***
Это были странные два года. По общей договорённости, на которой настояла сама Драупади, её первым мужем стал старший брат Пандавов Юдхиштхира. И хотя перед брачной церемонией мудрец Ведавьяса и прояснил, что принцесса сама вправе определять очерёдность своих мужей, и все согласились, что это вполне разумно и справедливо, однако уже сама Драупади смиренно заявила, что она не вправе нарушать традиции, а значит, её мужьями братья будут по старшинству. Матушка Кунти, в тщетной и бессмысленной попытке загладить свою вину, попыталась было возразить невестке, что, хотя бы Арджуна, как победитель её сваямвары, должен получить свою заслуженную награду. Но принцесса проявила неожиданную твёрдость — если уж она невольно и так нарушила всё нерушимое, то хотя бы в этом окажите ей милость позволить исполнить ее долг. Драупади с мужьями на какое-то время поселились во дворце её отца, царя Друпады, в отдельном крыле. Её первый муж Юдхиштхира пришёл в её покои в ту же ночь после брачной церемонии. Он был невероятно деликатен и нежен и ушёл довольно быстро, не оставшись на ночь. Он вообще никогда не оставался у неё до утра, всегда уходил к себе. В следующий раз он пришёл к ней, спустя несколько месяцев. За год супружества с ним Драупади насчитала едва ли четыре или пять раз, когда он приходил в её покои, как супруг. В остальное же время он был идеальным мужем — внимательно выслушивал и исполнял все её просьбы, давал ей полную свободу действий, иногда читал ей священные писания и объяснял непонятные места. Но за весь этот год Драупади не разу не видела, чтобы её супруг Юдхиштхира радостно улыбался и уж тем более не видела, чтобы он заливисто хохотал, как, например, другой её муж — Бхима, ̶ беззаботно, по-детски запрокинув голову. В красивых глазах Юдхиштхиры — Драупади с удивлением увидела однажды, какие у него прекрасные, цвета спелой корицы, глаза, ̶ постоянно светилась какая-то затаенная печаль, невысказанная грусть. И Драупади почему-то подумала однажды, что он никогда не расскажет ей о том, что у него на сердце, что терзает его чуткую душу. Она всегда робела в его присутствии, он вызывал в ней чувство почтения ̶ как к отцу или к патриарху Бхишме. И, конечно, она была благодарна Юдхиштхире за редкость его визитов к ней.***
Потом наступил черёд быть её мужем второму брату — Бхиме. К немалому изумлению Драупади, с ним оказалось удивительно просто. Огромный и сильный, Врикадар Волчье брюхо в любовных делах оказался стеснительным и робким. Он с готовностью отдался в руки своей жены, позволив ей главенствовать в их отношениях. К слову сказать, он тоже нечасто навещал Драупади, как супруг. Гораздо чаще он приносил ей — или присылал со служанками ̶ какие-нибудь вкусности или прибегал порадовать её очередной смешной, как ему казалось, шуткой, и сам потом над нею заразительно смеялся. Драупади с добрым снисхождением поддерживала его и улыбалась в ответ — нет, не на шутки Бхимы, а на его добродушие и жизнерадостность. Драупади знала, что у её второго мужа есть еще одна семья — жена-ракшаси и взрослый уже сын. Как-то в шутку, когда они весело дурачились, она спросила о них у Бхимы и тут же поняла, что не нужно было этого делать. Её язык — её враг! Драупади знала за собой эту свою не самую лучшую черту — её слова могли очень больно ранить, вольно или невольно. Вот и сейчас при одном только упоминании о другой семье лицо Бхимы слово окаменело, а пухлые губы сжались в мгновенно вспыхнувшей ярости. Драупади виновато потупилась и поклялась, что больше никогда не будет задавать мужу никаких неприятных вопросов. В последний день своего супружества Бхима решил весело отметить это событие и принес в её покои три шарика ладду. При этом два он съел сам и еще одну половинку откусил от её шарика.***
В эти непростые два года Драупади почти не видела Арджуну, он постоянно бывал в разъездах, походах или просто отправлялся в дальние путешествия. В одно из таких его отсутствий Драупади услышала, что Арджуна женился на какой-то принцессе из дальнего царства, ̶ она даже имени её не запомнила, ̶ разумеется, политическим браком. Удивительно, но эта новость никак не задела её. Гораздо более беспокоило её то, что в те редкие дни и недели, когда он оставался в Индрапрастхе, они очень мало виделись и почти не общались. И вот сейчас наступила его очередь быть её мужем. Драупади знала, что он вернулся в город накануне, и сердце её сжималось в тоске и надежде увидеть его.***
