Фантасмагория

Классическая музыка играла из дорогого проигрывателя, стоящего на электрическом камине. За толстым стеклом трещал и искрился огонь, и девочка, забавно смахивая тёмную чёлку, иногда прислушивалась к размеренному и спокойному шуршанию пламени. По комнате, пышно обставленной, струился Бах: его спокойная мелодия ласкала детские ушки, и ребёнок прислушивалась с удовольствием, прикрыв большие желтоватые глаза. Всё вокруг было привычным, но очень любопытным для маленькой девочки: большие светло-деревянные блестящие шкафы, наполненные модной и красивой одеждой, кроватка, набитая подушками и одеялами, стеллажи с разнообразными игрушками: плюшевыми, деревянными, пластмассовыми. Самые любимые — кукла из мягкого пластика, в ажурном фиолетовом платье из дорогой ткани, с длинными приятными на ощупь волосами и плюшевый зверёк — розовая помесь мышки и кролика — всегда лежали либо на кровати, либо на полу, в зависимости от того, где сейчас находилась девочка. На большом цветном ковре из мягкого ворса были разбросаны остальные игрушки: кукольный домик, фигурки, кубики, пластмассовые зверьки, ненастоящие фрукты и овощи — всё то, что может понравиться и привлечь внимание ребёнка. Огромную, яркую комнату девочка изучала каждый день, и всегда в ней было что-то новое и неизученное: те вещи, которые её не интересовали, бесследно пропадали, и на их месте появлялось что-то новое — новые игрушки, обучающие фигурки и книжки с весёлыми и разноцветными иллюстрациями. Иногда девочка любила отойти от игрушек и отодвинуть ярко-рыжую занавеску с нарисованными на ней солнышками, и смотреть в окно. Окно в этой комнате было огромным — от потолка до пола, от стены до стены, и оно показывало город: незнакомый, шумный, громкий, хаотичный, зачастую пугающий ребёнка. Было настолько высоко, что она почти не различала отдельных людей — только большие столпотворения. Множество автомобилей разъезжали по широкой дороге и днём и ночью — зачастую девочка просыпалась от их резкого визга и плакала, ужасно пугаясь незнакомых звуков. Она не оставалась у окна надолго — через несколько минут она задёргивала занавеску и бежала к кукольному домику, опасливо поглядывая назад — ей не нравился шум и грохот, особенно тогда, когда в комнате была одна. Но почти всегда с ней всё же была одна женщина — высокая, бледная, голубоглазая, которая ходила за ней по пятам и вечно следила строгим и серьёзным взглядом. Девочка знала и доверяла ей лучше, чем другим взрослым, потому что эта женщина будила её, показывала цветные картинки, кормила и укладывала спать, читая забавные и складные стишки. Иногда заходили и другие взрослые люди — они были мамой и папой, и приходили несколько раз в неделю. Их фотографии были развешаны по комнате, и девочка хорошо знала их в лицо, но иногда, спросонья или поздно вечером, когда они заходили, плакала, потому что в полудрёме не могла их узнать. Зато она всегда узнавала свою няню, и только её тёплым рукам и запаху морских духов доверяла окончательно. Сейчас няня находилась в десяти шагах от девочки, раскладывая по местам разбросанные игрушки. Её подопечная ловила на себе внимательный взгляд, смотрела в ответ желтоватыми глазами и корчила забавные рожи, играясь. Женщина мягко и слабо улыбалась, кивала головой и убирала игрушки дальше, в то время как девочка возвращалась к своему занятию: в её руках был ярко-жёлтый карандаш, и она, как могла, рисовала большой и пышный цветок, стоящий на прикроватной тумбочке в блестящей полупрозрачной вазе. Няня очень внимательно следила за девочкой, когда она попадалась в поле зрения с этой вазой, и строго ругалась, когда та пыталась дотянуться до неё. Сейчас девочка на вазу не обращала внимания, зато