Я продолжаю шептать твое имя

Я иду по темному, кажется, бесконечному, узкому коридору с множеством дверей. Кутаюсь в любимую серую толстовку — сегодня на улице настоящий ноябрь с сильным порывистым ветром и противным холодным дождем — и в очередной раз прокручиваю в голове список незаконченных дел: звонки, письма, обрывки текстов, наработки мелодий. Слишком много всего для меня одного, но я так привык и по-другому уже не умею. И вдруг слышу рояль. Кажется? Нет, звуки доносятся из нашей студии. Странно, я думал, что ты уже ушел. Останавливаюсь перед приоткрытой дверью и уже хочу зайти, но замираю. Ты играешь что-то совсем мне незнакомое. Вижу тебя плохо — ты сидишь ко мне практически спиной, вполоборота, но я уже без труда могу представить себе сейчас твое лицо. Сосредоточенный взгляд, который, кажется, может убить на месте; поджатые сомкнутые губы, напряженные мышцы всего лица, нахмуренные сведенные брови. Если тебя не знать, то можно решить, что игра доставляет тебе массу трудностей, но это не так. Смотришь ты грозно, но пальцы с легкостью бегают по клавишам, словно живут своей жизнью, существуют в это мгновение отдельно от тебя. Творят магию. Я стою в дверях и слушаю музыку. Не буду заходить, не хочу тебе мешать. Знаю, что это тебя стеснит и даже, наверно, напугает. Я прекрасно понимаю, что эта мелодия пока только для тебя одного. И я, как никто другой, знаю, насколько это важно. Но что же ты играешь? Меланхолия окутывает меня прохладой. Нежность. Ты никуда не торопишься. Я вижу пасмурное небо, но оно не мрачное, не серое — оно словно жемчужное, пронизанное светом. Музыка течет, медленно льется с высокой горы. Но она холодная. Она минорная. Она о грустном. Я непроизвольно вздыхаю, глядя, как подрагивают твои плечи, обтянутые одной лишь хлопковой футболкой, хотя здесь сейчас совсем не тепло. Мелодия меня, честно говоря, удивляет. Откуда вдруг такое настроение? Минут десять назад ты был совсем другой. Мы сидели с тобой перед мониторами, делали песню. Она, конечно, выходит довольно мрачной, но нам с тобой это нравится. Я видел, как блестели твои глаза. В работе ты весь преображаешься. Ты воодушевленный, азартный, заинтересованный. И смелый. Мне нравится, что ты становишься увереннее. А потом мы сели за рояль и играли в четыре, а точнее будет сказать, в три с половиной, руки попсовые романтические мелодии. Мои любимые. И откуда ты их все только знаешь? Сколько же в тебе удивительного, надо же. Мы смеялись и дурачились, хлопали друг друга по пальцам, мешая играть. А потом ты вдруг внимательно посмотрел на меня и улыбнулся. Молча. И я схватил твою руку и прижался к ней губами. В шутку. Но ты смутился и отвел взгляд. Почему? Я замечаю, что мелодия меняется. Ты тверже давишь на клавиши, убыстряешь темп. В льющейся музыке появляется отчаяние, светлая грусть темнеет, превращаясь в печаль. Накатывают волны, ползут тучи, усиливается ветер. Отчаяние растет. Твои плечи вздрагивают чаще и сильнее, движения резче. Лица я теперь почти не вижу — ты наклонил голову, спрятался за волосами. Кажется, ты весь ушел в музыку. Ты творишь магию с клавишами, а рояль — с тобой. И вы оба — со мной. Я уже не могу отвести от тебя взгляд. Мелодия проникает в меня. Я слышу, нет, чувствую, что она — это сейчас твои мысли, твои эмоции, это полностью ты. И ты не в силах больше сдерживаться. Каждая нота — это слеза отчаяния и боли. Удар — и вниз. Часто, потом реже. Ты начинаешь дрожать. Дрожит и мелодия. Охваченный музыкой и чувствами, я вижу, что ты плачешь. По-настоящему. Ты больше не сидишь с идеальной прямой спиной, в тебе словно что-то ломается, и ты опускаешь плечи, горбишься. Ты резко смахиваешь упрямые слезы, уже не в силах их сдерживать, но не прекращаешь играть. Я полностью теряю узор мелодии, я больше не раскладываю ее на части — я сливаюсь с ней и с тобой, и тоже готов разрыдаться. Но нет, я не могу. Я здесь совсем для другого. Два шага — и я оказываюсь рядом с тобой. Успеваю поймать твой испуганный немой взгляд, и обнимаю. Крепко прижимаю тебя к себе, не говоря ни слова. Твои руки все еще лежат на клавишах, а мелодия холодного отчаяния все еще звучит над нами. Я не знаю, что тебе сказать. Просто жду, что ты тоже меня обнимешь. И ты обнимаешь. И я не отпускаю, давая тебе хотя бы несколько секунд, чтобы успокоиться. Ощущаю твои горячие вздрагивающие пальцы на своей шее. Не знаю, правильно ли я поступил, но надеюсь, что ты мне вскоре дашь ответ. Но ты молчишь. Просто смотришь и даже не смеешь вытереть скользящую по щеке слезу, последнюю, потерявшуюся, ту, которую ты уже не замечаешь и не хочешь замечать. Я несмело улыбаюсь и жду, что ты ответишь мне тем же, или же привычно усмехнешься, скрывая истинные чувства, скажешь что-нибудь невпопад, исковеркаешь слово или просто моргнешь. Но секунды идут, а ты просто смотришь на меня и молчишь. Я совершил ошибку? — И как она называется? Если хочешь, можешь, конечно, не отвечать. Но я очень хотел бы узнать, правда. Ты все-таки усмехаешься, отводишь немного взгляд в сторону и делаешь глубокий вдох. А потом берешь мою руку в свои — они горячие, но немного влажные. И я слышу свое имя. Имя и настоящую фамилию, которую знают только самые близкие. Я совсем отвык от ее звучания. И я теряюсь, не сразу понимаю смысл сказанных слов. Какое-то время тоже просто молча смотрю. И прочитываю все ответы на свои вопросы в твоем взгляде. И меня тянет к тебе. Я уже во власти твоих глаз. И я не сопротивляюсь. Я тебя целую? Ты меня целуешь? Уже не имеет значения. Ни для кого из нас. Ты тихо шепчешь, что потерял разум, что видишь меня во сне, что не можешь больше с собой бороться, не можешь бежать, словно связан и запутался одновременно. А я только киваю, и продолжаю целовать твои губы, подбородок, скулы, веки. Ты покорно принимаешь ласки, закрывая глаза, и в ответ шепчешь мое имя. А я шепчу твое, теряя разум, пока снова не увлекаю тебя в поцелуй, отдаваясь чувству, все еще ведомый твоей мелодией. Я знаю, я понимаю. Я не могу остановиться. И не хочу. И я уже снова слышу твои «плачущие» клавишные. Мелодию, переходящую в отчаяние. Оставим ее для группы, для творчества, хорошо? Я забираю ее себе. Теперь она наша. Больше ты не будешь играть ее в полном одиночестве. Никогда. Я обещаю тебе.