С самого первого дня своего странного со всех сторон замужества Драупади запрещала себе думать о принце Арджуне. Она преданная жена всем пятерым Пандавам, она не смеет мечтать и грезить лишь об одном из них. Это были тяжелые два года: когда не только не имеешь права смотреть лишь на него, но даже думать только о нём одном —непозволительная роскошь. Но сейчас! Сейчас она даст себе волю мечтать о принце Арджуне так, как она давно желала этого! Драупади вспоминала, когда она впервые увидела его. Ей принесли портрет юноши с трогательно-печальным взором. Говинда рассказал ей тогда, что это принц Хастинапура Арджуна и что он может стать её мужем, если она сама этого пожелает. И Драупади пожелала! Она возжелала принца Арджуну в мужья, даже ещё не увидев его по-настоящему. А потом была та волшебная встреча, ̶ Драупади была уверена, что сам Махадев свел тогда их взгляды, ̶ и она окончательно и бесповоротно полюбила принца Арджуну. На её сваямваре пришлось изрядно поволноваться, когда претенденты на её руку пытались выполнить задание отца. И одному из них это почти удалось, но Драупади в отчаянии остановила претендента в самый последний момент. Её мужем должен стать только принц Арджуна — кричало её сердце. И когда он наконец появился на сваямваре в этом своём нелепом брахманском одеянии, Драупади счастливо выдохнула. Она заворожённо смотрела, как он натягивает тетиву на лук, и в голове её проносились пугающие своей дерзостью и бесстыдством мысли о том, как эти длинные пальцы, что наматывают сейчас суровую нить на завиток лука, могут касаться её тела, лаская самые потаённые места. Горячая волна, поднявшаяся откуда-то снизу, окутала голову, заливая щеки ярким румянцем. Драупади в смущении опустила глаза, пытаясь потушить нескромный их блеск. А потом, когда она уже надевала ему на шею свою гирлянду, и он стоял так близко, она опять не смогла сдержать своих дерзких мыслей: «Как эти сильные руки, которые только что сжимали лук, смогут обхватить её стан и прижать к себе?!». Драупади вернулась из своих счастливых воспоминаний. Это и правда, было самое счастливое время в её жизни. Несколько часов бесконечного и такого многообещающего счастья. Они шли по лесу в дом к матушке Кунти, и Бхима, который нёс старика-брахмана, ушёл далеко вперёд, оставив их наедине. Эти несколько часов счастья — победа принца Арджуны на её сваямваре и эта их дорога к дому — вот и всё, что она оставила в своей памяти, чем она безмерно дорожила и бережно хранила в глубинах своей души. На брачной церемонии она не позволила себе ни слезинки. Если такова её судьба, если Говинда сказал, что это лучший выход из создавшейся ситуации, ̶ что ж, так тому и быть. Она честно и преданно исполнит всё, что от неё требуется. А сердце? Сердце её окаменело. Лишь однажды в ходе церемонии её голос предательски дрогнул, когда она произносила семь клятв принцу Арджуне, повторяя за священником: «Благодаря добрым делам в моих прошлых жизнях, я получила тебя в мужья…».***
Арджуна смутно помнил, как он вернулся с брачной церемонии, всё было, как в тумане. С глухим отчаянием и в бессильной злобе метался он по своей комнате, не в силах ни сидеть на месте, ни лежать. Его душила обида, да так, что трудно было дышать от возмущения. Почему, почему всё это? Ему было страшно начать думать о том, что сейчас происходит в покоях Драупади. Именно сейчас, в эту самую минуту к ней идёт его старший брат Юдхиштхира, а может, уже пришёл. И он… она… они… Нет-нет, не думать об этом, не представлять, что там может происходить сейчас в этот момент! Его старший брат, тот, кого он боготворит, перед кем благоговеет с самого детства, его праведный и никогда никого не обманывающий Юдхиштхира сейчас рядом с его Драупади! Его Драупади!!! Она моя, только моя!!! Арджуне хотелось выть от боли и ярости, он с ужасом вдруг ощутил, как со дна души, откуда-то из самых тёмных её закутков, поднимается чёрная голова ненависти и зависти. К кому? К брату?! К обожаемому, горячо любимому Юдхиштхире, на которого Арджуна привык смотреть снизу вверх и ловить каждое его слово?! Арджуна не помнил, как он уснул в ту первую супружескую ночь, должно быть, забылся под утро от усталости и пережитых чувств. Наутро Юдхиштхира и Драупади должны были провести первую совместную пуджу. Все братья-мужья тоже присутствовали на церемонии. Арджуна не мог найти в себе силы, чтобы смотреть на брата и жену. Ему казалось, что если он поднимет свои глаза, то все вокруг увидят, что он пережил этой ночью ̶ весь тот ужас от осознания поднявшейся ненависти к родному брату. В тот же день он уехал, как всем сообщил, по важным делам. Но на самом деле Арджуна сбегал. И он сам это знал и не мог с этим смириться. Он понимал, что малодушно сбегает от этой боли, от ярости, которая накрывала его темной волной, в которой он боялся пропасть. Если он не будет видеть ни Драупади, ни Юдхиштхиру, ни других братьев, быть может, ̶ кто знает, ̶ ему станет легче? Или хотя бы он не будет терзаться от мыслей, что скачут в его голове, стоит ему лишь мельком бросить взгляд на брата и жену.***