смотрела на цветок, который ей казался самым красивым предметом в этой комнате. Лепестки цветка были мелкими, простыми, собранные в корзинку, и в дневном свете отливали нежно-золотистым оттенком. Стебель был тонким и длинным, как змея, и девочка изо всех сил старалась нарисовать его ровным и плавным — хотя, конечно, у неё это не совсем получалось. Высунув язык от натуги, она пыталась в деталях изобразить цветок, который ей принесли сегодня утром, заменив прошлый — вычурно-спелую бордовую розу. Лепестки на бумаге получались неровными, волнующимися, как морская волна, а закрашивать аккуратно у трёхлетней девочки тоже не получалось, но, когда рисунок оказался готовым, она чувствовала себя очень гордой и счастливой. Девочка поднялась на пухлые детские ножки, осторожно взяла рисунок и подбежала к няне, радостно сверкая живыми глазами. Женщина тотчас обратила на неё своё внимание, замерла с одной игрушкой в руках и опустила взгляд на изображение.  — Ты закончила, Эмити? — спросила няня, с интересом приглядываясь к рисунку.  — Да! — весело, по-детски энергично и быстро пролепетала девочка, мягко похлопывая в ладоши.  — Какая ты умница! — похвалила женщина, убирая игрушку и садясь напротив подопечной. — Я думаю, этот рисунок отлично подойдёт для подарка на День матери. Эмити, не переставая улыбаться, смотрела на свою воспитательницу, ещё смутно понимая, что такое День матери и мать в целом. Няня постоянно говорила, что та женщина, которая к ней иногда приходит, и которая изображена на многих фотографиях в комнате — её мама, но девочке она не совсем нравилась — у неё было хмурое, острое и неприятное лицо. Когда воспитательница протянула ей рисунок обратно, Эмити замотала головой, из-за чего её хвостики качнулись следом, и сказала:  — Тебе! Это тебе! В детском голоске, с ещё не до конца сформировавшейся речью, звучал восторг и нетерпение. На бледном лице няне промелькнула тонкая и нежная улыбка, но она качнула головой.  — Нет, принцесса, этот рисунок — твоей маме. Посмотри на её фотографию. Женщина взяла девочку на руки и подвела к одному из снимков, указывая на знакомые лица родителей. Эмити поджала губы и спрятала лицо в складках тёмного длинного платья няни, пока та её не опустила на пол. После этого она посмотрела на воспитательницу и захныкала:  — Ли-ли, хочу тебе! Ли-ли вновь качнула головой и посмотрела почти снисходительно, но не без заботы. Она мягко улыбнулась и потрепала девочку по голове.  — Ты можешь нарисовать мне другой рисунок, принцесса! Но этот — твоей маме, договорились? Посмотри, какой цветок вышел красивым! Я уверена, она будет очень счастлива. Женщина подхватила Эмити на руки и подвела к прикроватной тумбочке, на которой стояла ваза. Она нагнулась, так, чтобы девочка толстенькими пальчиками смогла пощупать нежные лепестки, и спросила:  — А ты знаешь, как называется этот цветок? Девочка, переведя взгляд на няню, отрицательно помотала головой. Воспитательница опустила её рядом с карандашами и сказала:  — Это — жёлтая хризантема. Хочешь подписать, чтобы мама поняла, что это за цветок, солнышко? Эмити, бросив взгляд на свой рисунок, медленно кивнула, и, звонко шлёпнувшись на пятую точку, взяла в руки синий карандаш. Ли-ли села рядом, приобнимая одной рукой девочку, и по слогам продиктовала название:  — Хри-зан-те-ма. Девочка, аккуратно выводя неровные печатные буквы, через пару минут дописала: «хризонтема» под внимательным наблюдением няни. Та ошибку, конечно, заметила, но решила не указывать на неё.  — А теперь припиши: «От Эмити для мамы». Девочка нахмурилась, стараясь переварить тяжёлую для написания фразу, и через минут пять на листке красовалось неаккуратное, но старательное: «От Емети для мамы», причём буквы «е» были нарисованы в другую сторону, а «д» немного уехала вниз. Впрочем, Эмити осталась очень довольной, а няня похвалила за хорошо проделанную работу. Девочка, пусть и не хотела дарить такой красивый рисунок почти незнакомой матери, уже представляла, как та удивиться и обрадуется замечательному подарку. Ей вдруг захотелось, чтобы на этом неулыбчивом и холодном лице заиграла такая же весёлая и радостная улыбка, как у Ли-ли. Когда мама пришла, уже было темно и поздно. Эмити уже была переодета в яркую пижамку нежно-зелёного цвета с зайчиками и морковками, на кровати лежали её любимая ведьмочка в фиолетовом платье и Отабин, а рядом сидела Ли-ли, улыбаясь ей в свете бледной жёлтой лампы. Тонкий материнский силуэт оказался в проёме двери, и когда она зашла, её лицо показалось уродливой восковой маской, несмотря на то, что при дневном свете её черты лица были не просто красивыми, а изящными. Она кивнула няне и произнесла:  — Добрый вечер, Лилит. Женщина слегка поклонилась, опустив взгляд вниз, и произнесла:  — Здравствуйте, миссис Блайт. Мать холодным, спокойным голосом попросила няню выйти на несколько минут, а сама прохладно взглянула на ребёнка, пока дверь в комнату тихо закрывается. Она не села на край кровати, как это делала воспитательница, а встала напротив девочки, почти нависая над ней своей тонкой и тёмной фигурой, словно костлявая, злая ворона. Эмити немного напряглась, но старалась улыбаться весело и радушно, как советовала Ли-ли, и потянулась к спрятанному в подушках рисунку, но оказалась перебита недовольным, резким замечанием:  — Почему у тебя игрушки в постели, Эмити? Девочка замерла и непонимающе посмотрела на маму, хлопнув большими глазами. Женщина брезгливо сморщила лицо, строго — не так, как воспитательница, мягко, а неприязненно — взглянула на дочь, и, подхватив ведьмочку Азуру и Отабина, переложила их на ближайший стеллаж, не на те места, на которые обычно кладёт игрушки няня. Эмити скривила личико, готовясь заплакать, и, захныкав, пролила первые крупные слёзы. Она сквозь расплывающийся взгляд смотрела на Азуру и Отабина, сидевших на высокой полке, и тянула к ним свои пухлые ручки.  — Что за капризный ребёнок! — воскликнула рассерженная мать и, одной ладонью закрывая ей рот, второй пыталась взбить подушку. Из-под неё, смявшись, вылетел небольшой листок с рисунком.  — Это что ещё такое? — нахмурилась женщина, взглянув на изображение. Эмити утихла, посматривая на маму и свой рисунок.  — Тебе, — произнесла она плаксивым, тонким голоском. Женщина перевела взгляд на дочь, вновь на рисунок, а после выронила листок на пол и безразлично сказала:  — И зачем мне это нужно? Лицо девочки вновь скривилось, и она, почувствовав жгучую обиду за свои старания, заплакала ещё сильнее — громче и завывающе. Мать раздражённо выдохнула и угрозами пыталась заткнуть ребёнка, но, не преуспев в этом, рассерженно и быстро направилась к двери, цокая каблучками, а, вылетев в коридор, рявкнула:  — Успокой её, Лилит! Голос матери растворился, а вместо него появилась обеспокоенная няня. Она подхватила плачущую девочку на руки и долго качала её, успокаивающе мурлыкая себе под нос. Эмити хваталась за её платье руками и плакала от ноющей обиды в груди, пока не заснула тревожным, хрупким сном. Лилит бережно уложила её в кровать и укрыла одеялом. Осмотрев комнату, она достала со стеллажа Азуру и Отабина, положив их рядом с сопящей хозяйкой. Прежде чем выйти из комнаты, она подняла с пола мятый рисунок с изображением жёлтой хризантемы, осторожно сложила его и убрала в кармашек своего платья, а после поцеловала Эмити в лоб, включила радионяню и вышла из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.