что тоже люблю тебя». Лицо Энди, до этого мертвецки-бледное, вмиг озаряется счастливой улыбкой, из-за которой мне кажется, будто он больше не вампир, не сверхъестественное создание, не принадлежащее больше свету. На мгновение я увидел в нем обычного смертного. Человека, которым он, похоже, был когда-то. Ди порывисто обнимает меня, сжимая до хруста в ребрах, а после целует. Долго. Неистово. Кусая губы до крови. Такой желанной… Мне бы хотелось продлить эти моменты — наши моменты — как можно дольше, но что-то подсказывает мне, что нам стоит убраться отсюда, как можно скорее. Лучше всего сейчас. И я спешу ему об этом сказать. Хотя бы мысленно. «Ди, нам пора». Он неохотно отстраняется от меня, и я еле сдерживаюсь, чтобы в отчаянии не вцепиться в его руки и не отпускать его от себя. Никогда. Но его мысль, вспыхнувшая ярким, пламенным цветком у меня в голове, мгновенно успокаивает: «У нас вся вечность впереди, Эш…» Из замка мы выбираемся никем не замеченными. Меня это не удивляет — на улице все еще занимался рассвет, и весь наш клан, в чем я был полностью уверен, уже попрятался в спасительные гробы в недрах подземелий, что расположены глубоко под замком. Так что… нас с Ди не скоро хватятся. А когда заметят пропажу, будет уже слишком поздно. Мы забираемся в машину Энди, удачно скрытую в тени почти у входных ворот замка, и тот сразу ударяет по газам, заставив мотор взреветь и, совершив пару маневров, выгнать наше средство передвижения на ровную дорогу. В затонированное окно я наблюдаю, как замок все дальше и дальше удаляется от нас, постепенно становясь крошечным, похожим на спичечный коробок. Вскоре и этот образ скрывается за резким поворотом, и я с чувством невероятного облегчения, наконец, отворачиваюсь от окна и откидываюсь на спинку кресла. Прикрываю глаза. И тут чувствую, как ладонь Энди опускается на мою ногу чуть ниже бедра. Я машинально тянусь к ней, и крепко сжимаю, переплетая пальцы. Вдруг я осознаю, в каком же шатком положении мы оказались с Ди. Официально мы будем считаться изгоями, и Совет нашего клана, да и все вампирское Сообщество не успокоятся, пока не сожгут нас дотла, не отрубят головы или не воткнут колы в наши сердца. В общем, нам не будет покоя, пока мы опять не покинем мир живых. Но на этот раз навсегда. — Энди… это ведь никогда не закончится. Я прав? На секунду он поворачивается ко мне, и я ловлю его взгляд — спокойный и настолько уверенный, что от него у меня внутри зарождается огонек надежды. — Да, Эш. Поэтому мы приложим все возможные усилия, чтобы нас никогда не нашли. И именно поэтому мы покинем штаты. Прямо сейчас. Я смотрю перед собой сквозь лобовое стекло, где, словно в тенях, скользят мимо пустынная дорога и деревья, растущие у обочины, и своими макушками тянущиеся в затянутое тучами, безрадостное небо. Ощущение, что этому нет конца. И не будет. — И куда мы отправимся? — Я еще не знаю, куда именно… а ты бы куда хотел? Задумываюсь на мгновение, рассеянно смотря на свои пальцы, на фалангах которых были набиты буквы. В голове тут же щелкает звоночек — вот она, нить! Хватайся за нее, пока не поздно. И я хватаюсь. — В Ирландию. Замечаю в зеркале его недоуменный взгляд и мягко улыбаюсь ему. Стоит объяснить свой выбор, пока не посыпались ненужные вопросы. — У моей фамилии — Парди — ирландское происхождение. У нас, помню, даже был фамильный герб, и его девизом было, кажется, латинское «Fidelitas» или, если по-английски, «Fidelity», что значит «верность». Я был настолько впечатлен этим открытием, что даже набил почти на каждом пальце по букве этого слова. Энди, похоже, с полунамека понял, что я хотел всем этим сказать. — Тебе бы хотелось отыскать свои корни? Узнать, остались ли у тебя еще родственники? Такая проницательность меня ошарашивает, но вида я не подал. — Да… я бы этого хотел. Ди широко улыбается мне, и у меня от этой его улыбки даже теплеет внутри. Ну, во всяком случае, ощущения похожие. Будто всходит маленькое, яркое солнце, лучи которого не причинят мне никакой боли. Только согреют и укажут верный путь. — Значит, решено — едем в Ирландию. Вся послесмертная жизнь в бегах… весьма экстраординарный образ жизни для современного вампира. Но думаю, что к такому можно спокойно привыкнуть. Во всяком случае, для меня это не будет в новинку — и не в такие передряги закидывала меня смертная жизнь. Похоже, все же не зря меня назвали Девиантом. И теперь у меня будет заслуженный шанс оправдать свое новое имя. Да так, чтобы меня точно запомнили. Но никогда не поймали.