На рассвете первого дня года Арджуны Драупади с особым тщанием провела обряд очищения огнём. Уже днём в присутствии всех своих мужей она приветствовала Арджуну, проводя перед ним лампадой со священным огнём и осыпая его лепестками. Впервые после её сваямвары он смотрел на неё прямо, и от его взгляда Драупади чувствовала, как её ноги слабеют, а поднос в руках предательски покачивается. Дрожащим пальцем она нанесла ему на тилаку точку курмином, на мгновение коснувшись его переносицы. От этого прикосновения Арджуну как огнём опалило. Во рту вдруг пересохло, и он почувствовал, как на шее бешено запульсировала в жилах кровь. Он не мог оторваться взглядом от лица Драупади, судорожно пытаясь успокоить сбившееся вдруг дыхание. Весь день Драупади никак не могла успокоить свои мысли, они стаей растревоженных обезьян скакали в голове, не давая сосредоточиться на повседневных делах. Она снова и снова возвращалась мыслями к предстоящей сегодня ночи, и счастливая улыбка ожидания то и дело играла на её губах.***
Ночь опустилась на землю как-то тихо и незаметно, хотя Арджуне казалось, что этот день не закончится никогда. С трудно сдерживаемым нетерпением Арджуна отправился в покои к своей жене. Наконец-то! Наконец-то это случится! Сегодня! Он ждал этой ночи слишком долго, от нетерпения и волнения руки его дрожали. Он заметил это, когда взялся за ручку резной двери в покои Драупади. Вошёл внутрь и замер на месте. Драупади сидела на ложе, усыпанном цветами, балдахин так же был украшен цветочными гирляндами. Огонь в лампадах освещал комнату мягким, приглушённым светом. Арджуна сделал шаг вперед, испугавшись возникшей вдруг слабости в ногах. Драупади смотрела на него, и в полумраке комнаты её глаза казались огромными, чёрными, пугающими. Сердце Арджуны беспорядочно колотилось. Он сделал еще два шага и снова почему-то остановился. Он не понимал, что с ним происходит, откуда это странное волнение? Он давно уже не наивный мальчишка, которому впервые предстоит познакомиться с женскими ласками. Тогда почему он не может сделать и шагу, почему робеет, как юнец, впервые увидевший гибкий стан насмешливой дэвадаси? И вдруг что-то пронеслось в воздухе, как будто молния сверкнула, что ли? Арджуна не успел ничего понять, краем сознания лишь увидев, как Драупади соскочила с постели, кинувшись ему навстречу. И в ту же секунду и он бросился к ней и жарко сжал её в своих объятиях. Это было похоже на безумие. Он жадно впился в её тонкие, дразнящие губы, стискивая и прижимая к себе её теплое податливое тело. Пальцы Драупади запутались в его волосах, спускающихся на шею, и будоражили, и требовали, и дразнили. С трудом оторвавшись от её губ, Арджуна подхватил жену на руки и поспешил со своей драгоценной ношей к ложу. Долой её сари, долой дхоти, всё долой, ничего не должно их больше разъединять! Большие глаза Драупади в полумраке ночных лампад казались почти чёрными. Губы распухли от его поцелуя и были дерзко приоткрыты, желая продолжения. Арджуна больше не мог сдерживаться, он потом полюбуется её красотой. Он набросился на неё, как голодный набрасывается на кусок хлеба, как жаждущий путник в пустыне припадает к источнику. Драупади обвила его своими руками, больно впиваясь ногтями ему в спину. Но эта была какая-то странная, сладко-тянущаяся боль, и Арджуне хотелось, чтобы она еще крепче прижимала его к себе. Он давно уже чувствовал свою налившуюся плоть и, не в силах больше сдерживаться, стремительным рывком вошел в неё, сам поразившись собственной грубости. Драупади с готовностью обвила его стан стройными, казавшимися ещё более белыми в темноте, ногами. И начался этот древний танец, идущий из самых глубин естества, эта вечная тандава, в которой умирают и рождаются вновь миллионы вселенных. Арджуна плохо соображал, что он делает, он лишь чувствовал, как её руки стискивают его ягодицы, прижимая его к себе, чтобы он как можно глубже погружался в этот безбрежный сладостный океан. Наслаждение, никогда до этого им не испытываемое, накрывало его оглушающей волной, и он, захлёбываясь, лишь изредка выныривал, чтобы глотнуть воздуху. И снова погружался в эту пучину, когда уже не осознаешь себя, теряешь, растворяешься. Его тандава ускорялась, становилась всё более яростной, и вот он, уже ничего не соображая, в неистовстве сжимал её, словно хотел вдавить в себя. Разум почти отключился, остались лишь ощущения, которые обострились до предела, и эти ощущения говорили ему, что Драупади движется ему навстречу, вторит ему в его тандаве своей ласьей, танцует с ним этот древний танец вселенной. А на самом краю сознания билась в судорогах единственная мысль: «Моя! Только моя!!!». И вот их вселенная взорвалась миллиардами вспышек, дрожь охватила его тело, и он забился в конвульсиях. Он чувствовал, как Драупади, выгнувшись ему навстречу, в беспамятстве вцепилась пальцами в его длинные волосы, крепко сжав пряди. Но было не больно, было ещё более сладостно, словно последний аккорд, завершающий эта безумную рагу. Тело Арджуны обмякло и распласталось на Драупади. Он инстинктивно попытался выйти из неё, но она не разжимала ни кольца своих рук, ни ног, продолжая удерживать его в себе. Арджуна уронил своё лицо в её ключицу и жадно ловил ртом воздух, ему казалось, что он задыхается. Он чувствовал под своим ухом, как неистово колотится жилка на её шее, бешено, страшно, словно вот-вот разорвётся… … Неизвестно, сколько прошло времени, пока они лежали вот так, обнажённые, сплетённые, друг в друге. Драупади ослабила свою хватку, позволив Арджуне выскользнуть. Он упал на подушки рядом с ней. Что это было, спрашивал он сам себя, и не мог найти ответа. Он посмотрел на лицо Драупади. Её глаза были закрыты, лишь ресницы слегка подрагивали. Ему захотелось убрать прилипшую на её лоб прядку, он уже протянул было руку, но тут она открыла глаза. И снова, как тогда, у храма Махадева, её взгляд прожег его чуть ли не насквозь. Он машинально опустил руку. Но Драупади взяла его пальцы в свои и приложила их к своей щеке. Он не мог понять, что она чувствует в этот момент. Была ли она счастлива сейчас, не причинил ли он ей страдания? Она просто смотрела на него, и её большие глаза казались настолько черными, что Арджуна боялся утонуть в них. ̶ Не сделал ли я чего-то, что было бы неправильно? — спросил он наконец и сам поразился хриплости и скрипучести своего голоса. Её тонкие, такие дерзкие и дразнящие, губы тронула лёгкая улыбка. ̶ Принц Арджуна! ̶ тягуче протянула она звук «у». — Как муж может делать что-то неправильно? «Принц Арджуна!». Она впервые — со времени её сваямвары, когда они шли по лесу к нему домой, ̶ за всё это время назвала его так. При остальных членах семьи и в официальной обстановке она обращалась к нему с почтительным «мой господин». И вот теперь «принц Арджуна!». Он счастливо улыбнулся. ̶ Значит, всё было правильно, моя Драупади? — это как-то само вырвалось у него. За всё время их общего брака мужья обращались к ней только «Панчали». Драупади положила свою руку на его чуть тронутую щетиной щёку. ̶ Всё было правильно, принц Арджуна! Арджуна чувствовал, как счастье потихоньку заполняет его изнутри, вытесняя отчаяние и ярость, что поселились в его душе за эти два года. ̶ Могу я задать вопрос? — её глаза, уже не такие темные, лучились счастьем. ̶ Конечно, ̶ с готовностью откликнулся он. ̶ А сделала ли я всё правильно, принц Арджуна? Почему она так обращается к нему, не мог не удивляться Арджуна. Но и не мог он не согласиться, что ему невероятно приятно слышать, когда она называет его по имени. Вместо ответа он потянулся к ней всем телом и снова начал целовать её тонкие дразнящие губы — сначала робко и нерешительно, а потом всё более настойчиво и властно. Последнее, что он хорошо помнил, это то, что в какой-то момент он притянул Драупади на себя, и она, оказавшись сверху, взяла всю инициативу в свои руки… … Они уснули под утро, изнеможённые, опустошённые, счастливые…***
В первое утро Арджуны и Драупади все во дворце, не сговариваясь, обходили покои царицы стороной, словно знали, что раньше полудня двери не откроются. Так и случилось, муж и жена вышли к домочадцам, когда диск Сурьи давно уже поднялся в зенит. Братья пришли поприветствовать Арджуну и поздравить его с полноценным супружеством. Но глядя на счастливых супругов, все вокруг невольно отводили глаза — так их слепило брызжущее из глаз Арджуны и Драупади счастье. Накула и Сахадева выразили почтение старшему брату и его (своей?) жене и быстренько ретировались. Им неловко было присутствовать рядом, словно они были тут лишними. Бхима в своем простодушии кинулся обнимать одной охапкой их обоих. Но даже он заметил, как его младший брат и их жена постоянно бросают друг на друга жаркие взгляды. И только старший брат Юдхиштхира сдержанно поприветствовал супругов. Ему было вдвойне больно и неловко смотреть на их счастливые лица. Он снова поймал себя на мысли, что преступные, непростительные воспоминания опять непрошеными гостями вползают в голову. Глядя на лучащиеся счастьем глаза своей жены, он против своего желания снова видел, ̶ но другие, ̶ искрящиеся радостью и восторгом. Зачем он снова погружается в этот омут? Всё ведь как-будто забыто и похоронено под толщей прошедших лет, к чему опять терзаться?***
Духшала! Младшая сестра его двоюродного брата Дурьодханы. Его двоюродная сестра. Как он смеет даже саму возможность помыслить о ней, не как о сестре, допустить? Это преступно, это недостойно чести кшатрия и наследного принца, это лютая адхарма — так мечтать о своей сестре. Но чем больше Юдхиштхира боролся с этим искушением, тем сильнее погружался в омут желаний и грёз. Он увидел её на тех показательных соревнованиях, которые организовал её отец, махарадж Дхритараштра, когда все принцы вернулись после обучения в ашраме гуру Дроны. В поединке в противники ему по странному стечению достался брат Дурьодхана. И хотя Юдхиштхира поверг соперника наземь, однако, победа не была его целью, и он спокойно отдал её Дурьодхане. И вот тогда, когда он пошел поприветствовать свою милую матушку и царицу Гандхари, он и увидел её. Духшала! Она с нежной улыбкой ответила на его приветствие и тут же отвернулась, что-то отвечая матери. Юдхиштхира поразился, что она уже такая взрослая девушка и притом невероятно красивая. Когда вместе со своими братьями и сотней Кауравов он уезжал из Хастинапура, Духшала была маленькой смешной девочкой, капризной и избалованной, как все младшие в семьях. А сейчас он вдруг обнаружил, что та вечно хнычущая Духшала превратилась в невероятно нежную и обаятельную красавицу. Он был поражен этой её переменой и тем, как его сердце вдруг забилось чаще ̶ при взгляде на её круглые щечки и пухлые, манящие губы. Конечно, скачущее сердце можно было легко объяснить только что прошедшим поединком, уговаривал себя Юдхиштхира, но в глубине души он знал, хотя и не хотел себе в этом признаваться, что только что закончившийся бой тут не при чём. Они жили в одном дворце и немудрено, что часто виделись и даже разговаривали — ни о чём, о всяких пустяках. Но после этих мимолетных встреч её голос ещё долго звучал серебряным колокольчиком в его голове, а перед мысленным взором представал её стройный стан с притягательно дразнящими округлыми формами. Разумеется, он и помыслить не мог, чтобы у его чувства было какое-то выражение. Нет-нет, ни в коем случае! Наследный принц — пример для подражания подданным, он верная опора и поддержка правящего монарха. Как он может бросить тень на доброе имя царской дочери. И Дурьодхана… Даже — если уж отдаться полностью во власть мечтаний и не мешать им нести себя по волнам воображения, ̶ если царь и позволил бы своей единственной дочери выйти замуж за наследного принца (а близкородственные, да еще и династические, браки, как известно, в Бхарате в порядке вещей), этому мог бы воспрепятствовать Дурьодхана. Юдхиштхира слишком хорошо знал нрав своего двоюродного брата — тот ни при каких обстоятельствах не согласился бы на этот брак. А так как Дурьодхана имеет больше влияние на своего отца, то сомневаться в решении махараджа не приходилось бы. Но все эти доводы разума рассыпались в прах, стоило лишь Юдхиштхире увидеться мельком с Духшалой. И снова бессонные ночи, терзания и отчаяние от невозможности ничего изменить. А потом её выдали замуж за царя Синдху Джаядратху, и Духшала уехала. И Юдхиштхира больше никогда её не видел и ничего не слышал о её жизни в Синдху. А потом и самому Юдхиштхире пришлось жениться на Панчали и стать её первым мужем. Ту первую ночь, когда ему пришлось идти в покои к Панчали, Юдхиштхира старался не вспоминать. Ему было мучительно стыдно за себя и за свои мысли тогда... ...Он вошёл в её покои. Панчали сидела на ложе и ждала его, смущённо потупив взор. Юдхиштхира растерянно стоял в дверях, не решаясь подойти ближе. Принцесса Панчала подняла свои глаза и вопросительно посмотрела на него. А он… Он в этот момент увидел те, другие, искрящиеся радостью глаза, и пухлые, манящие губы. В ту ночь он любил не свою жену, а её, Духшалу. Именно её лотос, а не Панчали, сорвал он в восторге экстаза. И в самый пик наслаждения, когда разум отказывался уже подчиняется, именно её — Духшала! ̶ имя чуть не сорвалось с его уст, и каким-то невообразимым усилием воли, остатками разума он заставил себя замолчать. Но когда он вернулся в реальность и с ужасом осознал все свои мысли и чувства, что он только что пережил, огромная волна стыда и паники накрыла всё его существо. Он не в силах был смотреть на Панчали, которая тихонько лежала рядом, замерев от неожиданного урагана, обрушившегося на неё в лице её первого мужа. Юдхиштхира готов был провалиться сквозь землю от стыда и раскаяния, но вместо этого он, наскоро извинившись, быстро покинул покои Панчали. Безумец! Безумец! Жалкий, ничтожный безумец, возомнивший, что может обмануть судьбу! Что он наделал? Как он мог забыться настолько, чтобы совершить столь тяжкий грех в первую же ночь своего супружества! Изменить своей жене в своих мыслях с другой женщиной! И не просто изменить, а еще и вместо неё грезить о другой. И о ком? О чужой жене! Грех! Грех! Он — мерзкий распутник, грешник, ничтожество, ему нет и не может быть прощения! Юдхиштхира и сам уже не помнил, сколько времени он терзал себя раскаянием и чувством вины. Но однажды Бхима заметил ему как-то в шутку, что давно во дворце никто не видел, чтобы старший брат навещал свою жену. Юдхиштхира вздрогнул, как от удара хлыстом. Он и сам уже не помнил, сколько прошло дней, недель или месяцев с той первой и единственной его ночи у Панчали. А что, если она поймет, что он пренебрегает ею, как женой, и тогда упреки её будут вполне справедливы? С тревогой он решил навестить её снова. В этот раз он приложил все свои усилия, чтобы посторонние, гнусные, преступные мысли не мешали ему. Но оставаться у Панчали до утра он не смел. Слишком он виноват перед своей женой, чтобы иметь такое удовольствие, как остаться на ночь. И вот сейчас, глядя на светящиеся счастьем глаза Панчали, он опять невольно вспомнил Духшалу, и снова тяжелое чувство вины и отчаяние от невозможности ничего исправить сдавили горло. Он обречен, он знал это. Он всегда будет винить себя за тот двойной грех измены в своих мыслях, и это навсегда теперь останется с ним, до конца его дней.***
Счастье текло тонкой струйкой, ночи сменялись полуднями, дни складывались в недели, недели — в месяцы. Арджуна и Драупади не могли расстаться ни на минуту, стремясь наверстать упущенные годы блаженства. Арджуна приходил в ее покои каждую ночь, и каждую ночь Драупади дарила ему небывалое, никогда им раньше не испытываемое наслаждение. И хотя Арджуна был довольно искушён в искусстве страсти, и познал немало уже женщин, но с Драупади он каждый раз чувствовал, что взлетает куда-то ввысь, словно попадает в небесную обитель своего отца-громовержца Дэвраджа Индры. В какую-то из ночей Арджуна, вновь погрузившись в исступлённое наслаждение, настолько забылся, что уже ничего не осознавая и не контролируя, яростно и беспощадно вгонял себя в раскалённое, распластанное тело Драупади, пока не взорвался в ней жгучим потоком. К реальности его вернул то ли сдавленный хрип, то ли какой-то звериный рык, вырвавшийся из ее уст. Арджуна в ужасе замер. Драупади дрожала, ее тело билось в конвульсиях, сладко-больно сжимая Арджуну внутри себя. Внезапно она обмякла и затихла, и только восхитительная, покрытая каплями пота и упавшими волосами, грудь высоко вздымалась, да шумное дыхание говорило, что Драупади не потерла сознания. Арджуна с тревогой смотрел на жену, боясь шелохнуться. О, боги, что он наделал? Он заставил страдать Драупади! Он заставил её мучиться, причинил ей боль! От ужаса содеянного глаза налились слезами отчаяния. ̶ Драупади! Моя Драупади! Прости, прости меня! — зашептал ошеломлённо Арджуна. — Прости меня, я потерялся, я… я не ведал, что творю… Вздымающаяся грудь Драупади постепенно успокаивалась. Она открыла глаза — огромные, чёрные, страшные. Она посмотрела на него, но словно не увидела, словно она была где-то далеко. ̶ Принц Арджуна, ̶ её голос был сиплым и низким, и какой-то холодок пробежал вдоль его позвоночника от этого тембра. — Почему ты так говоришь? Тебе не за чем просить прощения. ̶ Я заставил тебя страдать, моя Драупади. Ты кричала от боли, а я не мог остановиться, ̶ слёзы, застилавшие глаза, стали предательски стекать по щекам и капать на её грудь. Она обвила его голову руками, зарывшись пальцами в его длинные, спутанные, мокрые от пота, волосы. ̶ Я Ягьясени, я вышла из жертвенного огня, ̶ она вдруг улыбнулась своими тонкими, дразнящими, бесстыдными губами. - И только что я умерла и снова родилась в огне. В твоём огне, принц Арджуна. И готова снова умирать и снова рождаться. Только с тобой, мой принц Арджуна! ̶ Ты моя! Только моя! — вдруг вырвалось у него. И тут же пожалел об этом. Он не должен был так говорить, не имел права, она жена всех братьев. Но… нет, он не может, как ни старайся, смириться с этим. Она принадлежит только ему, Арджуне! ̶ Я твоя, — с улыбкой ответила Драупади, ̶ только твоя, принц Арджуна. Ликующее счастье охватило его при этих его словах. ̶ Драупади, скажи, почему ты называешь меня «принц Арджуна»? ̶ Потому, что ты мой принц, Арджуна, ̶ продолжала она улыбаться и ласкать своими пальцами его затылок. — Ты — мой Серебряный лучник! Самый лучший в мире! Большего ничего и не надо! Восторг залил Арджуну до макушки, и он, уставший и насытившийся, опустил свою голову ей на грудь и забылся счастливым спокойным сном.***
Очень часто Драупади и её мужья отправлялись на прогулки верхом по ближайшим полям или в леса. Остальные её мужья, чтобы не мешать ей и принцу Арджуне, обычно уезжали вперёд, и тогда влюблённые могли в полной мере насладиться друг другом. Принц Арджуна невероятно веселил Драупади, рассказывая ей о своих похождениях с Мадхавой, о своих детских годах в лесу, о своей матушке и покойном отце. Странно, но ни Юдхиштхира, ни Бхима, ни тем более Накула с Сахадевой, никогда не рассказывали ей о своих родителях и вообще о прошлой жизни. Принц Арджуна же весело и в лицах разыгрывал перед ней сценки из своего детства. Она ничего не знала об их отце, махарадже Панду, и стеснялась расспрашивать о нём у мужей. Но принц Арджуна сам поведал ей печальную историю кончины их отца. Однажды — уже прошло много месяцев — Драупади и принц Арджуна прогуливались по городской стене. Ему нужно было проверить, как ведётся дозор. Он шёл впереди, она слегка отстала и шла за ним, невольно любуясь его широкими плечами, налитыми мощью и силой руками, — ах, эти руки, руки, как они сжимают её, до боли, до экстаза! — ложбинкой позвоночника, змейкой стекающей вниз, в крепкие ядрёные ягодицы, обтянутые сейчас расшитой золотом тканью дхоти. Как же она любит прижимать их к себе, обхватив пальцами, глубже, еще глубже! Она потрясла головой, отгоняя эти бесстыдные воспоминания. Принц Арджуна обернулся к ней, чтобы что-то спросить, и наткнулся на её мечтательный взгляд. ̶ Почему ты так смотришь на меня, моя Драупади? — спросил он с улыбкой. ̶ Любуюсь, ̶ она совершенно теперь не смущалась смотреть ему прямо в глаза, затягивающие, в которых совершенно можно потеряться, глаза. — Я любуюсь твоей красотой, принц Арджуна! Он, всё так же улыбаясь, вернулся к ней и остановился совсем близко. ̶ Ты считаешь, что я красив, моя Драупади? — глаза его смеялись. ̶ Ты сам знаешь, что да! — она с радостью включилась в его игру. ̶ И именно поэтому ты и выбрала меня? ̶ Нет, не поэтому, ̶ она уже не могла остановиться, что не отвечать на его иронию своей. — Ты знаешь, почему я выбрала тебя! ̶ И почему же? Ответь! — он давно уже обнял её за стан и прижимал к себе. Драупади вдруг засмущалась, что их увидят, вот таких — стоящих так близко, обнимающихся. Она мягко выскользнула из его объятий. ̶ Принц Арджуна! — она решила сменить эту, смущающую её, тему. — А почему Говинда больше не навещает нас? При упоминании имени друга глаза принца Арджуны заволокло какой-то дымкой, и он мечтательно заулыбался. Драупади не раз уже наблюдала это в нём, — как при одном лишь имени Кришны взор принца Арджуны меняется, как будто на его глаза падает какая-то томная пелена, — но странно, она не чувствовала при этом никакой ревности, никаких горьких переживаний. Наоборот, при воспоминании о Говинде она и сама ощущала, как теплота разливается в сердце, заполняя собой всё вокруг. ̶ Наверное, он знает, что лучше пока нас не беспокоить, — всё так же продолжая мечтательно улыбаться, ответил Арджуна. ̶ Ты думаешь, он знает, что нам лучше не мешать? ̶ Он всё знает, — принц Арджуна не удержался и снова обнял её. — Он приедет, обязательно приедет. Но позже, когда это будет необходимо.…Зачем, зачем ты это сказал, Арджуна?!..
***
Как-то очень уж стремительно пролетал этот год, непростительно быстро. Оставалась всего каких-то пара месяцев до того момента, как Арджуна не сможет больше входить к Драупади. Он старался не думать о том дне, когда двери её покоев закроются для него на долгих четыре года. Что он будет делать тогда? Ведь теперь всё поменялось, он это ясно осознавал. И если те предыдущие два года, когда её мужьями были Юдхиштхира и Бхима, он с трудом, с отчаянием и ревностью, но прожил — потому что тогда он ещё не познал Драупади, не испытал всего того, что переживает сейчас, ̶ то уже после всего этого он просто не сможет спокойно жить, как прежде. Он не сможет больше любить, ̶ как раньше, беззаботно, беззаветно, — своих братьев и не сможет спокойно смотреть на отношения его Драупади с ними. Волна отчаяния и страха снова стала шевелиться внутри, рождаясь где-то снизу, и медленно подниматься вверх, к сердцу. В одну из немногих, что у них осталось, ночей, после обжигающих ласк и разрывающего на части наслаждения, Драупади, лёжа на его груди, вдруг спросила: ̶ Как я буду жить без тебя, принц Арджуна? Он вздрогнул, и она это почувствовала. ̶ Но ведь я всегда рядом, ̶ голос вдруг почему-то охрип. Она покачала головой. ̶ Как я буду жить без тебя, принц Арджуна? Когда моим следующим мужем станет Накула? Арджуна сжался в напряжении. Он не знал, что ответить Драупади. Он и сам мучительно искал ответы на эти вопросы. Он почувствовал, как на его грудь капают слёзы. Драупади неожиданно расплакалась. Арджуна ещё больше растерялся и лишь крепче прижал её к себе. С детства его пугали — до оцепенения — женские слёзы. Он не мог видеть, как плакала его матушка, он готов был перевернуть всю вселенную, лишь бы остановить её слёзы. И вот теперь Драупади. Он не знал, что делать, как унять её боль, он мог лишь гладить её голову и прижимать к себе покрепче. ̶ Я всегда буду рядом с тобой, Драупади! — шептал он бессвязно и бессмысленно. — Даже если меня не будет с тобой физически, ты должна знать, что моё сердце и моя душа всегда в тебе. Я твой, моя Драупади, весь твой! ̶ Я знаю, что я грешница, ̶ слёзы без остановки текли из её глаз и увлажняли волосы на его груди. — Я не должна любить только тебя одного, Арджуна, — он машинально отметил про себя, что она не произнесла «принц», ̶ я преданная и верная жена всем вам, пятерым братьям. Но!.. Арджуна! Я люблю только тебя одного, я не могу любить твоих братьев, я твоя, только твоя!!! Я знаю, я буду наказана за этот грех и буду расплачиваться за него страшной ценой. Но это сильнее меня, Арджуна, сильнее! Я люблю только тебя одного. И всегда буду любить только тебя, тебя, Арджуна! Она уже рыдала, не сдерживаясь, и Арджуна вдруг осознал, что он тоже давно уже рыдает вместе с ней, и его слёзы стекают по щекам и теряются в её волосах.***
Наступила последняя ночь его года. Последняя… В следующий раз он сможет войти в эти покои только через четыре года. Сможет ли он выдержать эти четыре года. Он не хотел об этом думать, гнал мысли прочь. Сегодня последняя ночь с его Драупади. Но странно, по каком-то невысказанному согласию в эту последнюю ночь они не стали танцевать свою невыносимо-сладостную тандаву. Они просто лежали, прижавшись друг к другу и молчали. Говорить не хотелось, да и о чем? Первым молчание нарушил Арджуна: ̶ Завтра я уезжаю в Двараку, ̶ неожиданно произнёс он. — Мне нужно увидеться с Мадхавой. Она приподняла голову и посмотрела на него с испугом: - Ты сбегаешь, принц Арджуна? Как будто хлыстом вдоль спины протянула, с горькой обидой вдруг подумал Арджуна. ̶ Я давно его не видел, нужно многое с ним обсудить. Я уеду завтра утром. И…. я не знаю, когда вернусь. ̶ Ты бросаешь меня, принц Арджуна? Оставляешь меня одну? — предательские слезы противно защекотали в носу. ̶ Разве ты будешь одна? Накула будет твоим мужем, да и остальные братья всегда рядом, ̶ он сам поразился злобе, звенящей в его голосе. ̶ Ты бросаешь меня… — повторила Драупади и отодвинулась от него. Арджуна поднялся и сел. ̶ Я… я не смогу быть тут, когда ты… не со мной, Панчали, ̶ он сам не знал, почему у него вырвалось это «Панчали». И она сразу стала как-будто какой-то чужой. ̶ Да, мой господин, я понимаю, ̶ тихо ответила Драупади. Ещё один удар, на этот раз раскаленной кочергой, и прямо в солнечное сплетение! Да, ты умеешь ранить словом, Драупади, делать больно, и сама знаешь это! Оставшуюся часть ночи они провели, лёжа поодаль друг от друга. Арджуна проснулся на рассвете, повернулся на бок к Драупади. Она спала безмятежным, каким-то детским сном, и лицо её в утреннем прозрачном свете было таким умиротворенным, таким светлым. Арджуна тихонько встал, быстро оделся и уже хотел было уйти, но невольно задержался. Нет, он не сможет уйти вот так, не попрощавшись с ней, пусть даже она и не узнает об этом. Он присел на пол рядом с изголовьем ложа, и опираясь подбородком на сжатые кулаки, долго не мог оторвать взгляда от ее спящего лица. Он старался впитать в себя, в свою память эти милые черты: эти изгибистые брови, изящный нос, тонкие, невозможно дразнящие и дерзкие губы, подарившие ему столько нежности и ласки. Наклонившись было, чтобы поцеловать, Арджуна остановился. Нет, не стоит, иначе он не сможет уйти, не сможет её оставить вот так… Он встал и быстро направился к выходу. Драупади открыла глаза. Она давно уже проснулась и видела, как Арджуна собирается. А теперь она чувствовала спиной, что он стоит возле двери и смотрит на неё. Но она не будет оборачиваться, нет. Иначе она не сможет его отпустить. Слеза вытекла из краешка глаза и неприятно затекла в ухо. Арджуна стоял возле двери, взявшись за ручку и не мог заставить себя открыть её. Но тянуть бессмысленно, ему нужно уходить. В последний раз он посмотрел на спящую Драупади, её изящный стан, соблазнительно округлое бедро, накрытое лишь тонким покрывалом. Ты моя! Ты только моя!..